1995, определенно где-то в Де-Мойне.
—...с этим-то ты хоть не трахался? — шепчет ему на ухо Джоэл, искоса поглядывая на скучающего гитариста (очередного из них; но на этом они всей своей делегацией планируют, вроде как, остановиться) за дверью его же гостиной. Кори скривился и помотал головой. — Нет, — спокойно ответил он, устраивая одну сигару за ухо, а другую зажигая; зажав ее между губами, он пока не спешил затянуться. — Слава яйцам, — выдохнул товарищ, отстранившись от Кори. Джоэл выудил из изрядно истрепавшейся коробчонки две баночки содовой: колу без сахара — себе, а Пеппера с дикой вишней, последнего самого, приберег для Кори. Тейлор принял напиток и подмигнул бендмейту. У него патологический сушняк; с этой Сахарой у него во рту надо постоянно что-то делать, как-то с ней пытаться бороться, вот они (в основном только Джоэл, ибо у других средств обычно даже на общественный транспорт не находится) и запасаются всем, чтобы Кори не удавился от сушняка. — Но потом буду, — сигарету зажал между пальцами, а открыть банку предпочел зубами (ну и дебошир), тут же сделав щедрый глоток, умудрившись и вовсе всю жидкость оттуда не всосать. — В смысле, трахаться. Потом буду. — Побойся бога, — строго покачал головой Джоэл. — Это он пусть от меня зашкерится куда подальше, — Кори то курнет, то запьет, то курнет, то запьет. — Да все-все, сделай уже рожу попроще. Шучу я, юмор такой у меня долбоебский. Джоэл кивнул, прикусив губу только для того, чтобы не засмеяться. И чтобы этого точно не случилось, он спросил серьезно, даже профессионально: — Что скажешь насчет Джеймса? Кори повел плечами. — А что я скажу насчет Джеймса? — он постучал пальцами по жестянке. — Что ты ожидаешь, что бы я сказал насчет него? — Он играл в Атомик Опера, а потом в Дедфронт. Ты как-то был на одном из их концертов, помнишь, еще в прошлом году... Штука в том, что до некоего Джеймса Кори поперезнакомился с кем только это можно было (не можно — тоже). В Де-Мойне за последние лет пять сталось действительно как-то неспокойно: всякая шушера мелкая считает, что может пролезть в индустрию, будто бы это, черт возьми, легко, как, блядь, пить дать. Правда, то, что скапливалось, тут же самоликвидировалось — и это хорошо, потому что даже в такой жопе, как Де-Мойн, Кори бы не потерпел конкуренции. Херово выйдет, если и Стоун Саур тоже придет каюк. Джоэл не хочет этого, Шон не хочет этого, а у Кори уже скоро случится сдвиг по фазе: Джеймс ведь уже четырнадцатый из гитаристов; Шон был вполне удовлетворен кандидатурой уже второго, а Джоэл сдался на одиннадцатом, потому что, блядь, Тейлор, ты сученыш, сделай выбор, почему тебе настолько похуй? Почему тебе всегда так похуй? Да что ты за человек, вообще?.. — Чего ты вообще хочешь от меня? — раздраженно пробасил Кори, почти что добив и сигарету, и Пеппер. — Я хочу, чтобы ты для начала перестал вести себя как мудак, а потом все-таки собрал все свои оставшиеся яйца в кулак и вышел послушать парня, — Джоэл смял свою жестянку и отправил ту в урну, что стояла у двери, а сам он примостился спиной у этой же самой двери. — Он с собой даже усилитель принес, не поленился, не то что предыдущие. — Пусть не поленится дать мне в зад, — зевнул Кори. Джоэл тут же подорвался к Кори и зажал тому рот ладонью. — Долбоеб, ну он же слышит там все... — в контраст похуистически-настроенному Кори Джоэл не на шутку завелся, хотя держал себя достаточно хорошо, чтобы не заорать или того и гляди заехать Кори по мордасу (и неважно, что они друзья), что ему явно давалось с трудом. — За что мне Господь такого утырка прочил в вокалисты? Кори легонько куснул ладонь только для того, чтобы, услышав закономерное «блядь» с уст друга, смаковать этот свой небольшой триумф. Ему хочется оттянуть момент своего, скажем, выхода за железный занавес. Но друга-то подводить зачем, он тут при чем, у Кори свои заморочки, и Джоэл вообще никакого отношения к ним не имеет... — Ладно, — Кори встал, потянулся, спинку выпрямил, вздохнул, — но я не понесу ответственности за то, что может произойти после того, как я выйду за дверь. — Ты явно не своей смертью умрешь, дружище. Кори не ответил на это ничего. Дверь он захлопнул с таким грохотом, что будь здоров. Но это он не специально; руки просто дрожат, у него башка гудит со вчерашнего дня, он не дышал свежим воздухом, он даже в душе подрочить не смог, не то что кому-то присунуть... короче, не жизнь, а дерьмо. — Слушай, мы в глубоком отчаянии, приятель, — начал Кори, занимая место рядом с гитаристом. — Сейчас давай только без пафоса, окей? Наиграй чего-нибудь простого, но от которого меня не стошнит. Сечешь фишку? — Вроде секу, — задумчиво пробормотал Джеймс. Когда Кори побывал на концерте сначала Атомик Опера, а потом Дедфронт (так, проездом; он вовсе не планировал ничего подобного), тот показался ему типичным металхэдом, причем таким достаточно пригламуренным, с его-то богатой гривой; он как будто сошел со знаменитого бульвара Сансет, и это немного раздражало, ибо сам Кори, оторванный от тепличных (читай: домашних) условий, походил скорее на фрика или завсегдатая кинк-пати. Пусть так думают другие, Кори не против. Не надо им знать о том, что такого никогда еще не было. Он сам себе избрал этот имидж, облик антагониста, приверженца серой морали. — Чего же ты тогда ждешь? — Кори напирает, хотя знает, что его собеседнику и возможному товарищу по цеху ровно одинаково не комфортно. — Мочи давай, фраер! Джоэл, сукин сын, наверняка следит за ними через щелку; но мало того следит — еще и ухо пригрел, скотина. На первых пяти кандидатурах на вакантное место они бдели всем своим трио, а на шестой Шон выдохся и так всем и объявил: «заманали; рулите уже как-нибудь сами». Джоэл оказался куда более терпеливым, но на компромисс с ним стало идти еще проще: он готов был уже принять любого, кто захочет по собственной воле закинуть себя в этот дурдом, лишь бы уже начать записываться и давать вменяемые концерты. А как раз там, где вменяемые концерты, там и вменяемые бабки. А Кори хер угодишь. А все потому, что нечего было трахаться с ними (хотя это он брешет, ибо у Кори было от силы с двумя, может, с тремя, явно не со всей толпой), говорил Джоэл. Кастрировать бы — и будет мальчик хоть куда. Если он спизданет что-то подобное еще хоть раз, Кори на его же яйцах испробует технику сувид. По старой дружбе. Джеймс наиграл сначала вступление Блекнд Металлики, а потом, выдохнув, выдал основной рифф — сухой, резкий, быстрый. Кори завороженно наблюдал за движением руки, то есть, вообще, не одной из, а сразу двух, и что-то в этой композиции ему показалось неоднозначным: Джеймс явно понимал, для каких целей предназначен инструмент в его руках (и с ними он мог совладать; прошлые до него кандидатуры даже Смоук он зе Вотер бы не осилили, будем честны), но все равно его что-то смущало. А посему он его и прервал, выставив вперед ладонь. Когда Джим оборвал мелодию (со скрежетом и скрипом, но на этот косяк внимания не обращаешь), Кори прочистил горло и спросил: — Твоя рука... — не хочет он показаться дебилом, но, по всему видать, по-другому сейчас никак уж не выйдет, — она... в общем, она явно не на своем месте. Ты не правша ведь, верно? Это будет пиздец, если Джеймс с этого оскорбится. Ибо Кори знал лично левшей: они обычно гордо выпячивали свою леворукость, отзывались о ней как о гениальности, хотя им до гениальности всем как до Китая, собственно, пешком. — Не подумай, я не пытаюсь тебя как-то... обидеть. Просто любопытно. А от любопытства кошка сдохла, знал, а, Кор? — Я амбидекстр, — смущенно улыбнулся Джеймс, почесав затылок, но улыбка тут же сошла с его лица, стоило ему пересечься со сосредоточенным (даже немного потерянным) взглядом Кори. — Что, лажово вышло? Я хорошо владею правой, но иногда... сам понимаешь. Я надеюсь, это не проблема. — Это не проблема, — подтвердил Кори; на самом деле, ничего уже не может быть проблемой, им бы уже поскорее обзавестись гитаристом, чтобы Кори мог писать себе счастливо и чтобы он мог наконец отбрехаться от нытья Джоэла. — Никто не застрахован. Джеймс кивнул. Он теребит медиатор, не знает, куда себя деть, как себя подать; то ли опять стоит начать играть или ждать, пока сэр Кори Тейлор изволит вынести вердикт. А выносить его тяжелее всего. Ну, то, что стоит все-таки взять этого парня — это однозначно, но хватит ли у парня воли продержаться хотя бы с месяцок-другой? Может, стоит выдумать какой-нибудь испытательный срок, чтобы создать иллюзию серьезной организации? Да нет, это бред. Музыка не должна быть организацией, тем более серьезной; с какого хера культура вообще должна вмешиваться в экономическую (не говоря уже о политической) когорту государства? Зачем вообще связывать ее с государством? Так, Кори, только дыши; не дай парню лопнуть от предвкушения. — В общем, ты принят, — выдохнул Кори, покашляв себе в кулак, — не вижу смысла молчать об очевидном. Я, то есть, мы с парнями уже давно видели, во что ты горазд, но, сам понимаешь, мы чтим традиции, и поэтому нам приходится проводить эти идиотские прослушивания и вселять ложную надежду во всяких особенно оптимистичных. Иногда люди слишком оптимистичны, и это малек подзаебывает. Просто вот думаешь, откуда в них это все... Кори бы и дальше продолжил свой, как теперь больше походит, монолог, но ему в какой-то момент стало неловко: прозвенел звоночек о том, что пиздеть много не надо. Тем более, Джеймс еще даже обряд посвящения толком не прошел, что уж тут говорить. — Я тоже оптимист в какой-то степени, — Джеймс охотно пытается слепить из монолога диалог, но по нему же хорошо видно, как он волнуется и как ему стремотно болтнуть чего-то ни к селу ни к городу. — Тем не менее, я рад, да. Когда будет репетиция? У меня работа, и хотелось бы заранее все согласовать, чтобы не было... — Да-да-да. Да, — затараторил Кори, отмахнувшись. — Начальство тебя не сильно за жопу куснет, если мы с парнями будем эксплуатировать тебя чуть чаще, чем позволяет трудовой договор? Ты, вообще, официально трудоустроен? Или так, как бы это деликатнее выразиться... вкалываешь, чтобы там потом не скопытиться? Новоиспеченный гитарист пожевал губу, постучав пальцами по деревянной поверхности его семиструнки. Кори иногда не умеет фильтрануть свою речь так, чтобы собеседник от нее впоследствии не подохерел. Он всегда прет, как танк — безжалостно и точно к цели, чем вызывает беспокойства и опасения со стороны тех, кто к этому еще не приспособлен. Разговоры о рабочем месте (постоянном, по крайней мере) даже как микро-тема внутри деловой беседы нервируют его до самого основания. Он в секс-шопе всякого повидал, что теперь больше не хочет. Нет, все, достаточно с него экзотических видов. Слишком сильная концентрация заморских ценностей; надо иногда и деревенщину ванильную включить. — Второе, скорее. — Это очень хорошо, что второе. Очень хорошо. Джеймс кивнул, опустив взгляд на пол. Вот Кори сколько с ним уже сидит? Минут с десять? А он весь из себя такой неподвижный, скованный. Нет в нем той отвязности, которую ожидаешь от металхэда с Города Ангелов. Мыслить стереотипами означает быть слепым уродом, но Кори все никак не может от этого отделаться порой — от суждения по одной только оболочке. Вот, бывает, глянешь на господ его возраста или хотя бы схожего менталитета, то сразу видишь, кто из какого теста был слеплен. А с этим хер проссышь. Вот смотришь на него — и думаешь, что он в Де-Мойне явно по судьбе очутился. Но да ладно, задавать трансцендентный контекст для описания психологической особенности звучит не менее тупо. Хорошо хоть, Кори ведет себя сдержанно и сильно не пиздит, иначе бы точно спугнул добра-молодца, а он им еще ой как пригодится. — Добро пожаловать в Стоун Саур, Джеймс, — протягивает руку Кори, и тот ожидаемо медлит (Кори прям жопой чуял), прежде чем скрепить это соглашение. — За травмы, психологические или даже физические, которые ты можешь отхватить здесь, я отвечать не стану, учти. Вообще, это задумывалось как шутка. Как шутка, но не ложь. Всякая ли шутка — пиздеж и выдумка? Если у других, может, и да, то у Кори — нет. Но Джеймс оценил, тихо засмеявшись. — Учту. — Но есть условие, так сказать, последний пунктик в нашем договоре, который нужно зачеркнуть. Кори достает из кармана джинс пачку сигарет: в ней как раз штуки две осталось, и потому ему захотелось поиграть в щедрое начальство, даже если как таковым начальством он не являлся. Протянув сигару Джеймсу, он совершил еще один невероятный поступок: достал зажигалку и дал ее Джеймсу, чтобы тот мог как следует пыхнуть! А для себя Кори выудил ту, которую заныкал у себя за ухом. — Я вижу, ты заинтригован, — да не видит Кори никакой интриги; он видит, как Джеймс кайфует, как мышцы его расслабляются, потому что даже простое прослушивание морально его гасило. — Это что-то вроде обряда посвящения. Я попрошу тебя о малом — потусоваться со мной сутки. Знаешь, многие до тебя обычно бежали в страхе, такой вот я для них ослепительный и неповторимый. — Мудак, то есть? — молодец, Джеймс, что уловил скрытый смысл, но переспрашивать все же не стоило. Кори зажмурил глаза и про себч посчитал: раз-два-восемь, раз-два-и-снова-восемь. Это его такая мелкая тактика — сосчитать от одного до восьми, чтобы не воспламениться. — Да, — дрогнувшим голосом согласился он, как бы того он на самом деле не желал. — В общем, сутки — не так много, да? Ты достойный гитарист, а я хочу петь в достойной группе. Так зачем нам, скажи, весь кайф ломать? — Да незачем. — И я того же мнения. Ну так что, ты все еще хочешь сечь фишку? Глаза Джима блеснули какой-то пугающей решимостью. — Хочу, конечно. Хочу... сечь фишку. Вот уж Джоэл его убьет, думается Кори. Так вот нагло сидеть и пиздеть, да еще и без стыда смотреть новоиспеченному в глаза — это уже грех, по сути. — Тогда до завтра. Сможешь завтра? Работы нет? Можно было и сегодня, но сегодня и Кори следует откиснуть до прихода нового дня, отполировать самого себя, чтобы ни гостем, ни перед собой не выглядеть унылым говном, да и Джеймс все еще пока не привык, ему надо все новые ощущения (и потрясения, увы, тоже) отрефлексировать и как следует переварить. — Работы нет, — машет гривой Джеймс. — Превосходно, — машет своей гривой в ответ Кори. — Только, это... Если ему есть что сказать, то Кори уже не знает, что сказать. Он до завтра подумает, о чем можно завести шарманку, но это завтра будет, а не сегодня. — Называй меня Джим. Меня так все называют, и мне так удобнее. — Как душе твоей угодно, Джей... — нарочно ошибся Кори, нарываясь на реакцию со стороны теперь уже Джима, но тут же разочаровавшись, когда таковой не последовало, — Джим. Но лицо Джима действительно претерпело изменения: он порозовел. Когда Джим уже почти вышел из джоэлской обители (но этот проходной двор теперь чаще используется как студия, даже порой так называется), Кори вдогонку бросает, что считает запредельно важным бросить: — А я Кори, если что. Чтобы не мистер Тейлор или просто Тейлор какой-нибудь... Джим кивнул, агакнул и захлопнул за собой дверь.***
Стоило ли удивляться тому, что Джоэл все-таки всеми своими возможными радарами обо всем прочухал? Но с другой стороны, нечего шороху наводить: «деловой» разговор состоялся в его квартире, в его гостиной, а сам он тух за дверью своей спальни. Пока Кори чувствовал себя как прокурор-недоучка (но, если так посмотреть, то скорее как дебил), Джоэл, вероятно, втихомолку вел себя как настоящий друг: оборжал его всего с головы до пят, и за это еще обязательно схлопочет. Только надо придумать, когда и во сколько, в какой момент и где — это особенно. — Долбоеб, — прорычал Кори. Долбоеб. Зачем смотреть на него так, будто бы он родину продал за пачку риса? Но стоит ли родина того, чтобы рвать за нее жопу — это другой вопрос. Патриотизм — он, вообще... короче, Кори слыхом не слыхивал о нем, его тупо не существует. — Ты знаешь, брателло, — потер ощетинившуюся бороду настоящий друг, — я разрываюсь между двумя вариантами: с одной стороны, ты наконец-то кому-то сказал «да», а с другой... что за херня это все? Это твое условие, в смысле. Что, блядь, в твоей башке творится? Проще как-то нельзя было вырулить? Или если у тебя шило в жопе застряло, то его обязательно надо разделить с другим? Кори намотал прядь себе на палец. Потом помотал головой туда-сюда, размял шею. Потом без слов прошел в кухню, атаковал холодильник. Достал оттуда бутылку минералки, в которой в настоящий момент как таковой минералки осталось если не на самом дне, то близко у него. И газы там выветрились лет как сто назад. Из кухни Кори свернул обратно. Минералку назад не засунул, а потащил ее с собой, заодно поразмышлял: может, брызнуть Джоэлу прям в его шары или затопить ему ушные раковины, чтобы особо не заботился о делах несколько деликатного замысла? Упал на диван. Расставил ноги. Устроил между ними бутылку. И наконец улыбнулся. — Иногда хочется тебе по щам дать, чтобы не повадно было. Он одарил друга ну просто ангельской улыбкой. Если бы рта не раскрыл, тот бы точно растаял, честное слово. — Тебе что-то мешает? — Да как бы нет, — поелозил задницей Кори, — но как бы и да. Если я тебе въебу, нашей дружбе пиздец. — Если ты мне въебешь, то я въебу тебе. Ты об этом сейчас должен думать. И хватит протирать диван своей жопой, как бы дыру еще там не проделал. Кори швырнул в него бутылкой. Джоэл среагировал тут же. Он что, за секунды до ходы просчитывает? — Вот о чем я и говорил, — вздохнул. — Так что там с Джеймсом? В какую такую хуйню ты его впутать хочешь? Только если все будет плохо, то я перед ментами отчитываться не стану. Это я тебя сердечно прошу в своей башонке опилочной устаканить. Кори кивнул. — А до ментов и не дойдет. Во всяком случае, не должно. По идее. Не должно. Так что там с Джеймсом. Какой хороший вопрос. Еще бы хотя бы немного представлять, какой бы хороший ответ к нему подобрать, но в башку лезут только нехорошие. Если Кори чего и болтнет, то Джоэл точно за голову схватится. Рано его еще отрывать от земли, он еще пригодится. Живой. Слегка, может, истерзанный обстоятельствами. — С Джимом. — Чего? Никогда еще Кори не чувствовал себя таким отупевшим. У него уже два раза спросили, что за околесицу он нес, почему и зачем, какая причина и какое следствие. Или наоборот. Нет, все правильно. А он просто... а он просто говорит «с Джимом». Будто бы это кардинально повлияло на текущее положение вещей. Так вот, нет, ни хуя оно не поменяло. Можно ли тут вообще что-то поменять? Возможны ли преобразования? И что делать с Джеймсом-Джимом? — Он попросил себя так называть. Говорит, ему так удобно. Он привык. — Да хоть пусть каким-нибудь Джованни Паоло Третьим себя мнит, мне главное, чтобы толк был. Кори опять цепляется не за то, за что положено. — Джованни Паоло Третий... это Папа который, да? Круто. Круто быть Папой Римским, наверное. Я бы хотел побыть Папой... Римским... — Но пока что ты долбоеб по имени Кори Тейлор, — строго заключил Джоэл. — Да и потом, ты совсем не похож на итальянца, без обид. Они за свою кровь горой стоят, а для тебя кровь — это хуйня полная. Без обид может в принципе получиться. И правда: какой из него Папа? Кори не нравятся эти старые хрычи, ему не нравится, как они восседают на своих тронах и палец о палец не ударяют. Еще ему не нравится, что они нежатся под лучами солнца в Ватикане, а Кори тухнет в каком-то Де-Мойне. Где тут справедливость? Да и жуткие эти итальянцы, особенно коренные. Он вспомнил, короче. Ему как-то еще в школе рассказывали (он не спал на уроке и даже не прогулял его, зато теперь отлично помнит его любопытное содержание), что в шестнадцатом веке, в самый разгар Возрождения в Италии, выпиливания мирного населения в качестве кровной мести были вполне привычной практикой. Да уж действительно, чего там такого: подумаешь, пацан удавился, другие пацаны не успели его спасти, а потом приходит батя удавившегося, откармливает их, а потом через какое-то время подает этих самых откормленных пацанов на семейный стол... Пик высокой кухни. Ну уж нет, Кори не настолько гурман, хотя и любит пожрать. А люди — они вряд ли вкусные. Если и вкус у них есть какой-то, то это вкус свежего дерьма. Не зря люди потребляют курицу и говядину. Их же откармливают как надо, не всякой хуйней, а люди — все равно что свиньи. Только невкусные. Жрали бы меньше, жрали бы больше травы, то и разговор был бы совсем другой. Но так что он собрался делать с Джеймсом? — Я не знаю. Он правда не знает. Джоэл бесится. Кори на него не смотрит. Ему хочется закурить. — Ну что? Ну что?! ЧТО? ПОЧЕМУ ТЫ СМОТРИШЬ НА МЕНЯ ТАК?! — сорвался на крик, ну потому что харе так пялиться, зачем так делать?! — Смотришь на меня, как на дебила. Блядь. С тумбочки что-то наебнулось. Джоэл спокойно поднялся с места и поднял то, что наебнулось, и вернул это на место. Кори не обратил внимания на то, чем оно было. Непрошеная влага застлала глаза, и критическая мысля в голову уже не пролезает. — Да ты и есть. Если так глянуть. — Чтоб я сдох, — отвернулся Кори. — Он тебе понравился, так? Абсолютно так. Сколько Кори себя помнил, ему сначала кто-то понравился, потом разонравился, потому что Кори разочаровывался, но разочарование его запаздывало, потому что не успевал он разочароваться как следует, как начинали разочаровываться в нем. Потому что он несет этот груз мудилы на себе уже столько, сколько люди могут и вовсе не жить. Этот груз — он как чирий, хуй его выдавишь; только хирургическим вмешательством. — И в этом самая жопа. Понравился. И это жопа. Если Кори действительно скажет, что конкретно он собрался делать с Джеймсом, то не миновать ему нравоучительной лекции, а они уже достали. Он взрослый мужик, он может сам подумать! Башкой! Своей башкой! Подумать! Может! Но чего моросить не по делу? Не убивать же этого Джеймса собрались... — Значит, тест-драйв устроишь? Укатаешь за сутки, а потом посмотришь на результат своих творений? Кори чешет нос. Бодает лбом спинку дивана. На Джоэла вообще не смотрит. Мне до усрачки стремно, хочет он сказать. Если он пошлет Кори на хуй, то Кори хуй бы знал, что делать дальше. А еще он бы сдохнуть хочет конкретно в данный момент, но Джоэл это уже слышал — зачем повторяться? — Бля. Мне надо проветриться выйти. Косяка не найдется? Косяк нашелся, а вместе с ним нашелся и повод для рефлексии в одиночестве. После косяка надо вернуться в свою конуру, пошерудить, пыль подтереть, холодильник подзатарить — гость же будет, может, побренчать или погорланить, надо же чем-то забить сетку вещания и без того бесполезного и отбитого дня. Хотя, как бесполезного — он, на самом деле, в каком-то смысле насыщен, причем настолько, что Кори начало кошмарить с полоборота. — Будь послушным мальчиком, не шали. Сказал Джоэл, когда уже стало поздно что-либо говорить.***
Конура Кори, которую услужливо предоставили его товарищи (хотя Джоэл тоже подсобил, ибо птенчику пора наконец вывалиться из гнезда), из какой только хуйни ни состояла. Бог бы знал, когда у Кори дрогнет рука во всем этом прибраться, но обстоятельства нынче суровые, накладывают на его плечи непрошеную ответственность, и хочешь-не-хочешь, а навести марафет внутри все же стоит. Он проходит вовнутрь, снимает ботинки, морщится от застоявшегося запаха потных ног. Своих, разумеется. Надо первым делом в ванную сходить, в порядок привести хотя бы себя. Вваливается он туда с апатией, с явным нежеланием делать что-то далее, но не может же он оставаться чухней до самого прихода гостя. Но нет, впрочем, еще как может. Он может вообще ничего не делать. Пусть этот Джеймс, который попросил называть его Джимом, потому что ему, смотритесь-ка, так удобно и комфортно, вообще представит, что такое Кори Тейлор и что такое Де-Мойн в особенности. Без пафоса и лоска. Только правда-матка, и ничего помимо. Когда Кори очутился в ванне, до него не сразу дошло, что надо было оплатить счета за воду еще на прошлой неделе. Так что теперь он довольствовался ледяной водой, в которую страшно было опускать не то что яйца, но и себя самого. Но за яйца все же страшнее, за его детей будущих страшнее. Так и намылил он голову, соскреб грязь с волос, ликвидировал ее, поливая себя ледяным душем. В этой жизни надо ценить крохи, нечего пытаться прыгнуть выше своей головы, если ты из себя представляешь не больше чем мешок с костями. И откуда бы столько гонору, если можно все-таки доплатить за воду и все остальное... Он вышел из ванны, натянул на бедра полотенце (постирать бы его, но порошок купить надо), прошел в гостинку и упал на единственный матрац. Он повидал много: сначала пылился на одном из складов, где Кори имел особое счастье подрабатывать, потом попал он в надежные руки горе-работника, который, в свою очередь, ни пени жалкой за него не отдал. Потому что не было. А когда было, то уходило на особые нужды. Уходило быстро. Потому что Кори не умеет жить до завтра, он живет до сегодня. Он тому же пытается учить тех, с кем водится и с кем даже не водится. Другое совсем дело, кто и как отреагирует. Но ему плевать на моральный облик случайных утырков, у него своя философия. Упав на этот матрац, почти что сдувшийся, а надувать заново лень, Кори тут же отбивается от мыслей, когда ему на грудь нагло прыгает его мадам-кошка. Она голодная, видать, а он корма ей никакого не взял. Он даже себе не взял, какая тут кошка. Вообще, когда он съезжал от бабушки, он пообещал ей, что будет добропорядочным гражданином, самостоятельным, таким, каким она потом будет гордиться. Он обещал свозить ее в Париж, но чтобы свозить ее в Париж, он будет очень много работать и откладывать на черный день, дак еще и на ланч оставаться будет. Он потрепал Сильвию по ее гладкой шерсти, зажал ее мордочку в ладони, посмотрел ей в ее трогательные голубые глаза. И посмеялся. — Не повезло тебе, красотка. Кори подобрал ее на помойке еще котенком. Она была там одна, без сестер или братьев. И без матери. Что побудило его, тогда еще жившего под мостом, взять к себе на попечение живое существо, когда он сам мог бы отъехать уже на следующий день, ведомо ему не было. Видимо, завладела им высшая сила, не иначе. Но он не смог устоять перед этой мелкой писклей с красивыми глазками. Только из-за этой морды он ее и держит рядом с собой. Он вспомнил, что у него в холодильнике залежалась колбаса с прошлой недели. Кажется, есть еще какая-то кроха хлеба в хлебнице, но он туда не рискует заглядывать с еще более прошлой недели; может, там уже давно зародилась новая жизнь, может, даже цивилизация почище римлян. В общем, страшно. Совсем на днях, помнит, заходит домой, выставляет бутыли в рядочек (на секунду думает, что стоило все-таки что-то на закусить взять, но закусывают же слабаки, а он какой слабак?) и, так уж вышло, глазом цепляется за картину: кошка отчаянно борется с физикой, пытаясь лапой поддеть крышку хлебницы и что-то оттуда выудить. Когда она сдалась в своих потугах, она напоследок носом поводила — и отскочила, чуть было не навернувшись прям на пол. Подумала, видать, на хуй оно надо, жизнь и так сейчас ничем не ценится, зачем ею так разбрасываться. — Я согласен с тобой, подруга... Жизнь, бля, она ж такая... Никогда не знаешь, чего ждать. Он отрубился в час с копейками, вернулся в мир живых только к пяти. Кошка все так же мирно лежала под боком, едва слышно посапывая. Иногда она ему заменяла вообще весь остальной мир. Если бы она могла в человеческую речь, то Кори бы вообще не испытывал никогда необходимости во взаимодействии с кем-то еще. Но с другой стороны, люди пиздят много, и иногда это больно, иногда они тебе словно кости обгладывают, а иногда и кишки наматывают до основания. Поэтому пусть молчит, целее будет, да, кися? Когда он понял, что уже поздняк метаться, Кори начал без интереса и без энтузиазма тем более подтирать пыль то там, то тут. Заодно выудил коробку, а из нее еще одну, габаритами ощутимо меньшими, и сквозь непроглядные тучи бумажных огрызков с забытым на них текстом таки нашарил что-то, что сможет сгладить будущий день им с гостем на пару. Это вот если не найдется о чем потрепаться, прям вот самый крайний случай. Но что можно будет взять с гостя, если он и толики возмущения не разделит вместе с Кори, от того, какую хуйню в начале декады сняли про Капитана Америка? Их не обосрал только самый ленивый, это уже должно быть привычным делом, как, например, опоздать на работу или справить нужду. И как бы Кори ни исходил праведным гневом на этот шедевр последнего десятилетия, кассетку-то он все равно хранит, чтобы если он когда и чувствовал себя как дерьмо на протяжение всего дня, то всегда под рукой оказалось бы как раз то, чем можно было бы добить его окончательно. Когда Кори чувствует, то предпочитает чувствовать в полную дурь. Пол подтер, пропылесосил. От хлеба и колбасы избавился, хотя расставание с последней было превеликой пыткой, она ж ему почти как родная стала. Осознал вскоре, что его ноги не доведут до ближайшего маркета, поэтому без особых раздумий набрал Джоэлу сначала раз, потом два-с, потом три-с, а к пятому-с разу-с ему стало стыдно, совесть наконец пробудилась от долгого сна. Вряд ли Джоэл спал, скорее, так, хуйней страдал, может, снял кого-нибудь. Но почему тогда не ответил? Должен же был... А никто тебе ничего не должен. Опять голоса эти. Они намерены сломить его, да только хуй им! Кори включил ящик. По ящику дерьмо с первого же канала. И, вы только не упадите, но и на следующем тоже, и на последующем, да какой толк тыкать, если везде одно дерьмо. Даже по MTV дерьмо, да что ж ты будешь делать. Очередной реран очередной говно-музпремии, в которой Мэрайя Кэри уже в раз пятидесятый получает награду и говорит, как она благодарна. Пятидесятый потому, что именно столько раз Кори видел эту церемонию награждения. С девяносто четвертого, так-то, ничего вообще не поменялось... Он уснул под Бэкстрит Бойс, а когда проснулся, то проснулся не от голоса Майка Паттона (в ротацию снова пустили Фейс Ноу Мор? занятно, они же со времен Энджел Даст как-то затухли), а от телефона. Это теперь ему названивали, и кто бы это ни был, пусть идет на хуй. Но сначала надо трубку снять, ибо без вербального вмешательства никуда. — Какого хуя тебе надо было? А вот и друг сердечный. — Принеси чего-нибудь. Мне кошину нечем кормить. Она меня скоро проглотит. — Да поделом тебе будет. Будешь знать, как не надо себя загонять в жопу. Ты когда-нибудь подумаешь о том, как бы дожить хотя бы до завтра? Я уже молчу о том, что тебе третий десяток, а ты все еще ведешь себя, как будто тебе пятнадцать. — Но мне и есть пятнадцать. Я школяр тупой, у меня ни работы, ни телки. Ни пизды, ни сиськи. Я пизжу батончики из Волмарта и продаю их на цент выше. Я за день успеваю оббегать весь Де-Мойн, я проделываю титаническую работу, чтобы опера не догнали. А еще я в одиннадцать лет попробовал первый свой косяк, но я не могу его тебе показать, этот музейный экспонат был бессовестно мной оставлен у каких-то мусорок. Я пиздец как круто живу, я рок-звезда. — Рок-пизда ты, — обиделся друг сердечный на другом проводе. — Да вроде у меня как раз мудозвон, а не пизда.. — а Кори всерьез смутился. — Короче, чего тебе притащить? Но, признаюсь, делаю я это исключительно из большой любви к мадемуазель Сильвии. А как ее не любить? Она же такая мягкая, бархатная, такая же бешеная и ебнутая, как сам Кори. Не зря говорят, что кошки подстраиваются под своих хозяев. — Тащи все. Я тоже пиздец как люблю свою животину.***
До утра Кори жрал как не в себя. Запивал — тоже. Товарищ услужливо предоставил ему целый ящик пива. Для того, чтобы вдохновляться, разумеется, ибо если горло не сушит и башка не гудит, а в нос не ударяют газы, то все оно было зря. Обычные люди не понимают таких гениев, как Кори, они называют их стремными. Отшибленными. Но разве Кори похож на отшибленного? А к утру из напитков уже ничего не осталось. Зато кошка сыта и довольна. Распласталась на матраце и ей хоть бы хны, спит сном сотен добрых молодцев после трудодня на чисто поле. Ну, еще относительно недавно под дверь подложили долгожданные счета за воду. Кори посмотрел, охуел, смял листок и швырнул, куда глаза не глядят. Теперь отдавать будет им, с процентами. Надо взять себя в руки, а то и этого лишат. И без электричества оставят, а без него никак, ибо если Кори в очередной раз не сможет вмазаться церемонией награждения с Мэрайей Кэри, то дальше жить как раньше он просто не сможет. Ночью ему чуть дармоеды мелкие окна не повыбивали. Кори, уже изрядно подшофе, сказал троглодитам, чтобы отъебались. Троглодиты не отъебались. Тогда Кори пожал плечами и пару раз хорошенько приложился лбом об стену, подолбил для верности кулаками. Пришли соседи, начали долбить ему в дверь. Вы нарушаете общественный покой, они говорят. А Кори в своей привычной манере доносит, что ему нет дела до общественного покоя, имел он это общество, если хотите, в нецензурной форме. Он этой ночью до кое-чего допер, в музыкальном смысле. С первой и даже со второй пинты пива даже не сразу пришло осознание своей музыкальности, это вот уже с бутылки третьей Кори начал говорить себе, что ему надо что-то и как-то обозреть, иначе он взорвется. Он паршиво сыграл две квинты, ему в итоге не хватило одного лада, чтобы вменяемо наиграть свой шедевр, поэтому истерзанная акустика была отброшена в угол до лучших времен и теперь покорно ожидает своего звездного часа, если такой наступит. Прозвенел звонок в дверь ровно в момент, когда Кори тщательно слизывал с пальца соль от чипсов. Он подорвался с места, как ошпаренный, и крошки с его живота все оказались на полу. Кори коротко глянул на образовавшийся срач, махнул рукой и уже тут как тут стоял у двери. Кошка тут же ринулась за ним. — Привет, — смущенно сказал Джеймс. Он неловко топчется у порога, видать, вообще не знает, куда и как себя деть. Но Кори на него давить не станет как минимум потому, что ему не охота. Джим ему нравится. Пока что очень даже нравится. — Меня гостеприимству не учили, так что чувствовать себя как дома просить не стану, — Кори чуть отходит в сторону, чтобы дать гостю пройти. Кори быстро сориентировался в том, что начинать их диалог надо было немного не так. — Привет, — запоздало среагировал он, и Джим кивнул, тут же переключая свое внимание на Сильвию, которую уже наворачивала круги у его ног. Она доверчиво тыкалась мордой в его ладони, да и сам Джеймс светился от ответной реакции этой мадамы. И это странно, ибо Сильвия обычно даже на Джоэла кидается, остервенело дерет ковролин и по ночам, бывает, несется так, что Кори думается, что в ней успело побывать уже с десяток бесов. А тут она вон какая, ласковая, до ломоты в ребрах. — Ты с ней будь осторожен. Это она сейчас довольная, потому что не голодная, а когда ее кормить нечем, она превращается в натуральную мегеру. Джим проигнорировал предостережение Кори. Сильвия забралась к тому на колени. Кори закатил глаза и прошел в гостиную. Джим пошел следом, а кошка за ним. Сучка. Кори сел обратно в свой этот ведьмин круг из простынки под жопой в окружении немногочисленных (слава богу хотя бы за это, а то зря он старался вчера, что ли?) крошек от чипс и похлопал по месту рядом с собой. Но Сильвия, чертовка мягкожопая, завладела разумом Джима окончательно. Если не хочет по-хорошему, то и не надо. Таким образом Кори врубает телек на первом же попавшемся новостном и выпадает из реальности так же легко, как на днях разбил бутылку себе о башню. Чтобы пацаны прикольнулись, конечно, а сам бы он? Да не-е... Выйти из страны эльфов помог Джим. Неожиданно подобравшийся сзади. Нависнув над Кори таким образом, что его волосы падали прям на рожу Кори, Джим ошарашил его в очередной раз, когда Кори еще от первого раза не выхуел до конца: — Привет еще раз. — Будь здоров, — Кори начал громко хрустеть чипсами во рту, чтобы тот побыстрее от него отлип. Но Джим не то чтобы отлип. Сел рядом, кошка к нему на колени. Видимо, Кори придется смириться, если он собирается оставить этого подонка в группе, с тем, что его единственная преданная женщина (и то, как показывает практика, уже нет) предпочитает ему компанию другого мужчины. Это звучит комично и тупо, для кого-то даже настораживающе, но Кори так одиноко, и нашел он Сильвию тоже в одиночестве, пищащую и дрожащую. Ее он сграбастать не позволит, он и так многим в своей жизни поплатился и еще не раз поплатится. — Хватит возбуждать мою кошку, — отрезал он, нахмурив брови. — Ну, а ты, — он посмотрел на Сильвию, голубые глаза в голубые глаза, — а ты завязывай его соблазнять. Она повела ухом, да и только. Кори вздохнул. С колен джимовых она так и не сползла. Нужно что-то делать, думает Кори. Надо как-то расшевелить их тухлую вечеринку на двоих. Еще и Джим мутный какой-то, волосы в лезут в морду, и хуй пойми, куда он там вообще смотрит. Вдруг уснул? — Расскажешь о себе? Например, зачем ты здесь, такой крутой? — Никакой я не крутой, — лепечет Джим так тихо, что Кори чуть не порывается переспросить, но тот тут же его останавливает: — Из крутого во мне то, что я родился в Лас-Вегасе, но это неважно, потому что я рос здесь, в Де-Мойне. — А ведь я до последнего верил, что ты из этих, из золотой молодежи, которая въебывается коксом двадцать четыре на семь и горя не знает. Я думал, что ты из ЭлЭй. Но Вегас — тоже круто. Там порноактрисы прикольные. Джим посмеялся, заведя волосы рукой назад. Кори уже точно не в первый раз за последние полчаса ловит себя на мысли о своем нарастающем исключительно гомосексуальном настрое. Сначала он еще думал снять себе бабу после того, как все кончится, но теперь точно передумал. Ему вполне хватит дрочки-в-одиночку. Надо не позволять себе привыкать к небывалой роскоши, да и за квартиру отдать надо, а еще за коммуналку... — Но если ты рос в Де-Мойне все это время, то странно, что мы ни разу не пересекались до определенного момента. Ну, я имею в виду, я бывал на выступлениях групп, в которых ты играл. Вы играли, кажется, трэш. Страсть к олдскулу? — Чем это тебя трэш не устраивает? — Джим изогнул бровь, и Кори вздохнул. — Да всем устраивает, — апатично сказал он. — Ты не так понял. Просто... ты никогда не задумывался о том, что мир музыки нуждается в революции? Встряске? Перевороте? Нужно что-то такое, от чего мир еще не охуевал, но точно охуеет. Клянусь, это будет самый долгий оргазм, который когда-либо кто-то испытывал. — Надеюсь, я тебя правильно услышал и тем более правильно понял. Кори с хорошо скрываемым раздражением отмахивается. Но за что злиться на Джима? Ему не понять его ебаной философии, главные постулаты которой строятся хуй пойми на чем. У нее нет фундамента, она плывет сама по себе, ее не обогнуть и ее не пощупать. С ней не считаются. К ней относятся с пренебрежением. Лицемеры. Если вы не понимаете, что это — все, чем Кори дышит, то что вы забыли с ним рядом? — Но иногда и я ловлю себя на мысли, что надо что-то менять. Иногда во мне появляется уверенность. Уверенность в завтрашнем дне. В том, что мне все-таки удастся прыгнуть выше головы. Я не совсем уверен, что понял тебя полностью, но вот что понял, с тем я соглашаюсь. Кори примирительно кивнул, не повернув головы в сторону Джима. Но он хотя бы основную мыслю среди микромыслей уловил, это уже обнадеживает. По телеку разукрашенная тетя бальзаковского возраста вещает про погоду, Кори достает сигарету с зажигалкой. Решив побыть галантным, предлагает и Джиму, тот от такого щедрого предложения не уворачивается. Непрошеная тоска накрывает с головой, скоро и до самого нутра доберется, но прежде чем это случится, Кори задает вопрос уже по делу: — А почему мы? В смысле, Стоун Саур. — Потому что вы другие, — легко ответил Джим, да так быстро, будто бы и ждал этого вопроса еще на прослушивании. — Какие — другие? — Кори хочет его доебать, ему уже интересно. — Не как все остальные, — а Джим отвечает так, как будто бы не хочет, чтобы его доебывали; может, для него это пока слишком. Не хочет говорить, значит, по-чесноку. Ну хорошо. Пусть живет пока, осваивается, а Кори поживет со своими правдами, со своими философиями и со своей кошкой. В конце концов, на них всегда все и заканчивается, на кошке с Кори. Джоэл когда-нибудь его на хуй пошлет, это вот сто процентов, потому что его дерьмо вывозить — дело непростое, еще и неблагодарное, оно окупается ровно так же, как старания поломоек в подъезде Кори. Вот уж не знал он, что есть такие преданные своей работе молодцы-удальцы — ни гроша не получают, но удивительным образом об этом не ноют, а сам бы Кори не стал брать тряпку в руки вообще ни в каком случае, даже когда сама судьба приперла бы его к стенке. Вот принцип у него такой. Все в этой жизни на принципах стоит. — А помнишь, ты что-то говорил про золотую молодежь, которая коксом въебывается?.. До сего момента Кори думал, что счет был один-ноль в его пользу по степени внезапных вербальных выбросов, но теперь он просто обязан в строгом порядке капитулировать. Джим не так прост, как кажется. — А у тебя есть чего? — Ну так епт... — наигранно надул губы Джим, и Кори сделал наконец рожу попроще. Сейчас он повеселится. Но чего все он да он... Кори не один на всю планету-мать, у него есть работа, на которой он не работает, у него есть кошка, немного еды и даже новый друг. Еще у него есть смутный план того, чем он соберется с этим другом заниматься вообще не то что сегодня, но завтра. На следующей неделе. Вероятно, в следующий месяц тоже. И никогда в жизни он себя таким не чувствовал. В смысле, не одной штукой на весь мир, в этом грязном вакууме. Каждой твари по паре должно быть, это не он придумал в наркоманском бреду, это не навязчивая идея, пришедшая с похмельем ни свет ни заря, это такой закон, закон природы. Он в особо запущенной, во все возможные дыры выебанной юности чего только не пытался натворить: и по вене пускал, и накрыло его так, что там была мама дорогая, потом решил, что на хуй оно надо, себе дороже; и нюхал, и курил, и пил, но пил он особенно, методично и с расстановкой, будто бы только для этого и вылез из материнского утроба. Но надо брать выше, сказала ему Серафима из его дурных снов, надо видеть цель благородную и праведную, говорила она, сверкая золотом своего нимба. И после этого Кори решил, что надо завязывать с тяжелой артеллерией, ему еще нет двадцати семи, он молод, он беден, он ничего общего с звездами мирового пошиба не имеет. А дни и без этого становятся все короче. Когда слизистую защипало, до Кори дошло, что надо обороты-то сбавить. Самую чуточку, иначе совсем в стратосферу улетит. Да и стыдно ему; его приятель хоть и вкумарен, но не так, как он. Джим только наблюдал за ним внимательно, за тем, как Кори растягивает ноздри, чтобы вдохнуть побольше, и загадочно помалкивал. Когда Кори поворачивался к нему, чтобы спросить, в чем дело, тот улыбался ему так, что задавать вопросы уже ей-божЭ не хотелось. — А я что, настолько уебок, да?.. В какой-то момент ему стало уже совсем до фонаря, кто перед ним, почему он с ним разговаривает. Джим в душе не чает, о чем Кори его спрашивает, потому что они вообще не знакомы, но с чего-то же надо. С тупых вопросов. Но конкретно на этот Кори ищет ответ уже не первое пятилетие. Говорят, что иногда стоит открыться незнакомцу, посреди диалога попеременно с этим доставая из шкафов все свои грязные трусы (не в прямом смысле), и тебе станет легче. Этот миф был не просто так пронесен столькими поколениями столькие годы. Кори хочет проверить эту мудреную схему. — Что? — тихо спросил Джим, разлегшийся рядом. Кори остекленевшим взглядом водит по его телу. Джим глаза прикрыл, дышит расслабленно, и это дает Кори фору — он может разглядеть своего визави если не совсем адекватно, то в полной своей цветовой гамме. На нем футболка вот с Мегадед, альбом Пис Селлс; у Кори тоже есть, но она с Киллин ис Май Бизнес... Так, хорошо. Дальше тут джинсы, для него короткие, но немудрено, на кой хер вообще надо было рождаться таким длинным, не понять. Он обычный. Но красивый. Он все еще нравится Кори, и Кори хочется, чтобы он тоже нравился Джиму. Ему иногда кажется, что он утомляет Джоэла, и что Джоэл может уйти от него, а Кори ненавидит прощаться. Если и должен кто уйти, то он уйдет сам, это в разы проще. Джим поддел его бедро носком, и Кори понял, что созерцать на сегодня хватит. — Ты чудесный, Кори. Кори рассмеялся. Громко. Несколько раз ударив при этом кулаком по полу. Костям просто пизда, еще как раз после свидания со стеной прошлой ночью. Башне, видать, точно, но пиздец ей пришел ровно сейчас, до этого ее даже выложенная кирпичом стена цвета махагони не брала. Джим смеется в ответ. Кори уже не знает, куда себя деть. То ли рассказать ему историю двухлетней давности, о том, как его накокаиненный член стоял как новый, они же как раз именно кокаином вмазываются... или это будет слишком откровенная повесть? Если у них действительно еще есть время, и Джим к тому моменту не пошлет его на хуй, то Кори обязательно об этом расскажет в обстановке максимально непринужденной, под которую как раз только чайка дернуть с конфетками. Эта тема особенно подходит для обсуждения всей семьей за одним столом. Блядь, опять он гонит. Назвал бы Джим его чудесным, если бы сам не был в говно? Уж не знает Кори, случилось бы оно так, но когда его берут за обе руки и заставляют упасть на мирно расположившуюся тушу всей своей собственной тушей, он как бы не слишком против. То есть. Не против вообще. Ладони шарили по спине, у их хозяина недостает смелости на то, чтобы зайти дальше. И, как бы, пока не надо заходить дальше, отчего-то думает совершенно задуренный Кори, для которого это обычно расценивается как призыв к действию. Но сейчас-то почему страшно, в смысле, разрушать это все, прерывать. Сексом дружбу так-то не испортишь, так-то оно так, всем истинам истина, но давайте честно: когда дружба-то появиться успела? Когда Кори говорит, что хочет узнать больше, познакомиться поближе, то обычно имеет в виду несколько другое знакомство, но в этот раз по-другому все. И это «по-другому» ему очень нравится. А кошке нравится за этим смотреть. Она уже сколько тут стоит? Как хватает сил столько времени благоговейно нализывать не свой зад, а смотреть на двух вкумаренных мужиков среди бела дня? — Вуайеристка... мелкая... — прохрипел Кори, буквально намертво ткнувшись мордой в грудь Джима. Джим же тыкался тому в кудри носом, вел себя, как ненасытный кошак. То, что между ними происходит сейчас, это вот нельзя сказать, что искра так заискрила, пиздец как заискрила, что уже, вон, дым лезет отовсюду, со всех, мать их ети, щелей. Это никак не сказать вообще. По крайней мере Кори, хоть и четырехкратный победитель в конкурсе самых длинных и грязных языков (хорошо бы укрепиться в этой позиции так, что в итоге кроме него больше никого не останется), даже вот он слов не находит. Нет никаких вменяемых описательных приемов, хитровыебанных словооборотов, чтобы суметь облечь в речь. Но что он хорошо теперь знает, это вот без сомнений никаких, это то, что у него появился новый кинк. Ему и раньше похвала доставляла, но обычно дальше башки не доходила, а тут оно вон как. Крови в башке уже даже не осталось, она вон вся в член ушла. Джим наверняка чувствует хозяйство Кори, но ему, видимо, не совсем до этого. Да и рано еще до того, чтобы ему стало до этого. Ему никто не говорил, что он чудесный. Только если из жалости, а всякое ее проявление Кори решил исключить из своего рациона. Жизнь научила ему тому, что жалость — она такой же ресурс, она многого на самом деле стоит, и неразумная трата ее запасов приводит к нежелательным последствиям в своем большинстве. Никогда бы не подумал он, что похвала начнет его возбуждать, а не раздражать. Она приблизила его к эйфории, а не к агонии. Ему творить хочется, а не разрушать. Это нормально, если рассматривать это как психологическое явление? Что вообще в психологии зовут нормой? В физиологии есть норма, внутри структуры языка есть норма, увы, в обществе тоже есть норма, хотя ее там по определению быть не должно. Вот где ее точно нет, так это в душе у человека. Это же такая организация, сугубо индивидуальная, что общего она имеет с тем, о чем пишут в умных книжонках не очень умные люди? — Я больной и ненормальный урод. Почему ты все еще здесь? Почему не ушел? Вы же все... все уходите. Все уходят. А я один. ОДИН! Он крупно задрожал всем телом, а Джим даже рук в страхе от него не отодрал. Джеймс прижал к себе Кори так, что приведи Господи позвоночник ему переломит, а ему же еще как-то на сцену выходить. Если он калека на всю голову, то калекой на все тело он быть вовсе не хочет. Но сил на оказание сопротивления не было, хотелось только реветь, хныкать и хрипеть, так отвратительно и вымученно, как только он и может. — А почему тебя надо бросить? И зачем тебя надо бросать? Я не понимаю, — не понял юмора Джим. Кори все-таки отлепил морду от груди, посмотрел на Джима глазами такими бешеными, стеклянными и красными, каких не наблюдал у себя уже очень давно. Не то чтобы он и сейчас имеет возможность их наблюдать, ведь отражения в чужих глазах мало, но это вовсе не значит, что он не знает, как он выглядит, особенно со стороны. Выглядит как ненормальный. Как мертвый. Как кто угодно, но только не как человек. Человек бы точно заплатил за коммуналку. Человек, зная, что ему предстоит оттарабанить всю первую смену, а то и больше, не нагружал бы себя отвлеченной хуйней; он определенно пошел бы. Человек не стал бы ограничивать себя настолько, что в круг близких людей находит в себе отвагу впустить только кошку и еще двух-трех. Человек точно не стал бы сомневаться в этих самых двух-трех, в их верности и искренности. — Я не человек. Я не знаю, что я такое, но точно не человек. Мне хуево, меня распирает изнутри, но я все еще не человек. Я пытаюсь, но им мало. Всем мало. Всегда. Кори, уйди, ты меня пугаешь. Ха-ха-а... Я такой урод страшный, да? Скажи! То-то и оно. Когда Кори имел в виду «испытательный срок», он все равно ожидал от себя несколько другого поведения. Вообще другого. Да почему же он такой патетичный? Ладно, другие не могут удержать его в узде, они его тупо не знают, некоторые даже принимают с только тогда, когда делают над собой недюжинное усилие, но он-то сам же должен быть сам себе хозяин! Это что теперь получается? Он самому себе толком не принадлежит? — Не стану я этого говорить, — помотал головой Джим; он был трезвее, намного трезвее, чем Кори подумал в первый раз. — Почему? Потому что жалко? — Потому что ты долбоеб, — с чистым сердцем и с чистой совестью признал Джим, глянув на него так сурово, что у Кори перехватило дыхание, и желание исходить самоуничижительными фразами тут же засохло там, где зародилось изначально. — И нет. Даже не думай отворачиваться. Нет, я тебе говорю, на меня посмотри, — Джим зафиксировал лицо Кори в своих ладонях так, что стало больно. — Посмотри на меня. Дыши. Я здесь, я не ухожу, я не считаю тебя уродом, окей? Вдохни и выдохни, ты это можешь, давай, раз-два. И раз... и два... да-а, дыши, я все еще тут. Кори кивнул, действительно сделав несколько рваных вдохов и выдохов, которые дались ему сложнее, чем он мог представить. Зажмурив глаза, он дал последним рвущимся слезинкам прокатиться вниз по щекам. Он, кажется, уже всю грудину Джима ими напитал, но тому точно плевать, он не обращает внимания; он смотрит вообще только на Кори. Когда Кори нервно покивал, Джеймс продолжил свой гипноз глазами и словами: — Скажи, что ты чувствуешь. Что у тебя за проблемы? Долго не думай, просто скажи, как есть. Я здесь. — К-коммуналку... не оплатил, — икнул Кори, Джим кивнул и дал ему продолжить: — А е-еще... мне уебки ночью чуть окно... не разбили. Я их просил перестать, а они... Кори не дал себе заорать. Но очень хотелось. А джимовы обходительные пальцы ласково терли кожу у самых век. — Но не разбили ведь. — Н-нет... Джим поднялся так, что Кори в итоге оказался сидящим у него на коленях, инстинктивно схватившись за шею. — Тебе отдохнуть надо, — выдохнул Джим в нескольких сантиметрах от губ Кори. — Дай, я уложу тебя. Держись за меня и дыши. Джим бережно уложил Кори на матрац; тот прокашлялся в кулак и тихо объявил, что ему хреново. Джим понимающе кивнул. Кори сказал, что ему реально плохо, а Джим кивнул еще настойчивей, с большим пониманием. На его лице образовалась усталость, скопилась у век. — Мне одному стремно. Полежишь со мной? Джим неудобно устроился рядом, Кори крупно зазнобило. Он решил повернуться набок, спиной к Джиму. Он смог отрубиться только тогда, когда чужие ноги обвили его собственные, а эти же самые чужие руки прижали к горячей груди. Как-то не задалось с весельем нынче.