С группы по нитке

Джин лежал в своей постели, потягивая сладкий черный чай из кружки, что согревала замерзшие пальцы. Дисплей телефона мигал открытым диалогом с Хосоком. Он писал и Намджуну тоже, но тот не заходил в сеть. По мнению Сокджина, ночь – самое подходящее время, чтобы раскрыть все карты, поделиться тем, чем точно не сможешь днем. И это чувство нельзя было объяснить, будто ночью ты без проблем мог открыть душу, но если попробуешь сделать это днем, солнечный свет спалит все дотла, опустошив до капли. Но как бы решителен Джин не был, признаться в эту ночь он точно не мог. И рассказать о своих терзаниях тоже. Потому что слишком странно, слишком ненормально, слишком больно. Он записывал настолько длинные голосовые, что самый стойкий бы уже закрыл диалог и вышел из сети, но Чон слушал все до последней секунды, отвечал на все его мысли. Ким хотел, правда хотел, но в последний момент липкий страх схватил за горло и запретил говорить хоть слово. В три часа ночи парень попрощался, но сам спать так и не пошел. Он лежал и не мигая смотрел в потолок, сжимая в руках простынь. Он был настолько уверен, что его глупые чувства не взаимны, что даже не попробовал поговорить с Хосоком. Все было слишком запутанно, и парень обязательно бы ему помог, если бы не был таким желанным в глазах Джина, приходящем во снах каждую ночь и мягко целующем его. Но было одно "но". Вожделением для Ким Сокджина был вовсе не один солнечный парень, а, к его непониманию, два. Намджун заставлял сердце биться так же часто, как это делал Чон. Заставлял кислород поступать в легкие, зрачки – становиться сердечками, руки – трястись. Но у Джина была стойкая уверенность, что Хосок и Намджун любят друг друга и не говорят ему, но встречаются. Он видел их взгляды, те прикосновения, долгие разговоры друг о друге, когда одного из них не было рядом. Поэтому парень считал глупостью признаваться. Он не хотел разбивать свое трещащее по швам сердце и терять возможность видеть и общаться с такими восхитительными парнями. Сокджин вздохнул, потянулся к лампе, чтобы выключить свет, перевернулся на бок, удобнее устраиваясь, натянул одеяло по самую шею и закрыл глаза в попытке быстро заснуть и утром не быть овощем с большими темными кругами под глазами. Решил, что о Намджуне с Хосоком модно подумать и утром, на свежую голову. Хосок каждую секунду обновлял ленту в надежде, что кто-то из них все же напишет ему. Да пусть даже самую фигню спросят, главное, что напишут. Уже прикрыв глаза, потирая их тыльной стороной ладони, он услышал характерный звук нового сообщения и тут же схватился за телефон, открывая диалог. Джин ему написал. Попросил поболтать с ним, пока он не захочет спать, потому что бессонница съедает. Чон почти ничего не говорил, в основном слушал голосовые сообщения, подставив телефон к уху, хотя он дома один и может просто выкрутить динамик на всю громкость. В то время, пока Сокджин записывал голосовые минут на пятнадцать, Хосок в душе надеялся, что в одном из них будет признание в любви или хотя бы намек на взаимность, но до трех часов ночи, а именно тогда Ким написал ему, что пойдет спать, такого сообщения не последовало, что огорчило парня. Он правда хотел быть счастлив с ними, хотел, чтобы его чувства были не односторонними, хотел, чтобы они целовали его, заключали в крепкие объятья, делились всем, чем нельзя с другими людьми, но только ему доверить можно. Хотя о чем он, если сам боится поделиться с ними самым сокровенным. Он хочет быть для них опорой, а не обузой, что вечно ноет. Он заходил в заметки, писал все, что гложет, позволяя знать о проблемах только телефону, потому что нужно поддерживать образ солнечного и жизнерадостного мальчика. Писал долго, пока пальцы не уставали, пока телефон не предупреждал, что "превышен лимит слов" и он не начинал писать новую заметку. Писал пока плакал, писал, когда чувствовал себя опустошенным, писал пока чувства зашкаливали, писал, когда понимал, что не чувствует совершенно ничего, писал, когда смертельно хотел признаться им, но понимал, что нельзя. Понимал, что, скорее всего, его отвергнут, мягко улыбнутся и скажут, что они все еще могут быть друзьями. Или того хуже, скажут, что уже встречаются и третий им в их парочке совершенно ни к чему. Потому что он видел их взгляды, те прикосновения, долгие разговоры друг о друге, когда одного из них не было рядом. Поэтому закусывал губу и открывал новую заметку, вплетая в слова все свои чувства, на которые только был способен. Он долго не мог заснуть, когда Джин написал, что лучше уже пойти спать, и пытался дописаться до Намджуна, который упорно не заходил в сеть и не отвечал на сообщения. Он укутывался в одеяло, прожигая глаза светом от светодиодной ленты, на которую смотрел в упор, и пальцы по привычке заходили в заметки, открывая новую и начиная писать. Намджун решил, что абстрагироваться от людей - это лучший выход, поэтому, отодвинув стул, сел за рабочий стол и открыл документы по работе. Телефон предсказуемо остался на зарядке, выбрируемый от сообщений. Джуну всегда было проще всего спрятаться от проблем, не решая их, за выматывающей любимой работой, которая вытеснит любые лишние мысли, кроме тех, что нужны для выполнения поставленной задачи. Он старался вообще не думать о своих чувствах, хотел замуровать их как можно глубже в гулко бьющемся сердце, старался заглушить громкий голос, что набатом бил по ушам о том, что надо признаться, надо сказать, надо улыбнуться им, надо взять их за руки, надо обнять их, надо сказать им, что им необязательно отвечать взаимностью, пусть только не бросают его, надо поцеловать их так тепло и долго, чтобы губы неметь начали. Но ему было страшно. Он не мог пересилить слабодушного себя и открыть им самые потаенные части души, не мог позволить им смотреть на себя странным взглядом, говорящим, что он псих, не мог слышать, как они будут говорить ему, что их дружба конечна или вообще что они уже встречаются и собирались об этом рассказать. Потому что он прекрасно видел их взгляды, те прикосновения, долгие разговоры друг о друге, когда одного из них не было рядом. Поэтому он предпочитал держаться от них на расстоянии, чтобы не было так больно. Правда, он не учел, что уже было больно, так, что сердце плакало, обливаясь кровью, легкие сдавливало, через тело прорастали колючие розы, из горла не могло вырваться даже единого всхлипа или короткого крика. Единственные, кому он рассказывал о своих необычных болях, были его коты. Они как раз на всех парах влетели в комнату, гоняя друг друга. Кот вальяжно запрыгнул на рабочий стол, потоптался, примеряясь с местом и улегся, подогнув под себя лапы. Намджун взглянул на него, и Майк, как обычно, встретил его серьезным равнодушным взглядом, как умел смотреть только этот кот. Кошка же оказалась более благосклонна к хозяину, поэтому с громким мурчанием, будто где-то трактор завели, запрыгнула к нему на колени, начиная мять лапами. Джун протянул к ней руку, и Микаса тихо мяунула, намекая, что в таком важном деле ей нельзя мешать. Вот же обидчивая особа, такую еще поищи. Ким устало потер глаза и посмотрел на время. Три часа ночи. Он решил, что посидит за работой еще совсем чуть-чуть, потому что ему осталось немного, хотя срок сдачи только через четыре дня, и пойдет спать. Они решатся, будте уверены. Конечно решатся, но нескоро. Они долго будут мучить и себя и друг друга своим молчанием, но в конце концов один из них соберет яйца в кулак и скажет обоим, что на самом деле чувствует. Тогда они поймут, что потеряли ужасное количество времени, когда не могли решиться на отчаянный шаг, который мог отправить их в пропасть. Поймут, что поцелуи намного слаще чем они представляли, объятья намного горячее, чем думали, слова намного тише и нежнее, чем предполагали, а отношения втроем вовсе не странные, а комфортные и приятные, хотя, возможно, это только для них, но насколько же им плевать, что остальные делают, думают, хотят. Главное, что они втроем смогли подобрать друг к другу ключи, что привяжут их крепкой нитью друг к другу на приличное количество времени.