24 августа, 1997 год. По-прежнему Де-Мойн.
— Ты бы не дергался. Потом же заново придется... Кори никогда б не подумал, что когда-нибудь добровольно пойдет на то, чтобы позволит женщине нанести ему мейкап. Но это не просто мейкап; это часть образа, это в принципе новый образ, такого в их глухомани еще не видали. У них концерт вечером, это его первый концерт со Слипнот, теперь он с ними уже наверняка. После той пьянки так точно. Андерс идет на хуй, а Кори Тейлор возродился... —...как феникс, епть, — ухмыльнулся Кори в привычном состоянии «слегка так подшофе в воскресенье вечером». — Они такого еще не видали, это будет полнейший разъеб. Когда к Кори напрямую подошли с вопросом, почему Андерс ушел, и почему теперь на вокале стоит двенадцатилетний пидорас, Кори ответил втроечка: «хуй бы его знал», «мне не двенадцать» и, безусловно, «Я НЕ ПИДОРАС!». С последнего спросивший несколько обосрался, это был в принципе тот эффект, которого добивался Кори. А еще это тема, подробности которой вскрывать нельзя. Он не собирался въебывать тому мужику, но Бог-то все видит, он знает, что Кори еще как хотел. Хотя и не собирался. — Скажи, я похож на Зигги Стардаста? — Кори любил Боуи, но за эту любовь однажды лет так в действительно двенадцать пришлось нехило так расплатиться, поэтому до настоящего момента он сильно не преуспел в том, чтобы продемонстрировать дикую любовь. — А? Сделай из меня Зигги! Сделай! Скарлетт же не обращала на него никакого внимания. Эта женщина чрезвычайно невозмутима; Кори не может не провести параллели с бывшей, собственно, которая является матерью его единственной дочери, которую тот с большей долей вероятности в ближайшее время точно увидеть не сможет. Он думает об Анджелине едва ли не каждый день, просто не всякому об этом рассказывает. Есть мужики, которым реально похуй на последствия своих, скажем, действий. Не успел высунуть — похуй. Через девять месяцев вылез вполне себе очевидный результат — тоже похуй. Но Кори не похуй. Когда-нибудь он осмелеет. Когда-нибудь он наведается к этой барышне, та мигом даст ему это. Шанс просто хотя бы взглянуть на это создание... — Но почему Зигги? — Почему-почему... я люблю Боуи, просто, — как-то смущенно признал Кори, пожевав губу. — Меня пиздили за это. Но я полюбил его еще больше, странно. Девушка улыбнулась, Кори улыбнулся в ответ. У него давно по задворкам сознания елозила достаточно шальная мысль, но только сейчас ему захотелось это произнести вслух: — Знаешь, а ты, вот. Мужика ищешь, все дела. Я думаю, что. Пора прекращать поиски. Скарлетт похлопала ресницами в полнейшем непонимании. Да что там, у нее на лице было написано, что она в ахуе. Придется теперь грамотно построить фразу, отфильтровать, взвесить... зацензурить даже, в конце концов. Прокашлявшись, после недолго молчания Кори продолжил: — В общем, я говорю, тебе уже точно не надо. Типа... скажи: мы вот сколько уже ебемся? — И ты думаешь, это важно? — горько усмехнулась Скарлетт. — Я думаю, что это важно. Для статистики, — честно признался Кори. — Для статистики, говоришь, — без какой-то ни было различимой эмоции в голосе произнесла Скарлетт. — Так... загибай пальцы. Сейчас проведем подсчет... Кори загнул первый палец, когда Скарлетт упомянула про минет в туалете, но потом Кори спешно разогнул его, когда та сказала ему, что это не считается, потому что Кори даже не кончил, считай, отверг ее. Кори кивнул и некстати вспомнил о том, что в ту ночь кончил он потом совсем при других обстоятельствах. Сглотнув, Кори дал знак, чтобы та продолжала, и наконец на сей раз удалось прийти к соглашению: первый раз абсолютно точно состоялся в туалете, как раз тогда, когда их застал Джим. Ему не нравится вспоминать про это, потому что они с Рутом разосрались, а потом он, как бы, херовато помнит, каким образом им удалось замять свой конфликт. Если судить по роже Джеймса, которую Кори увидел, как только проснулся с бодунища, то произошел еще куда более серьезный пиздец, чем был до этого. Предпринимая мучительные попытки вспомнить, что заставило Джима так вот кривить своим ебальником в последнее время, Кори только почувствовал, как у него сильно заболела при этом башка. Он пришел в себя тогда, когда Скарлетт пару раз щелкнула пальцем на уровне его глаз — и спросила: — Эй? Ты слушаешь?.. — Бля, извини, — мотнул гривой Кори, совершенно одуренный. — Так что там?.. Та вздохнула: — Мне кажется, еще слово — и я тебя потеряю, поэтому коротко: во второй раз я отсосала тебе в студии, в третий раз у тебя в машине, а в четвертый... четвертого не было. Пятого, как сам понимаешь, тоже. — А мне кажется, что твои влажные сны, в которых я принимал непосредственное участие, тоже считаются, — подмигнул Кори подведенным глазом, и та щелкнула его по лбу, надувшись: — Дурак... — Ну, признай же это: ты меня хочешь. Даже вот сейчас, — глаза Кори опустились как раз к тому месту, где, в общем, все и происходит. — Не переживай, я смогу прожить без тебя. На крайний подрочу в туалете, для чего-то ведь они нужны в клубах, да?.. — Кори невольно задумался о том, что губы Скарлетт, в общем, ее помада сегодняшняя — она сегодня очень кстати. Если кто не понял... помада алая.***
Красные дреды, белое лицо, все как надо. Не совсем Зигги, скорее Пол Стэнли, хотя у него ж одна звезда была... в общем, и так тоже пойдет; притом Кори не винил Скарлетт в этом — они оба жутко торопились, он вертелся и мешал ей делать свое дело, несколько раз приходилось рисовать одни и те же линии заново. Это запарно, Кори знает, но вот каково бабам с этим каждый раз ебаться... он теперь понимает, почему некоторым, которым особенно оно надо, приходится убивать на это все утро. Кори послал Пола выйти на сцену и посмотреть, что там происходит, потому что Кори посетило дурное предчувствие, и крики абсолютно разных частот только подливают еще больше масла в огонь. Хорошо хоть, что Грэй — это свой парень, без понтов и без выебонов, сделает так, как нужно. Хотя и добротой этой пользоваться не стоит, думает Кори. Ему Андерс еще совсем недавно говорил, что он тут гастарбайтер, так что пусть засунет язык в жопу и высунет только тогда, когда будет стоять у стойки. Ну, что ж. Сегодня именно этим он и займется. — Ну? Как там? — нетерпеливо и слегка нервно вопросил Кори, Пол сначала посмотрел на него, потом помотал головой; то ли нет, то ли да... — Тебе не о чем беспокоиться, — спокойно выдал он, и Кори все равно от этого не выдохнул; легкие уже наполнились тревогой, осталось только заполировать их никотином. — А? Курить будешь? На. — Ты так любезен, — ухмыльнулся Кори, поцеловав руку с сигаретой в ней, тот отшатнулся, но рассмеялся. — Хорошо, что Нейт ничего не видел, — только и добавил Пол, пока Кори боролся с тем, чтобы зажечь сигарету; зажигалка ему оказалась неподвластна. — А?.. — Забей, — отмахнулся Пол, Кори кивнул и пожал плечами. Через какое-то время он услышал, как его настойчиво окликает Шон, и как тот говорит ему, что нашлет на порчу на его детей и детей его детей, Кори тут же бросает косяк на траву и втаптывает ее прям в и так уже достаточно жухлую зелень. Нельзя заставлять Крэхана ждать — это вот самое золотое и пока что на данный момент единственное правило, которое полагается соблюдать. Это Мик так сказал. Что ж, Кори поверил — не будет же двухметровый и безо всякого сомнения добродушный парень так нагло и так жестоко наебывать его, такого из себя зеленого и мелкого. Кстати, Кори не нравится, когда его так называют. Обычно так делает Шон, Кори дуется и рычит, Шон говорит, что так надо, все идет по плану. Кори вообще не знает, что такое планировать, и узнавать пока не очень собирается. — Что-то они все равно какие-то... ебнутые, — подвалил Кори к Джордисону со своей как нельзя кстати нужной ремаркой. — Народ-то. Где они только достаются, из каких подземелий... — Соответствуй, — строго-формально ответил Джои, и Кори понял, что ему тут все еще не очень рады; Колсефни был прав, особенно прав в том, что Кори — не больше чем гастарбайтер для них всех. Но, в общем-то, соответствовать получится. Де-Мойновцы — народ просто ебанутый сам по себе, еще и сам город географически достаточно не важно расположен, тут все сходится. С годами сформировался этот конченый менталитет, теперь попробуй кого-то перенастроить — ничего не выйдет. Наверняка Лафайетт, из которого вышел Эксл Роуз, и Абердин, с которого происходит Кобейн и еще кто-нибудь, такие же ебнутые, как когда-нибудь станет Де-Мойн. Если сейчас он таковым не является, с ними или без них, но Кори сделает ему имя. Патриотизм еще никого на памяти Кори краше не делал. На сцену он вышел последним из всех, но перед этим изрядно накурился и нехило приложился к бутылке пива, впрочем, к его вторжению уже находившуюся в состоянии наполовину полной, что вовсе не смутило. Когда оказалось, что она принадлежала Полу, Кори развел руками и поспешил скрыться с места преступления, но мужик все понял, поэтому похлопал плечами и заразительно расхохотался. Чем-то вот он даже напоминает Джима, не просто тем, что сам по себе он парень большой... просто оба сочетают в себе это качество, которое Кори взрастит дай бог к первой седине. Терпение. Принятие. Смирение, в конце концов. И уже оказывается, что качества три. Они ни в коем случае не являются строго положительными; есть косяки, определенно есть, иначе людей бы не было. Треклист Кори, ей-богу, не видел до вчерашнего вечера. Ему он показался слегка странным, даже где-то слабым, но ты попробуй убедить Шона, хотя бы попытаться — или хуй тебе на рыло, или пей... то есть, пой и не выебывайся. Кори пока что остался при втором варианте, потому что сегодня, он знает, ему упадет хотя бы пенс, а с работы он уволился. Его достало выполнять роль инструкции по использованию фаллоимитаторов, почему-то все думали, что это нормально. Он был продавцом-консультантом, но никак не техником, он лично не принимал никакого участия в сколачивании данного аппарата... в общем, своим будущим детям он расскажет про Эмпориум тогда, когда они хотя бы будут, и им хотя бы будет лет по шестнадцать. Он возвращался утром в их с Джимом квартиру, почему-то она все еще, как бы, «их», но в то же время Джим не прекращал держать дистанцию. Каждый раз, когда Кори приходил, он не слышал больше никакого «как прошел день?» или просто «привет»; он ложился, ему в лицо упиралась широкая спина Джима, который только делает вид, что спит. Кори не знает, зачем тот так делает, но если все же захочет объясниться, то пусть сделает это поживее. А если захочет поиграть в женушку, которой наставили рога, то бога ради, пожалуйста. Исполнять тексты Андерса кажется чем-то чужим, знаете, не своим даже самому Кори. Но проблема в том, что на отработку своего материала времени не было: парни говорили, что им просто надо выступить, а там как пойдет. Надувать губы бессмысленно, всему свое время, сказал Крис, похлопав Кори по плечу, тому легче не стало. Сегодня он здесь, завтра ему скажут идти на хер, вообще на все четыре стороны. Визжащих девчонок, которые норовили залезть ему в штаны, можно в принципе считать за успех, да? Вечер окупается, Кори рвет башню прямо здесь и прямо сейчас, и честно — это просто охуенное ощущение, ты питаешься не как вот изо рта через жопу и по кругу, ты напитываешься как раз духом. Не всем, правда, а только одной его половиной — как раз той, ебанутой, которой нужен драйв. Может быть, стоит почаще загоняться, о будущем-то? Того и гляди, не растратишь пыла — вечно будешь отжигать так, будто делаешь это в последний раз. Все, чего Кори боится сейчас, — это стать картонкой, куклой, как угодно назовите; просто факт — жизнь тогда отстой, когда ты в ней конкретно уже не участвуешь, уже сомневаешься в том, что являешься хозяином положения. Жить по указке — это все же не наш формат. Это определенно и есть успех, определенно грязный и немного не такой, какой воображал себе Кори, но, если судить в целом, не так оно все плохо складывается на данном этапе: две шальные девицы сами собой материализовались по обе стороны от него, осталось отдать природе бразды правления. Они заперлись в гримерной, и Кори чуть не проняло приступом клаустрофобии, про которую и в жизни не думал, что имеет такую. Но это происходит само собой: тут душно, теперь достаточно тесно для троих, вдобавок ко всему еще громко, а ведь Кори думал, что громче него нет никого. Ан-нет, есть. То, что эти девки вытворяют друг с другом сейчас, Кори предпочел бы красивыми выражениями не описывать. Если и потянулась у него рука в направлении к камере на столике, то это ничего страшного. На самом деле, маленькое хоум-видео, которое вовсе не хоум, никому еще не мешало. Если повезет, Кори еще успеет подрочить в самом конце, но кто знает, что сломит его первым — усталость, желание сдохнуть, подрочить все-таки... или все вместе, неважно в какой последовательности. — Девоньки, эротичнее, попрошу, — он приближает как раз в тот момент, когда блондинка начала откровенно ебать свою спутницу языком в рот, ну просто крышесносное зрелище, почти сакральное. — Да-а, во-от так... только не смотрите; делайте вид, что вам насрать. Реалистично чтобы. Кори не столько хочет принимать участие в этом, сколько прочувствовать весь этот кайф — кайф от того, что он сейчас делает. Эти дуры и знать не знали, что сейчас устраивают ему такое шоу, которое он вряд ли забудет. Да что там, барышням даже в трусы к нему лезть не надо, чтобы заставить что-то почувствовать. Это странно, все-таки — подпитываться тем, что ты видишь, но в чем не участвуешь; раньше Кори думал, что не сможет так, но ведь не всех же подряд ему крыть своим семенем, если так глянуть. Если он изведет всю встроенную память на устройстве только для того, чтобы заснять достаточно посредственное по качеству (и по количеству, откровений ради) порево с двумя оторвами, то хуй бы с ней. Жизнь — она как раз хороша в моменты, когда тебе похуй. Если бы догматы сводились к этому волшебному слову, мир был бы проще. И если не сам мир, то хотя бы некоторые из людей. — Милый, не присоединишься? — донесся голос одной из девушек, и Кори вздохнул, остановив запись. — Обижаешь. Куда же я без вас, а?***
Что ж, Калифорния. Про Калифорнию Кори всегда думал одно — здесь определенно хорошо. Здесь светит солнце, здесь, в общем, пляжей дохуя, Калифорния не такая ебанутая, как, например, Лос-Анджелес. Там Кори еще не был, но он уверен, что будет. И в Нью-Йорке тоже не был. Только в Денвере, когда-то очень давно. Но Колорадо — не Калифорния. В Калифорнии хорошо. Было хорошо, пока они всем составом не приехали сюда. Прошло более полугода с того концерта, некоторые вещи в их программе претерпели изменения. Например, они теперь больше не сами по себе — на них нашелся продюсер, вместе с ним еще и лейбл, которые обязуют их записать альбом. Собственно за этим они и приехали — записаться. Со Стоун Саур Кори слишком долго лясы точил, здесь этого не позволит как минимум непримиримое обстоятельство в лице оказаться никем и ничем вновь, а Кори страстно не хотелось быть выкинутым на берег, если вы понимаете, о чем речь. Начинать собирать свою жизнь заново по кусочкам, когда тебе двадцать четыре, звучит не очень оптимистично. Добирались они сюда вполне себе человеческим способом. Джои решил послать на хуй всех своих на автозаправке, потому что сказал, что теперь эта работа вовсе не для него, хотя раньше, как говорил Пол, тот думал совсем уж об обратном. Потому что ему нравилась эта чертова работа. Ты практически ничего не делаешь, стоит ночь — и тебе можно просто подумать. Ты можешь пиздануть с круглосутки, в которой ты как раз и работаешь, пачку чипс и соду — никто тебе слова не скажет, потому что нет тут никого, кроме тебя. Кори силился провести параллель с Эмпориумом, но это невозможно, потому что там всегда были люди — очень много людей. Всегда что-то норовили спросить, они создавали столпотворение, они очередью выстраивались у кассы только для того, чтобы относительно скромный и относительно святой парень-кассир пробил им несчастный дилдак. Некоторые даже до кассы не успевали донести — приборы уже тестировались в раздевалках. Один раз Кори зашел вовнутрь, заглянул, чтобы проверить, что все нормально, но потом тут же пожалел об этом, потому что картина мужика в латексном костюме медсестры, имеющего себя как раз-таки дилдаком, отбила всякий в нем альтруизм, если это так можно назвать. Потом тот оправдывался, что, оказывается, его жену такое очень даже заводит, с чем Кори спорить не стал. Ну, если нравится... Говоря о человеческом «нравится»... оно распространяется буквально на все что угодно, как вот, например: вбежал мужик в магазин, говорит, я не смогу снять эти наручники, я точно помню, что брал их у вас. Кори с какое-то непродолжительное время хлопает ресницами — и откровенно хуеет, потому что он грабастал себе большинство смен, у него хорошая память на лица, особенно еще на то, сколько он успел положить в кассу. Ему же надо отчитаться, в конце концов. И вот в упор он этого мужика не помнил. Это было тупо, он знал это сразу, но все равно спросил, мол, а не сохранили ли вы случаем чек. Мужик ответил справедливым «нет», и Кори растерялся. Потому что на хер оно надо — хранить чеки, он так никогда не делает. В итоге вышла Пенни, менеджер, и сказала, что у них такой продукции никогда не было, мужик разъярился, а Кори нервно поглядывал на часы и отсчитывал минуты до того, чтобы закрыть магазин и изолироваться уже самому где-нибудь в символическом заведении. Он там закономерно нажрался. — Чувак, ты об этом уже раз третий мне рассказываешь, мне и первого хватило, — слышать голос Джеймса вдвое приятно, когда он не нарывается; но сейчас он нарывается, у Кори еще пока осталось терпение — ему нужно с кем-то попиздеть. — Ты не понимаешь; я возмущен, — а еще Кори очень сильно возмущен тем, что им, по сути, разговаривать сильно не о чем и даже просто некогда. — Как ты там, все-таки? Это был не отвлекающий маневр со стороны Джеймса. Когда Кори удалось застать того в полном своем составе в квартире, он сказал, что все кончено. В смысле. Сожительство. Это звучало не так грубо и не так цинично, как это звучит сейчас здесь. Кори сказал, что ему нужно мотануться в Калифорнию со всеми остальными, они теперь должны выпустить пластинку посерьезнее предыдущей. Парни отказываются считать ту, по их мнению, «поделку» из девяносто шестого за полноценную запись. Кори считает вовсе не так, и в этом проблема. Проблема как раз в том, что всегда можно найти замену. Незаменимых ведь нет, черт дери... — В Калифорнии хорошо, да, — отвечает монотонно, почти железно. — Ага, — ему такое же монотонное в ответ; Джеймс там наверняка себе всю губу сжевал, пока генерировал ответ, а ведь не стоило так утруждаться. — А ты ведь... — С Дедфронт все, — внезапно оповещает Джим, и Кори тут же продирает глаза. — Все кончено. — Ну в смысле — все? — В самом прямом смысле. На языке вертится что-то такое, что Кори еще пока не в том состоянии, чтобы придать вербальную форму. Но все сходится. Дедфронт пришел пиздец, Джим все еще в Де-Мойне, но это поправимо. Каким образом, Кори пока не представляет. Есть только такой вариант: — А позвони-ка ты Клоуну. Ну, то есть, Шону, да. — Зачем мне ему звонить? — А зачем обычно клоунам звонят? — Кори, засунь себе свои ребусы в жопу. Тебе точно больше не о чем рассказать? Я бы поспал в таком случае. — Да почему ты такой... блядь, короче, — выдохнул Кори, — я спать не хочу, так что слушай. Кори рассказал ему про то, что регистрировать их в отеле в упор никто не желал. Барышня с ресепшна так и сказала — вы ебанутые. Не так, конечно, но суть каждый уловил примерно одинаковую, здесь нет никакой градации в воспитании. Кори признался честно в диалоге, что хотел заткнуть ей рот своим, в общем-то, бескомпромиссным эго чуть ниже пояса, Джим сказал, что идея была так себе, и хорошо, что Кори в итоге не прислушался к зову своей дурной природы. И Джим не просто сказал, что он молодец, а молодец еще потому, что начал мало-мальски себя контролировать. — Слушай, ну я же не дебил, в конце концов, — Кори вздохнул. — Ты сам это сказал. Я тебя не считаю дебилом. — Нет уж, бро, еще как считаешь, — повысил Кори голос на «как». — Ты думаешь, что я сволочь и гандон. Да, именно так и думаешь. Думаешь, я тупой, да, ничего не вижу? Да хуй там плавал, я знаю все. Поэтому не выебывайся и звони Шону. Ты не будешь дальше парить жопу в Де-Мойне. Ты, вообще... ты талантлив, вот. И ебнуто-страстный, как я. Мы с тобой, чтоб ты понимал, в общем... я что хочу сказать, бля, нет, не отключайся, ты выслушай... ты меня не слушаешь в последнее время, ты порой так смотришь, что я больше говорить не могу. А теперь я хочу, чтобы ты повисел еще немного, мне нужно это сказать... — Боюсь не подстроиться под калифорнийский климат, — хмыкнул Джим, и Кори опять оказался в сети этого давящего ощущения, когда твое горло будто бы зажато в тисках, ты и пискнуть не можешь; с Джимом всегда такая хуйня происходит — словам не то что пизда, скорее, возможности их доводить приходит закономерная пизда. — Мне Шон уже звонил сам. Дважды. Хочется наехать и спросить, мол, а какого хуя я ничего об этом не знаю, но Кори прикусывает язык, чтобы уже наверняка. Всему есть альтернатива, и как хорошо, что человек — существо, способное абстрактно мыслить: — И что ты ответил? — Что мне неинтересно. Я не буду играть в такой группе. Это не мое. — Да мало ли, чего ты хочешь... — Что, прости? — Я говорю, ладно. Ладно, проехали. Я не могу тебя заставить, это правда. Я не могу на тебя влиять, мы друг другу вообще никто, ты прав. — Я не говорил такого, Кори, — голос звучал предательски отрешенно, в голову Кори начали ползти самые страшные картинки, они такие яркие, красные... — Ты много чего не говоришь, Джеймс. В этом проблема. — Так что ты хотел сказать? «Мы с тобой» — и? Кори достал сигарету, зажег и долгую минуту смотрел на фильтр. Ничего путного в голову, на самом деле, не приходило. Это странное желание — повеситься и не повеситься одновременно. Ему нельзя; еще половины альбома нет, им нужен голос. А где они еще найдут вокалиста. Андерс ведь с концами свалил, можно не рассчитывать на возобновление рабочих отношений. Так думать гораздо легче. Но знать — знать надо как можно меньше, знания обычно только усугубляют. Без этого хуево. — Кори? — Ничего, Джеймс. Тебе послышалось, — и с этими словами Кори положил трубку, к удивлению самого себя без непреднамеренного вандализма. Теперь перед ним встала другая задача — прижиться к климату Калифорнии самостоятельно. Без кого-то.***
— Смотри, не опиздюлься, когда встретишься с парнями. Кори сильно не взял во внимание предостережения Пола, когда пластом возлеживал на диване и буквально всасывал содержимое одной стопки за другой. Они как-то сами собой образовались, выпивка тоже появилась сама, и вообще, все эти люди — это тоже проделки нечистых сил. Если его стараются таким образом затащить в преисподнюю, пусть стараются дальше, а у него сегодня выходной. Он так решил. Они с его янтарным другом Джеком, который Дэниэлс, так решили. Почему кто-то вообще решил, что Кори должен опиздюлиться? У него сегодня репетиция, но кому охота в сорокаградусную жару выжимать из себя три пота сразу? Друг, плескавшийся где-то на дне стопки, однозначно разделял точку зрения Кори. Друг не может говорить, но Кори друга понимает. Преимущество его друга — молчать. Пока люди вокруг бегают и черт-те разбери чем еще занимаются, этот друг молчит. Друг жжет горло, но не сердце. С этим другом хорошо. Как и в Калифорнии. Бабушка всегда называла его мальчиком страстным. Ласково, нежно — на такое способна только женщина. О своих способностях мальчик страстный толком все еще не догадывается, но эта мутная мысль дохуялетней давности не оставляет покоя. Мысль о том, что нужно что-то делать. И делать — делать незамедлительно. Только вот что — вопрос другой. Тем более с этой, которая на нем возлеживала и своей ручонкой лезла туда, куда Кори пока не хочет, чтобы лезли. Он думает. Она мешает думать. Кори не любит, когда ему мешает. Поэтому как любой джентльмен уходящего двадцатого века он нарочито вежливо изволит вопрошать: — Ты кто? Он и не смотрел на нее вовсе. Все, что для него сейчас существует, — это вот ее рука, идущая наперекор табу. А нужно, чтобы она срочным образом освободила помещение. Может, она просто не знает ничего про табу? Ее проблемы. Она полезла. — Как — кто? Ты сам же меня позвал, Кори... — Пиздишь, — точно пиздит; Кори не звал ее, Кори не хотел ее... — Нет.... — голос ее дрожит, Кори слизывает со дна последние капли и швыряет стопку на пол, сквозь шум грохота разбившегося стекла было не слышно. — А я говорю, пиздишь. Все пиздят. Абсолютно все. Я кому-то чего-то должен? Нет, ни хуя не должен. С меня нечего взять. Он был прав, я качусь в глубокую пизду. И никто меня оттуда не вытащит. Ебаный геморрой... уйди, уйди отсюда. Слезь. Я не хочу и не буду брать то, что ты собралась мне дать. Я один. Я один смогу! Может, он и позвал ее. Хуй бы знал, размышляет Кори, да и не так оно теперь важно. Важно то, что он сможет. В одиночку. А он был прав... а знает сам Джим, что он прав? Конечно, знает, как же иначе. Она ушла, ее нет, а руки остались. Кори не видит — он не может открыть глаз, он только чувствует. Из этого и рождаются самые настоящие кошмары. Есть вопрос. И что теперь. Как дальше. Уже второй. Во всем в этом нет и не было никакого смысла. Все пиздят, абсолютно все. Он, который не Кори, — тоже. И тот он, который Кори... — Живой? Когда ему наконец удалось открыть глаза, Кори увидел нависающую над собой недовольную физиономию Шона. Он редко когда доволен, если честно. По крайней мере, когда Кори находится где-то поблизости. В голове пронеслись предостережения Пола, и теперь мозг замер в попытках сопоставления. Выстраивания цепочки из следствий и событий. Из следствий мало чего сейчас получится, но событий — события еще попроще. Дадут пиздюлей, но Кори хуй бы знал, за что. Дело не в том, что он свято верит в свою конституционную неприкосновенность на правах гражданина или, допустим, в свою неприкосновенность в принципе, которую никаким нормативным актом не опишешь. Вся штука в том, что Кори ни хера не помнит. — А где эта баба? — если она все еще где-то здесь, Кори вряд ли ей поможет; хотя с чего он взял, что ей все еще хочется... — Какая? Слушай, нам тебя одного хватает. Ты ебешь нам мозг, и мы уже научились получать с этого свое удовольствие. — Я искренне рад, — ядовито отозвался Кори, перевернувшись набок. — У нас там. Это, — Крэхан присел на край дивана рядом с тушей Кори, и пока что все шло относительно вменяемо, в рамках человеческого, выразимся так, — Росс там покумекал, договорился кое с какими лицами, и нам доверили студию. В Малибу. Представь себе — Малибу. Мы поедем туда поздно вечером на трейлере, который мы с Джои еле как выиграли в карты у мужика с вокзала. В общем. Приведи себя в порядок к этому времени. Нам трупы не нужны. — Трупы не нужны, — задумчиво повторил Кори. — А кто нужен? Шон свалил, и это хорошо, что свалил. Потому что башка болит. Потому что все вокруг заебали нудеть. И все вокруг еще и пиздят. Трупы, говорит, им не нужны. Трупы... идея есть, вот что. Но сначала надо встать. Надо заставить руки функционировать. Пальцы онемели. Надо восстановить кровообращение. Трупы и ему самому пока не нужны, он может стать одним из них, если так будет продолжаться дальше. На самом деле, он очень много думал обо всем этом. О том, например, что все еще где-то в Де-Мойне настойчиво кривит рожей Андерс, которому не нравится, что какой-то хуй исполняет его песни, не догадываясь об их значении. Кори и сам такую хуйню петь не хочет, потому что там, где была душа Андерса, там от Кори нет нихуя. Если они ожидают от него, что он продолжит плясать вместе с ними, то корректировки исходника неизбежны. Много корректировок. — Я не ваш.... брат, поэтому мне поебать, — сказал Кори самому себе, и почему-то вкупе с тишиной и с внезапной узостью предоставленного ему пространства эти слова отозвались где-то не совсем там, где Кори мог предполагать. Один относительно хороший человек по телеку как-то сказал, что шоубиз — это жрать дерьмо. Внешность у него была сугубо арийская, он в принципе выглядел, как выходец с какой-нибудь ебучей коммуны ФРГ, впрочем, обаяния своего не растерял. Мужик еще так же говорил про что-то, типа, оставлять деньги на черный день. Кори тогда глянул в свой кошель — и вздохнул, потому что ему не то что на черный — ему на свой последний день оставить нечего. И как еще люди додумываются малевать завещания до своей кончины, кто бы знал. Загадка. Кто-то ведь начинает думать об этом, скажем, уже в тридцатник — и Кори знает такой случай, он этот случай назвал долбоебом. Но действительно ли он такой долбоеб? Нет, долбоеб он только потому, что у него жена вертлявая. Кори часто захаживал к ней, когда было одиноко. Ей, конечно. А у него были дела, но почему бы и не передохнуть. Оппортунизм, понимаете. Она была очень отзывчивой, во всех смыслах и в каких угодно формах примите это. Кори не мог удержаться. И парни тоже не смогли удержаться от того, чтобы заржать, когда Кори прям в лицо Шона тыкал своими сегодняшними творческими огрызками. На самом деле парень не очень хорошо оценил такой маневр со стороны, как Кори привык слышать о себе, пиздюка, но в нем оказалось достаточно профессионализма для того, чтобы адекватно повлиять на ситуацию. Да, Кори внес правки в Простетикс, да, в Джентли тоже, да, кстати, она теперь называется Джентли, если вы хотите, чтобы он оставался с вами, вам придется принять то, что особенно любимый Андерсом трек будет называться так, как захочет хуй с горы. — Теперь в этих стихах хотя бы смысл есть, — от себя еще добавил Кори, и Мик отвесил ему подзатыльник. — Бля, больно ведь... ну так что, Клоун? Шону не нравится, когда его называют клоуном, когда он не носит маску клоуна. Кстати. Чтобы не чувствовать себя настолько дешевым и невзрачным, Кори и себе маску оттопырил — теперь никаких игр в Зигги, все по-взрослому. Возвращаясь к Шону. Он мнит себя человеком важным, Кори же придерживается позиции, что тот прежде удавится, чем заставит Кори лизать ему пятки. Если он будет лизать пятки Шону, он больше не сможет посмотреть вообще ни на какие другие. — Мы не используем это. Мы не будем это записывать, — коротко отрезал Шон, и Кори сжал кулаки. Кори бесило то, что с ним пытались разговаривать то ли как с бабой, то ли как с патологическим или клиническим больным. Хотя с бабами и то деликатнее обращаются, наличие двух дыр существенно продлевает им срок жизни на этой земле, а ему дай бог в нужную лузу забить и тем более в нужное для этого время. У него нет сейчас настроения забивать в чьи-то лузы, впрочем. Бедная Анджелина. Оказалась не там, где надо было и когда надо было. Но это тот случай, в котором винить некого, кроме себя. И своей природы, безусловно. Благо вся природа отошла на задний план в связи с тем, что на нее времени тупо нет. Опять же, подрочить в ванной — это крайняя редкость. Если бы Кори выбирал между миллионом зеленых и дрочкой без вмешательств, то он бы остановился на втором, как бы пленительно ни звучало первое. В последующие дня три мало чего, собственно, менялось. Кори на студию не пускали до определенного момента (точнее, пускать-то пускали, но голосить пора заветная не пришла), ну, знаете, пока Джои не перестанет затрахивать свою установку вусмерть, или Пол наконец не сольется с ним в едином ритме, чтобы уж точно всех перло. Кто шел на компромисс, так это Мик — он подстраивался под то, что подкидывал ему Джош, и, в общем-то, они ладили. Кори даже завидовал тому, насколько они ладили. Новенький Сид вообще оказался парнем чумовым, Кори справедливо рассудил, что его хватит на всех, ему можно даже не беспокоиться за то, чтобы вовремя удержать толпу в тонусе. Крайне бесило то, что ему категорически запрещали лезть в процесс микширования, даже одним глазком глянуть — хуй тебе на рыло, сказал ему Джои. Этот пацан жутко стремный, он, кажется, ладит со всеми, только не с Кори. Пол говорит, что тот еще не привык, Кори кивнул, мол, тебе виднее. А ему гораздо виднее. Потому что однажды Кори заперся в студию, упал на диван и продрых так с часов шесть, потом еще три после пробуждения опохмелялся, так ему приспичило пойти отлить, а хуй бы знал, где. В темноте ни черта не видно было, зато ушами Кори чуял, что кто-то как минимум один живой тут имеется, и это он имел в виду не себя. Ебаный рот. Тогда он предпочел выразиться только так. Ему всякое снилось, ему всякое виделось, эти глаза вообще изрядно настрадались на его достаточно скромном веку, но он еще никогда не ощущал себя таким идиотом, каким ощутил тогда. Осуждать бесполезно, критиковать — тоже (если между этими двумя действиями вообще существует какая-то грань, какой-то критерий, по которым их можно отделять друг от друга). Просто сама картина Пола, глубоко входящего в Джои прям по самые яйца, сильно толерантности в Кори не пробуждала. Она, кажется, заснула в тот самый момент, когда проснулся он — голодный, больной, затраханный похмельем, в общем, жертва суровых обстоятельств. Отлить не сходил, зато подумал о том, что ему потребуется петля потяжелее и пожирнее, если он когда и решится отчебучить что-то такое эдакое. — Я знаю, что ты делал прошлой ночью, — и все же разговор состоится, рано еще списывать пару с счетов; тем более что Кори очень скучно, и он еще относительно трезв для того, чтобы подавлять особо живые реакции. — Как тот фильм. Только там лето, а не всего лишь ночь. Я просто всегда так хотел сказать, даже не спрашивай. Пол вскинул бровь на него, но зажег свою сигарету и помолчал, прежде чем улыбнуться и спросить: — И что ты такого там узнал? Он открыт к ответам. Лучше и быть не может. Пол — вот он действительно человек слова, потому что говорит ровно тогда, когда это нужно. Причем что мужик искусно подбирает слова, они всегда уместны, в них есть зерно рациональности. Наверное поэтому Кори постарался прибиться к нему, потому что с ним оказалось куда как проще адаптироваться. С Миком тоже дела шли относительно неплохо, но Мик мог его здоровски пиздануть, а Кори все же считает, что драму с кишками и с чем еще стоит разводить как-то погодя. Сначала он станет знаменитым, как Скрудж Макдак будет нырять по самую башню в гору золота, натрахается вдоволь, в конце концов, и уже только потом вверит себя в руки суда. Это уже самосуд получается, действующий в стране закон по-прежнему не приемлет самоуправства, но кого бы и когда что-то ебало... И вот когда Пол говорит, что не видит смысла в том, чтобы дать кому-то по щам без повода для этого, Кори отчего-то ему все же верит. — Скажем так, я стал невольным свидетелем самого что ни на есть грехопадения, — вообще Кори не считает мужеложство или ложство без «муж» к нему греховным деянием, просто вот Библия с ним сейчас явно не согласится. — Я тебя не очень понимаю, — часто заморгал Пол, уставившись на Кори так, что тот сам перестал соображать, зато не осталось никаких сомнений в том, что до товарища толком до конца не дошло, а значит, придется разговаривать с ним не на языке заповедей. — Вы с Джордисоном. Одни. Голые. Он к тебе задом, а ты... Кори провел ладонью по резко вспотевшему лицу. Да что ж такое-то — он даже не принимал никакого участия внутри акта, боже, он увидел всего лишь фрагмент, он ограничился секундами для того, чтобы съебаться. Вот вам и тру крайм син в чистом виде, только при этом еще все живые, дышат, еще тепленькие, даже горячие, прям как пирожки. Еще и удовольствие получают, во дают. Сука, он проработал добротных полгода в Эмпориуме, и воспроизведение вполне себе секса между двумя особями мужского пола еще можно пережить (он сам в таком участвовал, благо, предпочитал не изменять себе и оставался в позиции активного), но вот все же видеть и понимать, что единственной преградой к развратной картиной было ебучее стекло, было несколько диковато. Все же этот акт несколько более интимный, менее, скажем, ожидаемый в повседневной жизни. Поэтому и существуют тонны гей-порно посредственного качества, потому что запретный плод не только сладок, но и выгоден. Не то чтобы с участием женщин в данных блокбастерах-бестселлерах (да, такое вполне себе очень даже продается; не избери Кори карьеру ебанутой рок-звезды, он бы к настоящему моменту спродюссировал с десятки дешевых полнометров о том, как...) финансовые состояния любого задействованного в порно-индустрии как-то или иначе посасывали, просто люди нуждаются в экзотике, поэтому кого-то особенно это заводит — наблюдать за чужими пенисами, которые показывают крупным планом. — Ты большой мальчик, ты обязательно справишься с таким потрясением, — Пол потянулся рукой, чтобы потрепать Кори по голове, но тот резко дернулся: — НЕТ! — Какой хоро-о-оший, какой послушный ма-альчи-и-ик... — ногти безжалостно впиваются в кожу головы, и Кори чуть ли не давится собственными же слезами и слюной, пока эта мразь насаживает его так глубоко на свой член, на сколько может. — Прости, я ведь не думал, что ты... — Пол смотрел на него, и в этом взгляде не было «ты дебил» или что-то в этом роде; Кори по пальцам пересчитать может, когда такое было, но за него, в общем-то, волнуются. — Ты в порядке? — и этот вопрос это только подтверждает, они же не играют тут в джентльменов, им уже поздно. — Бля. Забей, да, забей... — отмахнулся Кори. — Заебы ловлю, все уже. Я старею. — И нахер нам старпер в группе? — Чтобы было кому хрипеть в микрофон. С ролью хрипящего старпера Кори мало управлялся: слишком уж подвижный, слишком уж громкий, и вообще, в нем слишком много «слишком», одно пытается противоборствовать другому, в итоге эта сборная солянка из придурей Кори поразительным образом помогла ему преподносить себя на записи так, как он никогда бы на себя не подумал. Может, это все вот этот сухой климат, но в Калифорнии ведь хорошо, тут даже с сухим климатом хочешь-не хочешь, а примиряешься, потому что по-другому нельзя. По-другому — это опять оказаться на улице. И тогда никакой климат не поможет. Но все опять идет через жопу, близится зима, и Кори бесится пуще прежнего. — Да заебал, — нервно прошелестел Сид, который был занят тем, чтобы настойчиво хрустеть чипсами и лупить в телевизор; это было его единственной обязанностью, в которой, кто ж бы сомневался, он особенно преуспевает. — Сам заебал, — прошипел в его сторону Кори, расхаживая то туда, то сюда по помещению. Он проснулся сегодня потому, что вчерашняя свинина в кисло-сладком соусе, проиграв в неравном бою с тейлоровой пищеварительной системой, отчаянно попросилась наружу ближе к четырем утра свежего воскресенского дня. Это как раз день, в который ебланить разрешено вообще любым законом, спать и видеть десятый сон — тем более. Но вот прерывать этот сон... Зато Кори теперь может отписать целую статью или даже диссертацию на предмет того, как через одно характерное блюдо растерять всякий интерес в отношении всей его остальной культуры в целом. Китаю досталось за столько веков, но это не значит, что обосраться за них должен вообще каждый живущий на этой земле. Джош ушел. Просто, говорит, в пизду вас, делайте что хотите. Так они потеряли гитариста. А ведь все думали, что все готово, можно с горем пополам выпустить дебютник и посмотреть, что дальше. А Кори и Шон знали, что дальше. Это — это мировой масштаб, иначе и быть не может. Сиду просто не дано понять, что их пизда накрыла такая, что и представить нельзя. У них даже не было промо-фотосессии на данном этапе, и это тоже стопорило весь процесс далеко не в последнюю очередь. Они потеряли целую конечность, в конце концов. Сид не понимал и огреб за это, пока что ограничившись только предупреждением. — Нам нужен гитарист. Прям, — Джои развел руками, типа, ну о-о-очень надо, — железно надо. Пусть даже сессионный. Нам нужно тело, которое можно перевезти в тур без особых потерь. — Потери будут, — вздохнул Шон. — Будут в случае, если тело не согласится записаться на следующем альбоме. Нам нужно не просто тело, нам нужно постоянное тело. Кори, тащи его сюда. Ты пиздишь много, мне хочется тебе твой самый язык отрезать, но пока я этого не сделаю и пока что только об этом раздумываю, сделай хотя бы это. Вопрос жизни и смерти каждого из нас. — Значит готовьтесь к тому, что понадобится братская могила. Достаточно глубокая, потому что надо позаботиться о том, чтобы расположить тела по симметрии. Но если вам похуй на нее, то я лягу первым. — И последним, — голубые глаза Джои сверкнули в темноте, и Кори всерьез забоялся за жизнь, которую могут отнять в любой момент; он сам это хочет сделать, он не хочет, чтобы посторонние что-то решали. — Ты не понимаешь. Нам нужен гитарист. Если нет — значит все кончено. Да, Шон? А Шон что? А Шон согласился с мелким засранцем. Пол просит его если не любить (тем более что с этим проблем и так нет), то хотя бы просто жаловать. Жаловать — это можно. Впрочем, им не придется пересекаться часто, значит, крышу точно не сорвет. Но если Джои объявит ему войну, то Кори будет руками и ногами за. И потом, его мелкий оппонент, по всему видать, уже сам в боевой готовности. Несколько раз грозился засунуть свои палочки ему в жопу или еще куда больнее, в глаз, например, но Кори думал, что тот шутит. Сейчас он так точно не считает, настолько решительно и в каком-то смысле жутко выглядит этот парень. — Будет вам гитарист, — Кори ненавидит давать обещания, выполнение которых, как ему кажется, ему вовсе не по силам. — Будет вам Рут. Никто напрямую не просил, чтобы Кори пригнал сюда Джима, здесь вообще имена-фамилии имеют мало значения (если это не господин-падишах-Аллах Шон, конечно), но так как Шон действительно пытался дорваться его собственной персоной пару раз, и когда даже Пол заговорил о нем, все стало на места. Им нужен Джим, боже ж ты праведный. В последний раз Кори сорвался, сказав, что на нем свет клином не сошелся, просто так уж вышло, что он гитарист. Пол закатил глаза, но терпеливо выслушал Кори, своим последующим вопросом застав его врасплох: — А нам есть, между кем выбирать? И вот этого оказалось достаточно, чтобы не просто отрезвиться, но и в очередной раз убедиться, что альтернативы нет. Это есть судьба, люди не верят в нее, забивают болт до тех пор, пока она не припрет своих недалеких подопечных к стенке. Кори помотал головой, этим жестом говоря, что у него больше нет таких знакомых, которые могли бы. Был Джош Рэнд, но с него спрашивают именно Джима. Джим так Джим. Можно попробовать унизиться еще раз. Чему ему жизнь научила, так это находиться в состоянии алкогольного опьянения за моменты до того, чтобы что-то сделать. Потому что на кон поставлено вообще все, проигрывать нельзя. Жизнь — это азартная игра, в конце концов, но кто-то ведь не понимает этого и все равно спускает свои кровные в казино или еще где придется, не понимая, что самое драгоценное, что у них есть на данный момент — это вот то, что недруги науки называют душой, рубцы ведь, которые остаются на ней, не заживают до конца, вы поймите. Ты же проносишь это все дерьмо сквозь года, ни у кого еще нет лекарства от последствий мозгоебли. Довольно лирики. Больше виски. И пока Кори только разминает пальцы, на самом деле пытаясь растянуть время на как можно подольше, да так, чтобы его еще можно было подобно маслу и на хлеб намазать, он подумал вот о чем: — А ведь ты мне снился. И снишься, — он разговаривает вопреки всему не с потолком, в который смотрит; не с сигаретой, которая в одной руке и точно не с бутылкой, которая в другой. Во снах Кори Джим мало чем отличается от Джима, с которым приходилось не просто пересекаться на одной и той же площадке, но и жить. Даже сознание самого Кори ему не слишком-то подвластно, потому что считает нужным оставлять этот образ без изменений, наверняка решив, что если и меняться кому, то самому Кори. По корешок. Но ладно. Это сон, значит на тормоза должно быть похуй, здесь же можно почувствовать себя воистину вольготно, потому что мир снаружи такой роскоши не предоставляет. Во снах Кори Джим постоянно рядом, он молчит, но рядом. И хорошо, что молчит, потому что Кори предпочитает говорить. Например. — Ты без меня вообще никак, да? Один раз было даже так. Кори в каком-то смысле берет его, прям вот так, безотлагательно, и в этой позиции он чувствовал себя, надо будет сказать, достаточно удовлетворенным. Во сне оно было так, а наутро после пробуждения все было не так хорошо, как в той вселенной, которую сгененировало его ебанутое сознание. Если люди в большинстве случаев не утруждают себя тем, чтобы запомнить детали своих сновидений, то Кори думает об этом в обратную сторону (как всегда, впрочем, все как не у людей) — ему нужно не просто видеть эти детали там, ему лучше всего суметь воспроизвести их в памяти после пробуждения, не говоря уже о практическом их применении. Это будет пиздежом, если Кори скажет, что не хочет. В смысле, трахаться с Джимом. Просто ему не хочется говорить, что он как раз хочет. Легче встать в позу и начать отрицать, ведь другим ты можешь доказывать что угодно, но себе — против себя хуй попрешь. Из деталей последнего сна с участием в нем Джима Кори помнит только его лицо. Он взглядом подлинного инквизитора выжигал в Кори дыры одну за другой своим этим изначально садистским умыслом, но Кори не мог воспротивиться или что-то внезапно начать говорить, потому что он был вовлечен в процесс, который хотелось взять под свой контроль, но это было невозможно. Его тело выполняло функцию само по себе, Кори сам не участвовал. Его участие состояло в том, чтобы чувствовать на себе этот взгляд и впадать во фрустрацию от того, что сделать с этим ничего нельзя. Джим просто смотрел на него снизу вверх — и все, этого хватало. Самое, пожалуй, стремное состояло в том, что Кори был бы не против оказаться в такой противоречивой и во всех смыслах противоестественной ситуации уже здесь, на планете Земля. Он сделал решающий глоток из бутылки и все-таки набрал заветные цифры, надеясь, что они все еще действительны, потому что если нет, придется прибегать пускай и пока что традиционным методам, но все же куда более запарным, чем набрать номер и позвонить. — Да? — зазвучал полный усталости голос, и Кори не мог не выдохнуть. С облегчением, разумеется.***
Кори ждал его в баре. Это самое лучшее место для переговоров, решил он. В Джиме нет этого — бабской привередливости, нет бессмысленной дотошности, а Кори знает, что ему жизненно необходимо догнаться прежде, чем все-таки впервые за полгода столкнуться лбами со своим товарищем. Парни ему уже все кишки размотали своими допросами, когда и во сколько ждать, Кори раздраженно бросал им, что рано радуются — эта рыбка безусловно крупная, но ты попробуй ее еще удержать, за хвост хотя бы. Он задумчиво вертел палочку для размешивания кофе, который стоял напротив и тупо остывал. Это был самый крепкий американо из всех, что доводилось пить. Девушка-официантка только и успевала подбегать к нему, изображать искреннюю радость от того, что к ним зашел такой посетитель, который уже раз третий сообразить не может, чего же он все-таки желает. Она смотрела на него глазами какими-то отчаянными, что ли, голодными. Нет, эта крошка не для него. В другой раз, может. Если Кори не забудет дорогу до данного заведения сразу после того, как покинет его. И вот оно. Пожалуй. — Привет, — застенчиво прошелестел Джим, давая Кори время на мелкую обсервацию его сегодняшнего внешнего вида. На нем было длинное пальто черного цвета, белая майка, черные джинсы. Что еще бросается в глаза — это обесцвеченные пряди. И в принципе Джим выглядит совсем другим человеком, хотя черты, несомненно, знакомые. По крайней мере глаза остались там, где должны были. Это хорошо. — А зачем гриву-то обкорнал? — только и спросил Кори, никакого в ответ «привет» или тем более «я так рад видеть»... Джим сел напротив, постучал длинными пальцами по столу, и пожал плечами. Вот и поговорили. — Захотелось, вот и все. Что тут гадать. — Как у тебя все просто. Джим посмотрел на него серьезно, это та самая нотка суровости, даже какой-то строгости, которая трогала его лицо зачастую в моменты, когда Кори собственноручно косячил. Может, он и прав, Кори устал в этом разбираться. — У тебя, видать по всему, тоже. Мне казалось, я уже достаточно высказался насчет Слипнот. Кори усмехнулся, нарочито громко подозвал мадам-официантку сюда, чтобы она продлила ему его заказ. — Но ты же здесь. Джим уже открыл рот, чтобы возразить, но что бы он сейчас ни попытался сказать, в этом раунде победа за Кори. Ни к чему оправдываться, все ж и так понятно. — Что будешь пить-то хоть? — То же, что и ты, — сокрушенно сказал Джим, и подошедшая девушка скромно и покорно кивнула. — Так вот, Джеймс, — Кори позволил себе немного улыбнуться, так, покривить губами лишний раз, чтобы тот чувствовал себя посвободнее в его компании, пускай Кори и сам сейчас скорее провалится под землю, чем действительно выскажет Джиму все то, что он о нем думает на данный момент, — сейчас кончай строить из себя целку, давай поговорим. За нас? Время не для тостов, а для похорон, на самом деле. Потому что если Кори не сделает того, что с него спрашивают так настойчиво и так упорно, у его долбателей вообще сила воли оказалась железной, то на него точно придется искать мест, куда можно было бы поместить его тело. Хорошо бы, конечно, сгнить под калифорнийским солнцем, быть похороненным под ним, такова последняя воля усопшего. — За нас, — и они чокаются бокалами, пока перед глазами Кори прыгают красные пятна. Джим, которому виски помогло развязать язык, изошелся в красочных подробностях о том, что ему было сложно привыкнуть к отсутствию Кори в его жизни. А когда Дедфронт пришел пиздец, он был последним, кто вогнал решающий гвоздь в крышку гроба данного проекта, причем с размаху. Кори придерживал себя ладонью, пока Джим не прекращал повествовать, потому что если не будет ощущать под собой хоть какой-то точки опоры, то он точно растечется по всему душному квадратному метру, то его товарищу придется всеми правдами-неправдами соскребать его со всех щелей. В этом есть свое удовольствие — просто смотреть на объект и молчать, осознавать свою уязвимость и принимать ее в такой обстановке. Непринужденной. —... и тогда я понял, что я не могу играть на ней. Все, что бы ни делал с ней, все казалось дерьмом, понимаешь? В тот же день мне позвонила сестра, ей крайне не повезло застать меня в состоянии, когда мне хочется бросить вообще все. Она сказала, что перезвонит в другой раз, и, в общем... мы с тех пор с ней не... — Мы тоже, — Кори пьяно поморгал, — мы тоже. С тех пор. Почему? — Ты сам знаешь, почему, Кори. А Кори не знает. Ебать не ебет, почему все так происходит. Почему так получилось, что они оказались порознь, почему человек, который его желеобразное тело доставал из мирского болота всякий раз, когда его владелец жаждал уединения, а это самое тело оказывалось в самых что ни на есть не подходящих для этого местах. Кори не знает. Отчего-то пьяно думает, что если не знает, то знает Джим. Вдруг ему доступно знание свыше, может, он разговаривал с Зорастрой... — Нет, не знаю, я не знаю, ничего не знаю, почему так, — Кори закрыл глаза ладонями, и похуй, что на него смотрели, как на припадочного, ему вообще все равно на то, как он выглядит сейчас, он не должен выглядеть охуительно в моменты своей агонии, люди тупые, если не понимают этого, — нет. Не знаю. Почему и зачем так. Для чего. Не знаю, не знаю... — Воды, пожалуйста, — достаточно громко произнес Джим, мадам с водой подоспела точно в срок, иначе бы Кори издох бы прям на месте, с кучей свидетелей. — Дыши, Кори. Я здесь, только дыши глубже, не прекращай дышать. Джиму пришлось буквально вливать воду в глотку Кори, он несколько раз поперхнулся, смешно нагнулся, чтобы сплюнуть лишнее. Лишнего оказалось намного больше, чем ему казалось, особенно когда он оказался едва не по самую макушку в унитазе, слезы текли так, что ему казалось, что вместе с ними утекут и сами глаза, продирало так, что сил нет. У него печень должна уже была раздуться до размеров слоновьей, так почему так хуево-то? И он еще чувствует спиной, как в нее упирается этот самый взгляд, взгляд из сна. Инквизиторски-садистский, Кори даже помнит это, вот как он называется. — Нравится тебе так, да? Когда я нагибаюсь? Достаточно низко? Или еще ниже? Как тебе лучше будет? С какого ракурса обзор будет лучше? — Ты меня убиваешь, Кор, — серьезно сказал Джим, выдыхая пар. — Если ты не понял, я переживаю за тебя. Мне не нравится наблюдать за тем, как ты страдаешь. — Нет уж, тебе еще как это нравится. Кори промывает рот безостановочно, лишь бы только избавиться от этого ебаного привкуса, он моет лицо, вода попадает куда придется. В зеркале встречается глазами с глазами Джеймса, и поворачивается к тому уже передом, ему придется столкнуться. Если придется ползти, поползет. — Тебя это заводит — знать, что только ты это можешь сделать. Спасать меня раз за разом. Потому что кроме тебя я нахер никому не сдался, вот почему ты продолжаешь оказываться рядом, и вот почему я ползу, потому что без меня тебе никак, совсем. Кори трется носом о чужую ногу, хватается за нее, потому что приходится хвататься, и он не против, что обстоятельства вынуждают его действовать сообразно сложившейся ситуации. Потому что то, что сложилось, — это ненормально, это, оно вообще, оно вообще всему противоречит. Но так надо, ему так нравится. Джим смотрит на него сверху вниз, и Кори понимает, что ему нравится этот взгляд. Он любит этот взгляд. Во что оно бы ему все ни обошлось, а он хочет, чтобы это не заканчивалось. — Примите песика, хозяин... песик не гадит, только в душу. Но Ваша душа и так задрочена, песик это понимает... потому что песик точно такой же... Джим выжидающе смотрит, Кори ведет от этого немого ожидания. Жаль только, что по лицу не скажешь, насколько его товарищ согласен на то, что Кори ему предлагает — всего-то душу погрызть, пощекотать то, что внутри, всего ничего. Он должен забрать то, что ему должны были дать еще очень давно. Кори поднимается, не разрывая контакта с чужими глазами, ему сейчас важно передать все то, что он чувствует, через глаза. Через свои руки, например. Когда он ими же берет Джима за щеки, грубее, чем хотел, но все еще тщится не рухнуть на землю, ему нужно держаться. Во всех смыслах во что бы то ни стало удержаться за Джима. Он смотрит так преданно, в этом взгляде читается «продолжай», и Кори возблагодарил бога за то, что Джим молчит. Они с жаром целуются, сцепляются ртами так, что не расцепишь, Кори с силой вталкивает свой язык в рот Джима, чувствуя себя при этом невообразимо превосходно. Им так хорошо, обоим — буквально выжимать друг из друга все то, что поддерживает в них жизнь, за что отвечает разум, который им обоим советует остановиться, пока они не срослись окончательно. Заткнись, разум; не сегодня. Кори еще просто умом не доходил до того, как же он соскучился по этому — по простому поцелую. И хотя его простой поцелуй подразумевает наличие языка, обилие языка и все еще далек от заповедей, он чувствует себя заебись. Благо, что Джим подкидывал еще больше дров в этот чертов костер; они, блядь, заживо коптились в нем вдвоем, мысли об одиночестве как-то сразу покинули Кори — и не надо никому из них ничего помнить про девиации поведения, стыд и прочее, это ведь просто еще один этап, дополнительное удовольствие, которым можно воспользоваться вместо дури, чтобы приглушить тяжелое чувство никчемности. Этот сексуальный контакт, а он именно такой сейчас, — вот сам он неплохо заменяет какую угодно дурь. Кори с ужасом осознает, что это он все это время нуждался в Джиме, а не напротив. Но так проще. Заткнись, разум; не сегодня.