|
Сжатие пальцев. Сбивчивость дыхания. Припухлость губ. Мир останавливается. Дрожь легких. Касание языков. Удары сердец. Мир начинается. — Здесь? — Да. — Это… — Да. Новое касание. Новый поворот вокруг солнца. “Революция”, — говорят его губы. Воскрешение; другой день. Где-то поблизости, и в тоже время так далеко, зазвенел телефон. Его игнорировали в течение впечатляющих трех секунд, прежде чем тела распутались. Раздраженные. Головы закрутились в поисках. Бинго. Источник помех упрямо лежал на столе в общей комнате, рядом с забытыми рюкзаками и проигнорированными учебниками. Первый мужчина тупо смотрит на звонящее устройство. Его руки остаются сжатыми по бокам там, где они, несмотря на последствия, послушно сцепились отчаянными оковами несколько мгновений назад. — Ну? — говорит другой искусственно плоским голосом. — Он не ответит за тебя, Кевин. Упомянутый человек медленно кивает. Вверх-вниз, вверх-вниз. — Я знаю, — он по-прежнему не пытается встать. — Это не важно. — Ты этого не знаешь, — фальшивое равнодушие рушится, когда другой снова прижимается губами к шее Кевина, возвращая им свое законное место. — Ответь. — Эндрю… — Сейчас. Кевин вздыхает, но делает, как велено. Когда он, наконец, встал с телефоном в руке, он уже подумывал отказаться и вернуться обратно. Пока до него снова не донесся голос Эндрю: — Кевин. О, Лаевин, однажды вынужденный признать поражение в битве при Гераклее. Дай ему сил. В таком положении Кевин не мог избежать неизбежного. Он схватил телефон и прижал к уху. — Что? — У меня все отлично, спасибо, что спросил. — Мягкий смех на другом конце провода вызывает у Кевина желание раздавить телефон. Он радушно этого не делает. — Привет, Ники. — Кевин шаркает обратно к дивану и плюхается в него. — Не спрашивал, потому что мне все равно. Чего ты хочешь? — Быстро ты, — невозмутимо цокает Ники. — От чего у тебя трусики закрутились? Кевин вздыхает. Названная в честь выпускника Академии, общая комната Морта Клэр обычно оживленная, но на этот раз, к счастью, пуста. Кашемировые диваны и турецкие оттоманки захламляли пространство, те самые, с которых Кевин должен будет стащить себя в следующие десять минут. Он бы предпочел не тратить столько времени на чрезмерно сложный телефонный звонок. — Извини, но ты не вовремя. Я немного занят. Эндрю усмехнулся рядом с ним. За считанные секунды после их расставания блондин успел достать какую-то книжку, что себя развлечь. Одно отвлечение сменилось другим. Типично. — Ой? — Ники мычит. Черт бы его побрал. Даже по телефону ухмылка Ники такая же громкая, как музыка Хуана Габриэля, которую он беззастенчиво играет в безбожные часы. — Минотавр там? — Ники, — увещевает Кевин. — Не надо… Словно по сигналу, скучающий взгляд Эндрю отрывается от рукописи. Кевин смог разобрать название; копия «Этики» Аристотеля, которая никому не интересна. В руках Эндрю книга выглядит скорее как ироническая бутафория, а не серьезное начинание. — Все в порядке, я его двоюродный брат, — говорит Ники. Как будто такое отношение разрешает любые формы деградации. — В любом случае, мне нужна услуга репетитора. Кевин ненадолго вспоминает предыдущую «услугу» Ники. Она включала в себя сломанную ракетку экси (трагедия), театральные заметки (о трагедии) и пару пугающе обтягивающих леггинсов, которые были трагедией, ожидающей своего часа с гибкими формами Ники. Он стонет, сглатывая желчь: — Что? Спустя две минуты и одну головную боль Кевин вешает трубку. Он на мгновение ждет, когда Эндрю спросит его, о чем был телефонный звонок, пока не вспоминает, что упрямая катастрофа работает иначе. В двадцать один год Эндрю обладает наблюдательскими способностями полубога и общим интересом камня. Эндрю, вероятно, слышал большую часть разговора, и в лучшем случае ему было на него плевать. И, судя по ровному, но напряженному выражению его лица, которое его выдает, он недоволен новым графиком Кевина. Им придется пересмотреть планы, которые они составили. — Ники бросает на меня еще одного ученика, — предлагает Кевин, поскольку Эндрю не попытается спросить. — Жаль этого дурака. Кевин невольно ухмыляется. — Я встречаюсь с ним сегодня вечером. Я знаю, что мы не можем пойти в тот бар, который ты хотел, и я не знаю точно, хочешь ли ты тусоваться после того, как я закончу? Бар был больше похож на какой-то резкий поэтический слэм-центр. Эндрю и он любили подшучивать над участниками, пока им не становилось неизбежно скучно, и они не уходили удовлетворять... другие потребности. Считайте это прелюдией, если хотите. Эндрю, чей взгляд по-прежнему поглощен текстом, не отвечает. Что, конечно, является достаточным ответом. Приливы и отливы его интереса постоянно колеблются, никогда не остаются надолго в одном и том же потоке. В одну минуту Кевин — это ось, вокруг которой сосредотачивается Эндрю; в следующую он может временно покинуть орбиту Эндрю. Революция; революция. Vive la révolution. — Эндрю… — Нет. Рука Кевина замирает там, где она парила рядом с плечом Эндрю, пальцы останавливаются в миллиметрах от шарфа цвета древесного угля. Он отступает. Десять минут до ухода? С таким же успехом он может не тратить свое время впустую, если это внезапная атмосфера. — Ладно. Я должен идти на тренировку. Репетиторство будет как раз после нее. Увидимся позже? Эндрю переворачивает страницу в своей книге. Медленно. Нарочно. Упрямец. — Я не хочу уходить, клянусь,— говорит Кевин. — Но мне нужно заниматься репетиторством в течение моих волонтерских часов. Мы все еще можем встретиться после. Ничего. Молчание затягивается. Кевин решительно кивает сам себе. Он собирает свой рюкзак и тренировочную сумку, чтобы уйти. Отлично. Превосходно. Если он сможет справиться с расписанием курсов в сочетании с университетским экси и театром с отличием, он сможет справиться с холодным отношением своего не-парня. Не-парень. Есть ли для этого термин? Возможно, друзья с привилегиями? Однако «друзья» могут быть неправильным термином для их отношений. Это больше, чем простая дружба. Но парень сам по себе — просто табу. Этого выражения просто-напросто нет в словаре Эндрю. Кевин раньше думал, что это из-за его работы, какая-то штука типа “суперсекретно-если-я-скажу-тебе-мне-придется-убить-тебя”. Он больше не знает, чем Эндрю занимается на второй работе, и не уверен, что хочет знать. Что бы то ни было, оно не может быть ничем хорошим. Никто в Фокс не занимается ничем хорошим. Он ошибочно позволил себе поверить, что эта загадочная миссия Эндрю просто не допускала никаких обязательств. Но это было не так. Просто, по-видимому, для него это не такие уж и глубокие отношения, если отбросить сентиматику. Всего лишь удобный обмен временным удовлетворением. Как выразился сам Эндрю однажды после напряженного спора. "Ты врешь", — сказал тогда Кевин. Он и сейчас так думает. Он знает, как Эндрю смотрит на его, прикасается к нему, держит его. Несмотря на то, что говорит Эндрю, он лжет. И это ранит Кевина ещё больше, потому что правда до боли очевидна, но Эндрю отказывается ее признавать. Несмотря на то, что их взаимопонимание длится уже больше года, Эндрю, похоже, не может решить, хочет он большего или нет. Как будто существует что-то еще, что можно было бы отдать, —думает Кевин. — Ты забрал мое сердце. Ты забрал мое тело. У тебя уже есть все. За исключением того, что… ты не хочешь обязательств. Если Эндрю и переспал с кем-то на стороне, то, по крайней мере, он душераздирающее ясно дал понять Кевину, что имеет на это полное право. Кевин может уйти, если не может с этим смириться, но Кевин не уйдет. Никогда от Эндрю. Так что, самооценку Кевина разъедает не отсутствие ярлыка — в конце концов, Кевин не видел никаких признаков того, что Эндрю был с кем-то еще в Фоксборо. Тот факт, что Эндрю легко отторгает саму возможность того, что их партнерство может значить что-то большее, разрушает остатки сердца Кевина. Такова судьба драмы. Только несколько часов спустя, когда Кевин закончил выполнять упражнения, которые никто никогда не увидит, улучшая навыки, которые никто никогда не признает, готовясь к играм, в которых он никогда не выиграет, разочарование Кевина начинает отступать. Ничто так не возбуждает кровь, как первобытная потребность прогрессировать в каждом монотонном аспекте профессии. Не соединениет синапсы. Не смешивает эмоции. Но, к чести Кевина, не слабость с его стороны заставляет забыть о своем предыдущем раздражении. За нее это делает предсмертная записка. Он находит её частично упавшей за шкафчик и забытой ракеткой. Имя на обороте гласит: Брайан С. Гордон Позже Кевин поздравит себя с тем, что его не вырвало. Или с тем, что он не упал в обморок. Хотя он был к нему близок. Очень близок. Сейчас же Кевин бледнеет. Пот выступает в оцепенелом ужасе, смешиваясь с каплями воды, все еще прилипшими к нему после душа. Ему трудно дышать. Трудно дышать. Он не может дышать— Когда Кевину было восемь, он был удивлен, обнаружив, насколько тяжелой может быть вода. Конечно, было больно надолго задерживать дыхание. Но это была другая боль — плыть так далеко вниз, что вода больше не несла его по течению, а сдавливала его маленькие кости и угрожала выдавить из его легких каждый доступный сантиметр пространства. Вот как он чувствует себя сейчас. Сжатым. Раздавленным. Но никакая вода его не топит; сам воздух удушлив. И затем. Его легкие снова обнаруживают кислород. Это действительно чудо. Это как найти новый мир, без колониального насилия, геноцида и всего остального. Грудь тяжело вздымается, он роняет записку. Поднимает её. Его руки трясутся. Он снова бросает её. Дыши. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Уткнув голову между коленей, он соскальзывает на пол раздевалки, присоединяясь к заброшенному пергаменту. Вдох. Выдох. Минута за минутой. Каким-то образом он находит в себе достаточно сил, чтобы поблагодарить бога, в которого не верит, за то, что рядом нет никого, способного увидеть его срыв. Задержка после тренировки иногда имеет свои преимущества. Когда он, наконец, приходит в себя настолько, чтобы прочитать короткое письмо полностью, сердце Кевина снова начинает функционировать нормально. Почти нормально. В конце концов, к его величайшему облегчению и не охотному унижению, это не предсмертная записка. Это сценарий. Несмотря на то, что он один, у Кевина есть укоренившаяся реакция на смущение из-за приступа паники. Её не должно быть. Но она есть. В его защиту нужно упомянуть, что слова, которые он читает, представляют собой извращенную версию монолога Отелло прямо перед тем, как он наносит себе удар. Два семестра назад на театральном факультете состоялась премьера «Отелло». Было это еще до того, как Кевин присоединился к труппе, но он до сих пор отчетливо помнит частые жалобы Сета на то, что репетиции затягиваются допоздна, и сколько времени репетиции отнимают от тренировок экси. — Почему бы тебе просто не уйти? — спросил его однажды Кевин. — Если ты так ненавидишь выступать. — Я не ненавижу выступать, — ответил Сет. Он снова опоздал на тренировку, но их тренеру не хотелось разговаривать с Гордоном самой, поэтому она послала Кевина сделать ему выговор. — На самом деле это единственная вещь, которая мне нравится. — Я думал, единственное, что тебе нравится, — это та девушка, о которой ты никогда не затыкаешься, — пробормотал Кевин. — Я всё слышал. — Не скрывал, — вздохнул Кевин. — Послушай, просто исправь свое расписание и убедись, что ты больше не будешь опаздывать. Ты один из наших лучших нападающих, и нам нужно… — Правильно, потому что единственное, в чём я хорош, так это в том, как такие люди, как ты, могут меня использовать, — перебил его Сет. Он рылся в своем шкафчике с оборудованием, но теперь с грохотом захлопнул его. — Я едва успеваю дышать между всем этим дерьмом, так что, мы закончили? Кевин разинул рот. Вероятно, он был похож на рыбу, но он не знал, что сказать. Сет был не самым послушным человеком, но Кевин задавался вопросом, было ли в его словах что-то еще, что он должен был уловить. — Я не использую тебя, — только и смог выдавить он. — О, не принимай это на свой счет, Дэй. Сет перекинул сумку через плечо. Его ноздри раздулись, и Кевин почти забеспокоился, что его вот-вот ударят. На мгновение он даже подумал, что заслуживает этого, но не был уверен, почему. — Я уже к этому привык. В один прекрасный день я больше не буду полезен, и ты найдешь кого-то другого, на кого меня можно заменить, кого можно использовать и извалять в грязи, — Сет рассмеялся. Это был яростный лающий звук. — C'est la vie, не так ли? Это была неправда. Что-то было очень, очень не так. И, может быть, если бы Кевин подтолкнул, может быть, если бы Кевин протянул руку и схватил Сета до того, как тот успел уйти из раздевалки, может быть — может быть — может быть… Он бы не умер. Вина — это такая же часть сокрушительного цикла, как и боль. Лишь несколько месяцев спустя все неправильные моменты обрели для Кевина смысл. Как и в самой ироничной головоломке, кусочки сложились, когда было уже слишком поздно. Самоубийство, как писали газеты. Столкнули, говорили некоторые студенты. Ушел из жизни. Тело истекло кровью. Ушел. Ушел. Ушел. Теперь Кевин сидит на пустом полу той же самой раздевалки. Смерть Сета вывела его из себя сильнее, чем он думал. Теперь, просмотрев записку со спокойным сердцем, он не видел смысла в том, чтобы интерпретировать ее как предсмертную. Он перечитывает беспорядочные каракули Гордона снова и снова, пытаясь укрепить в своем сознании, что то, что он читает, на самом деле просто старый набор заметок, а не смертельный манифест. Слова были искажены, модернизированы в серию строк, которые были пугающе близки к дому. Смотри, у меня есть оружие, — гласит последний абзац записки. — С этим оружием я прошел через этот ад в двадцать раз более ужасный, чем ты. Но кто может управлять судьбой? Не я. Не бойся, даже если ты увидишь меня с этим оружием. Это конец моего путешествия. Это конец моей жизни. Причин бояться нет. Я не боюсь.||
Когда голос говорит, Кевин еле сдерживается, чтобы не закричать. — О. Кевин вздрагивает и оборачивается. Он задается вопросом, не суждено ли ему умереть от сердечного приступа. Судя по тому, как идут дела, он с радостью сделал бы на это ставку. — О, — мудро повторяет незнакомец. — Ты выглядишь ужасно. Кевин встаёт, смирившись. Его лицо горит, он одновременно злится и смущается. Он не знает, на кого именно злится. Его рука сжимает записку и сминает ее с глаз долой. — Тебе что-то нужно? Раздевалка закрыта для посторонних, — умудряется сказать он другому мальчику. Издалека Кевин узнает его. Рыжие волосы, шрамы на щеках, которые невозможно не заметить, такие же, как у Кевина. У них общий класс. Наиль, может быть? Ноа? Нет, это не… — Вообще-то, ты, — отвечает мальчик, сбитый с толку грубостью Кевина. Нил, вспоминает Кевин. Это его имя. Хотя он действительно похож на Ноа… — Ники послал меня искать тебя, сказал, что ты, вероятно, будешь здесь или в библиотеке, — он указывает на Кевина. — Вот, ты и здесь. — Ни хрена. Гнев и смущение начинают исчезать с бесстрастного лица Нила. Похоже, он не собирается смеяться над явно растрепанным видом Кевина или проявлять поверхностную жалость к однокласснику, которого едва знает. Отсутствие беспокойства мало чем отличается от собственной бесстрастности Эндрю, и Кевин обнаруживает, что успокаивается перед лицом этого. Это знакомо. Странно. — В любом случае, — Нил пожимает плечами. — Ники ждет тебя, — он выглядит так, будто хочет сказать что-то еще, но в конечном счете решает этого не делать. Кевин кивает и отворачивается, засовывая записку в карман. Он надеется, что неловкая перепалка окончена, и идет заканчивать запаковку своего оборудованая, которое он убирал до того, как его прервала записка. Затем Нил снова начинает говорить: — У тебя рука дрожит. — Старая травма, — бормочет Кевин себе под нос. Когда Нил просит его повторить, Кевин в ответ только закатывает глаза. — Не бери в голову. Они уходят. Кевин удивлен, обнаружив, что Нил следует за ним, понимая, что он никогда не спрашивал, почему Ники выбрал именно Нила пойти за ним, но это не беспокоило его настолько, чтобы спрашивать. — Ники мог просто позвонить, — беззлобно говорит он Нилу. — Так он уже, — они сворачивают в коридор, Кевин ведёт их к общежитию. Фоксборо — небольшой кампус, но прогулка достаточно долгая, чтобы разговор стал неловким, если не прилагать должных усилий. — Пару раз попытался, но ты не брал трубку. Ники понял, что ты тренируешься. То, как голос Нила прерывается на последнем предложении, заставляет Кевина бросить на него любопытный взгляд. Он разворачивает свою сумку и вытаскивает телефон, сразу же видя оповещения, уведомляющие о семи пропущенных звонках от Ники. Пара. — Ой. Ага. Я не заметил. Красивые брюки и облегающий свитер, которые носит Нил, привлекои внимание Кевина; легкий блеск пота покрывал лоб Нила, как будто он долго бежал или просто ходил кругами в своей теплой одежде и искал Кевина. — Извини, что заставил тебя пройти пешком весь этот путь, — говорит он Нилу. Не то чтобы я тебя заставлял, — внутренне добавляет он. Но извиняться — это его вторая натура. Нил отмахивается от него: — Все в порядке. Я все равно собирался проверить корт. — О? — он бросает еще один взгляд, на этот раз оценивающий. Кевин думает, что даже под зимней одеждой Нила он может видеть характерный изгиб мышц. А может, он просто проецирует. — Ты играешь? Не то чтобы у них были места; университетская команда по экси никогда не получала того внимания, которого Кевин хотел бы. Если бы Охотникам удалось завербовать звездного спортсмена в спортивную программу, возможно, все могло бы измениться. В отличие от остальной части американской студенческой культуры, дополнительные средства и ресурсы в университете тратятся на академические клубы и исследования — если не считать чертовски дорогой системы безопасности, необходимой для обеспечения безопасности особо целевых студентов (хотя Кевин подозревает, что СБ в основном направлена на защиту администрации от студентов). И если спортивные секции каким-то чудом получали дополнительное финансирование, то оно немедленно досталось команде по гребле. Грёбаные приоритеты. Нил начинает кивать на вопрос Кевина, прежде чем покачать головой. — Так что? Ты играешь, но не играешь? — Я… играл, — Нил снова пожимает плечами. — Хотя я не делал этого уже много лет. — Очень жаль, — Кевин отчасти удивлен, обнаружив, что он действительно подразумевает это “очень”. Вокруг Нила витает интересная аура. Кевин замечал его раньше в классе, мельком, но вблизи он обнаружил, что его привлекает сдержанное, но властное выражение глаз Нила. Песенка, которую пела его мать, замаячила в сознании Кевина:Тихо, как прибрежные равнины, Горит самоподдерживающееся пламя. Это тот путь, тот путь, Путь, которым он пришёл.
Это было почти как- — Я слышал, ты будешь в Антигоне. Внезапная смена темы не ускользнула ни от кого из них. — Премьера весной, да? — Кевин утвердительно кивает, удивленный тем, что Нил знает информацию о нем. — Атлет и травматургия? Это интересно. — Это драматургия. И легкая атлетика здесь мало что значит, — поправляет его Кевин. — Но да, я буду там. Экси — это выброс адреналина, но театр — это… — Способ удовлетворить неутолимую жажду внимания? Кевин свирепо смотрит на него, пока не замечает, что Нил улыбается, а глаза его блестят. Этот взгляд показался бы дружелюбным на любом другом, но на Ниле он выглядит звериным. Хитрость. Как будто он делится внутренней шуткой с самим собой, а весь мир — это кульминационный момент. — Я собирался сказать «тоже волнующий», — говорит Кевин, — но, думаю, ты прав. — Возможно, но я пошутил, — Нил вздыхает. — Просто новичок во всех этих разговорах. — Ты что, учился на домашнем обучении или типа того? — теперь шутит Кевин, но, к его ужасу, Нил говорит “Это один из способов описать это”, — и его собственная ухмылка останавливается на полуслове. — Оу. Извини? — Меня тоже, — остаток пути они молчат. Тишина почти неловкая, но ни один из них не находит слов, которые заполнили бы ее. Когда Кевин понимает, что они добрались не только до общежития, но и остановились у собственной комнаты Кевина и Ники, Кевин колеблется. — Гм. Мне нужно захватить кое-какие вещи, прежде чем я встречусь с Ники. Ты?.. — Все в порядке, — Нил указывает на дверь. — Я подожду тебя здесь. — Вообще-то я… — Кевин качает головой. — Не пойми неправильно, но почему ты ждешь меня? Нил озадаченно наклоняет голову. — Ники ведь сказал тебе, верно? — Скажи мне что? Нил краснеет. Он выглядит почти смущенным, но его челюсти сжаты в решительности. — Ники сказал, что ты можешь, э… ну… Мне нужна услуга. — О боже, — стонет Кевин. Его хватка усиливается на дверной ручке. — Мне жаль. Да, Ники сказал мне ранее. Я думаю, он забыл сообщить мне твоё имя. Я просто не ожидал... На самом деле, я не знаю, кого я ожидал. Точно не тебя. — Не меня, — повторяет Нил. Его лицо краснеет еще больше, но он, кажется, этого не замечает. — Оу. — Не так, я… — Его рука, сжимающая ручку, невольно начинает трястись. Сначала Эндрю, потом практика износки костей, потом записка, которую Кевин до сих пор не может выбросить из головы, но не знает, с кем поговорить об этом, если это вообще необходимо, и теперь быстро рушащийся разговор — все это с полной силой обрушивается на Кевина. Он истощен. — Честно говоря, я ожидал, что очередная воздушная голова Ники хочет, чтобы я помог только для того, чтобы он мог залезть к ним в штаны. Нил усмехается. — Как обучение кого-то помогает Ники трахнуться с ними? Уф. Как кто-то использует слово трахнуться без иронии? Кевин хочет спросить. Он ничего не говорит. — Это суперсила Ники. И его погибель. В любом случае. Мне нужно… — он снова указывает на дверь, и Нил кивает. Проскользнув внутрь, он чувствует легкий укол вины за то, что не пригласил Нила к себе, но быстро справляется с этим. Пространства едва хватает на то, чтобы вместить двух взрослых людей, и в идеальном мире у Кевина было бы вдвое больше места, чтобы спокойно отдохнуть. Но у него нет ни места, ни времени для этого, поэтому он решает быстро собрать материалы, необходимые для занятия с Нилом, и заметки для Ники. Сейчас первая неделя января, а Кевин все еще не закончил распаковывать вещи после возвращения с зимних каникул. Он тратит несколько дополнительных минут на то, чтобы найти свои старые блокноты, которые ему нужны, но в конце концов он добивается своего. Пока он не забыл, он запихивает записку из раздевалки в задний карман своей сумки, чтобы посмотреть ее позже. Или сжечь. Когда он полностью собран и готов, он проверяет свое лицо в настенном зеркале и вздыхает. Мешки под глазами темнее гардероба Эндрю; более аутентичные, чем коллекция сумок Versace Ники. Новый рекорд. Дыши. Вдох. Выдох. Лучше. Это утешительная ложь. Направляясь к двери, он замечает электронные часы, висящие на стене. Еще слишком рано, чтобы заниматься на улице, и достаточно поздно, чтобы Кевину захотелось свалиться и заснуть. Он открывает дверь. — Окей, готов? Коридор пуст.|||
— Ты знаешь, где Нил? — Нам действительно нужно поработать над твоими навыками приветствия, — говорит Ники, когда отвечает на звонок. — Подожди, что ты только что сказал? — Ты знаешь где… — он не успевает закончить. — Он ушел? — Именно это я и имел в виду. — Но я послал его искать тебя! — Да, я в курсе — и в следующий раз назови мне имя своего ученика. — Что? Ладно, хорошо. Так почему ты не с ним? — Я был! — Кевин вздыхает. Если бы не тот факт, что он поставил себя в такое положение, согласившись на просьбу Ники, он бы проклял этого человека. — Я пошел за кое-какими вещами на несколько минут, а когда вернулся, его уже не было. — Итак, позволь мне прояснить… — На улице идёт дождь. — …Отвали… Ты потерял моего подопечного? — Да? — Кевин идет по коридору. — И с каких это пор ты отвечаешь за него? Ники бормочет что-то на языке, который Кевин не может перевести, и стонет. — Я попросил об одной простой вещи. — В свою защиту скажу, что ничего из того, о чем ты просишь, никогда не бывает простым. — Вернемся к насущному. Послушай… — звуки шуршания бумаги и застегивания молнии, — Я попробую ему позвонить. Обычно он не проверяет свой телефон, но это не повредит. У тебя есть его номер телефона? Нет, конечно у тебя его нет, я пришлю его контакт. Он иногда так делает, так что… да. — Он делал это раньше? — Кевин смеется, но не потому что ему весело. Он почти задумывается о том, чтобы лечь на пол в коридоре, но его останавливает тот факт, что он знает, что у него не хватило бы сил снова подняться. — Значит, на самом деле это не моя вина, он просто любит время от времени срываться и убегать? Ники ничего не отвечает на это. Вместо этого он говорит: — Мы будем звонить ему по очереди; он не может быть далеко. Не похоже, что его похитили или… И тут Кевин слышит крик. На самом деле то, что сначала слышит Кевин, больше похоже на сдавленный писк, за которым следует садистский смех. Ники взвизгивает в ответ. — Ники, заткнись. Ты даже не здесь, — шипит Кевин, уже направляясь в сторону суматохи. Пара студентов выглядывает из своих собственных комнат, заинтересовавшись внезапным шумом. Он доносится откуда-то, что находится примерно в двух залах отсюда. Кевин мог бы поклясться, что проверял указанный холл в поисках Нила, но когда он поворачивает за угол, он находит именно его, согнувшегося пополам от боли. Над ним стоит ухмыляющийся блондин. — Ники, мне пора. — Подожди… — но Кевин уже повесил трубку. Он подбегает к месту происшествия, не уверенный, каким ему быть: озадаченным, злым или смиренным. Даже бог, вероятно, не знает, почему именно он всегда оказывается в центре такого дерьма. — Эндрю, — говорит Кевин. Видимо, Кевину и мужчине каким-то духом было суждено снова увидеться в тот день. Вышеупомянутый ничего не отвечает, если не считать приподнятой брови в сторону Кевина. Когда Эндрю говорит, голос его адресован телу на земле: — Что с тобой не так? Ты ведь не порезался бумагой, не так ли? — Эндрю снова смеется. Его глаза яркие. Слишком яркие. Как будто у него была негативная реакция на глазные капли, только хуже. Черт, думает Кевин. Мы определенно не пойдем тусоваться сегодня вечером. Именно тогда он замечает книгу, свисающую с правой руки Эндрю. «Книга» — это слабо сказано. Это больше похоже на кирпич из дерева и свинца, который может вызвать сотрясение мозга от удара. Кевин связывает эту информацию с видом Нила на полу и громко ругается: — Эндрю, что ты наделал? — он наклоняется и просовывает руку под Нила, чтобы помочь ему подняться. Как только он слышит всхлип и видит, как Нил слегка вздрагивает, он останавливается. Холодная волна окатывает Кевина. Иногда с Эндрю бывает трудно, но он никогда не был жестоким… — Все в порядке, — Нил, кажется, еле выдавливает слова. — Просто знакомлюсь с соседями, понимаешь? — шутка умирает, не успев слететь с его губ. Он не делает ни малейшего движений, чтобы встать. Эндрю все еще улыбается. — Эндрю, что, черт возьми, происходит? — Кевину хочется закричать от абсурдности всего происходящего, но он заставляет свой голос оставаться как можно более тихим и спокойным. Три обезумевших идиота никому не помогут. Он никогда не знал, как справиться с маниакальным наркотическим кайфом Эндрю, и уж точно не знал, как вести себя с раненым незнакомцем, который явно не любит, когда к нему прикасаются. Он не знает, он не… — Дыши, — рука на его плече, та, что не держит учебник. — Перестань вести себя как королева драмы. Несмотря на кипящий гнев Кевина по отношению к Эндрю в данный момент, он не может найти в себе силы ослушаться: — Кто-нибудь может объяснить мне, пожалуйста, что только что произошло? — он спрашивает, когда успокаивается. Нил молча наблюдает за ним, приподнявшись на локте, чтобы удержаться на полу. Кевин все еще неподвижно стоит на коленях рядом с ним. — Нет, — ухмыляется Эндрю, его глаза убийственны. — Мне не нравится, когда ты вежливо просишь, — он тычет учебником в сторону Нила, его взгляд скользит по ярким кудрям Нила и поврежденной коже. — Держи своего лиса на поводке, Кевин. Не перебивай меня снова. И этим все кончается. Сила шторма, терпение бомбы. Появляется и тут же исчезает, учинив хаос. Эндрю отступает обратно в свою комнату в общежитии, захлопывая перед ними дверь. Отстраненная улыбка не сходит с его лица. Кевин снова дышит. — Что ж, это хорошее начало учебного дня, — бормочет Нил. Он подтягивается, прислонившись к стене, рука ложится на живот, куда Эндрю, должно быть, ударил его. Другие студенты, наблюдавшие за этой сценой, снова удаляются в собственные миры. — Что? — Кевин садится рядом с Нилом у стены. У него слегка кружится голова, а тело Нила — настоящая печь, и на мгновение это единственное, что удерживает Кевина в здравом уме. — “Свидание?" Нил пытается улыбнуться, но улыбка выходит скомканной: — Шутка. — О. Кевин хочет закрыть глаза. — Извини за Эндрю. Он не извинится, но я — да. Он чувствует, как Нил рядом с ним пожимает плечами: — Все в порядке. — Неа, — Кевин смотрит на мальчика рядом с ним. Сидя так близко, он замечает синяк, расцветший под челюстью Нила, которого он раньше не замечал. Он выглядит новым. — Эндрю… — Не надо, — Нил ерзает, безуспешно пытаясь устроиться на твердом полу. Кевин рад, что RA обычно не патрулирует их залы, иначе их вышвырнули бы в мгновение ока. — Мне не нужны объяснения. В любом случае, это моя вина. Кевин усмехается. — Что ты мог такого сделать, чтобы получить под дых по своей вине? — Я говорил слишком громко, — говорит Нил, как будто этот ответ оправдывает что-либо. — Он занимался и хотел, чтобы я вел себя тише. Кевин неподвижен. Не столько сам ответ, сколько абсолютная серьезность в нем заставляет Кевина почувствовать, будто весь мир сошел с ума. Может быть, так оно и есть. — Есть разница между просьбой кого-то вести себя потише и его избиением, которое заставит его это сделать. — Технически, книга ударила меня. — Ты издеваешься. — Да, — Нил смотрит на Кевина впервые с тех пор, как они сели вместе. — Я сказал ему отвалить, и он снова ударил меня. Кевин пытается сдерживаться, но на его лице появляется медленная улыбка. Он начинает смеяться, и Нил присоединяется к нему. На самом деле это жалко. Так отчаянно жалко. Они не могут перестать смеяться, изо всех сил стараясь молчать, чтобы Эндрю не вернулся с кулаком и экземпляром «Психологии» Чиккарелли. Когда они успокаиваются, Кевин говорит: — Тебя не было, когда я вышел из своей комнаты. Я подумал, ты сбежал или что-то в этом роде. — Что-то в этом роде. — Ага. — Мне позвонил дядя. — Нил указывает дальше по коридору. — Я не думал, что это займет так много времени или что это так сильно сократит чье-то учебное время. Они оставили попытки успокоиться, и снова начали смеяться. Нил слегка наклоняется к нему, или, может быть, это Кевин наклоняется первым. Ни один из них не отстраняется. Грудь вздымается и опускается, дыхание сбивается. Слеза скатывается по щеке Кевина. На этот раз не от боли. Кевин позволяет себе наслаждаться этим. Он так и не слышит лжи, которую говорит Нил. Они не поднимаются до тех пор, пока сильный удар по стене не напоминает им, что Эндрю находится всего в нескольких метрах от них. Сначала Кевин, потом Нил. Последний едва заметно морщится, когда встает на ноги, но его живот напрягается. — Тебе нужно приложить туда лед? — спрашивает Кевин, указывая на живот Нила. Зная Эндрю, Кевин не завидует отметке, которая, вероятно, там останется. Одна только мысль о том, что Нил пострадал от прикосновения Эндрю, вызывает вспышку гнева, которая пронизывает позвоночник Кевина. — Нет, все будет в порядке… Правда. Я клянусь. Это просто выбило из меня дух на секунду, — утверждает Нил. Но Кевин отчетливо помнил осколки в глазах Нила, недоверие в костях Нила, когда Кевин помогал ему подняться. Это было нечто больше, чем выбитый дух. Это была пустота. — Я просто хотел бы покончить с этим. — Тоже самое, — Кевин может представить свою собственную кровать, твердую, как камень, но гостеприимную, как облако. Он мог бы побеспокоиться об Эндрю и об эпизоде завтра, после хорошего ночного сна. Записка определенно снята с повестки дня на ближайшие двенадцать часов, это точно. Однако пока… — Итак. История, да? — Кевин кивает в сторону коридора. Он берет свою сумку и ведет Нила искать Ники и заканчивать с этим учебным занятием. — Что ты знаешь о Французской революции? Это будет долгая ночь.