Цугцванг

                    Леви ждёт очередного вечера, скрывая нетерпение. Вечером проще не прятать рвущиеся наружу чувства и желания. Судя по взглядам Микасы, которые она весь день на него бросает, их мысли сходятся. Однако к вечеру Леви вспоминает, что хотел нагреть воды и отмокнуть в лохани, вот только одна мысль о том, что Микаса будет совсем близко, пока он будет абсолютно голым, смущает. Столько раз мылись так, даже мыслей не было, а теперь есть, и никуда от них не деться.       Микаса делает вид, что её совершенно не интересуют приготовления. Помогает натаскать воды, с ностальгией вспоминает душевые в замке. Да, душ сейчас был бы гораздо лучше, по крайней мере быстрее. Но приходится довольствоваться тем, что есть, а в Леви сейчас непривычный стыд мешается с растущим желанием — выбраться поскорее из воды и поцеловать Микасу.       Она притихла. За треском камина и воем ветра слышен тихий шелест переворачиваемых страниц. Леви вздыхает, откидывает голову на бортик и прикрывает глаза. Но распахивает их моментально, почувствовав движение воздуха совсем близко.       — Не возражаешь? — в глазах Микасы пляшут знакомые уже черти. Леви не знает, откуда они в ней взялись: жили всегда, или это он их разбудил? Под его пристальным взглядом она начинает раздеваться. Когда доходит до штанов, он запоздало отворачивается и даже закрывает глаза.       Вода плещется о грудь, Микаса забирается в лохань, упираясь коленками в его согнутые колени. Только тогда Леви позволяет себе снова на неё посмотреть.       — Тесновато для двоих, — замечает иронично.       — А мне кажется, в самый раз.       Она берёт губку, тщательно её мылит и вдруг касается его груди. Ведёт по ключицам, обводит соски, поднимается к шее. Дыхание пересыхает, Леви следит за ней сквозь полуопущенные ресницы. Дышит медленно, глубоко, перед тем как податься вперёд. Молча отбирает губку и гладит её грудь, не сводя тяжелого, горящего взгляда. Пар поднимается над водой, лёгкий запах земляничного мыла растворяется во влажном воздухе. Леви обводит ключицы кончиками пальцев, губка выпадает, скрывается под водой.       Чувствовать кожей её обнажённую грудь уже должно было стать привычно. Или Леви просто хотел так думать, потому что, когда Микаса тянется к нему и обнимает, его бросает в жар. Они целуются нежно, неторопливо, пока руки скользят по мыльным плечам. Микаса вытягивает ногу, обвивает его торс, почти забираясь сверху. Места слишком мало, вода плещется на пол. Леви гладит спину, медленно спускаясь ниже, пока не кладёт, наконец, руки на ягодицы.       — Леви, — шепчет Микаса, когда он спускается с поцелуями к шее. Перебирает его мокрые волосы, зовёт снова. Леви смотрит на неё, неторопливо поглаживая ягодицы.       — Пойдём в спальню, — просит она. Тянется к нему, шепчет на ухо: — Давай попробуем.       Несколько дней назад Леви отверг бы это предложение, напомнив про первый неудачный раз. Сейчас у самого мозги кипят, и никаких связных мыслей в них нет. Зато желания хоть отбавляй. Не обязательно пробовать именно сегодня, но рассмотреть её во всех подробностях, гладить, целовать — кровь воспламеняется, даже представлять не надо.       — Иди первая, — говорит он, понимая, что надо хоть немного отдышаться, чтобы позорно не кончить от одного только вида её обнажённого тела. Микаса медленно поднимается прямо перед ним, и Леви в который раз забывает как дышать. Смотрит на плоский живот. На капли воды, стекающие вниз, к месту, где соединяются ноги, на тёмный треугольник волос. Тянется и целует чуть ниже пупка. Микаса смущённо ахает и слишком шустро выбирается из воды.       Некоторое время Леви сидит один. Приводит в порядок дыхание, успокаивается наконец, вылезает из лохани и поскальзывается на мокром полу. Едва успевает ухватиться за край лохани, но всё равно больно прикладывается задницей. Так, что перед глазами вспыхивает белым. Шипит сквозь зубы, поднимаясь, оборачивается в полотенце, думая: зато возбуждения как не бывало. И сырость на весь дом развели. Практичная сторона просыпается в нём, руки чешутся, чтобы взять швабру и всё убрать. Леви вытирается досуха, бросая задумчивые взгляды на лужи, косится на дверь в спальню и тонко усмехается. Едва ли это будет верным: намывать полы, когда его ждёт роскошная обнажённая женщина. Правда же ждёт.       Микаса лежит под одеялом, вытянулась на кровати, растеряв всю решимость, что в очередной раз убеждает — некуда спешить. Леви подходит, садится на кровать, придерживая полотенце на бёдрах, спрашивает:       — Ты как?       — Волнуюсь, — отвечает честно. Берёт за руку, тянет на себя. Леви ложится поверх одеяла, отвечает на поцелуй, удерживает вес на локтях и коленях.       — Я тоже, — отвечает шепотом, жалея, что нельзя погасить камин и погрузить комнату в непроницаемую тьму. Микаса кладёт ладони на его плечи, притягивает к себе. Одеяло сбивается, ползёт вниз, влажные поцелуи звенят в воздухе. Заключив его лицо в ладони, Микаса заставляет остановиться, смотрит серьёзно.       — Ложись под одеяло, замёрзнешь.       Как можно замёрзнуть, когда внутри полыхает пламя? Леви принимает предлог не сразу: несколько раз неторопливо целует, прежде чем лечь рядом. Полотенце летит на пол, её бесконечно длинные ноги переплетаются с его. Вот оно, оказывается, как ощущается: когда их тела совпадают, будто друг для друга созданы. Он сгребает её в охапку, целуя глубже. Проникает языком в рот, сплетается с её языком, мягко посасывает. Голова кружится, в ушах шумит, сердце колотится быстро-быстро. Кожа Микасы горячая, гладкая, слабо пахнет земляничным мылом и сильно — своим собственным, неповторимым запахом.       Леви гладит плоский живот, смотрит в глаза, спуская руку ниже. Ловит напряженный взгляд, дожидается короткого кивка, и только тогда позволяет себе накрыть лобок. Микаса ярко краснеет, закрывает глаза, прислушиваясь к себе, когда он касается прямо между ног. Слабо выдыхает, приоткрывает рот, но не говорит ни слова.       Он изучает её нежно, бережно. Отчаянно хочет посмотреть, но, щадя общую скромность, наоборот натягивает одеяло до плеч. Микаса сгибает одну ногу в колене, поверхностно дышит, и кажется, что в любой момент может сорваться и сбежать.       — Давай не будем спешить, — говорит Леви, рассыпая десяток крохотных поцелуев по виску и щеке. — Если ты не готова, мы можем…       — Леви, — перебивает Микаса, поглаживая шейные позвонки. — Мы никогда не будем готовы до конца. Я хочу здесь и сейчас. Хочу и боюсь.       — Боишься, — повторяет Леви. Её страх перекликается с его, если разделить на двоих, становится проще. Он коротко целует в губы, толкается носом, улыбка смягчает ответ: — Я тоже.       — Ты? — она смотрит недоверчиво. — Серьёзно?       — Думаешь, у меня огромный опыт? — наконец пришло время признаться, хотя Леви надеялся, что она догадается сама.       — Не знаю. — Микаса поворачивается на бок, прижимается к нему. — Небольшой?       — Никакой. — Не выдержав её прямой взгляд, он опускает глаза к шее. — Совсем никакой, — шепчет еле слышно.       Микаса смотрит на него так пристально, что у него начинает дёргать под рёбрами. Что-то меняется в её лице, сквозь стыд проступает нежность, и Леви кожей чувствует её облегчение. Она целует его, закидывает ногу на торс, прижимается всем телом. Он обнимает крепче, отвечает горячо, часто дыша носом. Снова касается лобка, осторожно разводит складки и медленно вводит до середины палец. Внутри она горячая, тесная и влажная. Леви не знает, достаточно ли, но от того, какая она там, член нетерпеливо пульсирует.       — Не больно? — спрашивает он, наблюдая за эмоциями на лице. Микаса отрицательно качает головой, осторожно ведёт бёдрами, давая понять, что можно глубже. Леви проталкивает палец до конца, шумно выдыхает в шею, свободной рукой обнимает за плечи. Он хочет её до помешательства, когда в голове звенит пустота, а внизу живота полыхает пламя. Палец скользит проще, внутри Микаса становится влажнее и горячее, словно это вообще возможно. С тихим вздохом она снова ложится на спину и разводит ноги в стороны. Дыхание спирает. Леви сглатывает, его бросает в пот, весь он сейчас — неконтролируемая дрожь. Он ложится сверху, устраивается между ног, смотрит вниз, под одеяло, туда, где почти соединились тела. Берёт член в руку, приставляет ко входу, ловит взгляд. И осторожно толкается. Микаса распахивает глаза, выдыхает и машинально отодвигается. Вторая попытка заставляет её упереться в подушку макушкой. Она такая тесная, что Леви не может вставить даже головку. Отвлекает, целуя, водит головкой по складкам, пробует войти снова, но вдруг тело пронзает острая боль. Она такая яркая, что он слепнет. Падает на бок, прижимая руки к паху, чувствует, как руки становятся влажными от крови. Сгибается пополам, приглушённо мыча.       — Что? — Микаса испуганно приподнимается на локтях. Сбрасывает одеяло, с ужасом смотрит на расползающееся по простыне пятно алой крови. — Что случилось?!       — Кажется, — цедит Леви, задыхаясь от боли, — уздечку порвал.       Он слышал о подобных травмах. Но даже в страшном сне не мог представить, что подобное случится с самим.       — Что делать? — забыв о стеснении, Микаса садится. Не дождавшись ответа, выскакивает из спальни, возвращается с бутылкой перекиси водорода, хватает брошенное на пол полотенце. Леви продолжает лежать, не шевелясь. Только шумно дышит, уставившись в одну точку.       — Надо остановить кровотечение, — говорит Микаса, касаясь окровавленной руки.       — Подожди, — выдыхает Леви. — Надо зажимать рану, пока кровь не остановится.       — Давай я зажму её полотенцем, — упорствует Микаса. Леви нехотя сдаётся, надеясь, что к утру она найдёт его бездыханный труп. Худшего позора в его жизни уже никогда не будет. Микаса бережно перебирает его волосы, наклоняется, целует в висок. — Не переживай.       И вдруг тихо фыркает. Фыркает снова. Леви поднимает на неё полный муки взгляд, и она, не выдержав, тихо хихикает.       — Прости. Но кажется, ты лишился девственности первым.       — Очень смешно.       На самом деле смешно, Леви и сам это понимает, но конкретно сейчас ему совершенно не до смеха. Более того, будет не до смеха ещё несколько дней, прежде чем не заживёт. Радует лишь, что у Микасы скоро начнутся те самые дни, во время которых она точно не сможет его возбудить и заставить заживающую рану снова раскрыться. А ещё в нём оседает страх: что, если в другой раз всё повторится?!       Когда боль постепенно начинает стихать, и кровотечение останавливается, он садится и нечитаемым взглядом смотрит на член. Качает головой, тяжело вздыхает. Всё это время Микаса сидит рядом, обоим совершенно не до стеснения.       — Давай поменяем постельное бельё и ляжем спать, — предлагает Микаса.       — Вдвоём? — уточняет Леви. Хотя сейчас даже наличие голой Микасы под боком не возбудит.       — Да, — она отвечает прямым взглядом. — Не хочу, чтобы мы продолжали спать по отдельности.       — Ну да. Уровень доверия у нас уже просто запредельный.       Микаса хмыкает, набрасывает на плечи халат, пока Леви возвращается в гостиную и тщательно смывает кровь. Надевает трусы, смотрит на начавшие подсыхать полы. Затем — на свою постель. Забирает подушку.       Под боком Микасы уютно. Леви обнимает со спины, целует в плечо, когда она устраивается, путаясь в подоле ночной сорочки. Думает: не так и важно, что ничего не получилось. Просто лежать с ней под одним одеялом слишком хорошо.       И просыпаться — тоже. Он давно не спал так крепко и сладко. Открывает глаза, и первое, что видит — Микаса. Улыбается, глядя на него.       — Давно проснулась? — с лёгкой хрипотцой после сна спрашивает он.       — Нет. — Она улыбается, кончиками пальцев гладит щёку, мягко целует. — Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?       Леви слегка морщится. Вчерашняя травма отдаётся тупой пульсацией в паху. Хочется верить, что заживёт быстро. На нём всегда заживает как на собаке.       — Надеюсь, этот опыт больше никогда не повторится, — признаётся честно. До сих пор вспоминать стыдно.       — Не повторится, — отвечает она.       Её уверенность пока сложно разделить, но Леви очень хочет. Вдвоём они застилают кровать, убирают в комнате. Пока Леви выносит воду, Микаса готовит завтрак. Каждый раз, когда они пересекаются взглядами, она улыбается, а Леви закатывает глаза.       Этот и последующие дни проходят под знаком тишины, тепла и уюта. И каждую ночь, засыпая рядом с Микасой, Леви чувствует себя на своём месте. Проснувшись в очередное утро, он не сразу понимает что не так. Микасы рядом нет. Она возвращается, притихшая. Сворачивается в клубок и Леви сразу обнимает. Кладёт горячую руку на живот, спускает её чуть ниже, осторожно поглаживая.       — Я сейчас принесу грелку, — шепчет в шею.       — Не надо. Просто полежи так. Рядом. — Она накрывает его ладонь своей, водит по кругу, задавая ритм.       Микаса в эти дни выглядит особенно беззащитно и трогательно. Леви ловит себя на мысли, что с радостью забрал бы её боль, если бы имел возможность. Весь первый день она почти не отпускает его от себя. То задрёмывает, убаюканная, то просыпается и вжимается носом в грудь. Близость сейчас ощущается особенно остро, кажется просто запредельной. Рёбра распирает от нежности, собравшейся внутри. Хочется защитить её от всего мира, невзирая на то, что Микаса сама прекрасно может за себя постоять. Но, держа её в своих объятиях, Леви задыхается от нового чувства: потребности оберегать не потому, что так нужно. Просто потому, что иначе с ней не может. Хочет облечь эти чувства в слова, не получается. Их слишком много, он тонет в них, захлёбывается и наслаждается этим.       В день, когда должна приехать Ханджи, оба напрочь об этом забывают. Леви чувствует себя достаточно здоровым, чтобы жадно целовать впервые за несколько дней, а Микаса отвечает с таким жаром, что не остаётся сомнений — тоже соскучилась. Они сидят на его кровати, нетерпеливо целуются. Леви не понимает, когда успел уложить её на спину: так естественно это вышло. Микаса трётся о него уже привычно, подстраиваясь под общий ритм. И он отвечает встречными движениями, постепенно распаляясь. Голос Ханджи за дверью заставляет отпрянуть друг от друга. Тяжело дыша, они переглядываются. Леви набрасывает на колени скомканное покрывало, пока Микаса быстро уходит к плите.       — Что не встречаете? — весело спрашивает Ханджи, с шумом отряхивая снег с сапогов. Леви выразительно смотрит, но она игнорирует. Снимает куртку, вешает на крючок и оборачивается через плечо:       — Моблит! Ты там в сугроб провалился, что ли?       — Вы сегодня рано! — Микаса заправляет волосы за ухо, широко улыбаясь. — Как дела у остальных?       — Мне больше интересно, как дела у вас, — говорит Ханджи и с подозрением щурится. Оценивает внешний вид и степень растрёпанности и смущения, хмыкает и вдруг пересекает комнату и распахивает дверь в спальню. Тихо присвистывает. — Ого! Вы уже спите вместе!       Леви переглядывается с Микасой, вспоминает о своей подушке, прочно поселившейся на её кровати. Микаса едва заметно пожимает плечами.       — Просто спим, — уточняет Леви, игнорируя любопытный взгляд Моблита.       — Кто бы мог подумать, — тянет Ханджи. — Признаться, я ставила, что вы продержитесь дольше всех. Моблит, убирай иголки, больше кровь брать не будем. Что ж, значит остались только Райнер и Имир.       — В смысле «только»? — поражается Микаса.       — Ну, с Эреном и Хисторией давно всё ясно, я ещё в прошлый раз рассказывала. Армин и Энни тоже, — Ханджи добавляет сарказма, — «просто спят вместе». А Имир и Райнер… Не замечала в них такого упрямства. Гормоны шкалят, а они смотрят друг на друга, словно пока не решили, убить хотят, или залюбить до смерти.       Ханджи рассказывает о чужих чувствах с такой лёгкостью, что Леви невольно коробит. Для него это слишком личное, чтобы вот так, просто, вываливать на всех. Да и не волнует особо, что там происходит у других. Больше не волнует. Микаса, наоборот, расспрашивает с интересом. Слушать не хочется. Подцепив куртку и нырнув в сапоги, Леви выходит под хмурое небо, задирает голову, думая, как сильно, на самом деле, достал этот снег. Глазу не за что зацепиться. Вскоре Ханджи выходит следом. Ожидаемо.       — Если ты думаешь, что я со всеми так делюсь, ты ошибаешься, — говорит серьёзно. Добавляет: — Я за вас рада. Больше, чем за остальных.       — Почему? — А вот это на самом деле интересно.       — Потому что, в отличие от остальных, вы двое больше всего заслуживаете счастья. И меньше всего к нему стремились.       Леви хмыкает, не отвечая. Да, не думал даже, что найдётся когда-нибудь человек, с которым просто хочется быть рядом. Слишком привык считать, что проживёт всю жизнь один. А тут Микаса… И сердце не на месте при одном лишь упоминании её имени.       — Значит, просто спите? — хитро спрашивает Ханджи. Леви закатывает глаза, но нехотя кивает.       — Просто так? В одежде?       — Очкастая, тебе на пальцах объяснить, как люди рядом спят?       — Микасе на пальцах объясняй. А лучше — пальцами, — фыркает она. Широко улыбается — у Леви от этой улыбки мороз по коже. И вдруг достаёт из-за пазухи тонкую книжку в простой серой обложке. Прижимает её ладонью к его груди. — Держи. Освежишь в памяти, если есть, что освежать.       — Что это? — Леви берёт книжку, открывает на первой попавшейся странице и, резко покраснев, захлопывает. — Что это за херня?       — Не херня, а пособие. — Ханджи наставительно поднимает палец вверх. — Во всех, так сказать, подробностях.       — Забери. — Он протягивает книжку обратно, но Ханджи отступает и хлопает по плечу.       — Да ладно тебе, Леви! Там наверняка найдётся то, что даже тебя заинтересует! А если нет — отдай Микасе, для неё там тоже много интересного.       — Я не собираюсь показывать эту дрянь Микасе.       — Это ты просто пока не начал читать. Потом оторвёшься от книги только чтобы всё попробовать.       — И ты специально её мне привезла? — угрожающе щурится Леви.       — Ну, почему только тебе. Эрену в прошлый раз уже одну дала, Армину сейчас тоже.       — Это тоже часть программы? — Леви держит книжку брезгливо, двумя пальцами за корешок.       — Нет. Это мой личный подарок друзьям. — Ханджи пихает его в бок. — Ладно тебе, я же знаю, что ты у нас редко по девочкам ходил. Если вообще ходил. Но, — она поднимает руки вверх, заметив, как он побледнел от гнева, — меня это не волнует! Это твоё личное дело! Главное, что, раз у вас всё сдвинулось с мёртвой точки, пусть дальше будет только лучше. Может, — не удержавшись, Ханджи подмигивает, — когда приеду в следующий раз, вы будете не просто спать в одной постели.       — Ты только об этом и мечтаешь, да? — тянет Леви раздражённо.       — Я хочу, чтобы мои подчинённые были счастливы. Дерьма нам и снаружи хватает, пусть хотя бы внутри будет мир и покой.       — О своём мире и покое подумала бы лучше.       — О, я думаю! — воодушевлённо восклицает Ханджи. И вдруг слабо краснеет. — Нам с Моблитом тоже эта программа помогла.       — Да ну? — Леви вскидывает тонкую бровь. — И как? Вы тоже заперлись в жопе мира вдвоём?       — Нет, — хохочет Ханджи. — Просто… Новые темы для разговоров появились. А там… Да что я тебе рассказываю, сам всё понимаешь!       Леви пристально смотрит на Ханджи, понимая, что она на самом деле изменилась. Светится изнутри, что ли? По ним с Микасой это так же заметно?.. Вздохнув, он нехотя убирает книжку в карман, не представляя даже, как скажет о ней Микасе. Сперва, наверное, стоит самому изучить, а там видно будет. Может, проще потом сжечь, так ничего и не сказав.       Ханджи и Моблит сидят ещё с час. Обедают с ними, пьют чай, рассказывают, что нового в Митрасе. И впервые Леви понимает, что хочет, чтобы их поскорее оставили наедине. После отъезда Микаса убирает со стола и начинает мыть посуду, а он прячет книжку между страниц одной из своих книг, устраивается в кресле и, постоянно косясь в сторону Микасы, открывает первую страницу. Моментально бросает в жар, и в то же время интересно — Ханджи была права. Оторваться можно только для того, чтобы проверить, насколько правдива информация.       — Что ты там читаешь? — Микаса подходит ближе, вытягивает шею.       — Ничего интересного, — отвечает Леви, медленно закрывая книгу. Откладывает на пол, тянет Микасу на себя, и она падает на его колени, тут же обвивая руками шею.       — Они прервали нас на самом интересном месте, — бормочет Микаса, пряча лёгкое смущение в его волосах.       Леви обдаёт горячим дыханием щёку, притягивает за талию. Задевает своими ресницами её ресницы. И смотрит необычайно серьёзно. Слова рвутся наружу, хочется выпалить их, и будь что будет. Вместо этого он говорит:       — Нам надо наколоть дров и проверить лошадей.       — Для этого ты посадил меня на колени?       — Нет, — он тонко улыбается, почти касаясь губ. — Я посадил тебя на колени, чтобы поцеловать.