take a number, your time has come

      Ночка выдалась чумовая.       Кори проснулся первым, потому что внезапно почувствовал, что ему не хватает воздуха. Подумал, что все, пиздец. Но это не пиздец, это твой организм пытается бороться с инородными веществами, которые ты туда накануне запихачил, пытался переубедить его пробудившийся вместе с ним разум.       Он осторожно попытался миновать Джима, буквально перешагивая через него, удивившись своей небывалой прыти, своему вестибуляру, который в критический момент не подъебал его, потому что Кори думал, что если встанет, то во мраке ночном еще и наебнется где-нибудь.       Кошка тоже проснулась и поскакала за ним. Зашла вместе с ним в ванную, вылупила свои глазки, прямо на него, склонившегося над унитазом, последние свои силы сосредотачивая на том, чтобы выблевать всю ту херь, которая на данный момент мешает ему стабильно функционировать. С первой попытки это не получилось, у него из глаз текли слезы, их невозможно было остановить. Сильвия примостилась рядом, начав ни с того ни с сего елозить шершавым языком ему по спине, от чего Кори вздрогнул, но не отшатнулся. Какая же у него все-таки умная кошка, даже сердобольная.       Знатно проблевавшись, он напоследок умыл себе морду и даже почистил зубы, чего не смог сделать это перед самым отрубом, потому что тогда еще в принципе не догонял, что сможет жить эту ночь. Его знобило по-лютому, ему казалось, что у него сейчас все кости заиндевеют, и он перестанет их чувствовать совсем. Джим же, напротив, весь пылал огнем; может, это только из-за него Кори смог поддерживать связь с земным миром.       Дальше он спать уже не смог, поэтому сидел в ванной, прижавшись голой спиной к кафельной стене, и думал. О дальнейшем сотрудничестве Стоун Саур с Джеймсом Рутом, которого всего-то с дня два назад утвердили в позиции ведущего гитариста. Штука в том, что сотрудничества может потом и не быть, потому что Кори все похерил. Он всегда косячит, всегда и во всем виноват, он мудак и пьяница, он не знает меры, он радикально настроен против всего мира. Эдакий нонкомформист из жопы мира.       Он вжимается зубами в кулак, жует собственную кожу, вообще все делает для того, чтобы ненароком не разбудить гостя, который с первыми лучами солнца проснется, продерет глаза, а когда Кори позовет его позавтракать, прямо за столом объявит о том, что он вынужден их всех покинуть. В таких случаях причины всегда разные, но все всегда сходятся в одной. Не сошлись во взглядах. Самая, кстати, частая отговорка при разводе, а институт нотариата либо реально такой тупой (потому что ведется), либо римлянам было похуй на его развитие, поэтому и оставили все как есть.       Когда Кори немного откис, он внезапно решил, что гостя надо будет поблагодарить перед тем, как он пошлет его на хер. Поэтому к семи (а именно столько показывали часы на стене, хотя им доверять…) он взял себя в руки и пропихнул себя на кухню, обновил кошке корм, подлил воды в почти что опустевшую миску, и наспех разбил четыре яйца на нашедшуюся чистую сковороду, накидал бекона сверху, на свой вкус все это заполировал молотым перцем, ибо, как кажется Кори, без него не ништячит совсем. Точно так же спешно настругал салат, так спешно, что чуть не отчекрыжил себе пол-пальца. Если бы это случилось, то о факах конкретно на правой руке можно было бы уже даже не мечтать.       Он чуть было не расхерачил себе вообще всю руку, когда чужие руки обвили его сзади.       Это все еще немного дико для Кори. В смысле, этот близкий контакт, не обязательно содержащий сексуальный подтекст. Обычно его сексуальные товарищи не делают над собой усилия, чтобы полежать с ним под одним одеялом до наступления нового дня; обычно они вообще стараются не морочить себе голову познанием мастерства налаживания взаимоотношений, и Кори с ними в полемику на этот счет не вступает, потому что сам так не раз делал, делает и пока не что не думает перестать это делать. И еще отчасти потому, что не знает, как его эти уан-найтстенды отреагируют на его гонор — двинут в морду или вопреки всему окажутся более интеллигентными на деле.       — Вкусно пахнет.       Кори его уже немного побаиваться начинает. Джим ведет себя так непринужденно, будто бы ничего не произошло. Будто бы не ему пришлось собирать Кори по запчастям, пытаться его растормошить и удерживать его так, чтобы тот уж наверняка не откинулся. Кори бы уже давно в страхе съебал.       Он решил не задавать животрепещущих вопросов. Как минимум потому, что не хочет все херить перед завтраком. Завтрак — это ритуал будет поважнее, чем все то, что происходит в течение дня. Ему так говорили в детстве. Это тоже своего рода догма. Как выпить стакан воды после пробуждения. Ничего ведь страшного в том, что после пробуждения Кори выпивает стакан не совсем чтобы воды?       — Надеюсь, религия тебе позволяет? По утрам трапезничать? Может, ты зороастриец, и питаешься знанием свыше?       Джим обворожительно засмеялся, устроив подбородок на макушке Кори. Тейлор скривил кривую улыбку, на самом деле пропуская через свои возможности желание выдрать себе волосы к чертовой матери, ибо это невозможно; Джим невозможен, он беспощаден.       — Позволяет. Об этом можешь вообще не переживать.       — Славно.       В горло и куска не пролезало, но Кори отчаянно пытался что-то в себя запихнуть, чтобы его желудок не переварил сам себя. Если не сейчас, так потом, потому что всякая хуйня, ее вот этот пик приходится как раз на возраст, в котором ты становишься наиболее уязвим. То есть, ты по жизни и так ничем не защищен, тебя в любой момент могут мочкануть за углом и бровью не повести. Или повести ею тогда, когда уже поздно. Кори иногда слишком много думал о конце вместо начала. Чем больше думал, тем стремительнее в нем стыла кровь. Иногда он ночами не спал, вот как сегодня.       Джим жевал размеренно, очень тихо. Кори почти не смотрел в его сторону, опустив башку. Ему хочется поспать в теплой постели, не бояться завтрашнего дня, не бояться, что завтра для него не наступит. Он очень дорожит своей молодостью, которая сочится песком сквозь его пальцы день за днем. Он не знает, как об этом сказать правильно, чтобы не навешали ненужных стигм. Он еще бабушке по детству говорил, что с ним чего-то не того и не этого, она трепла его по макушке и все повторяла, что ее хороший мальчик нормальный. И хороший! Хо-ро-ший! Просто мальчик устал, мальчику отдохнуть надо, во-от так… Мальчик правда хороший, но сегодня он сам не свой. Немного.       — Ты…       Он осекся, пожевав губу. Может, им вообще уже стоит перейти на «вы», преобразовать их не-понять-какие-отношения в сугубо деловые. Или обстоятельственные. Отношения по принуждению. По пинку судьбы или еще чего-то такого, что вынуждает Джима сидеть все еще здесь, а не на пробах у очередной банды в Де-Мойне, их же тут пруд пруди. Каждый вьет свое гнездо, бьет себя в грудину и с пеной у рта доказывает, что он пиздец уникален. Никто такого еще не видывал! Такого больше не будет! Это революция!       — Что такое? Что-то не так?       — Да все не так, — процедил Кори, проведя ладонями по вспухшему лицу; едва ли воля позволяет держать рвущиеся слезы в узде. — Все не так. Не заставляй меня говорить это. Ты сам понял, о чем я.       Джим провел языком по губам. Отсюда до Кори дошло, что своим антагонистическим настроем он окончательно смел то, что можно было еще назвать непринужденной обстановкой. Тут чая не попьешь, о жизни не поговоришь. Точнее, о ней как раз и поговоришь, но не о том, как ее продолжить, а, скорее, закончить.       — Не понимаю, зачем ты возишься со мной. Тебе разве не противно? Я приму, если тебе противно, это проще, ибо я привык. Но если ты меня жалеешь, то знай: я не нуждаюсь.       Джим молча вышел из-за стола, направился к раковине. Кори проводил его совершенно бешеными глазами, зрачки то сужались, то расширялись. То, что сейчас происходило здесь, наяву, не где попало, прямо в квартире Кори, в этой узенькой однерке, из которой его со дня на день могут выселить за неуплату, было похоже на фантасмагорический сюжет прямиком из недр чьей-то больной башки. Это не могло быть реальностью: Джим, который все еще здесь. Вся жизнь — она не может быть реальностью. Он не должен был дожить до утра, эта ночь должна была убить его.       Звук льющейся воды раздражал еще сильнее. Ее отключат скоро, надо сказать Джиму. Но ведь он говорил уже об этом. Бумажка со страшной цифрой-подытогом где-то все еще валяется, может, кошка раздербанила ее до неузнаваемости.       Кори ее просто смял и кинул. Здесь все кажется таким чужим, ему хочется отсюда поскорее свалить, но если он вот так без предупреждения уебет, то это будет значить, что он пренебрег щедростью и искренним желанием своих друзей ему помочь. Он еще не разговаривал с Джоэлом сегодня, вчера тоже, и он не уверен, что сможет сегодня. Говорить так-то не о чем. О том, о чем есть, даже с Джимом не обговорить. А почему Кори вообще решил, что это так просто: взять — и попытаться об этом поговорить?       — Сколько там тебе за коммуналку полагается? — внезапно оживает Джим; нет, он и был жив, просто впервые заговорил с тех пор, как Кори показал ему зубы.       И был жесток как никогда. Кори никогда не чувствовал себя настолько близким к концу.       — С каких херов тебе сдалась моя коммуналка?!       — А с таких, что холодная вода пробирает уже до яиц. Это невозможно. Ты, вроде как, теплокровное. Мы все теплокровные.       Ну что правда, то не ложь. И с яйцами ведь как удачно подобрал. Кори, сидя в ванной поджавши к груди колени, тоже так считал; такие температуры вряд ли идут на пользу единственной вещи, которая обеспечивает продолжение его рода. Главное, чтобы его родовая линия потом не ознаменовалась пробоинами в головах его потомков, одна дырень шире и глубже другой. Или, во всяком случае, обрела бы известность не совсем из-за этого.       — Я не собираюсь тебе говорить то, что хочешь услышать ты. Это не то, что ты должен слышать, а думать об этом — тем более.       Джим присел на кортах рядом с ним, подперев щеку ладонью. Мучительно долго смотрел на него, прежде чем завести прядь за ухо, тем самым заставив Кори поднять свои опухшие глаза на него. Его все еще не отпускает, он ночь не спал, он пока не готов вести конструктивный диалог. Базу общения в таком случае он пока не освоил. Сейчас ему бы вообще посидеть, погоревать о своем, пережить эту фазу амебы. Штука в том, что такие затупы довольно частые, ко всему прочему еще и продолжительные.       — Если ты думаешь, что я собрался уходить, то ты меня плохо расслышал, когда я вчера говорил о том, что мне хочется работать с вами. Если ты это плохо расслышал, то поздравляю с этим. Зато я хорошо помню твои слова о том, что нужно меняться. Выбиваться из зоны комфорта. Ты серьезно хочешь все оставить вот так?       Кори тупо молчит. Если Джим скажет что-то еще, то данное им слово о том, что он ответственности за последствия не несет, перестанет быть просто словом. Кори — человек дела.       — Я хочу с-сдохнуть... дай мне...       — Нет, не хочешь, — как-то строго резюмировал Джим. — Посмотри на меня, Кори.       — Я смотрю.       — Нет, ты не смотришь. Посмотри. На. Меня.       Кори сталось жутко от того, как тот чеканил слова, выдерживал эти грозные паузы.       Он вообще не знает, как себя вести, когда ему дают отпор.       В драке, в момент, когда атрофируется и в принципе отключается вообще все, кроме инстинктов животного, Кори действует по наитию. Делает то, что диктуют ему обстоятельства. Но когда его припирают к стенке, зажав горло между пальцами, вот тогда Кори не знает, что делать. Он бы дал благо на то, чтобы наконец пережать эти нервы, потому что так жить дальше просто невозможно.       — Двадцать центов.       ...поэтому когда его припирают к стене уже словесно, Кори признает поражение.       — Ну, то есть, двадцать центов — это обычно. А сейчас я им все шестьдесят должен.       Джим прыскает себе в кулак. Кори тоже пробивает на ржач.       Какой же он ебанутый порой. И как его все еще с такими приколами терпят?       Ближе к двенадцати дня Кори откисал, но не в одиночку. Джим никуда не ушел, именно ему в итоге пришла в голову идея о том, что им следует переместиться в гостиную и посмотреть телек. Когда Кори в очередной раз попалась церемония с Мэрайей, он показал ей фак ровно тогда, когда она объявляла благодарность, причем ее рожу, обращенную на зрителя (на момент трансляции она тогда еще смотрела просто в камеру), показали как раз крупным планом как раз к месту. Джим смеялся только над ним, похрустывая чипсами, которые Кори вчера не смог добить, потому что в скором времени благодаря нарисовавшемуся приятелю нашел им альтернативу, о которой теперь жалеет. Джеймса он не винит, дело было в нем.       Доподлинно неизвестно, как они пришли к тому, что Кори сейчас нарезал кривое дефиле вокруг Джима, загораживая ему собой весь телек. Но ладно бы он просто дефилировал; ему пришла в голову безумная мысля. Одна из них, ибо безумных мыслей у него гораздо больше, ни одна не претендует на первенство, все одинаково ебнутые.       Одна из его подружек, про которую Кори когда-то еще вожделенно думал, что сможет на ней жениться, окольцевать ее всю как была, по своей пьяной неусмотрительности (так уж вышло; с Кори по-другому редко когда выходит) оставила у него свое сатиновое платье нежно-розового цвета. По ростовке они с барышней были почти одинаковы, ей недоставало каких-то двух с половиной сантиметров до того, чтобы с ним поравняться. Весовые категории у них, разумеется, были с разницей, причем Кори эта разница была до фонаря, но когда он попытался влезть в это самое платье, он вдруг побоялся, что разорвет его к чертовой матери — и все на этом, кина не будет. Но не разорвал.       У них с этой барышней не то чтобы богатая хроника. Ладно, это пиздеж. Дело не в том, что она вечно забывала у него вещи и в итоге за ними никогда не приходила, а Кори иной раз было даже неловко напоминать ей о том, что она чего-то там забыла, ибо обычно они занимались сексом, крышесносным сексом; он каждый раз ощущался... свежо, что ли.       Штука в том, что Кори слишком увлекся.       Один раз не успел высунуть вовремя и кончил прям внутрь, они поржали над этим вместе. Как оказалось потом, раза было вполне достаточно.       Кори сказал ей делать аборт, она упрямо заявляла, что не станет убивать ребенка. Она и не убила, но зато им пришлось расстаться. Тогда Кори запил еще сильнее, и если бы Джоэл не подоспел со своими приводящими в чувство подзатыльниками, кто бы знал, что бы с Кори сталось.       Некоторые особенно ушлые из его источников ему доносили вести о том, как у его бывшей дела. Дочка родилась, здоровая, с чужих слов Кори принял на веру то, что девочка, скорее всего, в папу. Лицом, разумеется. Назвали Анджелиной. Когда Кори сказал, что хочет ее увидеть, ему сказали сидеть на жопе ровно, и что лучше ему лишний раз не высовываться, потому что сейчас не лучшее время для этого.       Определенно не лучшее, дошло до Кори только недавно. И доходит особенно сейчас, когда он виляет бедрами прям перед лицом у Джима, который игриво ведет бровями, чем не дает Кори совсем разбиться в лепешку от той пакости, что ему в голову лезет с тех пор, как он натянул на себя это платье.       — Как я тебе вообще?       Лучше бы не спрашивал.       — Этот оттенок розового меня возбуждает, честно скажу, — таки честно сказал Джим, потерев бороду.       Кори присел рядом, вздохнув. Потом потряс головой.       — Она в нем была красивая. Когда увидел ее, подумал, за что мне это все. А она ко мне лезет обжиматься, говорит, за лямку потяни, я там уже вся... — он громко кашлянул, когда понял, что с продолжением ему лучше повременить чуток-другой. — В общем, красивая была. А я был пьяный и нищий. Я ее дерганой сделал, она в последние дни, прямо перед тем, как послать меня на хер, на седативах сидела. Потому что я ее доебал.       — Ты просто был не готов к серьезным отношениям и не знал, как себя вести. Мне кажется, она это понимала, — легонько дотронулся до его локтя Джим, так, кончиком пальца, вверх-вниз, и Кори чуть себе язык не прокусил, ему было в кайф это чувствовать.       — Она вышла замуж, мне сказали, — продолжил Кори, почесав нос. — Я сказал, что снесу черепушку ее муженьку, если он не примет мою дочь. Мне сказали, что я козел, поздняк мне уже метаться. Нечего лезть в чужую жизнь, тем более что свою я сам еще ни хера не построил.       — Они правы, — согласился Джим, для верности даже кивнув. — Ты не должен будешь вмешиваться до определенного момента. Да, пройдут годы, девочка вырастет. Лучше пусть она все узнает, когда будет достаточно для этого взрослой. Но сначала ты сам должен будешь... вырасти, если ты понимаешь, о чем я.       Джоэл ему то же самое говорит. Даже Шон как-то раз, выйдя с ним вместе на перекур, с зажатой в зубах сигаретой, чуть шепелявя при этом, донес ему ту же самую мыслю. Сколько людей, столько и мнений. Сколько мнений, столько и в итоге правд. Кори даже сам себе уже начал говорить, что ему стоит пока что побыть в тени, но это не значит, что он не хочет знать о благосостоянии своего ребенка. Смириться с тем, что она будет расти в окружении другого мужика, не так-то просто, но когда-нибудь и до этого Кори тоже созреет.       После этого разговора нагнетать обстановку дальше не хотелось, тем более, что уже ближе к вечеру внутри Кори таки произошла долгожданная оттепель, и они с Джимом могли позависать как нормальные люди. Как друзья, в конце концов. Кори искренне хотел видеть парня своим другом. Вроде как, это было взаимно.       Сначала Кори спародировал Уитни Хьюстон, за ней — Джанет Джексон, а после них двоих мнил себя Мадонной, но для этого эксперимента понадобилось чуть побольше усилий и фантазии. Попросив Джима жирненько так маркером где-то у ключицы написать «Бой Той» таким ярко-алым красным, после чего Кори на секунду отлучился в уборную, чтобы зарисовать себе жирное черное пятно над губой, чтобы обозначить родинку на манер той же мадам Мадонны Чикконе или как ее там еще. Потом он схватился за первую попавшуюся безделушку, которую на шею надо повесить, и тут же водрузил ее на свою массивную.       Таким образом удалось язвительно-тоненьким голоском спеть про меркантильную девушку и сразу после нее перейти к теме более душевной, про девушку-девственницу. На последней Джим аплодировал, сердечно признавшись, что перед визитом стоило все-таки захватить букет. Кори сказал, что на следующий раз полно будет и двух роз, обязательно желтых, на что Джим посмотрел на него так грозно, что Кори начал разводить руками, мол, чел, смотри на вещи проще, я же просто шучу. И когда только Джим расхохотался, Кори чуть равновесие не потерял.       А потом чуть было с головой не попрощался (точнее, с ее практическим назначением), когда Джим ему прям в труселя засунул парочку зеленых, напоследок оттянув резинку так, что та шлепнула Кори прям по жопе.       Вот с этого всего и надо было начинать еще вчера. Но до Кори как-то не сразу тогда дошло, что так вообще можно было, чтобы без всяких вхождений в кураж и таких вот жестких от них отходняков. Ему как раз этого и не хватало — уметь оторваться, но при этом оставаться трезвым. Обычно его ломает, он сосредоточиться не может ни на чем другом, кроме как на распирающем его желании что-нибудь употребить. На него все смотрели, как на чумного, а он еще с этого бесился, будто бы реально не понимал, откуда бы такой реакции взяться. Все он понимал.       Ему кажется, что он очень долго жал и теребил джимову руку у порога, когда тот стоял уже у порога, полностью собранный, готовый уйти. Он сказал, что ему на работу завтра, поэтому ему важно быть завтра там как штык. Кори понимающе кивнул, настроение тут же упало. Но этого он не показал; опасался показать.       Кошка терлась о ноги Джима, тот завис еще на пять минут только для того, чтобы расчесать эту нахальную морду. Потом пять минут преобразовались в восемь (о, какая удача!), когда Кори стоял напротив Джима и тупил. Тот тоже не спешил включить мозг. Кори хотелось сказать Джиму, на хуй его работу, пусть останется у него, но не сказал. Потому что это было бы уже перебором. Хотелось сделать что-то еще, да, уже сделать, но то, что он хотел бы сделать, Джим может и не оценить. Это бы сработало с телкой, с близкой подругой, да кем-нибудь угодно, только вот не с ним.       Подумать только: парень, который не отдает себе отчета почти ни в чем; для него количество роли не играет, важно только то, что ощущаешь в данный момент. Про это иногда говорят, что это и есть — жизнь.       Гедонизм не то чтобы был близок Кори, скорее, наоборот, точнее, его концепция и формулировка ему казались недоработанными и отсосными, но он как никто другой знает цену мелочам в этой жизни. То же самое с коммуналкой, за которую с высоко поднятой головой скоро заплатит, раз ему удалось поднять бабла. Не без дружеской помощи, как всегда.       — Эй, Джим, — крикнул он вдогонку удаляющемуся Джеймсу, который, умница какая, уже на пути к лестницам (в лифт, как он сказал, ни за кой не залезет), — я тут подумал... репетиция на следующей неделе. Отпросишься?       — Вымолю. На коленях, — крикнул в ответ Джим.       Мозг уже это визуализировал во всех красках, но Кори вовремя смахнул наваждение, опрокинув напоследок:       — Славно.       И вовсе не славно. Он же Мэрайю показать забыл. В следующий раз точно покажет.

***

      Кори не мог не нарадоваться тому, что ему наконец выдалось поработать на студии как человек. Те огрызки с текстами, которые он разбросал по своей хате или оставлял еще у абы кого, с ними вот не наработаешься, не наешься вдоволь этой своей созидательной стихии. Все упиралось в деструктив и давило на нервы, а им бы по-хорошему уже иметь демки на руках, вместе с которыми можно было бы доебываться до возможных протеже. В конце концов, им нужно уже записать первый альбом под эгидой адекватного лейбла, а самому Кори жизненно необходим тот драйв, который незаслуженно имеют у себя всякие... да на ум, в общем-то, никто особо не приходит. Просто хотелось почувствовать это, вот этот пульс жизни — и все.       Он тут торчит где-то с семи, мозг ебет начальству с шести, Джоэл с остатками пены на бороде метнулся сюда по команде SOS. Шон пригрозил ему заехать в табло, ибо какой нормальный человек вообще отягощает себя подобными заботами ни свет ни заря? Но Кори был настолько преисполнен позитивной энергии, что и парировать не стал.       — Какая муха его за жопу нынче укусила? — осторожно подвалил Шон к Джоэлу с интригующим вопросом.       Кори стоял к ним спиной и слышал этот разговор, но при этом старательно делал вид, что чем-то увлечен, хотя был взволнован. Они собрали почти весь аншлаг, но не хватает одной детали в лице Джима. Он еще вчера позвонил, сказав, что все-таки уволился с работы, потому что делать-то нечего, а приступить к работе над записями уже жуть как хочется. Кори расплылся весь в лыбе, но сдержанно ответил, что да, это заебись, конечно; на хер этих блядей, мы сами со всем справимся...       — Гитарист наш, по всему видать, — зевнул Джоэл. — Это многое говорит о его моральных принципах...       Моральные принципы, блядь. Кори закусил губу и прикрыл глаза, чтобы не приведи Боже не сорваться прямо здесь и прямо сейчас. Сраться с Джоэлом вообще не хотелось, да ни с кем в принципе... Кори вовсе не жаждет вступления в конфронтацию с кем бы то ни было. Даже с теми пидорасами у его подъезда, которых почти ангельски просишь съебать без шороха, а они тебе смачные факи показывают.       Спросить бы у него, что ли, как дела, как жизнь, как дети, как семья... имей он хотя бы что-то из перечисленных. Кори почувствовал себя мудаком, ибо в подробностях о том, как они с Джимом накуралесили сначала в один день, потом во второй, он слишком не исходил. Ему думается, что это как-то слишком интимные подробности, но это будто бы не его в лет пятнадцать из-за передоза его же прекрасные товарищи выкинули гнить на помойку, думая, что он все-таки сдох.       А Джим ведь не бросил его в ту ночь, вот что главным образом согревало ему нутро. Он был не один.       Под окном заслышался резкий грохот мотора.       — Бро, поди, глянь, — пробурчал Кори, не до конца отдавая себе отчета в том, к какому из находящихся рядом «бро» он в данный момент обратился; пусть сами разберутся, кто и когда, уже взрослые мужики.       Кто бы сомневался, что подорвутся они оба. Тем более, Кори знаком с Шоном еще со школы, именно он его в эту канитель и затащил, из которой выход только один — выжить.       — Это к тебе, — отмахнулся Джоэл, возвращаясь обратно на диван, как бы ненарочно задев Кори плечом; что с ним не так?       Это действительно к нему, как оказалось впоследствии. Кори хуеет с Джима с каждым днем, но хуеет в сторону все-таки положительную. Он подвалил на своем Харлее, сам выглядел максимально по-пижонски, с высоким хвостом и гладко выбритым лицом. Кори долго изучал взглядом сначала джинсовый жилет на нем, потом не отходил от байка, пальцами смахивая с него дорожную пыль. Когда Джим предложил прокатиться, Кори начал размахивать руками и говорить, что для него это стремно, потому что имел в прошлом не слишком приятный опыт с байками. Джим пожал плечами, Кори заметил, как у него упало настроение, но комментировать не стал.       Теперь они внутри, пытаются ваять что-то изо всех сил, но Кори не может сосредоточиться, пока спину с настойчивостью сверлит Джоэл с кислой рожей.             — Это играется на шестом ладу, показываю, — зажав сигарету в зубах сообщает Кори, пока Джим вдумчиво смотрит и трет подбородок.       Проблема была в том, что сочинять гитарные партии Кори не умел. Он мог вообразить себе ритм в голове, но вынести на бумагу — нет. Ему еще в детстве подарили неплохую акустику, с которой было много мороки. Она по первости ему вообще не давалась, он глупо наигрывал один-два-три аккорда, потом заново, потому что ни к чему другому прийти не мог. Сейчас тоже особо ни к чему не подбирается, но корявые мелодии он уже лепить вполне мог. Вот как эта, которую написал за ночь до того, как пришел Джим. Он текст набросал, слащавый, но ему нравилось; оно звучало натурально и живо. Жизнь — это вот к ней он стремится в каждой из песен.       — Сразу обозначу, — вздохнул Кори, — я не мастак в гитарном плане, поэтому, чел, ты нам нужен сейчас как никто другой.       Джим смущенно улыбнулся, после кивнул.       Ближе к вечеру Кори приспичило надраться. Такое бывало, когда он чувствовал себя на грани. Ну, или близким к ней. Себя он под конец почувствовал непродуктивным чмом; всему творческому, что успело произойти за сегодня, он был благодарен именно Джиму, который доработал начатый Кори недорифф, превратив его в действительно рифф, на который Джоэл махнул башкой, типа, согласен, и под который Шон одухотворенно топал ногой в такт.       — Пора по домам, да, — Шон водрузил себе на плечо свой бас уже в чехле.       — Вы идите, а у меня свои дела, — меланхолично пробурчал Кори, разлегшись на довольно узком диване и уткнувшись мордой в стену; ему хотелось надраться, это так, но и точно так же хочется, чтобы на него никто не смотрел.       — Какие у тебя там, в жопу, дела? — разразился Джоэл, с которым хуй пойми чего сегодня творилось; это даже отразилось на том, как он ебашил по барабанам, даром что не перейдя в жесточайший бластбит, настолько он сегодня психованный.       Джим вышел на улицу с минут десять назад, говорит, покопаться надо, ибо пока он ехал, байк ему по дороге изъебал весь мозг; он, как сказал, из этой жухлой красотки (а она именно ей и была, когда Джим выкупил его у мужика по дешевке) сотворил настоящего монстра, которому нет равных. После такого откровения Кори был заинтригован еще пуще, но решил это пропустить. Интрига интригой, предвкушение предвкушением, а стрем-то все равно оставался. Не то чтобы он не доверял Джиму, но хуй бы знал, если честно, у него ведь с госпожой Фортуной свои счета. Она может и подъебать в неопределенный момент, и в ад попадут уже оба.       — Жопа, — выругался Джоэл, — ключи-то ведь от студии у твоего понтореза, Кори. Как вернется, потребуй их обратно.       — Ни с каких хуев я это не сделаю, — в тон ответил Кори.       — Сделаешь.       — Ни хуя подобного.       — У тебя какая-то странная привязанность к слову «хуй», Кор, — подметил Шон без желания подъебать; ей-богу, в голосе не было ни капли намека на подъебон, ибо ну видит же человек, что все тут как-то не айс.       — И не только к слову, — хмыкнул Джоэл.       Обычно нечто подобное колыхало в Кори его личного демона, что только и просится наружу — рвать и метать, обгладывать, свежевать, уничтожать, низводить... Это был триггер. Это была провокация. Он должен подорваться с места и отдаться своему инстинкту.       — И не только к слову, — подтверждает Кори, хмыкнув.       Он, будем честны, знатно подохренел с внезапного в нем цинизма. Его не должно быть по определению, потому что обстоятельства из прошлого не позволяют взрастить в себе цинизм. Но тут то ли Земля начала новый оборот, новый цикл, либо это все еще относится к вопросу о том, что ценностям свойственно претерпевать деформации в самые неожиданные моменты. Между прочим, извечный головняк в высокоразвитом обществе.       Когда Джим возвращается в студию, Кори к тому моменту оказывается повернут ко всему остальному миру задницей. В прямом смысле, разумеется. Невозможно повернуться задницей в переносном смысле, когда этот мир тебе столько всего еще недодал! Кори же альтруист, герой, а героизм — это поведение противоестественное, не существует вменяемой закономерности, в которой героизм мог бы вклиниться как нечто само собой разумеющееся.       Джоэл где-то на фоне прорычал что-то нечленораздельное. Свалил, с грохотом захлопнув дверь.       Кори, ощущая своим новообразовавшимся третьим оком (если бы у него действительно был третий глаз, он бы давно начал дергаться), что Джим уже силится открыть рот и задать вопрос: «Какого хуя?», выставляет руку в жесте «заткнись» и, как джентльмен каков он был, ответил:       — Забей.       Джим сел рядом и выдохнул.       — Сигаретки не найдется? — Кори отчего-то захотелось покурить; сначала ему хотелось нахуяриться, но теперь ему хочется накуриться.       — ...не-а, — как-то неуверенно выдал Джим.       — Кидалово ты, Джимоти. Первое и последнее тебе мое китайское предупреждение.       — Прокатиться хочешь? — внезапно задал вопрос Джим, и Кори было подумал, что тот ебнулся башкой; вот так, ненарочно, пока выковыривал внутренности из своего мастодонта. — И что это за прозвище такое? Джимоти...       — Бро, у меня от одной только мысли о твоей красотке волосы дыбом встают не только на руках-ногах, а еще и там, где должны вставать по совсем другой причине, — он, может, и облизнулся раз-другой на вид заботливо отполированного Харлея, но все-таки садиться за него очень боялся. — Не хочешь быть Джимоти, значит, не хочешь быть, — прикусил губу на этом моменте, думая, как следовало бы закончить, а не как хотелось бы закончить, — в нашей банде.       Он решил отключить мозг на ближайшие часа два. Пусть теперь у руля ошивается Джим. На сей раз во всех смыслах, а не как в случае с Кори и его притязательной задницей.       — Не бойся; отдайся моменту, — а Джим-Джеймс-Джимоти-Кори-еще-обязательно-придумает-кто весь из себя светится, в нетерпении елозит задницей по сиденью и даже умудряется подмигнуть Кори, мыслительные процессы которого притупились основательно. — И я тебе советую все-таки держаться за меня, если ты так печешься за свою жизнь.       — Да как-то не очень, я тебе честно скажу, — Кори как-то неловко и неуверенно обхватил Джима поперек талии, благо, тот длинный, особо не закосячишь; при другом обстоятельстве Кори бы и за шею ухватился. — Ты, типа, без шлема?       — На хер надо, — отмахнулся Джим.       — Действительно, — сказал Кори глухо; вряд ли то было слышно, потому что грохот мотора перекрывал любой возможный раздражитель напрочь.       Гнаться по Де-Мойну, задействуя при этом не свои две (как было раньше, например; раньше можно было нагибать судьбу, а сейчас все ее плюшки Кори исчерпал, так что это теперь она гнет его), казалось бредом. Сама мысль — полная чушь собачья. Но он же сам себе пообещал от мозга отказаться ненадолго, так чего теперь себя тиранить таким образом? Рут не гонит двести двадцать километров в час, он в принципе ведет себя как порядочный гражданин. Без шлема, да, но на хер надо, сам же сказал. У Кори есть вкус к андреналину, в нем заложен авантюризм, но не всегда есть повод для того, чтобы их расчехлить.       Волосы Джима развеваются, их так много, они такие густые, что Кори чувствует зарождающуюся в нем зависть. Вот бы и ему с такой шевелюрой походить! Он бы, может, тоже смог очаровать телок небывалой греческой статью. Не то чтобы не очаровывал до этого, иногда даже случаи случались критические, после которых уже жалеешь о том, что родился, но все-таки.       Джим мог бы сейчас колесить вместе с девушкой. Они бы могли пойти в ресторан. Джим мог бы заплатить за нее. Та бы похихикала, покраснела. Потом он бы отвез ее домой. Она бы чмокнула его в щеку напоследок, а тот бы вздохнул в ожидании большего, но ничего не попипешь; скромница — она и есть скромница, девочка христианского нрава и высокого, чистейшего помысла. Кори, правда, не знает, насколько бы именно такая подошла Джиму; может, она бы его замучила — Джим же мужик, а посему тут много гадать не надо, чего он может захотеть. Одно же дело ведь захотеть, другое — получить... и лучше уж не давать повода для того, чтобы захотеть, иначе если не получить, то это все, это уже стагнация.       Поэтому христианка отпадает. Может, Джиму вообще нужна такая же, как он, — драйвовая, напористая, с юмором. Она должна любить свободу. И почему он сейчас на всех парах мчится не к ней, а возится с Кори даже после того, как закончилась репетиция?       — А тебя любимая, случаем, не заждалась?       Они остановились где-то ближе к реке. Их тут не густо, на самом деле, они расположены у самой периферии; как раз там, до куда ноги Кори пока что не дотоптали. Молодость на то и дается, чтобы в каждую щель пролезть (ассоциативный ряд, который мог бы возникнуть у читающего прямо сейчас, меня сильно настораживает), когда в старости ты уже и пальца не разогнешь.       — Ждет не дождется, — Джим не стал пытать Кори, который выпучил глаза. — Брось; нет никакой любимой. У меня даже собаки нет, какая там любимая...       — Не ждет никто, значит... — потер подбородок Кори. — Ведешь холостяцкий образ жизни? Никогда не задумывался, не знаю, о возможном продолжении рода? Чтобы с нормальной жизнью, без мозгоебов, чтобы вот без всяких таких прелестей судьбы?       — Слушай, я не совсем под это заточен, — улыбка с лица Джима спала, голос стал более напряженным. — Скажем так, мой последний опыт ведения совместной жизни с кем-то закончился, если мягко выразиться, не ахти. Мы даже были обручены, потом я сдуру спросил ее, выйдет ли она за меня, на что она ответила положительно. Мы оба были пьяные, так что, думаю, это не совсем считается, но я успел уже обжечься об это и потому знаю, я точно решил, что такое не для меня.       Кори невольно вспомнил про Анджелину. Ее мать точно не хочет, чтобы отец с ней хоть когда-нибудь бы встретился. Он продрог от мысли о том, что он, быть может, тоже, как говорит Джим, не совсем заточен под такое, но где-то внутри в нем бился романтик, который все же лелеет надежду о том, что все у него выйдет: жена и дети будут прилагаться, крыша над головой, работа, приносящая удовольствие, и в принципе удовольствие, которое он мог бы получить от такой жизни. По детству с ним обращались не то чтобы почтительно, поэтому своих детей Кори бы воспитал иначе. Не как в случае с собой, когда как такового воспитания не было. Может, если бы и было, он смог бы стать Анджелине отцом; может, он бы даже женился на ее матери, кто б знал.       Это вот «бы» — оно всегда мешает. Мешает критически отнести к ситуации. Мешает адекватно воспринимать действительность. Мешает жить моментом. В целом мешает. Он сейчас с Джимом, а не с тем, что могло бы последовать после многочисленных «бы» из его головы.       — Я чувствую себя ограниченным. В плане, это бесконечная ответственность — состоять с кем-то в отношениях. Не пойми неправильно, я не шлюха с членом, просто мне не хочется причинять неудобства своему партнеру, — Кори почему-то услышал именно «партнеру». — У меня своя страсть, она на всю жизнь. Это музыка. Это... это на порядок выше, чем быт. Не люблю обманывать ни себя, ни других. Такой уж я человек. Поэтому, как ни крути, а я помру один в постели с сигаретой в зубах. Не я этого хочу; так просто должно случиться.       — А как же сюжет про кошек? — спросил Кори, медленно то выходя из транса, то опять в него невольно входя. — Знаешь вот этих одиноких женщин, которые жрут мороженое у телека и теребят шерсть своим многочисленным кошакам? Вот ты про них забыл. Если и выбираешь такую жизнь, то будь добр заведи хотя бы одну кошку.       Кори бы охуел с того, что произносит нечто подобное будучи трезвым, но сейчас он парализован настолько, что все остальное просто теряет смысл. Он не сдох сегодня, это тоже немаловажно. Джим не дал ему сдохнуть, это почему-то теперь тоже имеет значение.       — Да мне как-то не до них будет. Но я бы хотел собаку. Здоровую такую, слюнявую, чтобы ее обнимать можно.       — Обижаешь; не до них ему будет... Тебе бы розовый мех на шею — и зачет... — Кори шмыгнул носом, прежде чем он ляпнул: — Как это — обнимать?.. Тебе некого обнять, кроме собаки? Есть живность и гораздо больше, чем собака. Соответственно, там... опций будет больше. И, если захочешь, эта живность тоже обслюнявит тебя, и она будет умнее собаки, наверное.       Что-то просто заставило его посмотреть другу в глаза. В темноте, конечно, ни хера не видно, но реакции на уровне инстинкта срабатывают гораздо быстрее, чем мозг.       И все же этот самый друг нереально высокий, думается Кори, который лупит на него снизу вверх. Как можно быть таким высоким?.. Кори из курса истории в школе четко помнил байку про китайцев, которые доведут тебя до горы Лаошань, а сами потом сделают ноги. На вопрос, почему они не хотят залезть, они наверняка ответят, что не такие уж они самоубийцы. А ведь взобраться на вершину Лаошань значит взобраться на вершину самого себя. В буквальном смысле. Когда ты окажешься на этом самом краю, ты только тогда поймешь, что тебе ни хуя не надо было. Ни сейчас, ни вчера. Никогда.       Вот почему восточные мудрости соскребали с его черепной коробки все больше и больше пыли.       Но никакая мудрость не могла объяснить то, что произошло дальше.       Кори ненавидит терять контроль над ситуацией, поэтому всеми правдами и неправдами старается схватиться за хвост этой самой ситуации, впивается в нее по самый корень и не выпускает до тех пор, пока не становится уверенным хотя бы в завтрашнем дне. А такого в принципе не бывает. И мысль о контроле, точнее об его отсутствии, она тут не просто так. Все бы ничего, но тут Джим, темнота и неопределенные чувства, характеристику которым Кори давать как-то не хочет; ему хочется от этого абстрагироваться.       Здесь пиздец как холодно, отвлекается Кори.       Ладони Джима держат его лицо. Этого достаточно, чтобы не свихнуться, но недостаточно, чтобы все-таки в это поверить. Потому что когда губы целуют губы, это вот всегда действие достаточно специфическое. Кори себя этим не утруждает обычно, ибо привык к виду сзади, к циничному, почти варварскому отношению к этому самому виду, а сам вид еще и не против бывает в большинстве случаев, но не к этому. Это вызывало у него тоску; надежду, как хотите назовите. Это не подойти и ненавязчиво чмокнуть, облизать, еще чего. Это самый что ни на есть акт взаимоотношений, несколько более сакральный, чем хотелось бы.       У Джима губы пухлые, мягкие, целовать их приятно. Только язык длинный и огромный; с ним воспроизведение французского поцелуя дается с трудом, но Джим, как бы, не совсем уж чтобы напирает. Целуется хорошо. Заебись даже. Кори пытается ему это и доказать, когда стонет в губы. Хочется прикоснуться к волосам, схватиться за шею, а хуй там — он на нем повиснет безвольной куклой, они еще не приведи Господи завалятся на землю, и Кори в этом случае нормально так приложится башней, что впоследствии потом сможет стать вменяемым объяснением на любую из его придурей. Сотряс не так страшен, как его последствия, как его носитель.       Но когда Кори почувствовал руку на своей заднице, то это сбило весь настрой, и он резко отстранился, причем со смачным таким чмоком.       — Приплыли, — задумчиво пробурчал он; глухо и более дружелюбно настроенно, чем он от себя ожидал.       Джим усмехается и приближается, чтобы выцыганить из Кори еще один поцелуй, раз тот не против, но и тут облом.       Уперевшись ладонью в чужую грудь, Кори повторяет еще раз, четко и низко:       — Я говорю: приплыли. Ты чего, изнасиловать меня сюда приволок? А если не дамся, в реку сбросишь?       — Ты охуел? — прозвучало грубо и обиженно, что ли. — Просто я подумал, что... ты не против будешь. И еще ты заговорил про все это, про любовь, в общем, вот... и еще когда загнул про то, что обнимать можно не только собаку, вот я... Если ты имел в виду что-то другое, то прости. И ни в какую реку я тебя кидать не собираюсь; я все понимаю.       А лучше бы кинул.       — Ты, типа, из этих, да? Тогда все ясно. А я-то еще думаю, какого хера ты со мной возишься. В трусы пропуска добиваешься, н-да?       Ей-богу, Джим, кинь его; а иначе сколько еще людей пострадают от его длинного языка, если ты не сделаешь этого?       — Да, я из «этих», — процедил Джим. — Так что теперь, из группы меня выставишь?       Скорее за то, что мы все еще не трахаемся, чуть было не вырвалось у Кори.       — Нет, ты нам нужен. С моими трусами у тебя в руках или без, но ты нужен. Полным набором.       Стоит ли говорить, что Кори вступал в связь интимного характера с представителями своего пола чаще, чем хотелось бы? Нет, точно не стоит.       Джим сел на сиденье своего мустанга. Чирканье зажигалкой вывело Кори из транса окончательно. А говорил ведь, что не-ет, сигаретки не будет...       — Ты бережешь их на черный день? Дай мне, — нагло образуется он возле Джима, тот отворачивается.       — Обойдешься, — произнес относительно спокойно, но это не значит, что Кори перестал ощущать себя скотиной.       — Тогда отвези меня домой.       Джим угрюмо угукнул.       И никаких тебе больше двухсот двадцати километров в час.