|
Время утекает, а вместе с ним и гнев. Появляется разочарование в чувствах. Они такие временные. Такие мимолетные. Полуночная страсть может превратиться в безграничный страх так же быстро, как и возникнуть. Летняя любовь может стать осенним сожалением. Мальчик, убитый горем, неизбежно исцелиться с течением времени. Так и будет. Но это другое разочарование в чувствах. Как бы вы ни хотели их ненавидеть, презирать, обижаться на них, в конце концов, это все, чем вы являетесь. Сломанным, прекрасным беспорядоком эмоций. В конце концов, это то, что делает нас людьми. — Я с этим не согласен, — беспечно говорит Эндрю. Он растянулся на кровати Кевина, бросая потертый мяч экси туда-обратно об стену. Каждого отдельного удара мяча достаточно, чтобы свести с ума Кевина. Он удивлен, что соседи по общежитию еще ничего не сказали. — Животные тоже могут чувствовать эмоции, а они не люди. Кевин отрывается от своих записей на ноутбуке. До его презентации о человеческих эмоциях оставалось еще несколько недель, но Эндрю согласился помочь и стать его аудиторией во время репетиции. Как оказалось, идея Эндрю о «помощи» включает в себя озвучивание своих несогласий при каждом удобном случае. Кевин старается не находить это милым. — Однако технически люди — животные, — говорит Кевин. — Все животные в той или иной степени могут испытывать эмоции. Люди, однако, уникальны в том, как именно мы испытываем эмоции. — О? — Эндрю выпячивает подбородок. Запах сигаретного дыма резковат в маленькой комнате, но Кевин просто благодарен за то, что это никотин, а не что-то хуже. — И как именно мы испытываем эмоции? — Это то, к чему я пытаюсь прийти, — смеется Кевин. — Если ты позволишь мне закончить. — Если ты хочешь все сдать, я предлагаю прислушаться к моему мнению, — Эндрю пожимает плечами. — Не то чтобы у меня был какой-то опыт в этом вопросе, конечно. Кевин снова смеется. Он любит эти дни, когда они могут шутить и общаться, как нормальные люди. Дни, когда Эндрю сияет, но не горит. Дни, когда кирпичная стена больше похожа на глину. В некоторые дни, как в эти, Эндрю не хочет ничего делать, кроме как лежать или болтать, и Кевин приветствует это время так же тепло, как и послеобеденные часы, проведенные в обмене ленивыми поцелуями или жесткими, неистовыми прикосновениями. Прошло две недели после Инцидента с Нилом, как Кевин обозначил в уме первую ночь обучения Нила. Они с Эндрю на удивление вернулись к своему обычному ритму быстрее, чем ожидал Кевин. Как и было обещано, они отправились на ужин, который начался с неуверенной, но знакомой шутки и закончился очень взаимно удовлетворяющей экскурсией. Когда слова Эндрю не могли передать то, что он чувствует, его губы и руки делали это за него. Когда желания Кевина становились слишком большими, он позволял Эндрю установить планку. В некоторые моменты ему все еще кажется, что он ступает по тонкому льду, но несмотря на это, он научился скользить. — О, заткнись, майор психиатрии, — говорит он, но ухмыляется, когда Эндрю благословляет его собственным удивленным закатыванием глаз. — Я не подчиняюсь тебе, — говорит Эндрю. Он отбивает мяч в последний раз, прежде чем отправить его в сторону Кевина. Мышечная память — единственное, что спасает его от удара по носу резиной в полную силу, и Кевин торжествующе крутит мяч в руке. — Верно, — Кевин закрывает ноутбук. Он должен был знать, что никогда не закончит рецензирование больше, чем наполовину с Эндрю в одной комнате. На самом деле, часть его надеялась именно на это, — Ты предпочитаешь отдавать мне приказы, а? Он говорит это в шутку, как что-то, что заставило бы Эндрю ухмыльнуться. Поэтому он удивляется, когда лицо Эндрю вытягивается, и он откидывается на изголовье кровати, подальше от Кевина: — Я никогда не заставлю тебя делать то, чего ты не захочешь, — торжественно обещает Эндрю. Кевин вздрагивает, сраженный тем, насколько серьезным вдруг стал Эндрю. — Я знаю это, Эндрю, — потому что это так, он знает. И в то время как часть мозга Кевина хочет отправиться в путешествие по закоулкам памяти к Инциденту с Нилом, другая часть уверяет Кевина, что это была просто случайность, разовая ошибка. Даже если он время от времени выводит Кевина из себя или непреднамеренно разбивает ему сердце, это не отменяет того факта, что он доверяет Эндрю. Как и все истины, оно сложное. Когда Эндрю молчит, внезапно находя простыни невероятно интересными, Кевин встает из-за стола и подходит к кровати. У Кевина есть ощущение, что это имеет какое-то отношение к *разговору* позапрошлой недели. Он указывает на маленькое пространство рядом с Эндрю: — Могу я? Эндрю выдыхает «да» и притягивает Кевина к себе на колени, полностью занимая пустое пространство. Кевин не недоволен. Он хочет поцелуем стереть тяжелое выражение лица Эндрю. Он хочет, чтобы Эндрю снял с него напряжение поцелуем. До этого он думал, что шутит, но, честно говоря, он не возражал бы против того, чтобы Эндрю был немного властным. В конце концов, он доверяет Эндрю. — Перестань так на меня смотреть, — говорит Эндрю и убирает с лица прядь волос Кевина. Она не мешала начать, но она является таким же хорошим поводом, как и любой другой, чтобы прикоснуться к нему. — Как? — рассеянно спрашивает Кевин. Он не слушает, что говорит Эндрю. Он концентрируется только на идеальном изгибе рта Эндрю, на бледном шраме, идущем от арки купидона к верхней губе. В животе Кевина разгорается огонь, и он начинает понимать, что гореть за правое дело — это нормально. Это то, что делает нас людьми, думает он, пока Эндрю исполняет его единственное желание, обхватив рукой затылок Кевина и притягивая его ближе. Другая его рука покоится на изгибе соединенных запястий Кевина, и всё, что Кевин может сделать, это не слишком быстро начать светиться. Но все напрасно, потому что губы Эндрю — это печь, а Кевин — просто глина, и он никогда не хотел ничего большего, чем быть поглощенным жаром. Гореть было приятно. — Ты дрожишь, — Эндрю отстраняется. Он сделал что-то странное со своим лицом, и Кевину требуется мгновение, чтобы понять, что это выражение, которого он никогда раньше не видел. Беспокойство? Оно превращается в обычную маску, как только Кевин его замечает. — Скажи мне. Кевин сжимает руки на коленях и вздыхает. Он не осознает, что дрожит, пока Эндрю не упомянул об этом. — Ничего. Можем мы?.. — Нет, — мягко говорит Эндрю. Он кладет руку за шею Кевина, чтобы обхватить его щеку, скользя большим пальцем по шрамам Кевина. Кевин не может сопротивляться желанию наклониться к прикосновению. — Я больше не буду спрашивать. — Ты вообще не спрашивал, — парирует Кевин. Он тут же проклинает себя за это. — Прости, забудь, что я сказал, — он заставляет свои руки успокоиться. — Просто иногда… — он не может закончить предложение, потому что Эндрю смотрит на него так пристально. Он предпочел бы просто поцеловать и забыть о ненужных словах. — Ты всегда умоляешь о серьезном разговоре, — напоминает Эндрю, как будто он может прочитать мысли Кевина. — Не говори, что я не пытался. — Я не умоляю, — скулит Кевин, и он действительно скулит, и это так расстраивает, потому что Эндрю прав. — Иногда ты меня поражаешь. О. Щеки Эндрю слегка краснеют, но Кевин чувствует себя униженным. Господи, ему нужно пройти урок речи, пока его неуправляемый рот не погубил его. — Эндрю, я не это имел в виду. Эндрю выглядит готовым сбросить Кевина с колен, поэтому Кевин пытается исправить ситуацию: — Я не это имел в виду, — снова повторяет он и, поскольку он идиот, продолжает говорить, не в силах сдержать язык от того, чтобы не закапать еще глубже себя в яму, — Эндрю, я не хотел говорить, потому что есть вещи, которые я хочу говорить тебе иногда, и я боюсь, что ты не захочешь их услышать. Трагедия о ямах. — Конечно, я не захочу, — говорит Эндрю. Эти слова — такой рефлекс, что ни один из них больше не верит. Он полностью отводит руки назад, и отсутствие прикосновения вызывает у Кевина желание упасть в обморок. — Я ничего… — Не хочешь, ничего не хочешь, я понял, — стонет Кевин. Он сползает с колен Эндрю до того, как у Эндрю появится шанс столкнуть его. Он никогда не поймет, как он продолжает все портить. Все шло так хорошо, и нервы Кевина просто обязаны были высказаться. Он вспоминает студенческий центр и то, как он не хочет повторения той ссоры. И все же он не может сдержать демона в своей груди, который заставляет его говорить: — И все же ты терпишь меня и злишься, когда кто-то хотя бы разговаривает со мной. Прими решение, Эндрю. Я не буду принадлежать тебе, но я и не буду принадлежать кого-нибудь другому… — А есть ли кто-то еще, кого ты имеешь в виду? Оу. Согласно Гоббсу, человеческое поведение скорее нарушено, чем нет, не так ли? — Эндрю… Но. — Это не… Это больше, чем это. — Скажи мне, Кевин, — искренний интерес, прикрытый рушащимся безразличием. Мы все носим разбитые маски, — на что это похоже? Это… Это больше, чем слова. Это похоже на плоть с фиолетовыми пятнами, нарисованными в угасающем свете библиотеки. Вишневую кровь, теплую, сладкую и смертоносную. Это словно слезы святых. Улыбка мученика. Тепло ладони к ладони, сердца к сердцу. Каждая ложь, каждый грех и каждая правда, которую мы слишком боимся произнести, потому что результат всегда один и тот же. Это похоже на конец света. — На что это похоже, Кевин? — снова спрашивает Эндрю. Вопрос пронзает, как лезвие по льду, и конец становится ясен. Но он хуже чем в студенческом центре потому что все движется вокруг Кевина но Кевин остановился и на мгновение ему кажется что он застыл пока он не понимает что на самом деле все наоборот потому что все его тело трясется и это больно о боже это больно никто не сказал ему насколько конец будет болезненным — А потом он перестает быть таковым.||
Дыши. Вдох. Выдох. Постоянная мелодия. Дыши. Слова звучат у него в голове, но они мягкие и плотные. Как будто его нейроны двигаются сквозь патоку и не могут соединиться достаточно быстро. Проходят секунды. Минуты. Годы. Это не имеет значения. Время — произвольный фрактал. Затем патока тает, и поток становится тонким, сильным и быстрым, как течения Миссисипи, и Кевин может услышать слова в воздухе, а не только в уме. Вокруг темно, пока он не открывает глаза и не понимает, что произошло. Но появляется еще больший страх, страх того, что он начинает вспоминать. Жизнь — унизительное дело. — Я в… — Если ты закончишь это предложение, я уйду, — предупреждает Эндрю, и Кевин замолкает. Сам факт того, что Эндрю еще не ушел, просто невероятен, хотя Кевин должен уже привыкнуть к этому. Эндрю давно привык к состоянию Кевина. Вазовагальный обморок. — Я серьезно. — Не уходи, — Кевин вздрагивает от отчаяния в собственном голосе. Может быть, не так уж и невероятно, что он не хочет меня, думает он. Это веская причина, чтобы уйти. Кевин скорее чувствует, чем слышит вздох Эндрю, и только тогда понимает, что лежит на нем. Его голова покоится на коленях у Эндрю, а пальцы Эндрю осторожно перебирают волосы Кевина. Он не помнит, как попал из точки А в точку Б, но это лучше, чем пол. Успокаивающие прикосновения Эндрю — величайший сюрприз, и Кевину хочется погрузиться в него. Но он тонет и знает, что ему нужно поскорее всплыть. — Поговори со мной, Дэй, — говорит Эндрю, — Дыши и говори. Разве он только что не сказал себе, что доверяет Эндрю? Открывать дверь его разума, клетку его сердца не должно быть так сложно. Я доверяю ему; Я доверяю ему; Мне нужно доверять ему. Первый грех был доверием. Ева доверилась Змею; Адам доверялся Еве; Бог изгнал свое творение за такое грехопадение. Но мы не были созданы для такой лжи, которая является благодатью, не так ли? Это трудно, и влага на щеках Кевина оказываются слезами, о которых он не подозревал. Эндрю методично вытирает их. Это скорее поток слов, чем связный текст, но Эндрю все это принимает. Даже правду. — Есть вещи, которые я хочу тебе говорить, — начинает Кевин, как прежде. Каждое нервное окончание требует, чтобы он держал рот на замке, но он знает, что может больше никогда не получить такой шанс высказать свое мнение. — Все. Все те глупые, не значительные и важные вещи, которые тебе не интересно слушать, но я все равно хочу тебе их говорить. Я хочу говорить тебе, что люблю, когда ты приходишь на мои игры, хоть и знаю, что ты терпеть не можешь экси. Я хочу сказать тебе, что люблю, когда ты обнимаешь меня вот так, хотя я знаю, что тебе трудно прикасаться. Я хочу сказать тебе, что я люблю, когда ты кричишь в небо, как будто мир выступает против тебя, но это ты, Эндрю, это ты выступаешь против мира и ты такой чертовски стойкий. — Это больно, Эндрю. Больно все время держать все в себе, но я боюсь, что если я что-нибудь выпущу, то ты оттолкнешь. Я не хочу отталкивать тебя. В конце его голос срывается, и Эндрю выглядит так, словно собирается заговорить, поэтому Кевин спешит продолжить: — Я знаю, что ты ничего не хочешь, но я хочу. Я так сильно хочу. Я хочу сделать тебя счастливым, я хочу узнать тебя, я хочу, чтобы ты знал меня. Я хочу услышать все твои мысли, шепот и идеи, потому что ты такой умный, и твое мнение имеет значение, даже если ты так не думаешь. У него снова перехватывает дыхание, и ему нужно несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Слезы текут рекой, и Кевин задается вопросом, действительно ли слабость покидает его тело, или все наоборот. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким слабым, таким уязвимым. — Эндрю, я хочу держать тебя за руку на улице, когда ты мне позволишь, и я хочу, чтобы ты говорил мне «нет» и «да» и всего, что между ними. Я хочу быть твоим, даже если ты не хочешь быть моим. — А если я тебе совсем не нужен, то просто скажи. Потому что я устал от того, что со мной обращаются так, как будто я твоя собственность, когда ты утверждаешь, что я не нужен тебе. Я буду уважать твой выбор, Эндрю, если ты решишь оттолкнуть меня. Это будет чертовски больно, но я буду уважать тебя, клянусь… Кевина останавливают не слова. Именно ощущение того, как рука Эндрю скользит по покрытой шрамами ладони Кевина, заставляет Кевина замолчать, задыхаясь. Их пальцы переплетаются, когда Эндрю вытирает щеку Кевина другой рукой. — Ты закончил? — спрашивает Эндрю, — Потому что я да. Кевин закрывает глаза и недоумевает, как человек может утонуть даже за несколько миль от любого водоема. Его легкие никогда не чувствовали себя настолько лишенными воздуха. Но он дал обещание и намерен его сдержать: — Хорошо. Как я уже сказал, я уважаю тебя. Спасибо, что сказал… — Я закончил слушать твою вечеринку жалости, — прерывает Эндрю, — Мне надоело слушать твои смятения. Я устал слушать, как ты снова и снова говоришь какие-то глупости. — Эндрю? — начинает Кевин, но его снова обрывают. — Нет, ты уже вставил свое слово, — Эндрю сдвигается и тянет Кевина наверх, поворачивая последнего лицом к себе. Его лицо смягчается, но Кевин не знает, как его прочесть. — Тебе больно. — Я… — Кевин сглатывает. Он едва слышит, как говорит сам себе. — Да. Но… — Нет, — снова обрывает Эндрю. Он поднимает подбородок Кевина, чтобы посмотреть на него. — Для этого нет никаких “но”. Есть… — Прекрати, — умоляет Кевин. — Я не знаю, что ты собираешься сказать, но остановись. Слушай, я оговорился раньше, да? Я сказал, что ты поражаешь меня. Так и есть, — он очень нежно сжимает руку Эндрю, — Это неплохо. Я хочу быть пораженным тобой. Эндрю сглатывает с непроницаемым выражением лица: — Почему? — Потому что это ты, Эндрю, — говорит он, — Я хочу… Как-то, так или иначе, это были неправильные слова. Эндрю резко встает, у Кевина не остается другого выбора, кроме как откатиться в сторону, свободно растянувшись на кровати: — Ты не знаешь, чего хочешь, — беззлобно говорит Эндрю. Он переводит взгляд с Кевина на дверь, как будто ведет битву в своем уме. Затем: — Мне нужно подышать свежим воздухом. Кевин зияет, лицо темнеет. После всего этого, после того как ему, наконец, удалось высказать свое мнение, Эндрю снова просто отталкивает его. — Воздух? — повторяет он с онемевшими губами. Ему приходит в голову мысль, и зародившийся ужас говорит в нем, — Вот как ты это теперь называешь? Порошок? Эндрю неподвижен. Он стоит спиной к Кевину, все еще достаточно близко, чтобы Кевин мог дотянуться до него рукой. Он этого не делает. — Ты не стоишь наркотиков, — говорит Эндрю после напряженного момента. Кевин не знает, что сказать, поэтому молчит, даже после того, как Эндрю хватает свою куртку и уходит, тихо щелкнув закрывающейся дверью. Буря бушует. Уже не в первый раз Кевин задается вопросом, что же, черт возьми, происходит между ними.|||
Январский ветер обжигает его лицо; это разгорающийся холод, не знающий пощады. Потому что это ты, Эндрю. Потому что это ты. Ты. — Блять, — выдыхает Эндрю. Он прислоняется к стене общежития, кирпичи и известковый раствор вгрызаются в его пальто. Он шарит рукой в кармане, ища пальцами сразу три вещи. Горелка: Проверена. Зажигалка: Проверена. Коробочка рака — Дважды проверена. Несмотря на то, что фасад здания сдерживает большую часть силы, задувает еще один жёсткий порыв ветра. За холмом деревья и кусты хрупко покачиваются на ветру. Как обычно, крупнейший самозванец Петля остается дерзко неподвижным. Ублюдочные корни. Эндрю забыл свои перчатки, решив сбежать из общежития; впрочем, голыми пальцами ему легче и быстрее открыть хлиплый зиппо и зажечь первую сигарету. Воздух? Вот как ты это теперь называешь? Порошок? — Да пошел ты, — стонет Эндрю в никуда, — пошел я. Дым; дым. Ему нужен воздух, но его легкие наполняются дымом. Затем он включает горелку и набирает номер, который запомнил давно. Он должен был сделать это несколько недель назад, но не сделал. Он слишком сильно погрузился в собственные мысли, а тревоги терзали его слишком долго. Теперь все рухнет, если он не исправит это. Исправить что? Тебя и Кевина? Эта история не нова. — Отвали, — снова ворчит он. Он знает, что Кевин не последует за ним сюда. Тем не менее, Эндрю ведет себя опрометчиво, делая такой звонок в открытую. Он не может найти достаточно энергии, чтобы заботиться об этом. Четыре гудка с разницей в две десятых секунды. Его щеки горят от холода, когда он проделывает дыру во всем, на что падает взгляд. Давай, придурок. Давай, давай. Звонок соединяется. — Джозеф, — говорит голос в ухо Эндрю, — сегодня нет проверки. — Нихуя себе, — ворчит Эндрю в трубку. Спокойствие, говорит его разум. Успокойся. — У нас проблемы. — О, — если бы Эндрю мог придушить своего куратора, он бы пропустил любезности и сразу перешел бы к веселой части. — Ты наконец проебался? Эндрю делает долгую затяжку своего парламента прежде чем ответить, просто чтобы позлить Невикса: — Я не проебываюсь. Я убираю то дерьмо, которое ты оставляешь после себя. Невикс хихикает на другом конце провода. Hurensohn. — Я обедаю, Джозеф. Сразу к делу. Джозеф. Эндрю расстреливал людей и за меньшее. Гребаные ОБПА и их кодексы. Организация по Борьбе с Преступностью и ее Активностью — это средство для достижения цели Эндрю Миньярда. Он впервые согласился быть их кротом в Фоксборо в начале первого года обучения; в обмен на информирование ОБПА (которая, по мнению Эндрю, является всего лишь хипстерским ответвлением ЦРУ) о любых угрозах/зацепках, касающихся преступной деятельности учеников Фокс и их семей, собственная кровь Эндрю получает пожизненную защиту — не имеет значения, будь та от властей США или ее врагов. ОБПА технически хоть и субсидируется государством, любит играть по своим правилам при ведении бизнеса. Значит, хипстерская. Зарплата тоже не плохая. Что бы ни случилось с Эндрю, Ники и Аарон гарантированно будут жить так гедонистично и эгоистично, как того пожелают их сердца. Ярдах в десяти от того места, где стоит Эндрю, идет группа студентов, которая направляется ко входу в общежитие. Не настолько близко, чтобы услышать, но достаточно близко, чтобы оправдать осторожность. Он ждет, пока они скроются за парадными дверями общежития, пока, наконец, не говорит: — В округе появилась лиса, Нев. Мне нужно подкрепление. — Подкрепление? — повторяет Невикс. — Ты знаешь правила, Джей. Ты хотя бы разговаривал со своим напарником, прежде чем связаться со мной? Напарник: Рене Уокер. Кодовое имя: Танцовщица. Бывшая убийца “Черного лебедя”, работающая на ОБПА по тем же принципам, что и Эндрю. Однако вместо того, чтобы защищать семью, которой у нее больше нет, она стремится к личной безопасности, чтобы жизнь, которую она оставила, никогда не вернулась к ней. — Конечно, я знаю ебаные правила, — выдавливает Эндрю. — Я также знаю, когда надвигается чертова кровавая баня… — Кровавая баня? — Невикс устало вздыхает на другом конце провода. Похоже, он в каком-то ресторане, и Эндрю может поспорить на свою левую ногу, что его куратор не воспринимает всерьез слова Эндрю. — Схуяли тебе подозревать кровавую баню? — Потому что я собираюсь организовать одну, если я не получу какую-нибудь ебаную подмогу, — хотя Эндрю трудно смириться с тем фактом, что он самый большой лицемер из-за того, что не позвонил раньше. Он проводит рукой по лицу. Эта проблема может быстро решиться прямо у него на глазах, а собственный босс не хочет его послушать. Хуже того, Эндрю также не хочет слушать себя, хотя этот звонок запоздал. Он хочет…. он хочет… (Ничего) … никогда больше не видеть это выражение лица Кевина. … никогда не быть тем, кто вызвал такое выражение на лице Кевина. … никогда не лгать о своей работе последнему человеку, которому он хотел когда-либо лгать. Это не ложь, в тысячный раз убеждает он себя. Это защита. Защита кого? — спрашивает пустота, — тебя? Кевина. Всегда Кевина. Не останется ничего, что можно было бы назвать своим звенит у Эндрю в голове и пошло оно все на… — …ты понял, Джозеф? — спрашивает Невикс, — Без доказательств физического насилия ты не должен связываться со мной вне Проверок. Обсуди ситуацию со своим партнером. Я так и сделал. Она сказала позвонить тебе, придурок. — Слушай. Меня. Внимательно, — Эндрю сжимает сигарету в руке, не держащей телефон, боль обжигает ладонь, позволяя ему сосредоточиться. — Вы наняли меня с одной целью: наблюдать и докладывать, — говорит он. Плоть на его ладони шипит от прикосновения сигареты. Он наслаждается этим, — Я наблюдаю. Я докладываю. В остальном, я не трачу свое время на вас, ублюдки. Мне пришлось отказаться от слишком многого… Он замолкает, прерывисто дыша. Разбитое лицо Кевина мелкает в его сознании, слезы стыда текут перед Эндрю. Кевин смотрит, как Эндрю отталкивает его, выходя из общежития. Как будто Кевин виноват. Как будто Эндрю не был абсолютным монстром. Если бы я мог просто сказать ему, почему… Нет. Лучше, чтобы однажды он возненавидел тебя, чем когда-либо пострадал из-за тебя. — …уже ради тебя, — продолжает он, — Итак, когда я говорю тебе, что у нас есть ебаная проблема, ты делаешь свою работу и слушаешь меня. Невикс на другом конце молчит. Возможно, он теряют дар речи в присутствии редких проявлений эмоций Эндрю. Эндрю никогда не встречался со своим куратором; он ничего не знает о человеке, которому подчиняется, кроме кодового имени, по которому его можно называть. Даже голос Невикса замаскирован какой-то системой, слова то падают, то поднимаются за автоматическими тонами. Но ему не нужна дополнительная информация, чтобы понять, что он ненавидит Невикса. Если он когда-нибудь встретятся лично, он скажет ему “земля пухом”, но только для вида. — Хорошо, — наконец говорит Невикс покорным, но серьезным тоном, — Расскажи мне о ситуации. Я полагаю, больше стычек не было? Больше стычек. Как будто в последний раз, когда Эндрю чуть не умер ради ОБПА, была проклятая стычка. — Это был не кокаин, сказал Эндрю Кевину. Ему больше всего на свете было нужно, чтобы Кевин поверил ему. Чтобы понял, что его слова были правдой. — Я тебе не верю, — выдавил Кевин, — твои глаза. Эндрю хотелось наорать на него. Брыкаться и кричать, пока Кевин не поверит ему. Яд. Хотя Эндрю не мог этого сказать. Он не мог ни брыкаться, ни кричать. Кто-то отравил Эндрю. Он позволил Кевину думать иначе. Из-за его проклятой работы, физического воплощения его обещания защищать тех, кто ему небезразличен, Эндрю не мог рассказать Кевину, что чуть не убило его. Кто чуть не убил его. Мне пришлось отказаться от слишком многого. Я не могу потерять еще и его. Не останется ничего… Не останется ничего… Эндрю роняет смятую сигарету на землю, пламя отчетливо видно на коже его ладони. Плоть горит сильнее ада, но он даже не моргает. — Если обнаружение оружия не считается стычкой, — скромно говорит Эндрю, — тогда, может быть. Невикс ругается на другом конце: — Разве мы не говорили об этом раньше? Ты не можешь… — он внезапно прерывает лекцию, которая, несомненно, должна была начаться. — Какое оружие? В последнее время мы не упоминали никаких спецификаций. — Нет, упоминали, — нетерпеливо говорит Эндрю. Он изучает след от ожога, шипящий на его руке; это самая интересная часть разговора, — следи за любыми лисами. Я заметил одного, Нев. Красного и яркого, как в дикой природе. Лисы. Лис в Боро. Фоксборо. Эндрю хотел бы взять идею ОБПА об остроумном коде и засунуть ее туда, где не светит солнце. Невикс снова молчит, обрабатывая информацию: — Ты точно уверен, Джозеф? Если это ложная тревога… — Ты отрежешь мне голову и скормишь ее своим канализационным крысам. Да, я знаю, — ворчит Эндрю. — И я более чем уверен. Я изучал эти чертовы Файлы, чуть ли не до выколотых глаз не для того, чтобы не узнать Веснински, когда замечу одного… — Джозеф, — шипит Невикс, — Код! — Лис! — шепчет Эндрю. — Лис, черт возьми. Счастлив? Вокруг по-прежнему не было никого, но, черт возьми, он терпеть не может эту гребаную организацию. Они думают, что они какие-то Джеймсы Бонды со своими аббревиатурами, паролями и причудливыми прозвищами. Нахуй их. — Который из? — требует Невикс через мгновение. Он начинают перечислять кодовые имена всех живых членов Веснински, которых ОБПА пытается разыскать, — Бритва? Лаванда? Иуда? Патрокл?.. — Заткнись и дай мне договорить, — прерывает Эндрю. Он вспоминает прошлые дни, когда услышал грубую русскую речь в холле, каштановые кудри, ниспадающие вместе с телом, которому они принадлежали, когда Эндрю вмешался. Мальчика на балконе, чьи слова плетут паутины лжи и интриг. — Я думаю… — мычит Эндрю. У него есть смертельное подозрение, но он не хочет озвучивать его вслух. Пока нет. — Я не знаю, какой. Но я знаю, что он связан с Сетью. Он молодой студент. Однажды ночью я слышал, как он разговаривал в коридоре; он говорил о Нем. Нем, Нев. Russkiy и все такое. — Это все… — Невикс замолкает, и в трубку просачивается приглушенный звук чьего-то разговора. Эндрю не может разобрать слов, но Невикс, кажется, дает утвердительный ответ и быстро говорит в устройство. — Джей, мне нужно идти. Но… послушай меня — свяжись с Танцовщицей. Держи в курсе. Мы знаем, что в игре может быть замешан выводок лис, но мы не знаем, кто именно. После недавних смертей… — Невикс вздыхает — слишком много смертей, чтобы перечислить их за раз, — лучше перестраховаться, чем сожалеть. Но ты знаешь, что я не смогу отправить подкрепление, пока не произойдет физическое насилие. — Ты имеешь в виду, пока кто-то еще не умрет, — усмехается Эндрю. — Это ужасная тактика ведения бизнеса. — Ваше мнение услышано, — растягивает Невикс, — Танцовщица, Джей. Свяжись с ней. Делай Проверку в подходящее время. — Подожди… — Я уже связался с ней. Звонок прерывается. Эндрю чертыхается.