take a number, your time has come

      Даже не думайте, нет. Джим не хочет быть вашим гидом по Лас-Вегасу. Вы вообще с чего взяли, что он хоть что-нибудь помнит из своей бытности в Лас-Вегасе? Когда он начинает говорить, что родился в Лас-Вегасе, он планирует тут же и закончить, но вопросы сыпятся раньше, непрошеные ярлыки вешают еще раньше вопросов, и Джим уже жалеет о своей прямоте; пора начать крупно пиздеть, но и этого не выйдет, пока ты выглядишь, извините, как порно-звезда или еще кто бы там ни было. Нет, вы должны в это поверить, Джим слышит это не впервые в своей жизни, может, ему свезет услышать подобное еще раз, он не знает.       Он в Де-Мойне оказался просто для того, чтобы оказаться. Может, его привлек менталитет, вот этот вот поведенческий пунктик местного населения, может, конкретные кадры. То, как эти конкретные кадры себя преподносили.       Джим видел Кори и раньше, но издалека. Он видел Кори, еще когда тот фактически не был Кори, просто фигуркой, перемещающейся из одной точки в другую. За ним было забавно наблюдать: он суетится, он динамичен и статичен, пластичен и ригиден одновременно. В общем, Кори всегда видно.       Поэтому когда Джим пытается говорить с Кори, он делает это не задумываясь; ему кажется, если он будет думать, то они больше друг с другом и словом не перекинутся. У Джима всегда были с этим проблемы, в смысле, с поддержанием длительного вербального контакта; он ему предпочитает тактильный, и эта его сторона скорее отпугивает других, чем притягивает.       Есть еще та сторона, о которой он лучше промолчит.       — Переезжай ко мне.       Джим прикусил язык, тут же начав жалеть. В мозгу играет алкоголь, он все еще ловит отходняки от их с Кори какого-никакого, но полового взаимодействия. Это чувство, этот вот момент эйфории, он все еще стынет в нем, гаснет, но гаснет очень медленно, слой за слоем. Он открывает рот, чтобы успеть нажать на тормоза в этом вот всем, в этой вот поспешности, чтобы совсем уж не отпугнуть от себя Кори. Но тот его опережает, и Джим сглатывает:       — Во дела, — цокает он, но в голосе не было ни намека на раздражение; это обнадеживает, но тревога все же пришла раньше, от нее не просто так сейчас избавиться, — вот что эта баба имела в виду про нравы. Дикие нравы. Ты реально маньяк какой-то, без обид.       Джиму уже не первый раз кто-то указывает на то, что он странный. Причем странный на букву е, причем слово это нехорошее, прям вот сильно нехорошее. Кори это преподал завуалированно, в это почти что верить начинаешь, этому отсутствию полноты мысли, это расширяет границы вольных интерпретаций. И Джим не оскорбляется с этого, нет; он достаточно наслышан всякого о самом себе, этого в принципе стоит ожидать, когда ты из одного коллектива перетекаешь в другой.       Джим был в очень многих группах, некоторые из них были действительно с заморочками, где-то приходилось нехило так напрягать жопу. Стоун Саур — это немного другая ботва, она не настолько перспективна, нет никакой гарантии, что до начала миллениума она не развалится к чертям. И нет, они не играют дерьмо, они не играли раньше, но то, что есть сейчас, оно вот... какое-то слишком далекое как будто, будто бы у мира уже есть планы на Стоун Саур, причем большие, но планы не на здесь и сейчас. И как сказать Кори о том, что выбранный момент — он, как бы, не фонтанный, и что нужно подождать? Кори после такого с ним больше не заговорит, чего Джим допустить не может.       Но.       — Что за баба такая? — нервно спрашивает Джим, не стесняясь уже теперь ничего и никого; его опрокинут здесь и прямо сейчас, а если нет, то он самый везучий человек на свете.       — Она сосала мне, точнее, пыталась сосать, перед тем, как ты пришел, а потом мы с тобой оказались в... нынешнем нашем положении. Она вот, я серьезно, не выпускала его изо рта и при этом возмущалась, что у мужиков нынче нравы дикие. Она сказала, что застала своего мужика с другим мужиком, и что, типа, это пиздец был. Я согласился. Это пиздец. Но, как видишь, у нас слегка не вышло. Так что я...       И вот как раз с этого момента Джим перестал слушать. История циклична, недаром же ведь люди до него говорили об этом и явно после него тоже будут говорить об этом, потому что, блядь, в этом есть что-то. Кусок этот мирской истины, суровой бытовой истины, недоступный глазу с первого раза. И снова это случается — он опять кого-то упускает, едва это получая.       Джим не видит в Кори просто объект вожделения, нет, видит, конечно, но тут есть и что-то другое, человеческое, то есть, на такое в принципе способны только люди, это как раз то, что губит этих самых людей. Он уже раз обжегся и готов обжечься снова, это вот в нем такое самое конченое — склоняться к жертвам вопреки себе. Кори вызывает чувства. Все, чем Кори занимается, вызывает у Джима чувства. А он говорит... он только и говорит: «во дела».       Может, оно и будет лучше, если Кори действительно сколотит себе семью. Семью, в смысле, в которой есть жена и муж, возможные дети, что у них там еще ценится... восемьсот кошек, три тысячи собак, попугаи и кролики, хомяки, например. Полный набор для счастья. Это жизнь, в которой страха нет, во всяком случае, страха быть осужденным. Вот она, традиционная ценность на все времена. Эталон качественной жизни. Исконно правильный выбор.       Не дай бог кто заглянет за ширму, чуть глазком пройдется по тому, что внутри там в действительности происходит.       Однако Джим не мог не почувствовать укол ревности.       — Мне жаль, что так получилось.       И ничего ему не жаль. Если подвернется еще раз нечто подобное, он пойдет на это снова, обожжется снова, опиздюлится снова, это в нем жажда жить такая, стремление к существованию. Если он не может жить так, как завещают ему родители и иже с ними, то он попробует пожить так. Посредником. При этом брать, что дают и пока что дают.       Кори махнул только рукой и скривился так, будто бы ему все равно. Для наглядности еще и фыркнул напоследок, чтобы уж точно запудрить мозги. Жизнь научила Джима не верить жестам, ибо то, что не сказано, оно имеет куда больший вес, чем взмах руки или даже сделанный шаг. Иногда ты хочешь отступить, а не идти вперед. А иногда нужно сделать шаг вперед, а не робеть. Но кто-то же должен говорить об этом, возвещать о нужном шаге. Это как в игре, может быть. Только геймплей с каждым разом становится все хуже и хуже, у этой бродилки нет ни конца ни края.       — Так что в итоге? Мы едем ко мне или мне подвезти тебя?       Кори откинулся на спинку кресла, Джим терпеливо ждал, когда визави вернет себе дар речи. С визави невозможен диалог, когда визави не строит этот диалог. Джим ненавидит быть навязчивым, Кори играется с его терпением, наверняка хочет понять, с каких концов веревка вьется, когда она уже порвется. Один раз пидором назвал, в чем, в сущности, не то чтобы ошибся, но и прав не то чтобы был. Обычно Джим после такого обрубает вообще все концы, а тут вот. Они вместе. Парадоксальным образом вместе, причем в его же машине.       Этот парень ломает его, сам того не ведая.       — Слушай, мужик, ты меня так расквасил своим вопросом сейчас, что я теперь не уверен в том, чего хочу в принципе. Но если тебя это утешит, то сегодня я бы не хотел оказаться в своей халупе.       Нет, это не может быть настолько просто. Если Кори затаил козырь, то пусть лучше его раскроет. Их отношения развиваются необычайно стремительно. Вчерашние незнакомцы (во всяком случае, заочно уже знакомые) со дня на день будут жить вместе (хотя Кори согласился только на ночевую). И Джим не против такого расклада, он же это и предложил. Просто это охуеть можно. Это просто нечеловеческий феномен. Кому расскажи, так хуй поверит.       — А кошка? — до него только сейчас дошло, что в, как Кори это обозвал, халупе есть еще живое существо; но Джим был бы не против, если бы Кори потом перебазировал это существо к нему, потому что почему нет.       — Бля, кошка, — округлились глаза у Кори, тот поморгал в темноте, — ну и ладно, кошка. Не сдохнет. Я ей оставлял пожрать, а если она все уже приговорила, то не моя проблема. Выживать уметь надо.       Дело тут не только в одинокой и голодной кошке. Кори тоже одинок и чаще голоден, чем наоборот. Джим знает немного, скажем, о бэкграунд-стори Кори, но не так чтобы. Тот делится тем минимумом, той горсткой, поделиться которой считает нужным. Чем меньше он рассказывает, тем сильнее Джим становится заинтригованным. С такими, как Кори, надо быть недюжинно терпеливым.       Его друг... можно же так называть? Или как им называться? В общем, товарищ по сердцу рассказывал, что ломоть нормальной жизни ему перепадает тогда, когда он удачно вставит. Прям так и сказал, ни к чему искажать слова. Джим тогда напряженно гонял жвачку с одной стороны на другую, заслушался воодушевленного рассказа так, что упустил момент, когда привкус мяты начал ускользать. Если он и провел языком по губам парочку раз за эти минуты, то это ничего. Даже если и Кори замолкал на эти мгновения, будто бы потеряв нить повествования, то это тоже ничего страшного. И вовсе ничего такого в том, что тот напоследок мотнул головой и как будто бы не специально задел джимово плечо своим.       Было ли чего страшного в том, что Джим спросил, можно ли заслужить ломоть нормальной жизни без проникновений, он не знает.       Когда Кори оказался лбом у него на плече, Джиму уже стало все равно. Он тогда только и мог, что наслаждаться этим моментом близости, потому что если Вселенная ему дала это, то он должен был это взять, чего бы оно там впоследствии ни стоило.       Они направлялись к нему в апартаменты молча. Кори дал же свое согласие хотя бы заночевать, то какого хера ожидать еще. Они отыграли концерт, устали, сейчас завалятся спать. Как все нормальные люди. Джиму не совсем нравится слово «нормальные», он об этом промолчал, ведь норму ты ж не просто так заслуживаешь. Что есть норма в обществе. Какого хера ее надо придерживаться. Где и в какой залупе ее можно встретить. Ну ткните пальцем, ну покажите. Но все проще. Нормальных-то ведь нет. Нормального нет. Люди ищут чего-то, непонятно чего.       Оказавшись внутри, Кори еще долго топтался на месте, может, стеснялся, может, передумал. Джим не очень хотел, чтобы второе. И как можно вести себя естественно, нормально, если обстоятельства, если уж откровенничать, прям сосут-посасывают? Ему хотелось принадлежать. Кори может это обрубить.       — Ты такой мутный сегодня, — только и пробурчал устало Кори, коснувшись пробившейся щетины на лице у Джима.       — Заебся немного, — если ты напускаешь побольше сквернословия в речь, значит, ты крут; такая вот уличная мудрость... наверное, Джима вообще с трудом назовешь дитятком улицы.       Если Кори и согласился впоследствии лечь с ним рядом, то это точно был аффект. Или не был. Аффект — это действие все же осознанное, просто выброс адреналина...       — Мужик, не волнуйся, — перевернулся Кори набок, спиной к Джиму. — Утро вечера мудренее. Завтра все и решим.

***

      То, что они там в итоге нарешали, облечь в речь нейтральную кажется задачей неподъемной. Кори прирос к его хате настолько, что Джиму стало по-настоящему страшно. Когда буквально на следующий же день они оказались у Кори на квартире для того, чтобы забрать кошку и еще прочую хуйню (это Кори так сказал; Джим потер подбородок и кивнул), Кори включил телек, остановил на Эмтиви, ожидаемо увидел Мэрайю Кэри и сказал: «пошла ты на хуй, Мэрайя; у меня начинается новая жизнь!». Джим хотел, но никак подобное не прокомментировал. Кори подбежал к нему обниматься, Джим не проигнорировал объятие. Кори сказал, что пора писать альбом, Джим согласился, да, пора.       И все бы хорошо, но Джим на тот момент вполне себе был готов выйти в тур немного с другими ребятами.       Дедфронт собрали себя по кускам, готовились выпустить альбом и выйти в тур. Позвали Джима, говорят, почему нет. Позвонили прямо тогда, когда Джим был занят, в общем, другим. Кори сказал, что ни по что вообще трубку не поднимет, ему так кайфно, так хорошо, что он не советует того и Джиму. Но Джим гнул линию в обратную сторону:       — Чувак, я так не могу. Вдруг чего важного...       — Если тебе завещают миллионное состояние, я операцию по смене пола проверну, а потом ты на мне женишься.       Джим надавил ногтем на кожу, которая сейчас чувствительна вообще ко всему, уязвима для любого раздражителя, и Кори зашипел. Джим усмехнулся, коротко чмокнул того в бедро, одной рукой потянувшись за трубкой, другой продолжая вяло надрачивать своему... своей жене, наверное. Но Кори ж этого не сделает. Ему хер дороже родины. И Кори нравится Джиму именно таким, каким он богом задуман был изначально.       — Рут, — неловко начал он, прокашлявшись; не представлял он вообще тогда, кто ему там названивал. — Слушаю Вас. Нихуя себе. Серьезно? Охуеть. Поздравляю. Да-да, и еще раз поздравляю, но я тут при чем? А я не могу... сами понимаете. Блядь, ну нет, я так не могу. Да какая, к черту, разница? Не в этом дело, ты это знаешь. Да пошел ты на хуй! Алло? Алл... блядь.       Джим все еще держал агрегат Кори в руке, но на сей раз никаких поступательных движений не предпринимал. Кори возмутился, но возмутился все же как человек, понимающий весь пиздец ситуации человек:       — Это кто был?       — Да так, не бери в голову. Кори, не смотри так, боже. Ладно, это перцы с Дедфронт, я играл с ними. Ты видел уже, да, я помню.       — И какого хера им надо было от тебя? Ты теперь наш, все, бля, поезд ушел.       — Они в тур отправляются. Альбом выпустят вот-вот.       — Подсуетились они, мужики, — Кори почесал подбородок, — нам тоже надо. И мы тоже отправимся в тур, Джейми. Я тебе обещаю.       — Я верю тебе, Кор, просто...       — Что значит «просто»? Хуйня все это, Джим. Лучше пускай удавятся, чуваки эти. Я тебе зуб даю, проебутся они. Обосрутся еще. Даже не думай начать пахать на два фронта.       Джим не ответил на это ничего, только прижался лбом к чужому оголенному бедру, вздрогнув, когда пальцы оказались в его волосах, перебирая. Их так быстро засосало в это, в такую жизнь, про которую говорить нельзя. Они любовники, но без «я тебя люблю». Они трахаются, спят вместе, как угодно назовите, но не занимаются «любовью». Они любовники и они друзья. Друзья с привилегиями. Кто бы мог подумать, что Джим окажется внутри таких отношений. Ей-богу, ему думалось, что так только в фильмах можно, где ни одна из сторон друг другом не интересуется. А в реальности-то ведь... нельзя без этого. Без чувств. В том и проблема. Но скажи он это Кори, то пиши-пропало.       Если он еще и скажет ненароком о том, что его вот только что назвали пидором и трусом, и что он ебется со своим нынешним вокалистом и только по этой причине не может сейчас вернуться в Дедфронт, то это спровоцирует подлинный армагеддон.       — Джим, — шепчет Кори мягко, — Джейми.       — М? — бормочет Джим.       — Ты, это, не оставляй дело незаконченным. Он ждет твоего внимания. Ему похуй на всех, и тебе тоже должно быть. В данный момент уж точно. А потом делай и думай что хочешь. А сейчас... вот, да.       Романтик хуев.       Джим заметил за Кори тенденцию воздействовать на кого бы то ни было самым что ни на есть прямым образом. Ему просто стоит сказать — и в это вслушаются, попросить — и это сделают. Либо Джиму так кажется. Но с другой стороны, харизма этого парня путем науки необъяснима. Не-науки, впрочем, тоже. Если Кори — это внеземной разум, который закинули сюда чисто по случайности, либо по приколу, чтобы поржать над смертными и над их первородной тупостью, еще и таким рвением к подчинению, то тогда вопросов нет. Но Кори-то живой, совсем как все остальные. Живой потому, что член в руке Джима начал медленно обмякать, не дождавшийся своей разрядки.       Это поправимо.       До Кори он не был задействован в оральном сексе. Нет, почему, был, но там другая история. Во всяком случае, в позиции дающего он еще ни разу не бывал. Из-за разницы в росте проворачивать такие финты не очень удобно, но Кори, вон, вообще все равно, он поглощен будущим оргазмом, а Джиму просто любопытно. Это нельзя назвать тотальным переворотом в сексуальной жизни их обоих. Это не новшество, все до них уже было придумано, заложено и так далее. Просто с Кори все приобретает совсем другой оттенок. Мир просто меняется. Форма у него другая становится. Восприятие тоже искажается. Это пиздец полный, если посмотреть. Хуево, когда ты уже толком не разбираешь, что для тебя реально и что нет. Что имеет значение и на что следует забить болт. Чувства отделены от разума, это точно. Об этом рассказывали в школе, об этом даже пытались рассказать в жизни. Хуй ты поверишь или проверишь, пока не влипнешь.       — Молодец какой, — Кори довольный, сытый, теперь обезвреженный, и вообще, на данный момент жизнь у него как раз-таки теперь удалась. — Старательный. Я думаю, тебя можно за это поощрить. Давай, ляг рядом. Позволь дяде Кори проделать волшебство.       — Дядя Кори? И чего я о тебе еще не знаю?       — Да много чего, если подумать, — вздохнул Кори, но Джиму показалось, что этот вздох был скорее нейтральный, чем отрицательный. — Много чего и много кто не знают ничего. Есть вещи такие, о которых я не могу рассказать даже близкому, не то что кому-то еще. Уровень доверия не позволяет. Везде нужно доверять. А прежде чем доверять, надо проверять. Хуй знает, кто до такого докатился, до этой мысли, я в детстве не догонял всего прикола этого высказывания. Теперь, кажется, вполне догоняю. Надеюсь, это не проблема. Для других это было проблемой, и знаешь что? Все заканчивалось тем, что я один. Я хочу делать вид, что мне все равно до поры до времени, но как ни старайся, хуй убедишь в этом кого-то. Но кого наебать непросто, то есть, невозможно вообще, это вот себя. По какой-то причине я все еще жив. Вероятно, знание того, что я есть у самого себя, оно вот и подстегивает меня жить дальше. Не знаю. Надо пожить подольше, чтоб понять. Бля, ну и понесло меня, ты лучше говори мне, когда мне следует свернуться. Я пиздеть много могу, другие этого в упор не замечают. У других терпения просто не хватает.       — У меня хватит, приятель, — для верности Джим погладил разнервничавшегося Кори, его это тоже все парит; он этого не сильно показывает, но все же парит. — Что бы ты там ни думал, я не жду от тебя больше, чем ты можешь мне дать. Всему свое время, все такое. Я понимаю. Не за день и не за два такое решается, да... Знаешь, я ведь тоже не склонен доверять кому попало. То есть. Совсем. Я держусь особняком, всегда таким был. Со мной никто не разговаривал, пока не начинал я. Гитара... в общем, музыкой занялся примерно во время, когда понял, что снаружи мне ловить нечего. Игра на гитаре быстро из увлечения стала работой. Не совсем стала, но я как-то потом дошел до того, что на этом заработать можно. Гениальная идея. Но дело не только в деньгах, не подумай. Мне нравится этим заниматься. Это моя страсть, я точно знаю, что я в этом до конца жизни. Знаешь, если ты принял решение всей своей жизни, ты, вот, как бы, сам того не осознавая, но ему следуешь. Мы не знаем, когда конкретно нам придет пиздец, но если и придет, то я хотя бы что-то после себя оставлю. Буду знать, что оставил, по крайней мере.       Кори кивнул и пожевал губу. Этот момент слабости, эта мелькнувшая в его глазах доля нерешительности, они из него делают не просто секс-машину, не просто там еще кого-то, перед Джимом не просто человек сейчас. Просто люди — они на улице, копошатся, суетятся, сами не разбирают, что им надо, кто им нужен, когда надо и когда не надо. Кори же знает, что ему надо и когда надо. Значит, он не просто человек, не просто оболочка, не определившаяся со своим положением в этой жизни. Люди говорят, что у них еще есть время, но хуйня это все. Времени нет. Просто кто-то когда-то придумал его, чтобы различать, когда день и когда ночь. Блядь, а как будто бы не видно... кто бы ни додумался до теории времени, он делал это из прагматических соображений. Кто-то, кто придал времени больший смысл, у него точно было, что терять в этой жизни. Потерял или нет, мы хуй узнаем.       — Запизделись мы... а я тебе же обещал кое-чего.       — Ничего ты мне не должен. Да и не хочется мне, как-то вот совсем.       — Если ты так говоришь...       — Именно об этом я и говорю. Ляг рядом, сейчас подумаем, что делать дальше. Я, вообще, думал поджемовать. Ты как смотришь на это? На поджемовать? Кое-кто так сильно рвался шлифануть Тейк Э Намбер, ибо кое-кому так не понравилось то, что мы играли. Самое время поработать над ее окончательным звучанием.       Кори действительно лег рядом, положив голову на грудь Джиму. Того просто вело от подобных выкрутасов. Не впервые уже. Все-таки он увяз в этом так, что это пиздец. Его недоженитьба на недожене так и не научила ему ничему. Например, перестать надеяться. Он держит себя под контролем, причем вообще всегда.       Заводить постоянного любовника означало взять на себя ответственность. Ему не хотелось нести груза, зная, что он его не выдержит. Его тяжести. Недожена просила больше, чем Джим мог дать. Она просила того, что он не в состоянии был даже предложить; даже не то что предложить, а просто даже подумать о них хотя бы разок. Она называла его циником и пидорасом, он, вообще, типа, любить не умеет. Между прочим, кроме секса есть еще вещи, которыми можно скрепить узы любви! Интересно, что это за вещи были такие? У Джима с голосом не фонтан дела, но он мог бы спеть ей. Спеть что-то своей девушке — это должно быть как раз романтично, парни не раз себе задницу таким макаром спасали. Но только Джим не пел никаких баллад, он вообще забывал обо всем происходящем, когда в руках оказывалась гитара. Ему казалось, если он поиграет на ней, то слов больше не нужно. Оказывается, нужны слова, эти пустые звуки. Вот они как раз пустые. Ты думаешь, что в них есть смысл, вес, а их просто нет. Гитара извлекает не просто звук. Жаль, что многим такое не дано. Понять не дано.       — Поджемовать, говоришь. Мне нравится поджемовать. Очень нравится... знаешь. Пиздец...       Так сильно ему понравилась эта идея, что Джим почувствовал прикосновение, причем настойчивое такое, через штаны. Прямо вот там. Где они условились, что никто ничего не должен. Прямо там, где Джим сказал, что ничего сегодня не выйдет. В общем, там, где, как он думал, ему пока не хотелось. Теперь хочется.       — Странный у тебя подход. Я бы сказал, ты с каким-то особым энтузиазмом подобрался к этому. У тебя на все вещи такой прогрессивный взгляд?       — Хуй меня знает. Может быть. Все может быть, — и он ведь, главное, башки-то от груди не отрывает, вслепую, считай, пытается совладать с преградами, в общем, со всем тем, что блокирует доступ к джимову органу. — Но я в целом нестандартный. Кто знает, кто знает.       — Сам сказал: хуй тебя знает, — Джим для верности начал толкаться ему в руку; и не просто для верности, а просто потому, что уже хочется, все, он потерян для этого мира, на ближайшие минут пять так точно. — И сколько же таких хуев тебя уже знают? Если ты говоришь...       — А сколько хуев знаешь ты, друг мой?       — Некрасиво отвечать вопросом на вопрос, между прочим.       — Слушай, ты у меня, так-то, на ладони. Не очень красиво спрашивать парня о том, сколько и чего у него было, пока этот самый парень пытается сделать тебе хорошо. Потому что я могу и не сделать.       — Прости, да, — смутился Джим.       И все же Кори не спешит распространяться про свое сексуальное прошлое, будто бы его за это тут же на кол засадят, пальцами тыкать в него начнут, вот, смотрите, пидорас, все такое. У них только что произошел цельный разговор про доверие и все в таком духе, но Джим же не может спросить напрямую, доверяет Кори ему или нет. Он вообще не умеет высовывать язык тогда, когда следует. Он самое сложное передает в какой угодно форме, только не вербальной. Может, это действительно проблема. Может, недожена была права. Права даже в том, что он не умеет... в общем, социально Джим еще пока не подкован. Как сделать так, чтобы стал подкован, это вопрос великий.       — Извинения приняты, — смачно чмокнув Джима в лоб, сказал Кори, но легче не стало; ну, стало, но не совсем.       Кори не стал брать у него в рот так, как брал Джим за некоторое время до всего этого. Он сразу обозначил, что не сосал еще ничей хер и пока не хочет этого не делать, точно не сейчас. Джим пожал плечами и сказал, что у них все равно выбора мало. Все равно их программа ничем толком не забита, они всегда перебиваются чем-то сиюминутным. Сложно было сказать, что они прям трахаются, но когда Джим говорит, что они трахаются, он чувствует себя... более значимым, наверное. Вот уж странно: если ты трахаешься с человеком, значит, ты значишь больше, чем все остальные. Это в корне неверно, конечно.       — Слушай, отпусти-ка его пока на минутку.       — Это с какого перепугу? Мне кажется, ты скоро там. Уже.       — Я сам решу, когда мне там. Отпусти пока.       Кори сдался, напоследок оттянув чужой член так, что Джим прогнулся в спине и зажмурил веки. Вот теперь он точно там, как Кори сказал. И теперь он точно жалеет о том, что остановил этого парня.       — Так что же тебя опять посетило?       — Что все это значит? Ну, это. Между нами.       — Чел, я буквально живу с тобой, за что скоро огребу пиздюлей от Джоэла, — справедливо подметил Кори. — Я чувствую себя содержанкой, честно говоря. В мире столько случаев, когда... ты понял, в общем. Женщинам проще в этом плане. Хотя и не проще. Они же стареют, все такое, типа, к годам двадцати пяти уже не то пальто. А мы с тобой толком не спим. Мы целуемся, все такое, дрочим друг другу, сегодня ты мне даже отсосал. Это все для меня очень странно, но ты не подумай ничего. Я сам хочу этого и сам на это иду. Это значит для меня, ну. В общем. Я задумываюсь об этом всерьез.       Кори вернул ладонь обратно, намереваясь-таки гарантировать Джиму его разрядку. Его руки будто бы жили вне его воли, потому что делали они-то одно, но сам Кори неотрывно смотрел на Джима в ожидании ответа. У того разом перехватило дыхание. Тот признал свое влечение, хотя и косвенно. Джиму нравится думать, что оно в какой-то доле принадлежит ему. Он не просто, скажем, сосуд.       — В наших отношениях нет никакой консумации. Мы просто помогаем друг другу, так? Я вижу это так. К тому же, римляне вытворяли похлеще нас с тобой, мы вообще ясельная группа. Так что расслабься и дай мне закончить.       Джим в итоге кончает просто потому, что должен был кончить. Кори хрен бы оставил его в покое. Да и к лучшему, что диалог свернулся. А то если бы Джим кое-чего от себя добавил, то ничем хорошим это бы не обернулось. Надо отнестись к этому проще. Он у себя не один, ему есть, с кем поболтать и с кем поджемовать, когда он приходит... кстати, об этом. Он уволился недавно, ибо какой смысл. Он теперь в группе, остальное ебет в меньшей степени. Может, даже не в одной... Кори явно не заценит его идею вернуться в Дедфронт просто для того, чтобы оттурить как следует. Но Кори ведь не может его совсем чтобы контролировать, держать на привязи и все такое?       Блядь, они же все-таки живут вместе.       Нет, к черту. Это не отношения. У них нет отношений.       — Знаешь, когда ты сказал про «джемовать», — внезапно оживился Кори, прижавшись к Джиму плотнее, — я вот что подумал...       А сам Джим уже больше ни о чем не думал. Просто потому, что нечем было думать, тем более когда Кори засунул себе в рот два пальца и со смаком слизал с них генетического характера субстанцию. Его, Джима, его собственную. Не то чтобы никто не глотал его сперму до этого, но этот... этот делает вообще все по-другому, и крыша тут едет основательно.       Так и живут они. Впрочем.

***

      Когда на очередной джем-сессии, теперь уже, правда, в полном составе, Джоэл притащил камеру и сказал, что с ними будет человек, который специализируется на адекватной съемке и вроде как может в монтаж, Джим прямо-таки ощутил весь масштаб ситуации. Он, честно сказать, чувствовал себя так, будто нес на себе груз сразу нескольких гражданских войн, не иначе. Парни с Дедфронт здорово по нему проехались, когда он все-таки решился нанести визит. Нанес его так, что теперь, вроде как, отправится в тур с ними. Понравится это Кори или нет, но Джим скажет об этом. Тем более, терять-то нечего, ибо Джим уже успел засветиться на промо-фотографиях к предстоящему альбому.       Но он справедливо решил, что сейчас с такими новостями навязываться не стоит: его друг уже успел облапать недешевый агрегат, он для верности сделал пару нелепых кликов, и на одном из снимков даже есть куски от Джима, который старался в кадр не лезть совсем; сейчас Кори пытается разобраться, что в ней и как устроено, а перед этим напряженно и с явной разницей по силе пожимал руку парню, который их будет снимать. Если этот парень все еще согласен, а он как раз согласен, то у него стальные яйца. Кори одного достаточно, чтобы перевернуть все верх дном.       Он задумчиво тер свою гитару, подумал о том, что было бы неплохо поменять на ней струны, раз такое дело. Вообще, ему очень даже нравится то, в каком русле начала протекать его жизнь. Он жил с парнем, с парнем, который ему очень нравится, но которого можно проебать в любой момент просто потому, что этот парень нравится. Джиму даже это нравится. Его все устраивает. Он как никогда доволен.       Парень, который ему нравится, не заставил себя ждать — приперся с фотоаппаратом в руках, начиная бестолково щелкать и поражать вспышкой все и всех вокруг. Это не очень хороший способ запечатлеть момент, но это не ебало Кори вообще. Для него это было игрушкой. Но если этой игрушке придет пиздец, то Кори потом головой за нее отвечать будет, Джоэл пообещал ему.       — Чего ебальник-то скривил? Выпрями его!       Джим вздохнул, потерев висок. Вот и приехали, называется.       — Тебе не кажется, что я не совсем подхожу для фотографий?       — Что мне кажется, так это то, что ты пиздишь много. Джейми, давай, нам нужно побольше фоток. Посмотри на меня и хотя бы попытайся сделать вид, что ты от этой жизни получаешь удовольствие.       — Если ты думаешь, что моя жизнь мне не мила, то мы явно с тобой друг друга не так поняли.       — Слушай, я же не дебил, — обиделся Кори в ответ на строгое замечание Джима. — Мне не надо знать, как складываются дважды-два, чтобы понимать, тем более видеть, что у кого-то сейчас плотно засел хуй на душе. Я не знаю, в чем дело, но надеюсь узнать, когда начнем закругляться. Не хочу, чтобы парни начали чего-то помышлять.       Кори цеплялся за приватность, хотя она была абсолютно нелепой: Джоэл знает, Шон, может, уже догадывается, а все остальные то приходят, то уходят. Круг у них скромный, было бы чего прятать. Знать бы еще, как это спрятать. Стоит ли делать это вообще, кто б знал, но Кори бзикует.       — А никто и не говорил, что ты дебил. Просто. Я в порядке, честно. Но для фоток я не особо гожусь. Ты, я не знаю... тут особо не разогнаться, лучше сотри весь отснятый за сегодня хлам и оставь место для концерта. Поиграл, теперь хватит. Это важнее.       — Да блядь. Ну, клевая же штука. И потом, хуй его знает, что потом с этой записью делать. У бутлегеров сейчас нюх на свежие живые выступления. На нас могут срубить бабло совершенно левые люди вообще в легкую.       — Клевая, клевая, — согласился Джим, потирая бороду. — Но если она клевая, не значит, что надо затаскать ее в первый же день. Она и не твоя толком. Я куплю тебе другую, у тебя тогда будет своя камера, на которой ты можешь хоть с двести снимков жрущего Джоэла сделать, но только если ты пообещаешь мне не дебоширить. Хорошо? Будем считать, что хорошо, да и кто в здравом уме откажется от такого хорошего подгона? — не подарка, «подгона» именно.       Джим прокашлялся. Кори все еще взглядом прикован был к камере.       — И еще слово про бутлегеров. Не думаю, что мы так востребованы, чтобы нашу собственность еще и пиздили. Мы не так востребованы. Для них это все равно что порнушка будет. До «Эммануэли» нам еще не але.       — Так это не порнуха. Это эротика. Порнуха — это то, чем мы занимаемся с тобой. Насколько дешевая... не знаю. Но вот это точно порнуха, сто процентов.       Кори взял лицо Джима в ладони и потерся носом о чужой. Джим же хотел сдохнуть. Прямо сейчас. Или сделать ему предложение. Просто вот эти маленькие жесты, эти прикосновения из ниоткуда — они вот все равно что... в общем, убийственны.       — С тебя камера теперь, понял?       Джим бездумно кивнул, не зная теперь, на что подписался.

***

      До концерта оставалось-то всего-ничего, и Джим думал. О том, что она станет поворотной точкой, эта запись. Как бы тупо ни звучало сейчас, а ему хочется выглядеть лучше, гораздо лучше обычного. Это так странно теперь — оказаться таким вдруг публичным, такой из себя рок-звездой, как будто бы на тебя натягивают другую кожу. Будто бы сдирают старую и заставляют жить в новой, даже если она тебе тугая, не по цвету, не по душе, не дает вдохнуть и в принципе препятствует ведению нормальной жизни. Но вести нормальную жизнь — это необязательно ведь Эмтиви смотреть, чипсами хрустеть, случайно пролить Пепси прямо на газету с открытой страницей о еженедельной сводке актуальных акций. Джим не думал вкладываться, потому что вкладывать, во-первых, нечего, а во-вторых, это порой просто забавно. Люди ожидают поиметь, когда в итоге имеют все же их.       — Мужик, пиздец, меня чуть не грохнули нахуй, — Кори врывается так, что едва ли ураганом не сносит все вокруг себя, на что Джим с двухкратно увеличившимся интересом начал интенсивнее и громче хрустеть картофелем.       Тот не потрудился снять с себя что-то кроме ботинок, потому что да, правильно, в ботинках по дому ходить не свято дело. Улегся рядом с Джимом, свое присутствие решил отметить так:       — Вот ты жрешь тут, забот не знаешь. А я чуть не сдох! Эти ублюдки... глаза бы ты их видео. Абсолютно ненормальные. Блядь, вы если не умеете кумарить, так и не беритесь. Это пиздец. Я со многой хуйней сталкивался, я чуть не сдох однажды, но. Я не помню, чтобы в коматозе еще и доебывался до кого-то. И вообще! — он взял газету, недовольно зыркнув на то, с чего начинались ее первые заголовки, и вышвырнул прям на пол. — И вообще... они же не настолько ебнутые, чтобы срываться на простых работягах, да?       — Начни по порядку, Кор, — вздохнул Джим, стараясь изо всех сил не заржать; с абсурда ситуации, естественно, потому что у Кори есть эта черта, как он называет ее, ебливая — преувеличивать любую хуйню, хотя на сей раз хуйня получилась действительно жуткой. — Почему этим уебкам в принципе понадобилось тебя убить? Ты точно не связывался ни с какой группировкой в прошлом?       — Было дело когда-то, но. Те хотя бы со стилем одевались, а для этих... ну, эти, так. Шушера мелкая, — пожевал губу Кори, запустив свою клешню в полупустую пачку чипсов, тут же скривился, когда, видать, нашарил ничего путного, кроме крошек; быстро сориентировался, высунув клешню обратно и слизав соль с пальцев. — Бля, а чо мне не оставил?       — Ты рассказывай давай, — Джим отзеркалил движение, тоже приложившись языком к своим пальцам, и Кори посмотрел на него ненормальными голубыми глазами, в общем, какие были. — Вся наша редакция замерла в ожидании громкой сенсации.       — Вот что, редакция, слушай и запоминай, запоминай каждую деталь, — Кори переплел их ноги, Джим на удивление спокойно ожидал, что за этим последует. — Стою я, курю, и тут подходят ко мне два объекта мужского пола. Хотя насчет второго я чутка усомнился, но теперь точно уверен на его счет. Особенно когда этот второй раскрыл рот. Первый отобрал у меня косяк, потом затянулся сам и потом вернул мне его обратно. Ну, я его выкинул. Второй заговорил, говорит, давай к нам. В группу. Первый у моих глаз прямо провел какой-то кассетой, видимо, с их песнями. Я говорю, не, нихуя, мне уже есть где плясать. Второй говорит, они не пляшут. Они деньги на этом сделают. Мир нагнут, прямо раком и без смазки. Я говорю, нет, еще раз, спасибо. Кстати, второй этот такой мелкий. Ну, прям. Пиздюк. Я удержался, чтобы не щелкнуть его по лбу. Я говорю, нет, вы выглядите так, как будто жрете ваш молодняк на завтрак, так что я пас. Первый оказался спокойнее, пожал плечами, развернулся и пошел. Второй прошипел мне, что они меня голыми руками грохнут, если я не вступлю в группу. Я сказал, типа, катись, парень, всего доброго. Он ушел, но показал фак. Мне! Мне показал! Блядь...       Джим молча смотрел на него, проходясь языком по сухим губам. И что тут можно было еще сказать? Разве что в очередной раз восторгнуться преданностью своего вокалиста, который из своей группы не вылезет никуда. Джим почувствовал укол тревоги, ибо именно это он и собирался сделать. Из группы вылезать не собирался, но умножить в два раза свое значение в музыкальной индустрии — на это он уже подписал свое согласие.       — Теперь ходи и оглядывайся, этот мелкий от тебя не отстанет, — отшутиться не помогает, Джим уже чувствует, что он в жопе. — И потом, я думал, ты всерьез. Про то, что тебя грохнуть хотели.       — Тебе совсем меня не жалко? А, предатель?!       Кори возмущается, но возмущается, скорее, потому, что обстоятельства требуют от него возмущений. Джим вообще не хочет слышать, в каком тоне будет произнесено это «предатель» после того, как...       — Джим, блядь. Меня уже оставляли подыхать, я тебе рассказывал. Что мешает сделать это еще раз? Причем их я считал своими друзьями... Я серьезно, мужик. Это стремно, — Кори по обыкновению ткнулся мордой Джиму в шею, тот начал перебирать его волосы.       Джим же хочет сказать, что с ним бесполезно пытаться искать защиты. От внешнего мира, в смысле. Джим хочет сказать, что они парадоксальным образом слишком похожи, может, поэтому судьба их вместе столкнула, все такое. Но хрестоматийная фраза может оказаться опасной, ибо Кори мертвой хваткой держится за свою индивидуальность. Когда это чувство рушится, Джим знает, дальше сложнее. Выпутаться из этого, в смысле. Кори — он из деструктива, он будет с этим справляться иначе. Нельзя подрывать то, что он наметил.       Блядь, как же Джим его любит.       — Слушай, ты не должен делать ничего из того, чего ты делать не хочешь. Это тупо, но это помогает. Помогает убедить себя в своей независимости, все такое.       — Я знаю, что не должен, но думаю, что должен. И что из этого звучит тупее?       — Кори, я тебя не понимаю. Иногда вот совсем.       — Ну и не понимай. Я что, прошу меня понимать? Я, вообще, я так мало, на самом деле, прошу от этой жизни. Мне хочется, знаешь. Любви. Настоящей любви. Чтобы хуйни поменьше. Но, сука, штука в том, что так не бывает. Чтобы без хуйни. Я не знаю, что я должен сделать, кому себя в жертву принести. Я пытаюсь молиться, но у меня плохо выходит.       Джим тоже пытался молиться. Мать таскала по церквям... его и сестру. Но она сразу заметила, что у сына не получается. Хуйня случалась, без хуйни никуда. Просто Джим понимал это, жил с этим. И Кори тоже придется с этим жить, сколько бы он ни молился. Вот так вот живем, куда без этого...       — И кто тебе может дать это... эту любовь, которую ты так хочешь? — спросил Джим голосом висельника.       Голосом палача Кори и ответил:       — Тот, кто будет со мной рядом. Это не так много, но для многих это так сложно. Они думают, что могут решать, когда им быть со мной и когда нет. Да хуй там плавал. Это... надо решать вместе. Демократия, сам понимаешь. Прогрессивизм.       — А что, если он не сможет находиться с тобой рядом постоянно? В смысле, когда тебе захочется, чтобы он был. Всякое же бывает. Кори, ты не можешь контролировать людей. Если тебе даже и кажется, что ты прав, то это... не совсем так. Со стороны если смотреть.       — Блядь, я спать, короче, — Кори отвернулся, Джим почувствовал себя дебилом.       — Извини, блядь, я же не... ну, сам подумай. Мы не у власти, никто из нас. И ты уж точно не Господь-Бог.       — Заткнись, Джим, это раздражает. То, что ты прав, вот это — оно меня вымораживает, ты можешь хотя бы поддакивать начать, блядь... И вообще, сюда иди. Обними меня. Мне пиздец как стремно, и ты еще тут. Сделай хотя бы это.       Джим хоть и охуел, но подчинился. Перед ним трезвый, но злой Кори. Кори с фрустрацией. Нуждающийся Кори. Кори на грани. Кори, нуждающийся в защите. Джим и дает ее ему, когда неловко окольцовывает его сзади, но чувствует себя уже уверенне, когда в грудь доверчиво вжалась спина Кори. Тогда Джим смелеет, и его хватает еще на три слова:       — Я с тобой, — но для других трех слов ему еще рано; их Кори может понять неправильно, а Джим может неправильно их произнести, значит, не время.       Кори не отвечает. Может, это к лучшему было.

***

      Перед концертом он чувствовал себя отвратительно. Ему было очень жарко, он опрокинул в себя уже две бутылки воды, третья только на подходе. Он не знал, что ему делать. Почему-то он почувствовал себя таким... пустым. Умственно пустым. Язык не повернется назвать себя честным, прекрасным словом «тупой», это немного снижает его в глазах если не остальных, то себя. Тем более, глаза остальных всегда будут видеть его таким, какой он есть. Высоким. Под два метра. И, наверное, очень даже привлекательным. Это не он придумал, просто прошла мимо девушка и сказала, что у него задница... крутая. Она ему еще что-то пыталась рассказать, но Джим сказал, нет, мэм, у меня будут проблемы. Берегите себя и своих близких. Кори потом пришел и сказал, что Джим — дебил. У них появились группиз, иначе сказать, женщины, которые точно дадут. Ты такой тупой, Джим, если думаешь перед тем, как взять то, что тебе готовы дать.       Может, я и тупой, сказал ему Джим, но я тупой и в то же время предусмотрительный; кто знает, кто в этих группиз еще побывал. Кори надулся и шлепнул Джима по голове свернутой в тубу газетой, чтоб не пиздел. Джим послал ему воздушный поцелуй, Кори изобразил, как ловит его в воздухе и вместо кармана выбрасывает в урну. О какой любви этот человек мечтает, если он уже непочтительно обращается с тем, что ему по крайней мере пытаются дать?       Вышли они, начиная сразу же с Тейк Э Намбер. В целом, если посмотреть, их сет-лист никаких страшных, абсолютно диких метаморфмоз не претерпел. Кори попытался напустить в голос надрыва на манер Стэйли из Элис ин Чейнз, причем одну из песен которых они сегодня как раз отыграли, но насколько получилось у Кори отобразить свое восхищение в отношении Лейна, могла судить разве что толпа. Но у нее бы физически это хуй вышло, так как толпа снова в полном угаре. Может, и это тоже к лучшему. Кори-то ведь старался, перед выходом скурил добротных три сигары. Или больше. Кори хватал его под руку, чтобы выйти покурить вместе с ним. Или постоять рядом, потому что одному стремно, чесслово.       — А глушить водяру в одну харю как не в себя — это тебе не стремно? — судя по энтузиазму Кори, очень даже; кажется, что и концерт ему даже очень удался.       Кори не ответил ничего, только всунул горлышко между губами Джима, не напирая, будто бы просто проверяя, поддастся ли Джим на его хуйню или откажется играть. Джим провел языком, чисто на пробу, а потом приоткрыл рот, принимая в себя жидкость.       Честны будем, жидкость на вкус была не очень, но чего не сделаешь. На что не пойдешь. Любви ради-то.       Потом Кори пощадил его, убрав бутылку из поля зрения Джима, только шепнул совершенно задурманенно: «только не глотай, не смей проглатывать, дорогой мой».       На то, что язык Кори окажется у него во рту в этот самый что ни на есть самый ебанутый момент за всю его относительно нормальную, как он считал, жизнь, Джим никак не рассчитывал. Это было странно, это было невозможно, терпеть так точно, ибо ему казалось, он сейчас блеванет или захлебнется уж точно. Кори так его решил прикончить? Пока Джим ловит какой-то мазохистический кайф? Джим не против сдохнет под Кори, или просто рядом с Кори, но он же не думал, что смерть окажется настолько беспощадной. Он думал, он достаточно нормальный, чтобы с ним можно было обращаться не настолько аморально. Кажется, он ошибался. Сильно ошибался. На свой счет так точно.       У него защипало в глазах, бесконтрольно пролились пара слезинок, но он продолжал эту борьбу. Ему уже трудно сказать, насколько он получает удовольствие от того, чем сейчас занимается. Может быть, какое-то свое, извращенное. Водка проливается, уже залила весь подбородок, шею и просочилась под футболку. Его сейчас вырвет, прямо в чужой рот вырвет, это какой-то пиздец сейчас происходит. Может, он и вправду такой ебанутый, как про него говорили за глаза и иногда даже в лицо.       Кори, видимо, решил, что доводить себя до того, чтобы прокатиться по статье «истязание», это не по-пацански будет, и оторвался от джимовых губ. Джим тут же вырыгнул все, для верности еще и прокашлявшись. Для верности. Правда, себе в кулак.       Интересно, среди всей этой богомерзкой мешанины, ну, случайно, не оказалось ли ошметков от его сердца? Он опознать его не может, пока оно в таком деформированном состоянии, но все-таки. Потому что Джиму кажется, что именно его он как раз и выблевал. Кори, может, и рассчитывал на это. Нет причины — нет и проблемы, это так говорят, да?       — Ты захуярил весь пол... дорогой.       Джим поднял на него глаза. Ему похуй, если он ревел, если он, взрослый мужик, сейчас оказался в таком положении.       — Я тебя ненавижу, — это все еще не те три слова, которые он так хотел сказать Кори. — Ненавижу.       Кори молча кивнул, напоследок лишь боднув того лбом в лоб.       Джим еле пришел в себя после того, как Кори оставил его в этой ебаной гримерке. Почему-то ему показалось, что среди них двух сволочью является только он. Кори по-странному порой проявляет свою привязанность, но он делает это как может. Он рассказал Джиму больше, чем нужно. Чем считал нужным. По крайней мере, Джиму казалось, что этого было достаточно.       Пока он убирал свои, он надеялся, все же не-внутренности, он думал о том, как пойдет просить прощения. Они живут вместе, это успокаивает. Если Кори и свалил без него, то идти ему все равно некуда больше. Он не настолько дебил, чтобы морозить жопу на улице только потому, что он так сильно огорчен. Нет, вот как раз настолько, нечего себя обманывать, это плохая черта.       Он еле перебирал ногами, минуя Джоэла, который отчитывал оператора за то, что первые пять минут от выступления тот не соображал, что камера, оказывается, еще даже не снимала, и вообще, что он за оператор такой? Шон ему не попался, он мог свалить пораньше, ибо он не слишком жалует афтепати, ибо, как сам сказал, как раз в это время все самые мерзкие и не угодные богу просыпаются и выползают наружу, на что Кори сказал, что это как раз самое охуенное время для приключений и вообще бодрствования.       Джиму попался заведующий клубом, тот ему любезно улыбнулся, это Джима не устроило, и он пошел на прямой контакт:       — Где Кори Тейлор?       — Выражайтесь яснее. Таких Кори и таких Тейлоров у нас было побольше одного, — он строит из себя важного как раз не вовремя.       — Парень невысокого роста, кудрявые светлые волосы. Мы выступали сегодня у вас.       — Не повышайте на меня голос, сэр, мы вам услугу оказали, позволив выйти на сцену, — цокнул важный. — Ваш необычайно громкий товарищ ретировался в сторону уборной в сопровождении какой-то мадам. А теперь прошу извинить меня, я должен принять отчеты.       У Джима округлились глаза на словах «в сопровождении какой-то мадам», потом он ускорил свой шаг, когда понял, что предположительно может означать следовавшее до тех слов «ретировался в сторону уборной», потому что ему категорически не нравилось то, что эти сочетания слов стояли вместе. Тем более не нравилось, что они в совокупности могли значить.       Стоя у двери, Джим внутрь заходить не спешил. Приложившись ухом к ней, он понял, что ему пиздец. Причем пиздец пришел не тогда, когда он чуть было все свои органы не выблевал после их с Кори интенсивного слюнообмена, причем неравного по силам, надо сказать, а вот как раз сейчас. Ему хочется верить, что слух его подводит, но хуй-то там, понимаете?       Мадам. Ретировался в уборную. В сопровождении. Оно все теперь суммировалось. Сложилось в пазл, хотя Джим желал, чтобы не складывался.       — Кори, — только и сказал он, неожиданно твердо.       И все это казалось ненастоящим, вообще все. Даже то, во что Джим начал верить. Почему это он решил, что может дать Кори то, что он хочет? Если он вполне без его участия получает это прямо сейчас, по самые яйца засаживая какой-то бабе в зад? Джим мог дать и это, если это входит в состав любви, о которой Кори заходится во влажных своих грезах. Но все же важно другое:       — Вот это. Вот это подло было, Кор.       Кори не растерялся:       — Знакомься, Джейми. Ее зовут Скарлетт. Скарлетт Стоун.       Джим тоже не сдал позиций в этой игре, потянувшись в карман и достав оттуда смятую бумажку. Он подошел к парочке без совершенно какого-либо смущения, развернул бумажку и начал маячить ею прямо перед лицом, чтобы Кори мог прожить каждое слово, что там было сказано:       — А это контракт. Контракт с Дедфронт. Я в тур собрался, знаешь.       Кори зло усмехнулся, потянувшись в карман теперь уже к себе, поддерживая член рукой, чтобы не дай бог выскользнул, причем доставая такую же по габаритам бумаженцию. Как оказалось впоследствии, в своем содержании никак не уступавшую джимовой.       — А это Слипнот. Тут, внизу, после моей подписи, еще одна. Звать Шоном. Я теперь вокалист.       Джим смял свой листок и засунул обратно в карман, направляясь к выходу.       — Джейми, золотце, не обессудь. Я верю, что мы оба поступаем правильно, — Джим слышал, как тот возобновил свои действия, начав вбиваться в тело девушки, некой этой Скарлетт, еще настойчивее. — Только, это, как выйдешь, дверь за собой закрыть не забудь, хорошо?       Джим уже на выходе услышал:       — Передай крошке-Сильвии привет и скажи, чтобы домой не ждала.       И тогда от того, чтобы не захлопнуть дверь, Джим не удержался.