Цугцванг

                    В комнате душно, шею печёт. Микаса просыпается, чувствуя дикий голод, а ещё — как что-то твёрдое упирается в ногу. Резко открывает глаза. Леви лежит совсем близко, лицом к ней. Крепко спит, одна рука под подушкой, вторая — поверх её живота на одеяле. Вчерашний день вспоминается весь целиком, сразу. Как глупо себя повела, предложив лечь в постель. Как не менее глупо испугалась эмоций, захлестнувших с головой. Как испугалась, что сделала ошибку, и оттолкнула. И глупо, просто по-идиотски, сбежала и едва не замёрзла. Как поняла, что не может от него уйти. Не хочет уходить. И думала, что замёрзнет, не дойдя до дома, а он так и не узнает, что хотела вернуться.       Во сне Леви выглядит иначе. Спокойней, мягче. Ресницы отбрасывают едва заметные тени, рот приоткрыт, волосы растрёпаны. Он немного хмурится во сне, дышит часто, едва заметно вздрагивает. Не дыша, Микаса приподнимает одеяло и заглядывает вниз. Тут же испуганно возвращает его на место и снова смотрит на лицо — нет, не почувствовал, спит. Микасе хочется его поцеловать, но одновременно пугает то, что может последовать за поцелуем. Им некуда спешить. Теперь некуда. И с самого начала не стоило, но она отчего-то решила, что всё должно произойти быстро. Однако в отношениях это не работает, не с Леви точно.       Леви. Его имя перекатывается на языке, отдавая терпкостью. Микаса улыбается, представляя его реакцию, когда проснётся. Но долго лежать не получается, зов природы заставляет осторожно выбраться из-под его руки. Подобрав разбросанную одежду, Микаса в последний раз смотрит на кровать и выскальзывает из спальни.       Леви просыпается, когда постель успевает остыть. Прежде чем открыть глаза ведёт рукой по подушке, садится, с растущим страхом понимая — опять сбежала. Может, решила вернуться, потому что забыла что-то? Нет. Дома. Шумит на кухне, что-то готовит. Губы дрожат, растягиваясь в улыбке. Отчего-то сегодня всё кажется проще, чем было вчера, хотя они так и не поговорили. Нос улавливает запах яичницы, Леви понимает, что со вчерашнего утра ничего не ел. Выбирается из постели, одевается, тщательно её заправляет.       — Доброе утро, — смущённо улыбается Микаса, расставляя тарелки. — Завтрак готов.       — Вижу, — односложно отвечает Леви, не зная, что ещё сказать. Рад, что вернулась? Очень. Это смущает и наполняет восторгом. Её улыбка тускнеет, и он мысленно отвешивает себе подзатыльник. Наверняка ждала другого. Глубоко вздохнув, Леви подходит к ней и скупо целует в уголок рта — промахнулся, когда она дёрнулась навстречу.       — Доброе утро, — говорит тихо. Вспыхивает в ответ на радость, которой загорелись её глаза.       Снег перестал, но на улице собачий холод, задница отмораживается. Леви смотрит на дорожку, оставленную их следами, вспоминает вчерашнее отчаяние, дёргает плечом, сбрасывая его. Микаса здесь и больше никуда не денется, если уходить отсюда, то только вместе. Когда он возвращается в дом, яичница уже разложена по тарелкам, в чашках дымится чай.       — Прости, что ушла. — Микаса сидит с неестественно прямой спиной, сложила руки на столе, как прилежная ученица. Напряженно ждёт ответа.       — Прости, что напугал, — отвечает Леви, садясь. — Я не… — чёртова кровь приливает к щекам, заставляя опустить глаза. — Оказалось очень сложно контролировать себя.       — Мы поторопились, — очередь Микасы уставиться в тарелку. — В следующий раз всё будет иначе.       Леви заинтересованно приподнимает бровь, пытаясь прикинуть, сколько ждать этот следующий раз. Хотя будет так, как она решит, он не собирается торопиться. И поцелуев пока достаточно.       После потрясений хочется тишины и покоя, поэтому весь день проходит в уютном молчании за чтением и домашними заботами. Леви намывает полы — вчера натоптали, Микаса стирает, развешивает одежду на улице и к вечеру заносит её, пропахшую морозом и одеревеневшую. Разговоры ни о чём, но это тоже уютно. И каждый раз, сталкиваясь взглядом, Леви прячет скупую улыбку. О чувствах не было сказано ни слова, но разве есть смысл в словах? Она вернулась, значит, хотела остаться. Он бросился следом, потому что хотел вернуть. Они оба открыты и беззащитны, может, поэтому не хочется лишний раз поднимать щекотливую тему. Вечером садятся играть в шахматы перед потрескивающим камином, и Леви беззлобно подначивает всякий раз, когда Микаса делает неверный ход. Она хорошо играет, но сейчас слишком рассеянна, это заметно. Задумавшись, берёт ладью, собираясь совершить очередное самоубийство, но Леви не даёт поднять фигуру от доски, накрывая её пальцы своими.       — Если пойдёшь, я в два хода поставлю мат.       — Неправда. — Она смотрит на него, пытаясь угадать: провоцирует сделать неправильный ход, или на самом деле хочет помочь. Отблески огня отражаются в её зрачках, щёки раскраснелись от тепла. Ладья падает, когда они одновременно тянутся друг к другу. Неловко ударяются носами, улыбаются в приоткрытый рот, осторожно целуются, будто в первый раз. Доска с грохотом отлетает в сторону: сдвинули тоже одновременно. И поцелуи становятся жарче, а руки сами тянутся обнять. Леви запускает руку в волосы, перебирает их, открывает рот шире и касается кончиком языка её языка. Тут же убирает его, но возвращается снова — хочется пробраться глубже, простых поцелуев мало. Микаса отвечает робко и несмело, но и он не гуру поцелуев. Сам не понимает, откуда это желание сделать поцелуй мокрым, глубоким.       Кровь воспламеняется вместе с сердцем, сорвавшимся на бег. Продолжая удерживать Микасу за голову, свободной рукой Леви гладит лопатки, спину, прерывисто выдыхает, когда она обнимает за шею и тянет на себя. Они стоят на коленях, и это жутко неудобно, но вместе с тем правильно — целовать прямо здесь, сейчас и именно так. Леви отрывается первым. Утыкается лбом в лоб, тяжело дышит.       — Хватит на сегодня, — говорит хрипло.       — Почему? — жалобно спрашивает Микаса и тянется к его губам. Но он уворачивается, садится на пятки, демонстративно смотрит на штаны. Микаса следит за его взглядом, краснеет. Склоняет голову набок и тихо спрашивает:       — Это больно?       — Что? — не понимает Леви. Потом доходит, и желание прикрыться руками такое сильное, что он с трудом удерживается от нелепого жеста. — Нет, не больно. Но отвлекает.       Тело давно его предало, но сейчас ещё и выставляет жалким и безвольным. А откуда взяться воле, когда она так близко, а он успел рассмотреть слишком много обнаженного тела и на память не жалуется?       — Я, — Микаса сглатывает, и Леви мысленно готовится к очередному вздорному предложению, — я хочу посмотреть. Покажешь?       Он ошарашено смотрит на неё, потом опускает глаза на член, чувствуя, как краснота расползается от щёк по шее и ушам.       — Не думаю, что это хорошая идея, — тянет с сомнением. Добавляет зачем-то: — Сейчас не очень хорошая.       — Почему? — удивляется она. Хитро улыбается: — Стесняешься?       Леви одаривает её хмурым взглядом. Пытается представить, как это будет, и возбуждение, постепенно стихающее, вспыхивает с новой силой. Да так, что действительно становится больно. И тесно. Нервными движениями расстёгивает брюки, приспускает и с вызовом смотрит на Микасу. Её глаза становятся совсем большими. Она не выглядит напуганной, скорее, заинтересованной.       — Он ведь не всегда такой, — говорит задумчиво.       — Хвала небу, — хмыкает Леви. Под её взглядом ему жарко, низ живота печёт, а сердце готово выпрыгнуть, проломив изнутри рёбра. Всё это нелепо и со стороны наверняка смешно, но ему абсолютно плевать, как оно — со стороны. Наверняка он выглядит глупо, полностью одетый, со спущенными до колен штанами. Сидит перед ней на пятках, опираясь о пол за спиной. Во всей красе, любуйся — не хочу.       — Можно? — снова поражает Микаса, подползая ближе и протягивая руку. Леви сглатывает ставшую вязкой слюну, едва заметно кивает и перестаёт дышать, когда она касается его. Осторожно, робко.       — Гладкий и горячий, — комментирует Микаса, обхватывая ладонью и поднимаясь вверх. Леви несдержанно выдыхает, выгибает спину, глаза сами собой закатываются. Удовольствие на грани боли — терпеть её бережные прикосновения.       — Тебе нравится? — шепчет Микаса, размазывая большим пальцем выступившую на головке каплю.       — Д-да, — стонет Леви. Мышцы живота поджимаются, бешеный пульс бьётся прямо в её ладонь. Яйца поджимаются, от затылка по позвоночнику расползается знакомая сладость.       — Микаса, — тяжело говорит Леви — слова застревают в горле. — Или прекрати, или не останавливайся.       Она смелеет, обхватывает сильнее, но всё равно недостаточно. Леви смотрит прямо в глаза, накрывая её ладонь своей, сжимает, заставляет двигаться рвано, быстро. И почти сразу взрывается, беззвучно распахивая рот, выплёскиваясь на пальцы и рубашку. Тяжело дышит, на губах блуждает улыбка, которую сейчас он не в силах контролировать. Разжимает руку, смотрит на неё, на рубашку, вытирается подолом и вытирает ладонь Микасы. Ждёт, когда она скажет хоть что-то, и она выдаёт:       — А теперь он стал меньше.       Леви фыркает, поднимается на коленях, подтягивает штаны и спрашивает с лёгкой насмешкой:       — Насмотрелась?       Она кивает, но даже тени смущения нет на лице. Откуда только смелости набралась? Вчера сбежала, роняя тапки, а сегодня дошла до такого… Леви категорически отказывается понимать её и пытаться предсказать, что будет дальше.       — Ты ляжешь со мной? — ну точно — издевается. Другого определения у Леви нет.       — Не лягу, — отвечает спокойно. — Мы же решили не спешить.       — Разве мы спешим?       — Микаса, — вздыхает Леви, — ты решила испытать моё терпение?       Что-то в его взгляде заставляет её сглотнуть и ярко покраснеть, хотя ярче, казалось бы, некуда. Она кивает, но смотрит на него иначе, словно оценивает свои и его возможности. Леви рад бы сделать вид, что секс его не пугает, только это не так. Он боится всё испортить и, как бы ни хотел её, предпочитает оттянуть момент настолько, насколько это возможно. Хотя с прытью Микасы понятия не имеет, сколько будет продолжаться навязанная ею новая игра.       Леви гладит её костяшками пальцев, коротко целует, удивляясь про себя, как всё естественно и просто. Низко говорит:       — Иди спать.       К удивлению, Микаса слушается. Только, умывшись и почистив зубы, бросает заинтересованные взгляды на него, растянувшегося на кровати. Простыни нет — вместо неё развешаны высыхающие вещи. Леви отвечает, не сводя с неё глаз, первым желает спокойной ночи. Думал, глаз не сомкнёт, но сон обволакивает, как только она уходит в спальню.       Наутро чувство глубокого удовлетворения, поселившееся внутри, не проходит, наоборот: при взгляде на Микасу растёт и ширится. Она даже кажется другой — ближе стала, что ли? Леви целует её первым, желая доброго утра, и думает: отчего считал, что только в «спокойной ночи» есть что-то волнующее? В пожелании доброго утра свой смысл, когда утро на самом деле доброе рядом с близким человеком.       Микаса смотрит на Леви и не понимает, как раньше не разглядела его. Почему шарахалась, как от огня, когда он такой чуткий, открытый, мило застенчивый? Когда касалась его вчера, как завороженная следила за сменой эмоций на лице. За тем, как закатывает глаза, отзываясь на каждое движение, как сладко дышит, явно сдерживаясь. Всё в нём ей интересно, но больше завораживает потеря контроля, моментальная и волнующая. Микаса думает: едва ли выстроится очередь из людей, способных похвастаться, что видели Леви таким. Подперев щёки ладонями, она смотрит на него и не может насмотреться. Периодически Леви отвечает взглядом, но вскоре не выдерживает:       — Что?       — Ничего.       Микаса широко улыбается, получая новый взгляд. Подозрительный.       — Пойдём гулять, — предлагает, глядя в окно.       — Позавчера мало наморозилась?       — Оденемся теплее. Всё время сидеть дома скучно.       — И что ты предлагаешь делать на улице? Могу дать лопату, снег почистишь, если совсем заскучала.       Но Микаса не отвечает. Подрывается с места, приставляет лестницу и забирается на чердак. Возвращается с санками, отряхивает их от пыли.       — Я не буду тебя катать, — категорично заявляет Леви.       — Могу покатать я, — пожимает она плечами. Леви скептично смотрит на неё, потом на санки, отрезает:       — Нет. Даже не думай.       — Помнишь тот холм за поляной для тренировок? Можно с него покататься. Снег подтаял сверху, наст плотный. Не хочешь — не катайся, просто пойдём со мной.       Леви отнекивается из чистого упрямства: самому хочется выйти, проветриться. И на время избавиться от очередного витка новых волнующих мыслей. Весь день сидеть в четырёх стенах, смотреть на неё и вспоминать, что произошло вчера — никакой выдержки не хватит. Он бы хотел повторить, но не лезть же к Микасе с предложением ему подрочить!       Вырвавшись вперёд, Микаса упорно тащит за собой санки. Те скользят по насту, но ноги проваливаются в снег. Сказать бы ей, что из затеи с катанием ничего не выйдет, но Леви молчит. Сам на санках ни разу не катался, хотя несколько раз попадал на север Парадиза зимой, видел визжащих детей и таких же громких взрослых. Тогда не мог понять, какое удовольствие в нескольких секундах скольжения вниз, когда потом надо забираться обратно. И так по кругу. Порой люди придумывают странные и совершенно бессмысленные занятия. На вершине холма Микаса останавливается и смотрит вниз: небольшое круглое озерцо скрыто под снегом.       — Отлично, — тянет Леви, скрещивая руки на груди, — осталось под лёд провалиться, и программу зимних развлечений можно считать выполненной.       — Лёд толстый, выдержит. Морозы уже давно стоят.       — И медведи уже давно спят. И по лесу мы по ночам не шастаем в метель.       — Ты во всём видишь только плохое?       — Нет, но к плохому всегда готов. Хотя, — Леви закатывает глаза, — с тобой не угадаешь, когда и что может произойти.       — Точно. — Она смотрит слишком хитро. Делает шаг навстречу, подкатывая санки ближе, и вдруг молниеносно делает подсечку. Леви взмахивает руками, падает на санки, больно ударяясь копчиком, шипит, но Микаса шустро садится за спиной, обнимает руками и отталкивается ногами.       — Держи верёвку! — звонко кричит на ухо, когда они начинают набирать скорость. Ветер свистит в ушах, скорость не велика, на УПМ и не такие перегрузки, но Леви вдруг понимает, почему обычные люди так любят кататься: те, кому не дано летать, могут хоть немного почувствовать, что чувствуют воины, постоянно парящие над крышами. Микаса хохочет, обнимая крепче, а Леви пытается выровнять ход, но санки заносит. Наткнувшись на какой-то камень, они разворачиваются, и обоих вышвыривает дальше. Кубарем они скатываются с горы и распластываются на льду, тяжело дыша. Леви лежит на спине, раскинув руки, и тщетно старается сделать вид, что недоволен. Доволен, ещё как. И бледным зимним солнцем, и искрящимся снегом, и тем, что дыхание до сих пор сбито, а сердце выпрыгивает из груди. Повернув голову, он встречается взглядом с улыбающейся Микасой и, как ни пытается, не может сдержать широкую улыбку.       — Тебе понравилось, — констатирует она, облокачиваясь и нависая сверху. Вместо ответа он кладёт ладонь на щёку и тянет на себя, согревая дыханием холодные губы. Не целует, просто обводит дыханием контур губ, почти касается кончиком носа. Микаса закрывает глаза, ждёт поцелуя, но Леви выбирается из-под неё и иронично смотрит сверху вниз.       — Это тебе за то, что заставила скатиться с риском свернуть шею.       — Но тебе понравилось, — повторяет она, облокачиваясь обеими руками о землю и склоняя голову набок.       — В любом случае сперва надо спрашивать.       — Если спрашивать, ты вообще никогда ни на что не согласишься. — Она упруго поднимается, отряхивается и смотрит вверх. — Ну что, скатимся ещё раз?       — И на этот раз точно переломаем кости.       — Ты всегда был таким осторожным?       — Благоразумным, ты хотела сказать.       Леви поднимается первым, снова приходя к выводу, что катание на санках слишком преувеличено. Но, когда Микаса садится, сдвигаясь и оставляя для него место, обречённо вздыхает и садится впереди. Второй раз получается доехать до середины озера. Санки крутит на льду, снег искрится на солнце, а восторг — глубоко внутри.       — Снова скажешь, что не понравилось? — шепчет Микаса на ухо, когда они, наконец останавливаются.       Тяжело вздохнув, Леви смиряется и признаёт поражение. Ладно, есть в этих санках смысл, только объяснить его сложно.       Они возвращаются довольные и уставшие. Горку раскатали, санки по ней несутся вниз, лёд на реке и правда толстый, под ним даже воды не видно. И Леви соглашается, хоть и нехотя, что завтра можно прийти снова. Разнообразие полезно, и для ума, и для тела.       Куртки и штаны сушатся над камином, капая на пол. Переодевшись в сухое, Леви и Микаса едят, а потом садятся на подушки от кресла, вытянув ноги к огню. Жаль, что нет дивана, вдвоём на одном кресле не поместишься, а хочется, чтобы рядом. Микаса кладёт голову на плечо, задумчиво перебирает пальцы. Уже стемнело, проснулся сверчок над камином.       — Леви, — зовёт Микаса, не отрывая глаз от огня, — а ты не думал, что будет дальше?       — Дальше? — он скашивает на неё глаза. Вздыхает, признаваясь: — Нет. Пока не думал. А что?       — Не знаю. — Она по-прежнему не смотрит на него, говорит задумчиво: — Теперь всё изменилось. Для всех: и для нас, и для остальных. А ещё мы целый год пропускаем, в Разведкорпусе наверняка за это время всё изменится.       — Что там изменится, — хмыкает Леви, сплетая их пальцы. — Годами в одном дерьме варимся.       — Но мы же изменились. А ещё… — Микаса прикусывает губу, явно обдумывая следующие слова: — Неженатым офицерам нельзя жить с солдатами в замке. Если только в бараке…       — Предлагаешь мне переехать в барак?       — Ты бы переехал?       — Нет. Нажился там уже, хватит.       — Даже ради меня?       — Микаса, — вздыхает Леви, выпрямляясь и заглядывая в лицо, — когда придёт время думать об этом, подумаем.       — Просто ты говорил, что хочешь, чтобы всё было серьёзно.       — И не отказываюсь от своих слов. Для меня всё уже серьёзнее некуда.       — Для меня тоже, — отвечает она, снова укладывая голову на его плече.       Вот и поговорили. Так далеко Леви не заглядывал. Представлялось, как само собой разумеющееся, что, когда они вернутся официальной парой, будут жить вместе. Леви уже не представляет, как жить без того, чтобы она не маячила на периферии зрения. Пообсуждают, конечно, поначалу, но быстро привыкнут, если уже не говорят. Но почему-то Леви уверен: Ханджи о ходе эксперимента никому не распространяется. Неприятно холодит нутро — Леви никогда не обсуждал чужую личную жизнь, плевать было, кто, с кем и как. Но и его никогда не обсуждали. Пытались поначалу, получили несколько раз и отстали. Хотя каждый новый набор норовит приписать ему либо сотню тайных романов, либо несчастную любовь, которую потерял, либо тайную страсть к своему полу. К этому он тоже привык: просто ребятишки развлекаются. Однако обсуждать их с Микасой никому не позволит. Жаль, что всех ртов не заткнёшь.       Он обнимает её, притягивает к себе и целует в висок. Проблемы должны решаться по мере возникновения. Тут бы пока с тем, что сейчас происходит, разобраться, а потом уже о будущем думать. Микаса, словно мысли прочитав, кладёт ладонь на грудь, прямиком над сердцем, и хитро смотрит из-под ресниц.       — У тебя сердце быстрее забилось.       — Раскусила.       — Это из-за меня?       — Нет. Пятки поджариваются, терплю из последних сил.       Микаса фыркает, тянется к нему и целует в шею. Леви тихо выдыхает: от её прикосновений превращается в растаявшее масло. Она берёт его руку и кладёт себе на грудь, в глазах огонь — не от камина, свой, внутренний. От него внутри всё сжимается, и пальцы подрагивают.       — Я опять слишком спешу? — спрашивает она тихо.       — Не знаю, — отвечает Леви в тон. Раздеть её, смотреть, целовать, гладить — желания естественные, сильные, путают сознание. А вдруг опять напугает? Леви осторожно ведёт ладонью от груди вверх, гладит шею, взглядом повторяя каждое движение. Сосредоточенно смотрит.       — Чего ты хочешь?       — Не знаю.       Он как раз знает точно, но желания должны пересекаться, а что у Микасы в голове, не разберёшь. Леви целует её, и рука сама сползает ниже: раз положила на грудь, значит, можно. Он осторожно сжимает ладонь, думая, какая у неё упругая грудь, едва умещается. Массирует её бережно, не переставая целовать. По животу растекается жидкий огонь. Знала бы она, как ему мало. Микаса обнимает, шарит по спине и вдруг ныряет под свитер. От горячих прикосновений кожа покрывается мурашками. Леви повторяет маневр, гладит обнажённую спину, крепче прижимая к себе. Микаса перетекает к нему на колени, садится сверху, рывком снимает свитер, тянет с него, и Леви поднимает руки, помогая. Слепо тянется к губам, вспыхивает, когда обнаженный живот касается его живота.       Ключицы прямо перед ним, он ведёт по ним кончиком языка, вбирает кожу у основания шеи. Жажда иссушает, необходимость касаться её — единственное, о чём он может думать. Согнув ноги в коленях, толкается в неё, рвано выдыхает, когда Микаса подхватывает, елозя на члене. Леви смотрит на груди, колышущиеся перед глазами, зарывается носом между, глубоко вдыхает. Со второй попытки удаётся расстегнуть лифчик, он отлетает в сторону, и Леви чувствует, как мозги окончательно плавятся.       Тёмные острые соски упираются в ладони. Задержав дыхание, Леви целует ближайший, осторожно посасывает, и пальцы Микасы крепко сжимаются на плечах. Она откидывает голову, жмётся к нему, тихо выдыхает, когда он повторяет со вторым. Ведёт по его животу, мышцы непроизвольно сокращаются.       — Микаса?.. — шепчет Леви, пытаясь поймать её взгляд. Очередной влажный поцелуй заставляет забыть о невысказанном вопросе. Её грудь скользит по его груди, Микаса двигается неловко, но до одури сладко. Леви пропускает момент, когда она расстегнула штаны. Давится выдохом: член упирается в её живот, она крепко прижимается, продолжая тереться. Хоть немного самоконтроля, хотя бы каплю, чтобы растянуть всё, замедлить… Но животный инстинкт берёт верх: Леви мнёт груди, перекатывая соски между пальцами, ловит языком её язык, приподнимаясь навстречу. В паху печёт, слабость разливается по позвоночнику, мышцы сокращаются. Леви стискивает ягодицы, прижимая Микасу к себе, и утыкается в плечо, крупно дрожа. Наслаждение хлещет, заставляя тихо поскуливать, пока не выплеснется последняя капля. Всё это время Микаса обнимает, перебирает волосы на затылке, тяжело дышит в ухо.       Они оба опять грязные, и Леви лениво думает, что с этим надо что-то делать: каждый раз одеждой вытираться — никакой одежды не хватит. Микаса сползает с колен, возвращается с полотенцем, без тени смущения вытирает свой живот, потом — Леви. Наверное, это неправильно, что хорошо только ему, но он не представляет, что сделать, чтобы и ей было так же. Но твёрдо решает в следующий раз зайти дальше и может, спросить, что и как делать. И расписаться в полном невежестве. Леви боится разочаровать, малодушно радуется, что её опыт, как и его, стремится к нулю, и набирать очки они будут вдвоём, не сравнивая. Женское тело — сплошная загадка, тем интереснее будет её разгадывать.