|
В ту секунду, когда начались титры, Эндрю захлопнул ноутбук: — Ты садист, Дэй. Кевин рассеянно моргнул, глядя на Эндрю. Он не настолько забывчив, чтобы не осознавать, что что-то по-прежнему было не так; прошел час и двадцать минут истории о развитии правил и установок экси, но он едва ли усвоил хоть какую-нибудь информацию. На самом деле это не так. Он не обращал внимания ни на что на экране, и не в силу недостатка стараний. Но все это время мысли Кевина возвращались к Эндрю; к Нилу; Эндрю и его записке (Твой); проницательным взглядам Нила, способным соперничать с Марианской впадиной; к Эндрю, держащему его; Нилу, говорящему Ты хочешь встречаться с другими людьми?; к Эндрю, шепчешему Он — твое искушение? Ты можешь целовать кого хочешь… Дело не в поцелуях; дело в дыхании, дело в жизни, дело в твоем сердце и моих костях, дело в его шрамах и нашей крови. (Я устал думать; я устал от того, что не могу перестать думать) Он — твое искушение? Но твое ли я? И… … Разве это плохо, если ответ всегда “да”? Ева была искушена Змеем, а Змей был искушен Истиной, и Истина будет разрушать все до тех пор, пока не останется ничего стоящего, потому что этот мир построен на Обмане. Dove c'è Dio c'è Verità; Dove c'è Verità c'è Violenza. Правда в том, что я не могу солгать тебе. Отвлеченный своими текущими размышлениями и убаюканный успокаивающим движением Эндрю, все еще проводящего пальцами вверх и вниз по руке Кевина, последний даже не заметил нового выражения лица Миньярда. — Кевин, — сказал Эндрю. Он сбросил одеяло, которое укрывало их последний час, и прохладный воздух заставил Кевина вздрогнуть. — Эй, — проговорил он. — Что там насчет садизма? Эндрю фыркнул, но глаза его потемнели. Он заметил напряженные мышцы и серый взгляд Кевина, и не нужно быть мудрым, чтобы увидеть, что то, что беспокоило Кевина когда он впервые пробрался в общежитие, возвратилось в полной силе. (Уходило ли оно вообще?) Но прежний гнев принял другое направление. Сейчас он усвоился. Эндрю наклонил голову вниз к Кевину, и после следующего вздоха Эндрю признался, что его намерения в конечном счете подвели его. Он давил, давил и слишком долго отталкивал Кевина. Он не хотел, чтобы его работа, его миссия непреднамеренно навредили другому человеку. Он не хотел, чтобы цепи обязательств удерживали сердце Кевина от другого счастья. Но его собственные методы профилактики и были болью Кевина, его сомнениями. И Эндрю больше не может продолжать принимать деструктивные решения. На этот раз он сделает другой выбор. Он надеется — отчаянно — что последствия не взорвутся у них перед лицом. Взгляд скользнул по напряженной фигуре Кевина; его конечности скрючились от напряжения, готовые самовоспламениться. Эндрю может быть Богом Кевина, но Кевин — это Храм Эндрю, источник его силы. И он перестал отрицать эпицентр своего сердца. Бросив последний взгляд на часы — Ники должен вернуться только через час или около того, — Эндрю продолжил проводить рукой по Кевину. Но вместо того, чтобы остановиться на конце запястья Кевина, его пальцы прыгнули к пупку Кевина, дразня рукой ткань, разделяющую вселенную кожи от хлопка. — Я не позволю тебе чувствовать себя использованным, — утверждение, а не приказ. Факт, а не фарс. — Больше нет. Я не позволю тебе разрешать мне делать это. Этого вообще никогда не должно было случиться. Но Эндрю всего лишь человек… Что не является оправданием. Но, возможно, объяснением. Кевин вздрогнул от ощущения прикосновений Эндрю и его слов. Цепи обязательств — моя задница; некоторые люди жаждали этих уз. Рука Эндрю даже не касалась кожи на животе Кевина, но он ощущал прикосновение сквозь ткань своей рубашки, будто оно — лесной пожар. — Эндрю. — Ты понял меня, Кевин? Я отталкивал тебя. Слишком долго. Я пойму, если ты оттолкнешь меня в ответ. Кевин захотел схватить Эндрю за руку; не для того, чтобы остановить, а привязать к себе. Вместо этого он сжал простыни. — Да. Да. Я понял, ‘Дрю. — Тебе нужно, чтобы я остановился? — не хочешь ли ты, а нужно ли тебе. Я сотрясу богов и разворошу вселенную ради того, что тебе нужно. — Нет, — умоляет Кевин. Чертов нищий, если он вообще когда-либо существовал. Заставь меня забыть на мгновение. Заставь меня вспомнить все это. — Ты хочешь, чтобы я остановился? — продолжил Эндрю. Его пальцы лениво теребили подол рубашки Кевина, и от малейшего прикосновения по коже бежали мурашки. — Нет, Эндрю, — прохрипел Кевин, и он подумал, что был обречен с той самой секунды, когда он впервые встретился взглядом с Эндрю Миньярдом. Потому что, несмотря на жар, исходящий от Эндрю, и даже если бы у него хватило воли сказать «нет», Кевин не мог представить себе, что хотел бы делать что-то другое, кроме как гореть. Как приятно, очень приятно всегда гореть. — Да, Эндрю, но… Эндрю остановился на полпути расстегивания штанов Кевина и наклонился к нему. Он прикоснулся к мягкой, как перышко, скуле Кевина: — Но? — Я не хочу… я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным делать это. Ну разве не иронично? — Обязанным? — Эндрю сжал Кевина ладонями сквозь ткань джинсов, и Кевин тихо ругнулся. — Вот что ты думаешь? Кевин ахает, когда Эндрю просовывает руку под пояс Кевина. Но когда он не ответил на его вопрос, Эндрю остановил движение. — 'Дрю… Он начал садиться, в его сознании бушевала война желаний. Его глаза умоляли словами, которые он не мог произнести, и Эндрю подарил ему еще один пламенный поцелуй. Почти собственнический. — Я задал тебе вопрос, — произнес Эндрю в губы Кевина. Он украл еще один мучительно сладкий поцелуй. — Ты действительно думаешь… — еще один поцелуй, темный и спелый, как вишня, — что я делаю это только из чувства долга? — он отстранился и Кевин снова наклонился вперед, пытаясь уловить связь. — Скажи, Кевин? Да? — он прикоснулся губами к губам Кевина, зло его поддразнивая. — Или нет? — Да, Эндрю… — остальная часть его предложения потерялась в тихом стоне, когда рука Эндрю возвратилась на свое место, назойливые пальцы взывали к этому чужеземному богу. — Я просто не хочу… — Эндрю замер, — нет, все порядке, продолжай… О, черт, продолжай делать это. Эндрю ухмыльнулся Кевину и провел рукой по всей длине, все еще болезненно зажатой джинсами. — Не беспокойся обо мне, дорогой, — тихо сказал Эндрю. — Ты не просто мое искушение. Еще одно движение его руки, и Кевину едва удалось выдохнуть мягкое «Эндрю», прежде чем откинуть голову на подушки настолько далеко, что он едва усваивал Истины Эндрю. Эндрю говорит: — Ты — мое «да», — и тихого вздоха Кевина, хныкающего в простыни, уже достаточно, чтобы напомнить Эндрю, каково это — снова чувствовать себя целым. То, что называется причиной для жизни, также является отличной причиной для смерти. И менее чем за два коротких, безутешных года Кевин стал именно таким для Эндрю. Его причиной. Его “да”. Его…(Я ничего не хочу)
… его его его.
И он снова не принимал это драгоценное чудо в виде неутомимого выжившего — воина — Кевина Дэя как должное. Эндрю понимающе хмыкнул и стянул с Кевина оставшиеся джинсы. Слишком рано и слишком много, а Кевин никогда не умел достаточно долго держать себя в руках рядом с Эндрю. Но, Боже, он старался изо всех сил. Он сильнее сжал простыни, когда голова Эндрю опустилась вниз и он забрал свою награду, еще один источник поклонения. Боги, поклоняющиеся богам. Щелчок его языка и медленная полоса вдоль уже слишком затвердевшего члена Кевина заставили Кевина чуть ли не расплакаться. — Извини, — сказал Кевин после своего первого раза с Эндрю. — Я не хотел плакать. В ответ Эндрю впился взглядом Кевину в затылок, но его гнев был направлен не на это: — Почему ты заплакал? — Не знаю, — пожал плечами Кевин, все еще убаюканный Эндрю. Пот и слезы уже высохли, и хотя это было не самое приятное ощущение, ему не хотелось покидать объятий Эндрю. — Иногда я становлюсь эмоциональным, когда… Думаю, я не ожидал, что получу от этого столько удовольствия, вот и все. Даже несмотря на то, что Кевин повернулся спиной к груди Эндрю, он практически чувствовал на себе его обжигающий взгляд. — Я сделал тебе больно? Кевин вздрогнул. Абсолютная забота, прозвучавшая в его словах, проявилась не в его тоне, а в том, как Эндрю чуть крепче прижал Кевина к себе. Неуверенно. Но определенно по-собственничеки. — Вовсе нет, — честно сказал он. — Я имею в виду… — он переместился, тихо засмеявшись, чтобы ослабить напряжение. — Мне больно, но это не проблема. Извини, я не хотел тебя беспокоить, — мягко добавил он. — Иногда я плачу, когда злюсь или мне грустно, — он крепко прижал руку Эндрю к своей груди, упиваясь близостью, которую Эндрю позволил себе той ночью. Он не ожидал, что Эндрю останется после секса, а позже обнаружил, что Эндрю не всегда так поступал — ему нужно было личное пространство, чтобы остыть. Но в ту ночь Эндрю был так, так близко. — Но я также плачу, когда я счастлив или удивлен. Или когда я чувствую… Он быстро оборвал себя, ужаснувшись словам, которые он чуть не произнес. Он чувствовал себя таким глупым, почти признавшись в своих истинных чувствах только потому, что Эндрю был первым, кто по-настоящему заботился о нем во время секса. — …или когда я чувствую себя в безопасности, — закончил он вместо этого. Что, оглядываясь назад, было именно тем, что он имел в виду. — Кевин Дэй, — пробормотал Эндрю в затылок Кевина, скользя губами по разгоряченной коже. — Если ты еще раз извинишься за то, что был человеком, я без колебаний уйду, — но он только крепче прижимался к Кевину, действия выдавали угрозы. Существо противоречия. — Хорошо, — прошептал Кевин. Блеск в его глазах был скрыт только темнотой, а не замыслом того времени. — Хорошо, Эндрю. Так что на этот раз, когда по щеке Кевина скатилась слеза, Кевин не ощущал ни стыда, ни смущения. Он чувствовал себя хорошо (познанным), в тепле (востребованным) и в безопасности (любимым). Его прежние тревоги и страхи казались совершенно незначительными. Представление того, что Эндрю — хотя бы на долю секунды в великой схеме истории, — только использовал его — переходя за спиной Кевина от удовольствия к удовольствию — не могло казаться менее вероятным в этот момент. Что такое история для минутной передышки? Что такое молитва для опухшего поцелуя? Потому что это не просто удовольствие. Эндрю прижался поцелуем к основанию члена Кевина. Так мягко, что кажется невозможным, что такой мужчина, как он, мог обращаться с Кевином так нежно. Это заявление. Эндрю полностью взял Кевина в рот, но его руки нашли руки Кевина и прижали их к матрасу. Это больше. Всхлип. — Эндрю. (Твой) Стон. — Кевин. (Мой) И, Господи, это-это-это реально. Все произошло быстрее, чем обычно, но освобождение наступило уже давно, и не только физическое. Слезы теперь текли свободно, и к тому времени, когда Эндрю закончил вытирать Кевина горстью салфеток, Кевин был совершенно измотан. Физически и эмоционально истощен. Но это была та очаровательная пустота, когда знаешь, что все, что ушло, лишь уступило место новому. — Кевин, — сказал Эндрю. Его руки бездумно бегали по чужим волосам. — Ты все еще беспокоишься? Это исчерпывающий вопрос. И исчерпывающий ответ. — Да, — сказал Кевин. — Но не о тебе. Эндрю ждал, пока Кевин продолжит. — Я долгое время не знал, что ты имеешь в виду, — Кевин закрыл глаза, ощущение рук Эндрю почти успокаивало его. — Но теперь я понимаю. — Понимаешь что? — подсказал Эндрю, выжидая. Осторожно. Знающе. — Тебя. «Я не потерплю, чтобы люди прикасались к тому, что принадлежит мне» сказал Эндрю, и в его глазах загорелось миллион солнц. “Ты можешь целовать кого хочешь, но…” Разрешение, в котором никогда не было нужды. Кевин много плакал сегодня вечером, но этой мысли почти достаточно, чтобы вызвать благодарный блеск в его глазах. — Я твой, — продолжил он. — И мне не следовало сомневаться в этом раньше, — он слегка наклонился вперед, чтобы пересечь бесконечное пространство, прежде чем губы Эндрю нашли его. Этот поцелуй был мягче, чем большинство прошлых, но таким невыносимо неуступчивым. Тихий стон вырвался наружу, когда язык Эндрю проскальзнул в рот Кевина, нежно проводя по его нижней губе. — Я думал, что ты не хочешь меня, — признался Кевин, когда они отразились, их лица разделяли всего лишь бесполезные сантиметры. — Но теперь я понимаю. Тебе не нужно было хотеть меня, — Кевин сглатывает, его голос звучит более ровно, чем стучит его колотящееся сердце. — Тебе не нужно было хотеть меня, потому что я уже был у тебя, — закончил он, и хорошо, что ему больше нечего было сказать, потому что губы Эндрю снова оказались на нем, и он был везде, о Боже, он везде на Кевине, и это так чертовски ошеломляюще… — Мой, — говорит Эндрю. — Твой, — обещает Кевин. Этого не достаточно. Этого никогда не будет достаточно. Но пока этого хватит.||
Когда все заканчивается, Кевин надевает пижаму, а Эндрю возвращается в свою комнату, чтобы переодеться. Он почти засыпает к тому времени, когда Эндрю возвратился и забрался на маленькую кровать позади него. — Спасибо, — шепнул Кевин, когда руки Эндрю обняли его, притягивая ближе к груди Эндрю. — За что? Но Кевин уже уснул.|||
На часах 12:00. Ночи. Утра. Одно и тоже. — Мы можем поговорить? — его голос был хриплым, скованным сном. Ему казалось, что он слышит стук, но там никого не было. В другом мире кто-то смеялся. Смех звучал как фиолетовые синяки, но когда он открыл дверь, стало еще хуже. Птица. Монстр. Сообщение. — Мы можем поговорить? — повторил Ворон. — Но ты не настоящий, — сказал он. — Когда это имело значение? — спросил Ворон. — Никогда, — признался он. — Ты нашел мою записку? — спросил Ворон. — Думаю, да, — последовал ответ. — Но это больно. Его рука его рука его рука о Боже почему она горит? Ворон попытался пожать плечами, но превратился всего лишь в тень. Тень исказилась, теперь это была искривленная форма отравленного дерева. Его ветви извивались и переплетались, бесконечной Петлей маня его аниму. Дерево говорило, и это звучало подозрительно похоже на песню.Оплакивать зло, которое уже ушло -
— это еще один способ навлечь на себя новое.
— Звучит как чушь собачья, — сказал он. Но он ошибается. Дерево посмеялось, но это был вой ворона. На этот раз синяк вернулся. Мальчик с пурпурным сливовым пятном стоял там, горел и все такое. — Почему ты в моем сне? — потребовал Кевин. — Меня здесь нет, — сказал Нил. — Никогда не было.IV
Эндрю проснулся. На мгновение он застыл, дезориентированный. Не. Его. Комната. Но потом: Воспоминание. Его левая рука затекла там, где она покоится под Кевином, но он не сдвинулся. Приоткрыв один глаз, он наблюдал за тенью в дверях. Не. Его. Комната. — Извини, — шепнул Ники, когда увидел Эндрю, свернувшегося вокруг Кевина. Он осторожно закрыл дверь. — Должен ли я уйти? Эндрю закатил глаза, но заикающийся вздох облегчения в его легких выдал его. Не то чтобы Ники смог увидеть. — Это твоя комната, — пробормотал Эндрю и натянул одеяло на плечи себе и Кевину, который все еще крепко спал. Ники винул и двинулся к своей кровати. — Я не хотел тебя будить, — извиняющимся тоном добавляет Ники. Часы показывают полночь. — Я думал, что вернусь пораньше. Эндрю ничего не отвечает, наблюдая, как его двоюродный брат распаковывает сумку с тетрадями и учебником немецкого языка. Ники Хеммик, которого отвергают те, кто ни хрена не стоит. Тем не менее который готов помочь любому в ближайшем окружении и за его пределами. Гребаный комплекс спасителя, подумал Эндрю. Но темнота спрятала едва скрываемую привязанность в глазах Эндрю, когда он наблюдал за телом Ники, устало развалившемся на своей кровати. — Gute Nacht, — шепчет Ники сквозь зевок, натягивая одеяло на голову. — Und süße Träume, кузен. Эндрю зарылся лицом в шею Кевина и снова погрузился в сон.V
Через час после полуночи старый садовник медленно шел по идеально ухоженной тропинке. Его ручная работа, проверенный годами опыт. Его ножницы — его щит, его пила — его доспехи. Оремор пел песню о Петле. Когда он достиг дерева, она уже была там. Его сестра, его дьявол-близнец, вырезанная из той же окровавленной ткани. Ждала его, как всегда нетерпеливо. — Доброе утро, — проговорил он с улыбкой. Он был далеко не счастлив. — Доброе утро, — ответила женщина. Но утро и близко не предвещало ничего доброго. Натаниэль Джостен сделал свое присутствие в их университете более чем известным. Лис вышел на улицу. И пришло время начинать охоту.