Рассказки деда Василия

РАССКАЗКА ТРЕТЬЯ ПРО СПАСЁННОГО ШТОЛЬМАНА

      – Деда, – сунулся к Василию внучок, – ты прошлый раз общался ещё про затонскую духовидицу рассказать. Расскажешь?       – Расскажу, куда ж я денусь. И потом раз обещался, то надо своё обещания выполнять. Ты как считашь?       – Само собой надо. Ну, рассказывай.       – А Макарка где ж? Он что, слушать не будет?       – Да... – замялся Сёмка, – не до рассказок ему...       – Что так? Опять набедокурил? Мамка ругат?       – Ага, – поспешно согласился Сёмка, – мамка его долго ругать будет: он штаны порвал. Давай, деда, рассказывай.       – Ага. Сам порвал или... ты ему помогал?       – А чегой-то сразу я?! – вытаращил честные-пречестные глаза внучок. – Я к нему не лез, он первый начал... – сообразив, что проболтался, замолчал и голову опустил, начал лавку пальцем ковырять.       – Значица, он первый, – повторил дед, – а штаны обо что порвал – уж не об забор ли?       Сёмка голову вскинул:       – Откуда ты?..       – Так я ж не слепой, на завалинке сижу – во все стороны гляжу. Видал и слыхал, как ты Макарку подначивал залезть да спрыгнуть, не держась руками. А гвоздя не увидал?       – Не увидал, деда, – вздохнул Сёмка.       – А кабы увидал, не подначивал бы?       – Ни в жисть! Вот те крест! – перекрестился внучок. – Что я, не понимаю, что штаны...       – Ну, то-то же. А что сам признал – это хорошо. Виноват – отвечай, а другого не подставляй! Так мамке и скажи. Понял?       – Понял, деда, – кивнул Сёмка.       Тут дверь из сенец распахнулась и вошла Степанида, подтолкнув впереди себя Макарку. У того одно ухо было красным и торчало, как ручка у кувшина.       – Иди к деду, – строго сказала Степанида сыну, – ты сегодня наказан: во двор не пойдёшь.       Макарка, понурившись, забрался на лавку и сунул ладошки под коленки. Сёмка засопел, глядя на него, потом слез с лавки и поплёлся в закут, к матери.       Несколько минут Сёмка что-то бубнил, не повышая голоса, а Степанида так же негромко ему выговаривала. Потом они вышли из-за занавески.       – Иди к деду, – более мягко сказала женщина, – и впредь на подзуживай брата. Всыпать бы теперь тебе за двоих, да я всю злость уже на Макарку потратила. Будете во дворе гулять под присмотром деда. И чтоб на забор больше не лезли. Гвоздей там много, а штаны у вас одни.       Сёмка уселся рядом с братом, повозился, устраиваясь.       – Давай, деда, про духовидицу.       – Про духовидицу... – Дед помолчал немного. – А надо вам сказать, что духовидица не токмо помогала Штольману убивцев искать, но и жизнь его спасала. Когда она, когда он её от неё смерть уводил.       – Это как, деда? – спросил Макарка.       – А вот так получалось.       – Ну, что он (полицейский всё-таки) спасал – понимаю, – вступила в разговор Степанида, складывая полотенчик,– а вот как она, барышня, спасала полицейского – не верю. Выдумывашь, небось, для красного словца рассказывашь.       – Да сколь раз вам говорить-то: не выдумываю я ничего. А что видел, про то и рассказываю. Бестолковые вы, бабы!       – Ладно-ладно, не сердись. Расскажи хоть одну историю, где духовидица Штольмана спасла от смерти.       – Расскажи, деда, – подхватили хором и внуки.       – Отчего ж не рассказать. Сам видел.       Дед поудобнее перехватил свою палку и опёрся обеими руками на рукоять.       – Случилось это в ноябре 89го. Погода тогда была самая пакостная: то снег, то слякоть, то мороз, то морось осенняя, промозглая такая, что... Да... Так вот в тот день погода была смурная, но тихая, без ветра и дождя. Порадовались мы с Аристархом-соседом. Мы с ним тогда на базар в Затонск приехали, мясо привезли. А наше место уже занято. Мы было ругаться, и мужик, что на нашем месте стоял, бумагу показал, от городского головы да за полицейской печатью. Ну, что, мол, место то на базаре за мужиком закреплено. Я и спроси у мужика, как такую бумагу добыть. Чтобы мы, сталбыть, тоже за место закрепились. А он и посоветовал в полицейское управление явиться, просьбу написать да бумагу ту и получить. Ну, я Аристарха оставил на возу, а сам побёг в управление. Там всё быстро решилось: и бумагу мне дали, и печать поставили. Стал я, сталбыть, уже уходить, а тут слышу – Штольман из кабинета своего выходит и говорит дежурному, что, мол, к прокурору идёт, но назад обязательно вернётся. Я шустро так из управления-то... Не хотелось мне ещё раз со Штольманом встречаться, хотя помог он мне тогда. Ну, да я уже рассказывал вам, как с ним познакомился. Да...       Вышел я, сталбыть, за ворота – оглянулся: как раз Штольман за мной идёт. Ну, я припустил, нет, не побежал... Иду это я себе скоренько, а навстречу мне – барышня, сталбыть. Тоже идёт, торопится, но всё на женщин заглядыват. Обгонит – в лицо заглянет и дальше почти бежит. А потом как встала как вкопанная, мне за спину глядит, и на лице такое... словно что ужасное увидела.       Я даже оглянулся, а сзади Штольман как раз из ворот вышел. А возле дерева, что у ворот, барин стоит. Именно барин, не мужик, не мастеровой: в пальто таком, в клеточку, шарф на шее, шляпа... Руку вытянул в сторону Штольмана, а в руке-то пистоль! Батюшки светы! А тут барышня как закричит! А выстрел как грянет! Я так и замер недвижно. Руки-ноги отнялись, голос пропал, в ужасе оглядываюсь: а барышня-то наземь повалилась без чувств. Снова оборачиваюсь: как там Штольман? А он, видать, как крик услыхал, так и остановился, пуля-то мимо и пролетела. А барин с пистолем, повернулся и прямо в меня нацелился. Я так и обмер: ну, думаю, всё, конец тебе пришёл, Василий. А тут Штольман выхватывает свой пистоль и прямо в барина стрельнул. Тот свой пистоль выронил, за руку схватился и повалился наземь. А Штольман к барышне кинулся. «Анна Викторовна! – кричит, подбегат, её, голубушку, подхватыват. – Вы не ранены?» А она хрипло так спрашиват: «А вы?» А он: «Нет». К себе её прижал так крепко, словно никуда отпускать не хочет.       Ну, тут я отмер и припустил со всех ног. Как до базара добежал – не помню. Задохнулся аж! Еле дух перевёл, как до воза нашего с Аристархом добрался. Добежал, повалился, никак не отдышусь. Аристарх перепугался, спрашиват меня, а я только рот разеваю да рукой машу: мол, не спрашивай, дай отдышаться. Помог он мне на воз забраться, сам сел, вожжи разобрал. Я отдышался и рассказал, как меня чуть не убили у полицейского управления... Да... Только я думаю, не в меня целился тот барин с пистолем. А в барышню ту, что закричала да Штольмана остановила. А то бы и его, сердешного, пуля нашла, да и ей не сдобровать, кабы она чувств не лишилась...       – А барышня та ведь... духовидица была? – спросил Сёмка.       – Барышня-то? Да та самая адвокатская дочка, что ведьма затонская. Я тогда, правда, ещё не знал, что она – та самая духовидица и Штольману помогат.       – Сталбыть, ты с ней, с духовидицей, тогда познакомился? – помолчав, спросила Степанида.       Она так и стояла посередь со сложенным полотенчиком в руках. Забыла, видать, про него, заслушавшись.       – Да какое тут знакомство! Так, рядом постоял, побоялся чуть не до смерти и дале побежал. А уж близко с ней встретился, когда с купцом Зуевым... Ну, это я вам уже рассказывал, – повернулся дед к внучкàм.       Василий помолчал, задумавшись о своём. Внуки покамест слезли с лавки, сунулись обуваться на улицу. Но тут дед, пожевав губами вдруг произнёс:       – А про ведьму затонскую я ещё раньше слышал, на базаре. Но об этом я потом расскажу.       – Ну-у-у! – затянули внучки хором.       – Не сегодня, – строго прикрикнул на них Василий. – Сказано – потом, значит, потом. А сейчас устал я. Степанида, дай кваску испить: в горле пересохло.       На том и разошлись.