Когда тебя нет рядом

гнев – сильное чувство неудовольствия.   Кто-то убивает Кенни. Кто-то сталкивает его вниз со здания, и именно ты держишь его разбитую голову, пока не появится скорая помощь. Кто-то изо всех сил старается убить твоего мужа где-то в польской деревне. Кто-то втыкает ему в шею вилы, а ты смотришь на это, словно сквозь пелену тумана, медленно сползая на влажную землю. Смерть Кенни признают самоубийством. Выживание Нико считают чудом. Ты никогда не перестанешь удивляться тому, как кому-то одному удается избежать верной смерти, в то время, как другой, словно олень под свет фар, попадает в ее сети. Когда Кэролин делится с тобой подробностями отчета коронера, - что-то внутри тебя дает трещину. То вездесущее чувство безнадежности, которое душило тебя последние несколько месяцев, как слишком теплое одеяло теплой летней ночью, наконец-то исчезает, сменяясь настолько ошеломляющей яростью, что у тебя перехватывает дыхание. Кэролин однажды сказала тебе, что даже, когда кто-то умирает, то он может… продолжать тебя «подпитывать». Тогда это показалось тебе просто чушью собачьей. Но теперь… Теперь ты так злишься, что, кажется, разорвала бы весь мир на части, если бы это могло вернуть Кенни. Ты, наконец, прекращаешь работать в ресторане (что, вероятно, давно пора было сделать) - и снова начинаешь обналичивать пенсионные чеки от MI5. Это только до тех пор, пока мы не найдем убийцу Кенни, - обещаешь ты себе. Это только для того, чтобы можно было хоть как-то выживать. Как ощущают горе другие люди? Для тебя это, словно тонуть… Последнее время тебе часто снится сон, что ты лежишь в могиле, и кто-то сыплет мокрую землю прямо тебе на грудь. Сначала ты едва ощущаешь ее вес, но в какой-то момент тебе вдруг становится трудно дышать. И эта мокрая земля оказывается повсюду: в твоих волосах, на твоих зубах. Ты хочешь закричать, - и издаешь какой-то ужасный, животный звук. Но это ничего не меняет: на тебя продолжают сыпаться эти комья, один за другим… Ты просыпаешься, задыхаясь, в предрассветной темноте. Уже на кухне ты с такой силой швыряешь кружку об стену, что она разлетается на бесконечное количество крошечных и острых, как бритва, кусочков. Медленно, словно в каком-то тумане, ты опускаешься на колени и берешь один из них. Даже при едва ощутимом нажатии он тотчас же впивается в твой палец, на котором выступает перламутровая капля крови. Ты думаешь о том, чтобы прижать его к своей шее. Ты думаешь о том, чтобы ранним утром в каком-нибудь темном переулке прижать его к чьей-нибудь шее… Глядя на тебя, никто никогда не поверит, что ты убила человека. Так что, никто не заметит, как ты подойдешь. Где-то среди всего этого Нико внезапно выписывается из реабилитационного центра и уезжает в Польшу (если верить директору его программы). Твоя первая мысль: ну конечно! Даже после всего, что произошло, он заботится только о себе. Но разве он не должен этого делать? И да, и нет. В общем, ты добавляешь ещё один пункт к своему итак бесконечному списку дел: найти Нико. Это должно быть легко, но это на практике это не так. Потому что он не отвечает ни на твои сообщения, ни на звонки, ни на дымовые сигналы, которые, ты уверена, образует идущий из твоих ушей пар! Если бы только Кенни был здесь, он бы выследил Нико в мгновение ока. Но Кенни мертв, и тебе нужно выяснить, кто это сделал, как и почему. Но ты не можешь сосредоточиться на этом, когда твой муж пропал, а тебе не достает технических навыков, чтобы разыскать его. Для обозначения всего этого есть какое-то слово, думаешь ты, древнее и причудливое. Про змею, пожирающую собственный хвост. Слово вертится на кончике твоего языка, пока ты снова пишешь Нико, уже в 20й раз за день, а затем поднимаешь глаза - и видишь Вилланель, идущую по проходу автобуса, на котором ты едешь в офис. Все в ней кричит об уверенности и источает браваду. Ее движения медленные и плавные, словно у голодной твари, выслеживающей свою добычу.  «Привет, Ева», - произносит она, такая самоуверенная. И ты вдруг понимаешь, что не боишься. Больше нет. Кто-то убил Кенни, - и, вероятно, это была не она. Но она выстрелила в тебя и разрушила твой брак. И в этот момент (к черту рациональное мышление!) именно она станет идеальным козлом отпущения. Кроме того, тебе просто ужасно хочется стереть эту дерьмовую ухмылку с ее лица! Но вот уже она, ошеломленная собственной манией власти, возвышается над тобой, прижимая к грязному, пахнущему дымом автобусному сиденью. «Понюхай меня, Ева, - говорит она. - Чем я по-твоему пахну?». Прошло много времени с тех пор, когда ты в последний раз была так близко к ее лицу. В солнечном свете, проникающем сквозь грязные окна, она выглядит такой сияющей - и изголодавшейся. Ты понимаешь, что не можешь оторвать взгляда от созвездия веснушек, окружающих один из ее – широко раскрытых, настороженных кошачьих – глаз. Уроборос! - вот то слово, которое ты искала. Это одновременно начало и конец - и начало конца. Ты так зла на нее, так подавлена из-за всего, что она сделала, и всего, что разрушила. Но, что гораздо важнее – ты вдруг понимаешь, что ужасно скучала по ней. Итак, ты целуешь ее – давая обещание, а затем откидываешь голову назад, чтобы ударить – предупреждая. И наблюдаешь, как она, спотыкаясь, выбегает из автобуса и ошеломленная останавливается на углу улицы. Тем же вечером ты обнаруживаешь плюшевого мишку, аккуратно уложенного в твоей заправленной постели, которую ты точно не застилала утром. Это сообщение, кажется, в равной мере вызывает у тебя и вожделение, и раздражение. Ты думаешь о том, чтобы включить его на повтор и представлять, что она здесь, рядом с тобой. Но вместо этого одалживаешь ржавый молоток у управляющего домом и разбиваешь игрушку вдребезги. После того, как Нико получает ранение, все становится каким-то нечетким. Словно разочарование и печаль последних нескольких месяцев обретают реальную, физическую форму и размазываются по объективу твоей жизни, затуманивая его яростью. Когда это чувство, наконец, достигает своего пика, ты обнаруживаешь себя одной ногой стоящей на груди женщины, ребра которой прогибаются под твоим весом со звуком, напоминающим хлопки петард во влажной траве. Внезапно все становится очень четким. Ты смотришь на покрытое синяками, искаженное гримасой лицо Даши и понимаешь, что собираешься убить ее. Это опьяняющее чувство. Сейчас ты – предвестник смерти, единолично отвечающий за то, как и когда данная человеческая жизнь подойдет к концу. Грань между жизнью и смертью такая хрупкая, - думаешь ты. И удивляешься тому, насколько спокойно сейчас себя чувствуешь. Но, как только раздается вой сирены – слишком близко от вас – чары разрушаются, и ты просто убегаешь, даже не потрудившись посмотреть, жива ли Даша. Тебе на самом деле все равно. Ты вспоминаешь римские слова Вилланель: «Я хотела, чтобы ты узнала, каково это». Но убить кого-то так, как тогда – когда это было единственным спасением от сужающегося пространства между молотом и наковальней – было подобно отчаянию, прибеганию к крайнему средству. Убить же кого-то на своих условиях – это все равно, что встретить Бога и просто рассмеяться ему в лицо. Теперь ты понимаешь! Если в огонь плеснуть воды – он начнет шипеть еще злее. Ты – как дым, который застилает глаза этому миру, который заставляет его задыхаться. Внутри тебя теперь есть что-то, что никогда не погаснет.