|
Эндрю бросает последний взгляд на отправленное им сообщение. Из коридора доносится чей-то смех. Он швыряет телефон через всю комнату, устройство скользит по упавшей на пол подушке. Кевин найдет записку в течение часа. Пришло время все исправить. (Так много времени прошло) Но он задается вопросом, не слишком ли поздно.||
Кевин хочет пробить стену. Он никогда не был жестоким. Просто в его собственном прошлом было слишком много ужаса, которое оправдывает агрессивное поведение сейчас. В экси он время от времени становится немного грубым. В театре он может притвориться подлым. Но с Эндрю? Нет, он никогда не был жестоким. Поэтому, когда он выходит из Убера и идет в апартамент Эндрю, а после находит на двери записку со словом “Твой", мозг Кевина застилается красным, затуманивающим его зрение. Я не жестокий. Я не жестокий. Я чертов пацифист с проблемами с терпением. Я не жестокий. — Кевин, — рука Нила дотрагивается до плеча Кевина, и это касание такое легкое, такое мягкое. Безумная часть Кевина задается вопросом, боится ли Нил прикасаться к нему. Пацифизм никогда не прекращает войн. Он не боится меня. Я единственный, кто напуган. Может быть, все в этом чертовом мире боятся друг друга. — Я в порядке, — отлично, теперь он говорит как Нил. Кевин комкает записку (Твой) в руке. Он почти не замечает, как его трясет. — Он мог бы хотя бы написать, — с трудом выдавливает Кевин. Он поворачивается и направляется к своей комнате в общежитии (Твой) через несколько коридоров. — По крайней мере, он оставил записку, — предлагает Нил, ускоряясь, чтобы догнать Кевина. — Это хорошо, правда? Кевин усмехается, но не отвечает. Когда они оказываются у его двери, Кевин едва ли не собирается постучать, прежде чем отругать себя. — Мне не нужно разрешение, чтобы войти в собственную комнату, — бормочет он. — Что это было? — спрашивает Нил, но Кевин уже открывает дверь. И вот он. Человек часа. Эндрю “Я не беру трубку, пока это не будет нужно мне” Миньярд, развалившись на одеяле Кевина, как будто он владеет этой чертовой вещью. Что он вроде как и делает, так как пару месяцев назад тот купил Кевину шелковое одеяло в подарок. — Ты, — радостно здоровается Эндрю. Кевин никогда не заметит напряжения в плечах Эндрю, единственного очевидного, но забытого сигнала, который мог бы показать Кевину неуверенность блондина. В своем собственном водовороте эмоций он не видел борющегося плота Эндрю. C’est la vie. Взгляд Эндрю находит Нила, стоящего позади Кевина. Его ухмылка становиться еще шире. Бинго. — И ты. — Очень приятно, как всегда, — кашляет Нил. — Эндрю, — говорит Кевин, и на этом ему приходиться остановиться. Прежде чем обрушиться водопад слов. Эндрю прислоняется спиной к изголовью кровати, опершись рукой на колено. Расслабленный. Он снова переводит взгляд с Кевина на Нила, все еще замерших у двери: — Я что-то прерываю? Он не доверяет Нилу. Еще нет. Но, тем не менее, ему интересно. Adorat arcanum. — Нет, — отвечает Нил. Его глаза прослеживают позу Эндрю, и Эндрю отвечает тем же, в его глазах горит огонь, который Кевин не может прочитать. — Я как раз собирался уходить, — но Нил этого не делает. Эндрю кажется, что он слышит предупреждающие звоночки, но это всего лишь Университетские колокола, возвещающие о новом часе. Он отводит взгляд от Нила. Ich werde später mit dir spielen. Кевин качает головой, но подходит к Эндрю. Он протягивает записку (Твой) другому мужчине. — Я звонил тебе. Трижды. Эндрю приподнимает бровь: — Молодец. Нил издает звук, что-то среднее между издевкой и смехом. Они игнорируют его. — Почему ты не ответил? — продолжает Кевин. — Я ответил. Кевин комкает записку в кулаке. — Перестань мне врать. Нет, ты этого не сделал. — Я. Оставил. Ответ, — Эндрю наклоняется вперед и кладет свою ладонь поверх сжатой руки Кевина. Он осторожно разжимает пальцы Кевина и прикасается к мятой бумаге в его руке. — И ты его получил. Кевин шумно выдыхает через нос: — Я имел в виду твой телефон. — Имеет ли значение мой способ общения, если в конечном счете ты все равно получишь сообщение? — фыркает Эндрю. Кевин хочет возразить, но он не знает наверняка, против чего он борется. — Я просто волновался. — О? — Эндрю рисует круги на тыльной стороне ладони Кевина. — Как мило с твоей стороны. — Эндрю, черт возьми, я серьезно. — Я в этом и не сомневался. Около двери прочищает горло Нил. — Разве ты не уходил? — напоминает ему Эндрю. Однако он не отводит взгляда от Кевина, когда Нил резко кивает и закрывает дверь. Кевин хочет, чтобы Нил остался. И в то же время он благодарен судьбе, за то, что этот человек не будет свидетелем того, что вот-вот произойдет. — Кевин, — говорит Эндрю, и Кевин не понимает, что Эндрю имеет в виду. Он так устал от того, что не знает, что подразумевает Эндрю. — Иди сюда. Кевин — сильный человек. Но у него никогда не было особого желания отказывать Эндрю. Даже сейчас, когда нервная и злая энергия пронизывает его. Он позволяет Эндрю утащить себя на кровать и закидывает ноги ему на колени. Его руки чешутся прикоснуться, пошевелиться, сделать хоть что-то, но из всего того многого, кем он является, он точно не эгоист. Он думает, что уронил записку (Твой), но он об этом не волнуется. — Здесь, — после устного согласия Эндрю направляет руки Кевина так, чтобы они легли ему на грудь. Когда Эндрю наклоняется вперед, какая-то часть Кевина жаждет остановиться и потребовать ответа, за которым он пришел. Но его язык выдает его, и «да» слетает с его уст быстрее, чем он склонен падать в обморок. Если у него и был какой-то план, его поток безумных мыслей полностью разрушается, когда губы Эндрю овладевают его. Поцелуй Эндрю жесток и неумолим, как и сам мужчина. Но Кевин никогда в жизни не чувствовал меньшего раскаяния. — Где Ники? — пытается спросить Кевин, когда они перестают дышать, но ему трудно сделать это, и слова едва слетают с его губ. — Ники… — Его здесь нет, — говорит Эндрю в губы Кевина. Почувствовав, что что-то не так, этим проклятым шестым чувством, он отстраняется. Несмотря ни на что — на гнев, замешательство, боль — Кевин ловит себя на мысли о том, что гонится за прикосновением Эндрю. Не уходи. Пож… не оставляй меня. Даже в мыслях предательство ранит. Эндрю сдвигается и отодвигает Кевина от себя, осторожно прислоняя Кевина к спинке кровати. Наклонив голову и увидев выражение лица Кевина, он спрашивает: — Что? — это не вопрос. Предложение. Кевин старается выровнять дыхание. Водопад, водопад, не топи нас сейчас. Он помнит их последний разговар в комнате Кевина, и какой катастрофой это обернулось. Он не знает, сможет ли он вынести подобное снова. Но если он не заговорит сейчас, то уже никогда этого не сделает. Гнев, замешательство, боль — все это гноится. Перед его мысленным взором мелькают вспышки воспоминаний: Эндрю, говорящий “Я не потерплю, чтобы люди прикасались к тому, что принадлежит мне”; Сет, выплевывающий “Единственное, в чём я хорош, так это в том, как такие люди, как ты, могут меня использовать”; Нил, усмехающийся “Тебе не нужно сдерживать себя, не становясь счастливым, если Эндрю явно не ставит тебя в приоритет”. Кевин хочет что-то сказать, но вместо этого прорывается воронка, отчаянная кульминация всех его мыслей и тревог последних месяцев: — Эндрю, я больше не хочу чувствовать себя использованным. Неужели тени насмехаются над нашими словами вместе с нашей жизнью? Интересный ужас. Кевин думает, что его вырвет салатом. По мере того как затягивается тишина — сила, достаточно могущественная, чтобы призвать несуществующего бога, — Кевин ждет, когда его утащат под воду. Эндрю думает, “Я делал это. Раз за разом снова. Я делал это”. Эндрю думает, “Это как история. Я знаю историю. В истории много имён”. Эндрю думает, “Но ни одно из них не принадлежит нам”. Океан, тысячелетие, вздохи друг друга… Кевин думает, “ Я не хочу, чтобы это стало концом нашей истории”. — Я заставляю тебя чувствовать себя использованным? — тихо спрашивает Эндрю. Его прежняя самоуверенность исчезла; он не защищается и не злится, а искренне удивляется. Кевин ученый человек, но перед лицом Эндрю он с таким же успехом может быть неграмотным. Теперь у него появилось желание солгать, запрятать правду за пределами досягаемости, чтобы закончить разговор так же быстро, как он начался, несмотря на то, что это не то, чего он хотел изначально. Но он больше не может игнорировать боль. — Да, — слово — не более чем шепот. Скорее учащенное дыхание, жалкий всхлип. — Не всегда, но да. Эндрю смотрит на Кевина, но Кевин не может смотреть на него. Вот тот момент, понимает Кевин, когда все кончится. Когда он скажет, что я хочу слишком многого. Когда он оставит меня. Кевин и раньше ошибался. Уход Эндрю не похож на конец света. Он еще хуже. — Дрю… — Как я могу показать тебе, что не хочу? Взгляд Кевина отрывается от того места, где он сосредоточенно рассматривал шрамы на своей руке. Он почти говорит, разинув рот, но не произносит и звука. Ты похож на рыбу, всегда говорил Эндрю. — Что? — Как я могу показать тебе, — медленно, обдуманно повторяет Эндрю, пронзая Кевина взглядом с большей настойчивостью, чем могут передать простые слова, — что я не хочу. Использовать тебя. Как я могу… — он замолкает, вырываясь. — Как я могу это изменить, — заканчивает он, и грудь Кевина сжимается от почти-но-не-достаточно-близкой не-версии извинения Эндрю. Однако он никогда не стал бы извиняться. Ни в каком языке не хватило бы слов — или, возможно, никогда не нашлось бы правильных, — с помощью которых Эндрю смог бы это сделать. Так что нет. Это не извинение. Но предложение. То, которое вообще не стоило предлагать, потому что в нормальных обстоятельствах Эндрю никогда бы не сделал ничего, что могло бы поставить Кевина на это место. Но их история никогда не будет похожа на нашу. И Кевин не хлопает дверью по ветке, которую протягивает Эндрю. — Не уходи, — говорит Кевин, наклоняясь вперед, чтобы быть как можно ближе, при этом не касаясь. — П… Боже, не уходи. Очевидно, что это не то, что Эндрю ожидал услышать. Кевин также и не ожидал такой возможности, так что поди разберись. — Ты всегда уходишь, когда мы говорим об… об этом, — спешит объясниться Кевин. — Не оставляй меня сегодня вечером. — Я… — вздыхает Эндрю, но Кевин чувствует, что это не из-за него, — я не стану. Рука Кевина начинает дрожать от облегчения, фантомной боли. Она так незначительна, что он думает, что он один это осознает, но Эндрю понимает и приподнимает его руку в свою. — Ты можешь остаться, — наконец говорит Кевин, в изумлении наблюдая за их сложенными руками. Эндрю изгибает бровь. — Чтобы исправить это. Просто останься. Не превращай меня в какое-то временное развлечение, — не как в прошлый раз. Он бормочет еще одну мольбу по-французски, зная, что Эндрю поймет его намерение по появившемся мурашкам на коже. — Хорошо, — через мгновение соглашается Эндрю. Он двигает рукой, не втирая круги в ладонь Кевина, а к его лицу, слегка проводя пальцем по поврежденной коже. Несмотря на то, что с момента этого события прошло больше года, он помнит момент, когда это произошло, как ясный день. Они оба помнят. Уставший от последних ниточек, связывающими его с Мориямой, Кевин пробрался в здание Искусств и Архитектуры. Ему даже не пришлось вскрывать замок: на втором попавшемся ему столе для рукоделия валялась горсть лезвий. Подставленное лезвие к левой скуле смыло все его мысли. Он даже почти не пользовался зеркалом в комнате, чтобы порезать татуированную кожу; он знал рельеф своего лица лучше, чем некоторые знают собственную душу. Но порезы не решили проблему. Цифру два, все еще заметную, но деформированную после спасения, можно было едва увидеть даже сквозь множество рубцов, искривляющих скулу Кевина. Поэтому он вонзил лезвие глубже, в последнюю секунду просунув его, чтобы избавиться от последнего яда Рико. Кевин утверждает, что не мазохист, но поток крови на его лице был величайшим облегчением, которое он чувствовал с самого рождения. К счастью, боль не превратилась в зависимость. Но она была близка к тому, чтобы стать. Слишком близка. Эндрю ничего не сказал, когда увидел рану. Он не говорил даже когда смывал засохшую и еще немного текущую кровь. Он не сказал ни слова, когда затолкнул Кевина в убер и последовал за ним на сиденье, сжимая руку Кевина мертвой хваткой, когда водитель обеспокоенно мчался в больницу. И только спустя часы, секунды, годы, это не имело значения — когда они, наконец, вернулись в Фокс, а новые швы сохраняли левую щеку Кевина нетронутой, Эндрю заговорил. — Я не позволю никому причинить тебе боль, — пообещал он. Он нежно держал лицо Кевина в своих руках, сверля его взглядом, подобным всевидящему оку Амона. — Это включает и тебя самого. — Мне жаль, — прошептал Кевин. Но в этом-то и была проблема. Он не жалел. И Эндрю это знал. — Это то, о чем ты беспокоишься? — спрашивает Эндрю в настоящем, спасая Кевина от его воспоминаний. — О моем уходе? Ты уходишь от меня навсегда. — Да, — признается Кевин. Колеблется и затем: — В-всегда. Темная тень пробегает по лицу Эндрю, и Кевин нелепо думает: «Я не хочу, чтобы ты переставал держать меня за руку». — Mea culpa, — бормочет Эндрю скорее самому себе, чем Кевину. Рука с лица Кевина перемещается и в кулаке ложится на сердце Эндрю, стоически ударяя ладонью по груди. Но, к счастью, он не убирает другую от Кевина. — Mea maxima culpa. Кевин думает, что если бы кто-то зарисовал их души в этот момент существования, холст рассыпался бы, развалился и был бы поглощен той же воронкой, в которой Кевину суждено быть похороненным. Кевин говорит: — Что это значит? Вместо этого Эндрю говорит: — Я останусь. Он задается вопросом, какая цветовая гамма украсила бы их портрет. И: — Есть еще кое-что. Что-то еще гложет тебя. Он думает, что там было бы много синего. Достаточно, чтобы утонуть. В то время как корни всех тревог Кевина ведут к одному и тому же проклятому стволу, эти корни растут во множестве вариаций. Самые толстые стебли — это его паранойя, его страхи, его неуверенность. Быть неправым, быть последним, быть вторым в каждом возможном выборе. Дальше идет стыд. Вина. Его собственный яд, введенный им самим же. Петля сожаления. Но он еще не готов завязать эту веревку. Поэтому он говорит: — Мы можем поговорить об этом позже? Это… не так важно. Достаточно того, что ты здесь. Я просто хочу, я не знаю. Посмотреть фильм или что-то в этом роде. С тобой, все, что угодно. Эндрю поджимает губы, как будто собираясь вытащить остатки из Кевина, но в конце концов кивает — достаточно скоро это все равно выплывет на берег. Но они пока не двигаются со своих мест. Словно они скульптуры из хрупкого льда, готовые расколоться и растаять, стоит им только вздохнуть слишком резко. Эндрю начинает водить маленькие круги по ребру ладони Кевина, почти бессознательно, и Кевин успокаивает свой пульс в такт прикосновениям другого. — Ты скажешь мне, — наконец говорит Эндрю. Он встречается взглядом с Кевином, и они оба знают, что это борьба, разрыв на морозе. — Скажешь мне, если я когда-нибудь снова заставлю тебя почувствовать себя хуже, чем ты есть на самом деле. Его голос не дрожит; не ломается, не колеблется. Не предполагает дальнейший спор. Кевин мягко говорит: — Хорошо. Кевин добавляет, быстро моргая: — Спасибо. Взгляд Эндрю смягчается в уголках глаз. — Идиот, — мягко бормочет он. В конце концов, он отпускает Кевина. Но лишь на мгновение, чтобы позволить Кевину вытащить свой ноутбук, прежде чем они оба устроятся на маленькой кровати. Теперь, когда оба прислонились к спинке кровати, Кевин почти падает на колени Эндрю. Он не совсем возражает против сложившейся ситуации, пока Эндрю позволяет ему это. — Куда вы с Лисом ходили сегодня вечером? — без предисловий спрашивает Эндрю, пока Кевин улучает момент, чтобы оценить его близость к Эндрю. Чтобы отвлечься (скорее попытаться), он пролистывает предложку Нетфликса. Кевин не знает, откуда взялось это прозвище Нила, и его сердце на мгновение замирает от вопроса Эндрю. Почему? спрашивает он себя. У него нет ответа. Он знает, что нет причин чувствовать себя виноватым из-за совместного ужина. Но он все равно почти преостанавливает прокрутку, обдумывая свои действия. Эндрю злится? Он не произносил этого вслух, но это никогда не было показателем. Он знает, что ведет себя нелепо со своими тревогами, но это не избавляет его от укоренившейся на всю жизнь неуверенности в себе. Кроме того, Эндрю никоим образом не напряжен, что намекает на то, что он не готов отталкивать Кевина — ни в прямом, ни в переносном смысле. — В “У Красотки”, — наконец говорит Кевин. Словно читая его мысли, Эндрю легко проводит рукой по косточкам запястья Кевина. Останься. Останься. У нас все хорошо. Могло ли быть у них все так? Действительно ли все хорошо? Но Кевин знает историю, особенно их собственную, и он понимает, что любая небольшая ошибка может сбить Эндрю с орбиты. Неужели это солнце изгоняет своих подданных? Или первыми взбунтовались планеты? Кевин снова поворачивается к экрану ноутбука, прежде чем обжечься. Вышел новый документальный фильм об экси. Может быть, Эндрю согласится посмотреть его… — Ему нужно больше занятий с репетитором, поэтому мы строили планы, — добавляет Кевин, не осознавая, что принял такое решение. — Для французского? — Oiu. Эндрю не отвечает на это. — Oiu означает «да», — поясняет Кевин. Эндрю щиплет Кевина за плечо. — Klugscheißer. Кевин кашляет от смеха, а Эндрю задумчиво потирает челюсть рукой, все еще не сцепленной с Кевином. — Разве он не говорит на нем свободно? — Хах? — он не ожидает такого вопроса. Он поднимает взгляд от рекламного объявления, которое притворялся, что читает. — Почему ты ты так думаешь? Эндрю пожимает плечами, и это движение отдается в спине Кевина, в том месте, где он наполовину прижимается к груди Эндрю. — Проходил мимо него в корпусе гуманитарных наук. Он разговаривал с кем-то по телефону, определенно говоря по-французски. — Хм, — снова поворачивается к экрану Кевин. Его мысли путаются, образуя беспорядочную конфигурацию разномастный кусочков головоломки. Одна часть его мозга изо всех сил пытается обдумать утверждения Эндрю (это проверка? проверка на что? Он не оставит меня, он не оставит меня, не оставит меня), в то время как другая часть пытается сосредоточиться на экране — в документальном фильме главную роль играет Джейми Фокс; он должен быть интересен, — но это тщетная попытка успокоить самого себя. Успокоить себя из-за чего? Господи Иисусе, он снова на грани. — Ему нужна помощь с языком и историей, но с историей в большей степени. Я не знаю, — Эндрю всегда был странно проницателен в таких вещах, но Кевину приходится молча не согласиться. Нил хреново говорит по-французски. Но Эндрю оставляет этот ход мыслей для чего-то другого. Он дразнит бомбу, зная, что, возможно, именно это до сих пор выводило их из равновесия. — Он тебе нравится?|||
Есть еще кое-что. Что-то еще гложет тебя. — Что? — Кевин вздрагивает, кусая губу. Эндрю мягко оттягивает кожу большим пальцем. Он прижимает палец к губе Кевина и спрашивает: — Он тебе нравится? Да или нет? О, это, скорее всего, проверка. Но Кевин даже не знает, какой ответ ожидает от него Эндрю. — Я имею в виду, — сглатывает Кевин. Не оставляй меня, не оставляй меня, это был просто ужин… — Это простой вопрос, дорогой. В ласковом голосе, как обычно, нет ни капли нежности. Но на этот раз он также и не враждебен. Кевин неосознанно расслабляется от этого тона. — Он не самый сообразительный в истории, — начинает Кевин, — но он действительно умный, и с ним легко разговаривать… — Это не то, о чем я спрашиваю, — голос Эндрю звучит слишком непринужденно, по мнению Кевина. Ловушка, капкан, как у охотника. На самом деле Кевин просто хочет посмотреть сейчас документальный фильм и игнорировать все, на что ему следовало бы обратить внимание. — Он. Тебе. Нравится, — снова вопрошает Эндрю. Его большой палец остается на губе Кевина, слегка постукивая, когда Кевин косит глаза, чтобы посмотреть на нее сверху вниз. — Да, — говорит Кевин большому пальцу. Однако он не уверен, что означает это слово. Он снова поднимает взгляд на Эндрю, своего собственного нагловатого Аполлона. — Он мне нравится. Удар. Еще один выступ, с которого можно свалиться. Затем: — Э-это проблема? Эндрю выглядит скучающим, но подергивание губ почти выдает его. — А должно ли это быть проблемой? Пассивно-агрессивные откровения. Но Эндрю не делает ни малейшего движения, чтобы уйти, и, похоже, даже не склонен к этому. — Я… — Ты находишь его интересным, — просто заявляет Эндрю. Он не добавляет, что чувствует то же самое. Кевин также не осознает эту истину. — Скажи мне, Кевин, — Эндрю проводит подушечкой большого пальца по нижней губе Кевина, дразня то место, где зубы встречаются с кожей. Кевин вздрагивает: — Это больше, чем простой интерес? Он — твое искушение? Кевин думает, что это не проверка. Это допрос. Но Эндрю не играет ни хорошего, ни плохого копа, ни какого-либо другого проклятого силовика. Он просто… Спрашивает. И это смущает Кевина гораздо больше. — Я не понимаю, Дрю, — говорит Кевин, чувствуя оцепенение. Это не ужасное чувство. — Нет, понимаешь. — Я ничего с ним не делал… — Я не об этом спрашивал, — ворчит Эндрю, и корни скручиваются в груди Кевина, как виноградные лозы, потому что Эндрю звучит почти… веселым? — А ты хочешь? Сделай с ним что-нибудь? — задает вопрос Эндрю, а Кевин ждет, когда корни утащат его под воду. Они никогда этого не сделают. — Я… — он не может солгать, иначе это будет последней хрупкой соломинкой для Эндрю. Но, возможно, правда будет более смертоносной? Может быть, Кевина отравляет не чувство вины, а его собственное существование. — И-иногда, — соглашается он, резко глотая воздух. Эндрю мычит. Довольно? Не удивленно? Раздраженно? Кевин понятия не имеет, но руки Эндрю остаются на месте, а не отстраняются, так что, возможно, Конец еще не наступил. Чего Кевин не понимает, так это того, что Эндрю не хочет — нет, Эндрю не потерпит, — чтобы Кевин чувствовал какую-либо неуместную вину по такому поводу. Эндрю понимает, что у него нет права ни злиться, ни ревновать из-за этой правды — в конце концов, это правда, о которой он просил. Злоупотребление эмоциями в отношении неизменных вещей — это пустая трата жизни. Ему нечем возразить Кевину, особенно учитывая скелеты, которые Эндрю продолжает накапливать в собственном шкафу. И Эндрю был бы еще худшим лжецом, если бы утверждал, что не находит Нила катастрофически интересным. По мере того, как он наблюдает за взволнованным выражением лица Кевина, реальность того, что Кевин копил внутри, становится все более очевидной. И Эндрю не позволит Кевину так негативно зацикливаться на чем-то столь… Неизбежном. Его губы в миллиметрах от кожи уха Кевина — Эндрю говорит: — Все знают, что единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему. Кевин хочет сесть, поэтому, естественно, его тело инстинктивно пытается прижаться к груди Эндрю, что является достаточным предупреждением, чтобы позволить Эндрю остановить его, если это необходимо. Но Эндрю этого не делает. — Э… Что? — Я не считаю нужным повторяться. Кевин не знает, что сказать, поэтому молчит. Он думает о Ниле в библиотеке, фиолетовой сливе и вишневой крови. Он думает о собственнической натуре Эндрю — это разрешение, это послание, о чем, блять, говорит Эндрю? Он думает о том, что не знает и половины того, что происходит в жизни Эндрю (тайны, секреты), и о том, что почти ничего не знает о целой жизни Нила. И все же петля ждет. Впрочем, неважно, что Кевин думает о Ниле. Не похоже, что — что? Чувства? Намерения? — когда-нибудь будут взаимны со стороны Нила. Но затем Эндрю неожиданно продолжает: — Ты ему нравишься. Нахуя ты мне это говоришь? Если только не… (Нет.) (Но—) Может быть, не все ловушки предназначены для причинения вреда, начинает задумываться Кевин. Возможно, не все охотники стремятся убить. — Почему ты говоришь об этом? — медленно спрашивает Кевин. Он снова переключает внимание на Эндрю, его сердцебиение замедляется, когда он начинает понимать, что Эндрю действительно не собирается убегать от него. По крайней мере, в данный момент. — Ты никогда не разговаривал с ним. Он не может видеть выражение лица Эндрю с этого ракурса. Блондин проводит ладонью по руке Кевина, вниз к пестрым шрамам на стыке запястья и ладони Кевина. — Вообще-то, говорил, — признается Эндрю. Лоб Кевина морщится от удивления. Нил никогда не упоминал об этом. — Он учится в одном из моих классов. И мы… время от времени сталкиваемся друг с другом. Расплывчатое признание оставляет Кевина еще в большем в замешательстве, но он принимает то, что предлагает Эндрю. — Он тебе нравится? — осторожно спрашивает Кевин. Можно ли ему спрашивать об этом? И почему он... надеется на определенный ответ? Эндрю и Нил — противоположные концы одной и той же динамитной шашки. Разрушительны для всего, что их окружает, но Кевин был готов сгореть за обоих. И это осознание хуже, чем очередное увиливание Эндрю. — Мне никто не нравится, — отступает Эндрю. Кевин фыркает, несмотря на собственные сумбурные мысли и подозрительное разочарование. — Лжец, — бормочет Кевин. Прежняя паника и гнев, которые он испытывал, добравшись до общежития, не исчезли, но стали более приглушенными, знакомый хаос их отношений захватывает его, как наркотик. — Тебе нравлюсь я. И Рене. — Я терплю тебя. Иногда ее. — Ммм, — Кевин откидывает голову назад, обнажая горло, когда Эндрю проводит той же рукой от ключицы Кевина до его уха. Он дрожит. — Ты… ты это имел в виду, ‘Дрю? — Да, я терплю тебя. Я знаю, это неожиданно. Кевин фыркает: — Кто теперь умник? Я имел в виду… — Используй свои слова, Дэй, — Эндрю не будет разъяснять ему это по буквам, но он, черт возьми, будет поощрять это. — Насчет Нила. Я не… — Кевин вздыхает, чувствуя себя разбитым. — Ты мне нравишься, — хрипит он почти жалобно. Эндрю моргает: — Тебе нравятся многие люди, — просто говорит он. — Но ты — это ты, — подчеркивает Кевин. — Я никогда… Это всегда был ты, Эндрю. И почему ты так спокойно к этому относишься? — К чему. Кевин приподнимается достаточно, чтобы повернуться лицом к Эндрю. — Если ты понимаешь, о чем я. Мы говорим обо мне… и… и Ниле, и… — И? — Эндрю приподнимает подбородок Кевина большим и указательным пальцами. — В этом и заключаемся мы. Тебе не нужно ничего делать с… — он пожимает плечами, — ничего, если ты не хочешь. Это просто заявление. Это гораздо больше, чем просто чертово заявление. Эндрю задается вопросом, что говорит о нем самом тот факт, что он утверждает, что не доверяет Нилу, но достаточно доверяет Нилу в отношении с Кевином. С… Нет. Слишком рано для окончательных выводов. Но. Слишком поздно для уклонений. Эндрю понимает, что он всегда был самым худшим лжецом из всех живущих. Но чертовски искусным. Кевин слишком устал, чтобы решать еще какие-либо головоломки. Он снова прижимается спиной к груди Эндрю и не говорит ни слова, позволяя минутам идти своим чередом. Он думает, что этот разговор еще не совсем закончен, но в то же время, что еще можно сказать? К конце концов, Эндрю действительно ясно дал это понять. — Мы можем просто посмотреть “Восход Экси»? — тихо спрашивает Кевин, как только его сердцебиение нормализуется. Ему даже не хочется больше его смотреть, но что-нибудь — что угодно — что может заполнить тишину, будет замечательным. Сегодня вечером я больше не могу думать. Больше никаких головоломок. Эндрю сначала ничего не говорит, но, в конце концов, тоже решает оставить все как есть. Он морщит нос, глядя на экран ноутбука. — Ты сказал кино, Дэй. Не пытки. Кевин выдавливает из себя смешок, такой же слабый, как и его решимость, и нажимает кнопку воспроизведения.