Цугцванг

                    Микаса впервые проснулась задолго до Леви. Он спит, обняв подушку, плечи мерно поднимаются в такт спокойному дыханию. Губы складываются в улыбку — Микаса думает, что хочет просыпаться так вечно. И вслед за этой мыслью приходит страх: как там будет, дальше? Что будет, когда они вернутся? Сейчас служба кажется чем-то далёким, но она никуда не делась. Легко быть вместе, когда вокруг никого, но в замке всё изменится. Микаса пытается представить реакцию друзей на то, что они с Леви теперь вместе, и по спине пробегает противный холодок, сворачивается в желудке. Она не просто с Леви, он до сих пор её капитан. Старший по званию. Как это скажется на их отношениях? Сможет ли она не оспаривать приказы, а он — не злиться, если что-то будет выполнено не так? Не будут ли считать остальные, что Леви делает ей поблажки? А её заслуги… Будут ли они считаться честно заработанными, или найдётся тот, кто скажет, что это из-за капитана и её места в его постели? Мыслей много, они новые и пугающие до дрожи. Зажмурившись, Микаса утыкается лбом в плечо Леви, и он моментально реагирует: не просыпаясь, подтягивает к себе и тихо выдыхает.       Справятся. Со всем они справятся, никуда не денутся. Будет сложно? Вероятно. Но если Леви рядом, никакие сложности не страшны. Микаса вдыхает запах его тела, и этого достаточно, чтобы в голове прояснилось. Или, наоборот, затуманилось. Воспоминания возвращают во вчерашнюю ночь, и сердце стучит быстрее. То, что происходит между ними — настоящее, искреннее. И если кто-то захочет затоптать грязными сапогами, получит от обоих Аккерманов. Может даже одновременно.       Между ног немного саднит, но уже гораздо меньше, чем было вчера. Микаса терпела, потому что не могла насмотреться на Леви, зачарованная выражением его лица. Но когда его движения ускорились, терпеть жжение стало слишком сложно, и всё равно Микаса жалела, что он заметил. Это бесценно — видеть его таким беззащитным. Открытым. И слишком красивым. То, как хмурятся тонкие брови, как потемнели светлые глаза, как кривится от наслаждения рот — за этим можно наблюдать вечно. Ради этого можно вытерпеть что угодно.       Она утыкается носом в его ключицу, нежно целует. Подтягивается выше и целует в шею. Осмелев, проводит по ней кончиком языка. На вкус Леви солоноватый. Микаса целует снова, выше, под подбородком. Сердце начинает стучать быстрее, внизу живота теплеет. Кончиками пальцев она вырисовывает круги на его спине, и вдруг чувствует, как его кожа покрывается мурашками. Смотрит на Леви — он проснулся, глаза близко-близко, и зрачки медленно расширяются. Их губы сами тянутся навстречу. Неторопливый поцелуй становится мокрым, тихие влажные звуки наполняют комнату. Микаса чувствует, как постепенно твердеет его член, прижатый к её бедру. Ночью он был внутри неё — от этой мысли бросает в жар.       Руки Леви блуждают по её талии, спускаются к пояснице, и Микаса прижимается так тесно, как может. Простые поглаживания, ни к чему больше не ведущие, и, хоть их мало, никто не торопится переходить к активным действиям. Целовать, гладить, касаться нежно, привыкать к близости, до сих пор не окончательно привычной. Сплетаться ногами, чувствовать друг друга кожей, и сладко целовать. В поцелуях они давно преуспели.       — Мне нравится так просыпаться, — говорит Микаса, прижимаясь щекой к его груди. — Пусть так будет всегда.       — Каждый день? — бормочет Леви, перебирая её волосы. — Не думаю, что это возможно.       — Ладно, — она вздыхает, — не каждый день. Но часто.       Она чувствует его взгляд, поднимает глаза и тает от улыбки — едва ли Леви вообще осознает, что улыбается.       — Надо вставать? — спрашивает, вздыхая.       — Надо. — Он осторожно перекладывает её на подушку и садится. Микаса смотрит на широкие плечи, спину, и тянется, коротко целуя от шеи вдоль позвоночника. Леви издаёт странный звук, схожий с глухим рокотом, словно большой кот пытается мурлыкнуть. Хитро посмотрев на него, Микаса осторожно прихватывает зубами бок и тут же откидывается обратно на подушку.       — Кусаешься? — Леви смотрит через плечо. Волосы закрывают один глаз, ровный профиль чётко выделяется на фоне окна.       Микасе хочется кусать его. Трогать. Щипать. Гладить. Касаться постоянно, обнимать крепко, держать за руку и не отпускать. Не ясно, что именно Леви видит в её глазах, но вдруг падает обратно, сгребает в охапку и смачно целует.       — Можно ещё немного полежать, — говорит, словно смиряясь с тем, что оторваться от неё просто так невозможно.                     Никогда ещё рутинные дела не тянулись так долго. Можно отложить мелкие и неважные, но наколоть дров, принести воды, заняться лошадьми или расчистить дорожку нужно, это не подождёт. Каждый раз, возвращаясь в дом и пересекаясь взглядом, Леви хочет бросить всё, закинуть её на плечо и утащить в спальню. Дом изнутри наполнился тягучим предвкушением, оно вырывается из дверей, сочится из окон, обволакивая и заставляя сердце стучать быстрее. Никогда не думал, что станет таким… жаждущим. Именно жаждущим её тела. Наивно считал, что секс на самом деле не так уж и важен.       Во взгляде Микасы видит схожую жажду, которую уже невозможно скрыть. И смысла скрывать нет. Он ест, толком не чувствуя вкуса еды, смотрит, как двигаются её губы, руки, как поднимается грудь, и думает, что стал грёбанным извращенцем. Или озабоченным из тех, что провожают взглядом каждую юбку. Всегда относился к таким с жалостливым снисхождением. А сам следит, как Микаса вытирает стол, слегка склоняясь над ним, и кровь в паху закипает.       Конечно, надо держать себя в руках. Не животное. Но почему? Леви пытается воззвать к разуму, но тот упорно молчит, а желание, наоборот, шепчет на ухо: почему нужно сдерживаться? Разве это не твоя женщина? Разве ты не её мужчина?       Воздух между ними непрерывно потрескивает, волосы на теле постоянно встают дыбом, стоит приблизиться. Передвижения по дому похожи на танец, когда оба партнёра старательно обходят друг друга, не сводя глаз и постепенно сокращая расстояние. Говорят через силу, не смотрят в глаза — только на губы. И дышат оба неровно, то набирая полные лёгкие воздуха, то, наоборот, часто выдыхая. У Леви зудит кожа, одежда кажется грубой мешковиной, а кончики пальцев покалывает. Он уже не знает, как назвать происходящее, но с садистским наслаждением растягивает момент, когда в очередной раз будет сделан последний шаг.       Микаса хлопает дверцей шкафа, достаёт чашку и сыплет в неё травы. Заливает кипятком. Леви ведёт носом, пытаясь разобрать, из чего состоит сбор, но его познания в ботанике слишком скупы. Опершись о стол, Микаса подносит чашку ко рту и смотрит поверх поднимающегося пара прямо в глаза. Спроси кто сейчас, где у него сердце, Леви бы не ответил — он весь целиком из него состоит. Пульсирует каждый миллиметр кожи.       — Вкусный? — спрашивает Леви, крепче сжимая подлокотники кресла.       — Горький, — признаётся она и смотрит в окно. До сих пор светло, короткий зимний день только перевалил за половину. Они успели переделать все дела за пару часов, тогда как раньше они занимали часа четыре, не меньше.       — Добавь сахар. — Леви не может отвести от неё глаз, представляя, как раздевает.       — Не надо. — Она улыбается. Когда научилась улыбаться так обольстительно? — Ты потом подсластишь.       Леви приподнимает бровь, проходится взглядом по телу, и стремительно поднимает глаза. Микаса краснеет, он видит, как пальцы крепче впиваются в ручку кружки. Внутри всё полыхает, сейчас бы рухнуть в сугроб, да там и остаться. Леви начинает всерьёз рассматривать эту мысль, когда Микаса, допив последний глоток, со стуком опускает кружку на стол. И медленно подходит к креслу.       — Разве не надо подождать, чтобы подействовало? — голос охрип, Леви с трудом проталкивает слова.       — Не знаю, — она садится на него верхом. Глаза кажутся туманными, дымчатыми. Леви чувствует, что уже заблудился там и никогда не найдёт выход обратно. Тянется к губам, но Микаса сперва отстраняется, пропускает волосы сквозь пальцы.       — Ты вчера сказал, что я красивая, — шепчет, сосредоточенно рассматривая его лицо. — Ты тоже. Очень красивый.       Леви хмыкает — нашла кого хвалить. Какая разница, какая у него внешность, главное, что Микасе нравится. Считает красивым — пусть. Спорить не станет.       — У нас будут красивые дети, — продолжает Микаса, и сладкая дымка рассеивается. Леви хмурит брови.       — Какие дети?       — Наши. Когда-нибудь. — Кончиком указательного пальца она ведёт по его щеке, обводит линию челюсти, нос.       — Ты хочешь детей? — Леви думал, что у него давно мозги в кашу, но сейчас в них запихнули венчик и начали интенсивно взбивать.       — Не сейчас. — Микаса явно наслаждается его замешательством. Дети. Нашла о чём говорить. Тем более сейчас, когда жар её тела жжёт сквозь одежду. — Но, — она склоняется к уху и жарко шепчет: — ты же не будешь говорить, что тебе не понравился процесс их зачатия?       — Я радуюсь, что мы не животные, — в тон отвечает Леви, целуя в висок. — И можем заниматься сексом ради удовольствия, а не только для размножения.       Разговоры о самом интимном не смущают, наоборот, возбуждают. И больше не хочется это скрывать, и Леви вжимает Микасу в себя, чтобы поняла без слов. Микаса тихо выдыхает, елозит бёдрами, продолжая неторопливо блуждать пальцами по шее.       — Пойдём в спальню? — спрашивает Леви, собираясь встать. Но она давит на плечи, качает головой.       — Хочу здесь.       Тянет его свитер вверх, но до конца не снимает: оставляет на руках, закрывая лицо. Целует грудь, кончиком языка трогает сосок, и тот съёживается. Леви не двигается, позволяя изучать своё тело, только дышит часто. Под её горячими касаниями мелко вздрагивают и напрягаются мышцы. Медленно-медленно Микаса ведёт по рёбрам вверх, к локтям, снимает свитер, бросает в соседнее кресло. Ему так хочется её поцеловать, что губы покалывает от прилившей крови. Но он не спешит, с растущим интересом — и не только интересом — следит за пальцами, расстёгивающими ремень. Привстаёт, помогая стянуть штаны с трусами, сам тянет вниз, спуская до колен. Теперь она полностью одетая на нём, голом, но стыда нет. Ни капли.       На ней рубашка с множеством пуговиц. Леви подцепляет петли, согревает дыханием открывающуюся кожу, не касаясь губами. Вытаскивает рубашку из юбки, смотрит на грудь прямо перед глазами и несдержанно ведёт языком по коже, собирая её вкус. Микаса соскальзывает с колен, снимает юбку и трусы и гордо задирает подбородок, позволяя рассмотреть себя во всей красе. Молча Леви протягивает руку, сплетает их пальцы, тянет на себя. Гладит повлажневшие складки, прижимается ухом к груди, слушая, как громко колотится сердце. Шумно втягивает носом её запах, задерживает дыхание, когда Микаса берёт его член и привстаёт на коленях.       — Может, не сегодня? — спрашивает, потому что не может не спросить. Потому что точно знает, что она не передумает. Микаса опускается медленно, с сосредоточенным выражением лица, и, сев полностью, тянется наконец к губам.       Он обвивает её руками, двигаются только губы, сплетаются языки. Микаса осторожно раскачивается на нём, не поднимаясь. Леви горячечно дышит, закрыв глаза — смотреть на неё невыносимо. Слишком многое хочется пропустить сквозь себя. Когда она осторожно приподнимается и опускается, знакомая дрожь пронзает тело. Микаса находит свой ритм не сразу, но старается так, что сердце подпирает горло. Леви безостановочно целует её. Везде, куда может дотянуться: шея, плечи, грудь. Прихватывает губами, чертит языком кроткие линии, от каждого выдоха возбуждается сильнее, хотя кажется, что сильнее уже некуда. Её движения нарастают, Микаса дышит чаще, тяжелее, обнимая за плечи, впиваясь в них пальцами. Внутри стала слишком влажной: там, где соединяются их тела, тихо хлюпает. Скользить в ней просто. Мало и много одновременно. Вверх, вверх, Леви хочет бежать, но Микаса пока не торопится. Поэтому он просто находит её пальцы, крепко сжимает в своих, заводя руки за голову. Глубоко целует, выпускает губы, облизывает. Остро хлещет наслаждение, вырывая из глубины груди низкие звуки, которые Леви при всём желании не смог бы сдержать. Микаса уже буквально скачет на нём, еле слышно ахая. По скулам расползается краснота, соски стали острыми настолько, что кажется — царапают чувствительную кожу. Леви не выдерживает: приподнимается навстречу, опуская ладонь на поясницу. Откидывает голову на спинку кресла, низко стонет, начиная кончать. Она не останавливается, словно решила выпить все соки разом. Только когда он блаженно выдыхает, опускает голову на плечо, шепчет с улыбкой:       — Просто невероятно.       Теперь Леви точно знает, что такое: не вылезать из постели. Конечно, они выбираются из неё по необходимости, но большую часть времени проводят, изучая друг друга. Или просто разговаривая ни о чём. Действительно глупые разговоры, обрывающиеся на середине и начинающиеся из ниоткуда. А ещё рядом с Микасой уютно просто молчать. Есть в постели он ей так и не разрешил, но читать, облокотившись о подушки, слушать мерное потрескивание камина, иногда смотреть, как пламя танцует на её обнажённой коже — лучше времени в его жизни ещё не было.       — Почему ты так долго читаешь эту книгу?       Микаса застала врасплох. Книжку Ханджи Леви ещё не дочитал до конца, и рассматривать её рядом с Микасой оказалось слишком опрометчиво. Не дожидаясь ответа, она выхватывает книгу, из неё выпадает вторая и предательски раскрывается на странице с крайне интересной позой, которую Леви очень хотел бы попробовать, но отчего-то считает, что Микасу она может шокировать.       — Что это? — её глаза распахиваются. Что тут объяснять, когда и так всё понятно? Леви пожимает плечами и сухо говорит:       — Ханджи дала.       Морщится про себя — словно оправдывается. Хотя ничего плохого в книжке нет, а вот мысль о том, чтобы посмотреть её вдвоём, слишком заманчива. Микаса медленно переворачивает страницу за страницей. Леви следит за ней из-под ресниц, замечая, как ярко начинают блестеть её глаза. Приподняв бровь, она заинтересованно вчитывается во что-то, и Леви вытягивает шею, надеясь рассмотреть. Но Микаса отводит руку с книжкой, припечатывая:       — Моя очередь смотреть.       А позже, забравшись с головой под одеяло, языком и губами она доходчиво объясняет, как хорошо усвоила прочитанное.                     Чай Ханджи не подводит, в положенное время Микаса скрючивается на кровати, но с удивлением замечает, что болеть стало меньше. Нет, боль по-прежнему с ней, но тянет не так сильно, как она привыкла.       Подтаявший сверху снег схватывается твёрдой коркой, когда они наконец вспоминают, что, кроме дома, есть лес вокруг. И множество интересных вещей, которыми можно заняться, помимо секса. С утра до почти позднего вечера они катаются на санках, пьют горячий чай из термоса и заедают холодными бутербродами. Возвращаются уставшие, довольные, и оба останавливаются, замечая свет в окнах. Совершенно забыли, что должна приехать Ханджи.       — Ну вы даёте! — возмущается она с порога. — Вообще совесть потеряли! Мы вас уже три часа ждём!       — Останетесь у нас, — пожимает плечами Леви, разуваясь.       — Конечно останемся, никакой охоты тащиться в ночь нет! — Ханджи не умеет долго злиться. Вывалив недовольство, широко улыбается: — Кстати, отлично выглядите. Вижу, моя книжка пригодилась.       — Пригодилась, — бурчит Леви, переглядываясь с Микасой. Она широко улыбается — давным-давно потеряла способность смущаться.       — Очень хорошая вещь, — кивает Моблит, исподтишка бросая взгляд на Ханджи. А та вдруг краснеет почище переспелого помидора и машет на него рукой.       — Я вам пирожков хотела напечь, но… Не получилось.       — А я думаю: чем так воняет? — Леви подходит к плите и вздыхает, глядя на пятна. — Хоть бы помыла за собой.       — Леви, я же знаю, что лучше тебя с уборкой никто не справится. Даже пытаться не стала.       Это первый вечер за почти полгода, который они проводят не вдвоём. И первый раз, когда Леви открыто обнимает Микасу, держит за руку, иногда коротко целует. Никакого притворства, всё по-настоящему. Ханджи смотрит на него во все глаза, как впервые видит. А когда Микаса помогает Моблиту раскатать спальные мешки на полу, подходит к Леви и тихо говорит:       — Ты уверен, что сможешь вернуться в строй?       — Ты о чём?       — Ну, — она закатывает глаза, — ты стал таки-им нежным! Вдруг увидишь титана и пожалеешь?       Леви одаривает таким взглядом, что Ханджи, не выдержав, громко хохочет. Толкает в плечо:       — Я шучу! А если серьёзно, жаль, что Эрвин тебя не видит.       — И хорошо, что не видит, — ворчит Леви.       Неужели размяк? И как потом людьми командовать? Репутацию поддерживать? Если будет открыто с Микасой жить, как это на общей дисциплине отразится? Субординация не на пустом месте придумана. Ладно, солдаты с солдатами, офицеры с офицерами, но их связь… Когда они оба уходят в спальню, Ханджи провожает красноречивым взглядом, поигрывая бровями. Это теперь их реальность? Но, когда Микаса ложится рядом, Леви обнимает её и думает: и что? Пусть хоть кто вякнуть посмеет, затыкать рты он умеет. Да и Микаса за словом в карман не полезет.       Когда горячая ладонь ныряет ему в трусы, Леви смотрит в нахальные глаза и шепотом спрашивает:       — Что, до завтра потерпеть не можешь?       — А ты? — спрашивает Микаса, обхватывая губами его нижнюю губу.       Может, конечно. Что тут терпеть, завтра Ханджи с Моблитом уедут, и… Микаса шустро стаскивает с себя трусы и закидывает на него ногу. Сама направляет, проводя головкой между ног.       — Зачем? — выдыхает Леви, машинально двигаясь навстречу. Погружается в неё до половины — неудобно лежат, глубже не получится. Микаса не отвечает. Беззвучными выдохами встречает каждый толчок. Хочется иначе, быстрее, чтобы до конца. Но может выйти слишком громко, и оба терпят, смотрят в глаза.       — Подожди, — вдруг говорит Микаса, цепляясь за предплечье. — Сделай так снова.       Как именно — Леви в упор не понимает, вроде ничего особенного не делал. Но послушно ведёт бёдрами, и под кожей рассыпаются колючие искры от тонкого мычания из-под плотно сомкнутых губ. Он давно выучил выражение её лица, когда особенно хорошо, но сейчас она выглядит иначе, словно светится, тянется к чему-то, и никак не может дотянуться.       — Микаса?.. — шепчет он, но она мотает головой, не открывая глаз, и просит:       — … не останавливайся…       Она пугает и восхищает одновременно. Всхлипывает, словно вот-вот заплачет, и царапает поясницу, не давая остановиться. Леви со свистом втягивает воздух, когда её мышцы туго сжимают внутри и начинают ритмично сокращаться. Впервые самому хочется застонать в голос, приходится впиться зубами в подушку, пока не пройдёт последняя судорога.       — Предлагаю оставить Ханджи с Моблитом у нас до конца срока, — довольно говорит Микаса. Они до сих пор тесно сплетены, но шевелиться не хочется.       — Нет, — отвечает Леви, крепче обнимая, потому что чувствует — вот-вот выскользнет. — Лучше попробуем повторить без них.       Январь и февраль пролетают быстро и незаметно, но если бы кто-то спросил, как они прошли, ни Леви, ни Микаса не смогли бы дать вразумительный ответ. Непреодолимое влечение не проходит, хотя всё чаще они просто спят, обнявшись, навёрстывают упущенное днём или вообще не думают о том, чтобы заняться любовью. Иногда достаточно одного поцелуя, чтобы весь день улыбаться.       Когда подступает март, и с крыши постоянно звенит капель, а солнце становится ярче, Леви решает вернуться к тренировкам в лесу. Микаса сегодня лежит, но не позволяет остаться, сама гонит из дома, чтобы отвлёкся. Только оказавшись один, Леви с удивлением понимает, как давно это было: чтобы её не было рядом. Он глубоко вдыхает свежий, мокрый воздух, пока мёртвый, но уже готовый проснуться для новой жизни. Сапоги проваливаются до середины икры, снег рыхлый, испещрённый звериными следами. Солнце искрится в каждой капле, повисшей на голой ветке. Как на самом деле хорошо просто шагать по лесу в одиночестве! Леви прислушивается к себе, понимая: нет, он ничуть не устал от Микасы. Просто отдыхать друг от друга тоже необходимо, а значит, не случится ничего страшного, когда на службе они не будут подолгу видеться. Это даже приятно — встреча после разлуки.       Тренировка выметает все мысли, мышцы огрызаются на нагрузку, но вскоре разогреваются и повинуются идеально. Леви не замечает, как пролетает время, по дороге домой думает, что надо и Микасу встряхнуть. Рассеянно скользит глазами по снегу впереди и вдруг замирает. Щурится, не веря глазам: прямо из-под него выбиваются крохотные белые цветы с тонкими зелёными листьями. Их много, целая полянка, и сперва Леви думает: пусть Микаса сама увидит. Но потом, повинуясь невнятному желанию, он опускается на колени и начинает осторожно собирать букет.       — Это что? — Микаса смотрит недоверчиво на цветы, которые он положил перед ней на подушку. Леви молчит: что отвечать на очевидный вопрос?       — Это мне? — И ещё один, не менее очевидный. Может, ежемесячные недомогания размягчают мозг?       — Ты их сам собрал? — Леви вздыхает и закатывает глаза, надеясь, что вскоре разум к ней вернётся.       Сжимается, замечая, как в глазах собираются слёзы. Зачем вообще туда полез, лучше бы через пару дней привёл на полянку, ничего бы с этим цветами не случилось!       Он тянется к букету, собираясь выбросить, но Микаса опережает: сгребает их в охапку, подносит к носу. Тянет разочарованно:       — Не пахнут.       И вдруг бросается на шею, счастливо всхлипывает:       — Спасибо.