***
— Во-от, начинается мое любимое шоу, — Сид уже во всеоружии, сидит рядом с Кори и тычет тому прям в рожу пачкой с сырным попкорном, Кори отворачивается и говорит, что таким упарываются только извращуги вроде их диджея. Сид нихера не обижается, вместо этого демонстративно чавкает шедевром кулинарии из кукурузы и уже не предпринимает попыток доебаться до Кори с исключительно щедрыми помыслами. Иногда Кори думает о том, что в этом парне есть очарование — особенно, когда он трезв. Они все очаровательны до тех пор, пока не находятся во власти горячительного или чего посерьезнее. Но вот Сид очарователен хотя бы в том, что он не лезет не в свое дело. То есть, не то чтобы здесь кого-то ебало, что и как тут происходит, потому что все ебутся как хотят, Кори вот все еще чувствует себя обособленным, Джим тоже адаптируется, но вот это ощущение отсутствия единства — оно в любую пору тебя пронимает, пьян ли ты как черт или трезв, как говорят, как стеклышко. Если Сид и Пол говорят ему расслабиться, в конце концов, у них все идет на порядок слишком заебись, потому что не думали, что к ним привалит такой успех. На радостях Крис, прихватив с собой Сида, промотал все до копейки сначала в баре, а потом, видать, на девчонок. Мик говорил, что они ебланы, а казна у них не такая широкая, как кажется. Потому что если Шон и Росс могут сидеть за столом и ломать голову о том, как еще бы заебать инвесторов, чтобы те не спешили лишний раз крутить пальцем у виска и как-нибудь несколько менее пессимистично встречать альбом, релиз которого вот-вот состоится, то Крису с Сидом невдомек, что за сыр надо еще и самим погорбатиться. Пока что они натыкаются только на тот, что в мышеловках, но Шон уверяет их всех в том, что это они скоро расставят эти самые мышеловки. И вот сегодня как раз из таких дней, когда Крис хвостом ходит за Шоном и без малейшего признака заебанности или хотя бы смущения от того, насколько дебильно он сейчас выглядит, донимает Клоуна извечным вопросом — а где деньги-то. И вот Сид прав. Прав в том, что за этим всем интересно наблюдать, даже забавно, особенно если ты к этому акту никакого отношения не именшь. Потому что если ты проебываешь деньги в одиночку и молчишь об этом, к тебе больше доверия и уважения, грамотная маскировка в принципе не раз спасала ему зад. Не палиться — это тоже сложно, но когда ты понимаешь, что ты незаметен для чужих глаз в моменты острого пиздеца, ты чувствуешь себя едва не богом. Главное здесь — это как раз не быть пойманным. О том, что он не бог, ему в очередной раз напоминает вот эта необходимость в том, чтобы являться на репетиции, чтобы на них же срывать голос, хвататься за голову при мысли о том, что он теперь, вот уж вышло, не то чтобы сам по себе. Шыряйся чем хочешь, еби кого хочешь, даже пиши о том, о чем стоит написать — и в этом творческом самовыражении он нуждается как никогда, спасибо Шону, который наконец перестал донимать его извечной темой Андерса и тем, что у Кори тексты сопливые. Но вот за все это надо платить, и Кори думает, что он делает это с лихвой — он получает отдачу уже на сцене, широкий народ с разных углов Америки начал теплеть к ним, на их лицах уже не было омерзения от масок, от невозможности увидеть тех, кто за маской. Народ вполне согласен на то, чтобы их потенциальные кумиры и дальше поджимали яйца, оставаясь инкогнито, потому что для некоторых важен сам факт и само обстоятельство, а то, что поглубже, — это не имеет значения. Кори дремал, но прекрасно слышал, к чему сводится сегодняшняя вечерняя дискуссия. Они собираются вместе в кучу потому, что по отдельности пока что никто из них не сработает. Потому что у Сида с Крисом тормозов нет, Мик все еще до усрачки пугает простой народ, Шон тоже не сильно доверия вызывает, это он здесь изображает деловитость, а там ведет себя почти так, как хочет, потому что он женат, у него уже есть дети. У Кори тоже есть Анджелина, от которой он теперь все дальше и дальше. Иногда он думает, что тот хмырь, за которого его бывшая вышла замуж, он вот куда больший отец, чем он. Это не то обстоятельство, с которым можно примириться, но принять — принять еще не самое тяжелое. Кори не совсем вдумывался в то, что было объектом их жарких споров — все мешалось в одну жижу из чужих голосов и некоторых буквосочетаний, которые мозг Кори вобрал в себя и даже проанализировал. Он лежал на плече у Джима, который тоже время от времени подавал голос, но ему то ли все еще неловко, то ли он просто не знает, что говорить. Кори чутка приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на него, и пока тот находится в относительном трансе, не имея ни малейшего понятия о том, в какую себя щель засунуть, Кори изучает его лицо. Это странно — он, так уж вышло, просыпается рядом с этим лицом, засыпает вместе с ним, это лицо как минимум фигурирует в добротном таком куске от его жизни, но почему-то сейчас, в такой околоформальной обстановке, Кори видит его совсем другим. Черты, пожалуй, стали грубее, щетина пробивается — тот уже не утруждает себя тем, чтобы от нее избавиться. Даже вот волосы. Даже волосы говорят Кори о том, что перед ним совсем другой человек, это не тот Джим, который мог кружить у окна его квартиры на своем байке, от этих пижонства и пафоса не осталось практически ничего. И вот все эти вещи незаметны, они теряют осмысленность, форму, когда Кори засасывает в эту пучину — в эту похоть. А теперь еще и оказалось, что Джим периодически носит очки, как сейчас, например, и считает это чем-то постыдным. То есть, не сами очки, это он себя в них считает... постыдным. Джим так неохотно обо всем этом ведал, Кори клещами вытягивал информацию — и то, что все-таки сумел вытащить, тем пользуется. Он усилием воли оградил себя от того, чтобы погладить Джима по руке. —...да, его и отправим, — почесав бороду, Шон посмотрел на Кори. — Ну, мелкий, твой выход. Кори тут же дернулся, нехотя оставляя уже нагретое своей головой место на плече у Джима, одаривая Шона взглядом достаточно... что-то между звериным взглядом и неподкупно-озадаченным взглядом: — Куда? Разумеется, не в окно. Но когда-нибудь все равно придется, потому что в индустрии без драмы никак. Он не сможет влиться в эту когорту до тех пор, пока не покажет свою слабость. Ему всегда говорили, что слабость — это то, что нужно прятать, но и то, с помощью чего можно манипулировать. И маска, которую Кори носит сейчас, вот эта потная маска, которая с ним два года, она и предназначена для того, чтобы скрыть эту слабость. Люди даже глаз его толком не видят, а если не видят глаз, значит, не увидят, что за ними. Что внутри. А на душе у него хуй. — На интервью, — сказал Шон. — С журналом. — А-а, — протянул Кори, зевнув. — С журна-а-алом... Только вот с чего Шон взял, что это будут читать. С чего взял, что кто-то умеет читать, в таком-то случае. Кори ненавидит журналы, ненавидит мелкий шрифт, ненавидит гигантские постеры, потому что они занимают куда больше пространства, чем шрифт. Красивая картинка — она вдруг значимее, чем то, что написано этим самым мелким шрифтом. Его бесят заголовки, его бесит то, что они пиздят. Они манят, но пиздят. Если бы он был редактором журнала... нет, не был. Потому что таких не любит, таких, которым подавай правду как она есть. Журналы стремятся к лирике, к мишуре, в конце концов, они выгрызают себе репутацию посредством яркой картинки и громкого слова, здесь по определению нет места для правды. Но вот чем в таком случае отличается музыкальная индустрия от этого мира бумажных иллюзий? Они теперь не просто вместе соседствуют как две сферы массового потребления — они без друг друга теперь дышать неспособны. Потому что когда музыкант чувствует, что он на дне, он прибегает к этому — к прессе с блестящими разворотами и патокой льющимися словами. Потому что в какой-то момент сдаются, точнее, позволяют себе. Как Эксл Роуз. Сначала он прятался, пока его группа разваливалась, устраивал у себя открытые вечеринки — и искренне удивлялся, почему его на них же опрокидывали. И попробуй теперь объясни любому неискушенному, что тебя все это заебало, ты исходишь при этом из лучших намерений, а тебя так и норовят втоптать в грязь. Сначала печать его не жаловала, потом еще в прошлом году Кори услышал о внезапном его возвращении. Увидев фотографию на обложке журнала, разумеется. Роуз с сияющей голливудской улыбкой, разглаженными старательным фотошопером морщинами, и в целом Эксл почти что вернулся к тому, с чего так старательно начинал, но было одно «но». В интервью, которое он дал этому журналу, музыке уделено было совсем немного внимания — лишь брызги яда в сторону бывших бендмейтов, потому что, вот уж ирония, а Иззи, Дафф, Слэш и Мэтт, оказывается, куют себе карьеру и вне Ганз Н Роузес, и что немаловажно — успешно. Про предстоящий альбом Роуз говорил, что он выйдет уже совсем скоро, у него валяется порядком с пятьдесят демо, над которыми уже вовсю кипит работа. Но если эта работа — это спиритические сеансы с его ебанутой гороскопщицей, как ее там... то Кори ей-богу не знает, к чему все это прикатится. Винс Нил с Мотли Крю, нет чтобы прокомментировать альбом, который выйдет уже в следующем году, вдохновенно рассказывает о том, что скоро намерен жениться. Никки с Томми тоже не сильно спешат делиться тем, как проходят дела на студии, Мик загадочно молчит, но Кори уверен — его просто заткнули. И тут он всерьез думает о том, что ему так или иначе придется разговаривать. От него по определению будут ждать больше, чем от всех остальных. Он не сможет спрятаться за спиной словоохотливого Шона, потому что он — непосредственное лицо Слипнот, он — голос. Насчет души он сомневается, потому что незаменимых все равно еще нет. — Ты слышал, что я сказал? — Шон смотрит на него, оказывается, пока Кори стремительно засасывало в эту его импровизированную вселенную, точнее, в ее самый темный угол, где не то что правды — просто справедливости уже не было. Переспрашивать опять будет тупо, Кори счел, да и парни уже порядком подзаебаны здесь сидеть, поэтому он не стал продлевать им часы пребывания здесь — пусть, вон, душу отведут сходят, все еще молодые и горячие. Потом, может, в глубокой старости и спасибо ему скажут, потому что сейчас они ж нихера толком не сознают — просто берут, хватают, пока дают. — Я дам им ебаное интервью, — процедил Кори, на секунду переглянувшись с Джимом, который все еще здесь, на которого делаешь ставки, что он за неимением возможности должным образом высказаться свалит — и дело с концом. Когда они уже начали разъезжаться кто куда, Сид вообще сказал, куда именно — ему сегодня перепадет, Кори же думал, что вполне удовлетворится той информацией, которой его за сегодня успели начинить. Надо брать и наслаждаться — он же сам хватается за несуществующее завтра, но чем старше он становится, тем боязнее ему сталкиваться с этим самым завтра. Он выводит круги по запотевшему стеклу, чувствует, как Джим, находящийся за рулем, время от времени поглядывает на него, но молчит. Точнее, он замолчал тогда, когда Кори проигнорировал его вполне себе оживленный комментарий о том, что он чувствовал себя там не к месту, а еще ему кажется, что его сожрут с потрохами. После Джим буркнул «ладно, не буду», затыкая себя моментально. Кори иногда винит себя в том, что душит в нем эту тягу поделиться тем, что скопилось, потому что знает, что у Джима не так и много знакомых, тем более близких, под боком. Когда заиграла баллада Синдереллы, в которой Том Кифер спешил вдолбить своему воображаемому собеседнику о том, что хрен-то там он будет ползать перед ним, он не настолько дурной, она мигом же заглушила каждую мысль в голове Кори. Вместо этого он начал тихо подпевать припев, Джим вскоре поддержал его в этом — и в этом куда больше значения, чем во всем остальном. Кори готов был сдохнуть, когда Джим накрыл его ладонь своей. — Поговорить хочешь? — вначале молча подвалил к нему Джим, когда они уже находились в относительной безопасности, где вопрос денег отпадал сам собой, никаких масок, никакого грима и, блядь, никаких разборок на предмет того, кого в качестве подопытной крысы подсунуть голодным журналюгам. Кори не очень чтобы сильно хотел разговаривать — он устал, заебан, это, на момент, не одно и то же; вместе с этим еще и напуган. Тем, что ему придется сказать. Точнее, боится того, что он будет вынужден сказать — и далеко не в пользу себя любимого. Ему не хочется быть пустым звуком на бумаге, ему хочется вещать вслух — надрывать голос, содрогаться в принципе всем существом, но оставаться уверенным в том, что он был услышан. Если у вокалиста отобрать его голос, то пиши-пропало. Как раз этим пресса и занимается, сгребая их по очереди. Она своими щупальцами вытягивает его, как диснеевская Урсула. Может, он слишком драматизирует. — О чем? — глухо спросил Кори у Джима, решив, что в данный момент отшить Рута будет не самой удачной идеей; тем более что он в первую очередь лучший друг, а не человек, с которым Кори просто спит. — О пидорасах, разумеется, — хмыкнул Джим, Кори не смог не съязвить, придавая этому предложению двусмысленный оттенок: — О нас с тобой, что ли? Джим уже хотел было возмутиться, но Кори вовремя его сдержал. Он все еще ходит по тонкому льду в отношении Джима, ему, если честно, вроде как стыдно. Его душит совесть, но они не то чтобы что-то друг от друга скрывали: Кори не скрывает, что пользуется Джимом, тот тем более не скрывает, что ему от этого хуево, но это буквально все, что он может взять с Кори, поэтому он не против. Гораздо проще, когда они находятся вне постели, как будто бы постель — это вообще уже другая матрица, но нахождение вне ее как-то даже стимулирует рациональную мысль — в частности, ее зарождение. Они своим тандемом способны на созидание, но только когда друг ко другу не притираются вплотную. И Кори бесит, что все так сложно. — А если серьезно, — жует губу Кори, — а если серьезно, я не знаю, хочу я об этом говорить или нет. Просто... прикол в том, что они подсунут мне блядоватую журналистку, которая должна будет меня разговорить. Это не так работает. Я тебе отвечаю, у них там свои настоящие суккубы — и, суки, не стыдятся этого, понимаешь? Не стыдятся вкручивать тебе хуй в ухо, заставляя играть исключительно по их правилам. Я не хочу превратиться в кривую звезду такого же кривого реалити-шоу. Я люблю попиздеть, но какой толк в пиздеже, если ты пиздишь не по своему собственному сценарию? — Мне кажется, ты сам себе сейчас схему усложняешь, — монотонно заметил Джим, и Кори нравится, что тот не поддакивает, не пытается его в чем-то переубедить — просто сталкивает его лбом с сухой правдой, это в некотором смысле отрезвляет, но тейлорова возмущения не умаляет: — Если им нужна пустая говорилка, пусть возьмут Сида. Он мало того лишнего не наговорит — он им вообще ничего дельного не скажет, но это и не важно, платить-то будут обеим сторонам, да и вообще, кто заморачивается сильно? Журналы все равно ради разворотов раскупают, на блестящую картинку слетаются как мухи. А я не хочу быть просто картинкой, понимаешь? Тем более красивой. — Но ты и есть красивая картинка, — у Кори от искренности данного изречения волосы дыбом встали там, где видно, и даже там, где, он надеялся сегодня, ничего не произойдет, потому что он слишком заебан, настроение у него откровенное дерьмо. — Этого тебе не занимать. Джим теребит в руках очки, Кори обводит взглядом это движение и усмехается. Потому что когда Джим флиртует, он делает это ненавязчиво. Может, едва осознанно, но Кори все еще учится его понимать. Потому что не всегда получается, Джим абсолютно точно умышленно препятствует тому, чтобы получалось. И вот что, думает Кори, пока смотрит на него, у тебя в голове творится, душа моя... Джим как ни в чем не бывало продолжает: — Даже в маске, — сглатывает; от Кори не ускользает. — Даже в маске, м? — Кори слегка приподнимает бровь, уголки губ против воли сами кривятся в ухмылке. Тот завороженно кивает, и Кори не знает, что с этим со всем делать. Этой ночью они играют в друзей, и в моменты, подобно этому, Джим особенно недосягаем, он для Кори кажется чем-то вроде запретного плода — глазей сколь душе угодно, разговаривай с ним, но не прикасайся, не пачкай, даже если сам плод всем своим видом вынуждает тебя сорваться. И с соблюдением последнего пункта возникают сложности... отсюда и возникает потребность в обезличенном сексе, потому что в нем в каком-то смысле воли больше, да и впоследствии не так хуево становится на душе. Кори просто треплет того по щеке. Никто из них больше не говорит.***
Ребята с журнала оказались более чем лояльны, и на первый раз шлюховатую журналистку ему подсовывать никто не стал — если Кори и расстроился, то только потому, что оказался в этом неправ, как и, в общем-то, во всем остальном. Вопросы были сугубо формализованы, его просили отвечать им же в тон, они оказались столь любезны, что Кори не стал протестовать и подкидывать им камни. Его спросили, почему на первый план выходят порядковые номера участников, неужто тайна какая? Кори не преминул рассказать про значение восьмерки в своей жизни, ему даже на момент показалось, что паренек, который раз от раза делал какие-то пометки в своем блокноте, был заворожен его историей не меньше, чем сам повествующий. Потом закономерно за вопросом о числах зашла речь про маски, эта тема в принципе неизбежна, и думается Кори, что ее еще не раз поднимут, что она их еще успеет заебать. Вопрос о масках хоть и был ожидаем, но все равно заставил Кори тупить на месте и не понимать, как и что ему сказать. Как это вот донести. Потому что новаторство в подобном сценическом образе приписывается не к ним, и они не стремятся бить себя в грудь, чтобы доказать обратное. Но и говорить про то, что это тупо круто — это тупо не круто. — Маски, они, знаете... я здесь хочу, чтобы вы уловили мою мысль... — парень не напирает, а Кори сквозь маску чувствует, как пот начинает скапливаться, как тело начинает накаливаться, пока он пытается сообразить, как именно ему стоит сформулировать мысль, — ...идея масок в том, что, знаете, показать вот эту самую изнанку индустрии, понимаете? Вы ждете имен — вот вам цифры. Вы хотите лица — вы получаете эти самые маски. Мы... мы хотим показать, что то, что делаем, оно куда важнее, чем... чем лица, понимаете? Куда важнее наших имен. Музыка — это то, с чем мы осознанно связываем свою жизнь сейчас, и каждому из нас бы хотелось, чтобы на первый план выходила душа, а не оболочка, понимаете? Мир сосредоточен на том, знаете, на товарообороте, завязан на рынке, но мы не хотим, чтобы наши пластинки бездумно сметали с прилавков. Это неправильно. Кори говорил удивительно тихо для самого себя, паренек слушал его и кивал, глаз от своего планшета не отрывая. Неужто боится? Дело-то вовсе не в страхе, а в восприятии в целом. Слипнот изначально противопоставляют себя блесткам и стразам, грим и маски тому подтверждение, но идея все равно не в страхе, это не какой-нибудь хоррор-панк. Это призыв. Это крик. Именно так Кори и описал альбом, диск с которым парень разглядывал так внимательно, трогал так осторожно, будто думал, что из этого бокса на него выпрыгнет какая-то внеземная сущность, но опять же — это игра с восприятием, с воображением обывателя, который как ни в чем не бывало натыкается на бордовую обложку, она заигрывает с ним таким образом, что не заметить ее среди пессимистично серых и черных обложек других альбомов просто невозможно. В анимации часто используется нарочито яркая цветовая гамма, контрастная и вызывающая — и все для того, чтобы завлечь зрителя. Они отличаются только тем, что обыватель вынужден осязать звучание, а не просто картинку. Вот еще одна причина, по которой Кори ненавидит культ красивой картинки — никто просто не утруждает себя заглянуть дальше нее. Ближе к концу мая все сидели с поджатыми яйцами, но те поджимались, можно сказать, к благоприятному исходу событий — они будут развлекать народ на ежегодном фестивале великого и ужасного Оззи, Кори потирал руки в предвкушении, и когда в очередной раз стоило ему подвалить к Руту с тем, что он пиздец как рад этому, тот устало ему кивал и тут же отправлялся восвояси. Кори пожимал плечами, думал, что парень просто не привык, поэтому трогать его не стал, хотя и нельзя сказать, что его это вообще никак не задело. — Ну и мудло ты, — наигранно надул губы Кори, все-таки решив доебаться, потому что так продолжаться вообще не должно. — Это же Оззи-и-и-и, Джим, как ты не поймешь! — Слушай, я о-о-очень рад за нас, — прорычал Джим, Кори даже показалось, что в его глазах что-то заблестело. — Пиздец рад! — Ну, чего ты?.. — Кори тронул его за плечо, и к его же охуению Джим резко дернулся. — Кори, ради Христа, завали, — зрачки у Джима расширены, волосы выбелены, сам побледневший; это навевает мысли о том, что... — Не трогай меня. Не вздумай!.. ...о том, что он торчит. Кори и раньше догадывался, что Джим не такой уж и чистый, хотя и пиздит порой, что Кори со своими попойками встал у него и у всех остальных костью поперек горла. Да и потом, было что-то подозрительное в том, что Джиму было нехер заняться в Де-Мойне, потому что выхлопа с его тачками тоже было относительно нихуя. Он там больше бухал с мужиками, чем работал, по собственному же признанию. Только сказать еще забыл, чем он еще догонялся. Параллельно. Но, сука, это обидно. Это обидно, и Кори себя вообще сейчас не способен контролировать, особенно то, что слетает у него с уст: — О, можешь не беспокоиться, — шипит, — я к тебе больше никогда не прикоснусь, раз я тебе настолько противен. Когда пробил черед дня икс, Кори отсиживался в трейлере и чесал живот, пил пиво и заедал его курочкой из КФС, знойная погода давила на нервы и просто вынуждала его развалиться пластом на кровати и нихера не делать. Телек гонял бестолковые программы, раз за разом вовнутрь забегали товарищи — видимо, проверить, не сдох ли тут Кори. Тот отвечал, что нет, к сожалению, еще пока нет, потому что что мы говорим смерти? Мы говорим ей — хуй тебе. Точнее, «не сегодня». Еще когда они пока только шлифовали альбом на студии, Кори внезапно для себя зачитался Мартина — вселенная в духе средних веков плотно засела у него в мозгу, и поэтому иногда Кори раздумывал о том, чтобы съебать на север и надеть черное. Ведь определенно точно есть какой-нибудь элитный отряд ассасинов, оторванный от внешнего мира. Мочат себе супостатов — и все, не ебут себе мозг лишний раз проблемой взаимоотношений, потому что на них стойкое вето. Но нет, Кори будет просиживать пятую точку именно здесь, потому что долг призывает именно к этому. Стук в дверь вырвал Кори из его ебнутых грез о том, что он безмятежно валит мертвых ходоков, пялит горячих одичалых девок и просто раздает пизды всем тем, кто с ним каким-то образом все еще не согласен. Кори бурчит «открыто» и тут же садится на задницу ровно, крошки кожицы от курицы сыпятся прям с футболки на джинсы — но ему похуй, король теней и не такое дерьмо в жизни видал. — Вот ты где, парень, — дружелюбно начал Оззи. — Знакомиться будем? Кори смотрел на него и не знал, как себя вести. Он полагал, что в этом скромном убежище его никто не потревожит, но если нарушитель покоя — Оззи, ему это можно простить. — Будем, — прохрипел Кори, похлопав по кровати, мол, мужик, садись, я не кусаюсь, регламент не обязывает. — Чо хрипишь-то? Кори хочет выпалить все и сразу: о том, что его изнурили репетиции, что Росс гоняет его до седьмого пота, что дорога еще предстоит долгая, и вообще, его собственные же товарищи по банде его ни в грош не ставят. Лучший друг нашел ему замену, причем замена весьма специфическая, что этот друг не хочет больше его видеть, и, похоже, это и вовсе конец. Конец его ебанутой игры с чужим сердцем. Право говорят, сердце — не игрушка, оно бьется, его сломать нехуй делать, но Кори не слушал — просто ломал и беспомощно смотрел на результат своих манипуляций. Одному такому результату уже семь лет отроду, он бегает и разговаривает, живет полноценную жизнь и без него — и как это просто, оказывается. Только вот Кори не соглашался на эту боль. Вместо этого махнул рукой, честно признался: — Голосу пизда пришла. Немного. — Понимаю, — Оззи потрепал его по плечу. — Но ты держись, а? И не такое случается... Главное — кайфуй и позволяй кайфовать другим, потому что есть с чего. Вы, парни, вы... ну просто охуевшие, знаете об этом? Уродов дохрена, но вот вы — вас видно. Я шеи сверну инженерам, если они похерят работу аппаратуры. — Ну что Вы, — смущенно улыбается Кори, — нас девятерых вполне хватит, чтобы надрать задницы. — Со мной будут все десять, — подмигнул Оззи. И вот будет теперь о чем рассказать внукам в первую очередь. Не про Эмпориум, как Кори несколько цинично думал, потому что жизнь его явно вела по наклонной, но Слипнот разрастаются с таким размахом, что ему страшно, в каких монстров в итоге они все превратятся. Отчего-то сдается ему, что он будет первым, кого будут проглатывать. Но пока что он позволяет чрезвычайно добродушному кровопийце стиснуть его в крепком объятии, не зная, куда нужно деть свои руки — они его будто не слушаются, поэтому с его стороны мало чего сейчас происходит, Кори устало надеется, что тот поймет... Когда Кори решил выйти из тени, в глаза бросилась картина самозабвенно расхаживающих туда-сюда Пола и Джои, раздающих автографы. За ними хвостом плетутся девчонки из Китти — они будут открывать до них. Подумать только: девкам едва по семнадцать, а они уже хватают за яйца всю Америку, имеют дерзость выйти на сцену у самого Оззи. Кори только усмехается этой прыти — в свои семнадцать он не соображал, что он и кто он, не совсем чтобы соображает это и сейчас. Он еще никогда не думал, что практическое отсутствие голоса — это такая боль. Но они добросовестно отыграли сет, Оззи им присвистывал из закулисья, толпа все равно тащилась — ей успели впарить несколько промо-кассет с альбомными треками бесплатно, до самого альбома остается еще порядком месяц. Кори даже нашел в себе силы на автограф-сессию, пообжимал парочку фанаток, и вроде как стало легче. За исключением того, что он не может говорить. Может, но получается это у него жалко. — Отдохни, — положил ему руку на плечо Шон; иногда он вполне себе может вести себя как цивил, как нормальный человек, но почему-то надумал, что сценический образ превыше всего. — Ты этого как никто другой из нас заслуживаешь. Кори хочет пойти и знатно проблеваться. Проораться. Прореветься. Его никто не понимает, он один, на него рухнуло все то, чего он не ждал. Ему одиноко. А еще у него нет голоса, а значит, он бесполезен. Он не нужен. Каждой порой своей кожи он чувствовал, что вот-вот его унесет течением куда-то подальше от всех остальных. За ненадобностью его просто пошлют нахер, потому что он жует сопли чаще положенного. — Не загоняй себя так. Мы им понравились. — Но выступил-то я все равно дерьмово, — хрипит Кори. — Скажи честно: вот ты бы стал что-нибудь менять, будь возможность? Шон все еще самый старший среди них, он все еще муж и все еще отец; в такие моменты он — не начальство, напоминает себе Кори. — Нет... Потому что это так. Это не какое-то соглашение, сделка с дьяволом или вроде того, это его путь. Который дал относительно неплохой старт. Фортуна балует его, Кори раз за разом вытягивает свои счастливые билеты. — Вот видишь. Ты не упускаешь шанса, — улыбнулся Шон. — А вот скажи: был бы шанс, просто вот любой шанс, на что угодно, то это был бы шанс чего? Шанс не сдохнуть — вместо этого выстоять. Или вовсе начать с простого — с шанса вернуть голос, но это поправимо, до тура он точно приведет себя в порядок. Шанс начать все заново мало того банален, еще и абсурден, потому что откатиться до заводских настроек Кори наоборот в упор боится. Неплохо было бы заиметь шанс быть трезвым, всегда трезвым, не прибегать к виски тогда, когда все плохо. Потому что если умом он понимает, что это толком ни к чему не приводит, его тело его не слушается. Но он ждет другого, наивная детская мечта: — Я бы хотел увидеть своего отца, — Кори сморгнул, и до Шона дошел этот месседж, потому что он позволил Кори устроить свою голову на плече и дать ему это — пореветь, потому что, по сути, это, если так можно сказать, последний раз, когда можно дать слабину — потом пути обратно нет. Они вдевятером расположились по всему трейлеру: кто-то на полу, кто-то соорудил себе гнездо, кому-то удалось оккупировать кровать. Кори не разбирал ничего в темноте, он готов был упасть где угодно и на кого угодно — плевать, он пьян, ему больно, глаза все еще пухнут от слез, ему необходим этот сон. Потом оказалось, что не совсем вдевятером. Как минимум Джои Кори в последний раз видел в компании кокетливой басистки Китти, Пол, очевидно, поскакал за ним, Шон все еще на улице, для него сон не идет — он переживает за жену. Оказывается, у Шанталь серьезные проблемы со здоровьем. Кори тут же извинился за то, что вел себя как мудачье перед ним. Тот сказал — бывает, откуда ж ты мог знать. И то верно. Крис с Сидом компактно расположились рядом друг с другом на матраце, Крэйг примостился в углу, его не видно — и ладно. Мик на диване, эту крупную фигуру даже в темноте трудно не признать. Только Джим не потрудился даже комбинезона с себя стянуть — так вот в нем и уснул, поджав колени. Он выглядел беззащитным. Кори хочет отогнать рвущуюся эмпатию, а романтика засунуть куда глубже, потому что нет романтики, в сущности. Она сдохла, он ее похоронил. Считал, что похоронил. Кори смотрит на него — и от этого зрелища реветь хочется еще сильнее. И вместо того, чтобы примоститься к Сиду с Крисом, Кори подвалил к Джиму, ткнувшись мордой ему в спину. Он собственной же кожей чуял, как тот мелко подрагивает — это значит, ему холодно. Ну ничего. Будут морозиться вместе, разве можно было как-то иначе. Он точно об этом пожалеет. Но это все же при условии, если все-таки вспомнит, а Кори не вспомнит. Поэтому с внезапно легким сердцем обхватывает Джима поперек груди сзади, прижимаясь всем собой, чуть потирается собой о о него, переплетает их ноги, пытается разделить тепло. Горло дерет, но он терпит. Это то, через что он сейчас проходит, но сейчас важно совсем другое. Причина, по которой он все это все делает, по загадочному обстоятельству даже не пугает Кори. Все куда проще: — Люблю... — неразборчиво шепчет, все еще пытаясь тиснуть себя как можно ближе, чтобы воздух между ними стал как можно жарче. Но он сто пудов пожалеет.***
Двадцать девятого июня официально вышел дебютный альбом Слипнот. Росса заебали со звонками, Шон тоже устал сидеть у телефона и слать всех нахер, об имидже никто и не задумывался. Привалившая слава повлекла за собой и волну недовольства: рядовые металхеды запускали треды на форумах о том, что Слипнот, да и в частности весь этот ню-метал контингент из Корн и Лимп Бизкит, сосут хуй у своих предшественников. Это не настоящий метал, это не то, это не второе и это не десятое... благо что у старперов не хватило ума на то, чтобы начать переходить на личности, потому что хуй знает, кто за этими масками скрывается. Может, они настолько уроды, поэтому и прячутся? Шон и Крэйг боролись с наплывом негатива креативно и почти что цивильно, создав каждый фейковые аккаунты. Их настолько засосало, что Джои даже забеспокоился, что теперь это будет куда важнее, чем весь дальнейший тур, который Росс им уже расписал и по дням, и тем более по часам. Вопреки попыткам сетевых обывателей заплевать желчью еще относительно молодое и девственное имя группы, альбом разбирали с бешеной скоростью. Сам только один его релиз предварял собой выход сингла, затем клипа на него, раскрутка продолжает развиваться с бешеной скоростью. На официальном сайте был запущен тред, модерацию которого воспроизводили жена Шона и парочка его приятелей, потому что его жена стала председателем клуба Слипнот, который хер пойми когда успел пустить корни, а его товарищи получали какое-то почти эротическое удовольствие с гневных писем недоброжелателей и с их кардинальной редакции или ликвидации. Тем временем они просто не могли скрыться с объективов чужих камер, вопросы сыпались на них градом, вскоре даже самые отъявленные энтузиасты начали ловить себя на том, что это порядком заебывает. То есть, в принципе имеет в себе такую функцию — заебать. Кори все еще приходилось что-то им рассказывать, что-то разжевывать, но усталость и ярость в нем копились, и вместо того, чтобы бросить заезженную фразу, Кори вместо этого встает журналистам поперек горла: — Пошли все нахуй! Одной фразой он рассчитывал позакрывать хавальники тем, кому все еще по какой-то причине интересно, почему они носят маски, в чем заключается магическое свойство порядковых номеров, почему они вообще не такие как все, и стоило ли это все вообще того, чтобы оставить свою привычную работу... но этим вопросом задался уже сам Кори. Да во всем вот в этом гоноре изначально смысла не было, он мог и дальше себе сидеть в квартире и нихера не делать, заказывать тонну курицы и, вот опять же, нихера не делать. У него был телек, жрачка и выпивка — чего еще надо успешному человеку? Но один мудрый человек как-то сказал, что скорость разрушения человеческого мозга прямо пропорциональна квадрату диагонали телевизора. А таких телеков Кори не видел нигде, кроме каталогов с бесконечными совершенствами техники... и все же заставляет крайне призадуматься. Он вышел подышать свежим воздухом — точнее, как. Он просто позвонил Полу и договорился с ним о том, что неплохо было бы прошвырнуться. В Калифорнии не бывает плохой погоды, а у него скоро жопа прирастет к дивану. И чтобы этот процесс предотвратить, надо себя прогулять. Так уж вышло, что одному не хочется. А почему — а это неважно, он просто дебил, и ему скучно. Так понятнее? Более чем. — Ты не против, если с нами будет Джои? — спросил у него Пол, походу действительно озаботившись мнением Кори на этот счет. — Только ножи все от него изолируй, окей? Я за яйки боюсь. — Так он же не хирург, — рассмеялся Пол. — Он меня ненавидит. Этого достаточно. А как еще окрестить отношение человека к другому, если этот самый человек вынуждает тебя спать на едва ли не крохотулечном диване на студии и затыкает тебя всякий раз, когда тебе хочется высказаться? Может, Кори и не имеет пока что того авторитета, который есть у Андерса даже сейчас, пока он за километры от них, но он же старается, ведь так? Это важнее. Но, может, это не ненависть. Они толком друг друга-то и не знают... Кори как-то выступил с ним на сцене вне Слипнот, но это не было знаменованием дружбы — это сугубо сотрудничество. Впрочем, как и сейчас, если отставить факт того, что Кори все еще думает, что Джои планирует его убить. — А ты не давай ему повода. — Я и не давал! Не даю! — как-то слишком эмоционально выдал Кори. — Я просто хотел, бля... я дружить хотел, а он такой... колючка... — Ну, а сам-то? — А чо это я сразу... — виновато опустил голову Кори. — Я, может, я просто стесняюсь, чо сразу я сам... — Проехали, — махнул рукой Пол. — Как минимум сегодня за яйца можешь не переживать. Когда Джои объявился, Кори встретил его привычным рукопожатием, с его стороны получившимся несколько скованным. Джои ожидаемо не стал выяснять, в чем, собственно, дело, Пол дал ему сигнал, типа, ничего, образуется, нормуль, и в остальном, вроде как, зачлись. Кори смотрел себе под ноги, рассматривал небрежную шнуровку, чуть не наебнулся пару раз на асфальте, но это все не сильно имело значения. Просто вот. — Джим пропал, — он это буркнул то ли самому себе, то ли все же попытался поддержать диалог, нить которого Кори благополучно проебал, потому что созерцание шнуровки оказалось чуть ли не важнее, чем все остальное. В любом случае, его неловкое бурчание было услышано. — Джим пропал, — повторил Кори громче, и ему кажется, что его глотку разрывает от одного только имени, — пропал, и вы, вообще, в хуй не дуете. Никто. — Если и пропал, то не без помощи своих двух, — заметил Джои. — Он мужик, в конце концов. Эти ноги могли привести его в объятия прекрасной дамы, — усмехнулся Пол, у Кори перед глазами помутнело. — Да бред какой-то, — для начала спокойно выдал Кори. — Ему кого подсунь — он и не поймет, что с этим делать. А знаете, почему? Потому что ему похуй. — Он не такой тупой, — почему-то оскорбился Джои. — И не такой безнадежный, — вот Полу вообще плевать, их обоих диалог не слишком-то смущает, будто так и должно быть, но нет, вот так точно быть никак не должно! Еще когда Джим решил попробовать себя в роли гитариста Слипнот, к Кори начали интенсивно подползать парни с интересными вопросами. Не о том, почему его голос удивительным образом не напоминает визг страдающей свиньи, потому что зачастую ты только этого и ждешь от экстрим-вокалиста. Не о том, например, зачем Кори вообще на это согласился, хотя вопрос интересный, потому что он одновременно и про деньги, и в частности про то, чтобы начать чего-то стоять, потому что так дело совсем не пойдет. Но нет, Крису приспичило узнать, как давно у Джима кто-то был, был ли вообще. Кори был раздражен, ему хотелось свалить поскорее — но свалить не свалил, сказал только, что это сугубо личное дело господина Дональда Рута, почему бы не оставить его дражайшую персону в покое. Но спросить, какого хуя в таком случае Крису надо, у Кори мозгов не хватило, потому что последние извилины расплавились на слове «партнер». Есть ли у Джима партнер. Это еще один вопрос бытия. Кори ответил на это, что хуй он знает, Джим ему все равно не спешит что-либо рассказать. О чем Кори не сказал, так это о том, что это, вообще-то, как бы, больно — просто тупо не знать. О таких простых, казалось бы, вещах, — и не знать. Ему. И не знать. Кори многие из вещей предпочел бы просто не знать, но многие — это же не все. Не существует тут ненужной информации — есть только главная и дополнительная, умом надо понимать. Тут странным образом Кори вполне себе уверен в подлинности дополнительной информации, а до главной добраться сложно, потому что Джим не расколется. Ему лично — и не расколется. — Я вовсе не имею в виду, что он безнадежный, — Кори назвал бы безнадежным, скорее, себя, чем Джима, но его товарищам — их называть-то так можно? — этого знать вовсе необязательно. — Просто... да странно это. Он вовсе не такой, это понятно? — Пидор, что ли? — Джои усмехнулся. — А я все видел, между прочим, — прорычал Кори, не зная, чего ему конкретно хочется: дать Джои по мордасам или сгинуть самому, причем что последний настрой, как бы, превалирует. — Но Джим не железный, в любом случае, — равнодушие и резонность высказываний Пола режут по Кори сильнее, чем ему бы хотелось. — Ему нужен кто-то. Кто-то, готовый ему дать... ну, сам понимаешь. — Мужик въебывает, вот что, — да понял все Кори, понял... Но вот понять, почему это вовсе не Кори что-либо мог бы ему дать, Кори не может. Их занесло под мост. Кори сглотнул, вспомнив о том, что относительно недавно ему приходилось ночевать под таким. Только это было у себя, в Де-Мойне, а в Калифорнии — тут хер знает, течение другое, нравы другие, слишком хорошо, чтобы быть правдой. И хотя события эти не такие далекие, а ощущение травы под задницей сейчас кажется чем-то совсем другим, и дело не в хорошести Калифорнии. Просто сейчас Кори уверен. Не во всем, но планы на завтра у него определенно имеются. Даже если он будет пожирать тонны курочки из КФС — это все равно что-то. Потому что у него есть на это деньги. Он может себе позволить этот отстой. Этот отстой, а вместе с ним — даже больше. Вот сейчас, например, самое время для налаживания взаимоотношений с коллегой по работе. Возможным товарищем. — Ты сразу родился с колючками или шипы постепенно в тебя врастали? — своеобразным образом, разумеется, но Кори действительно хотелось бы узнать, потому что в любой другой ситуации от Джои хуй дождешься, а так вот хотя бы... обстановка позволяет, да и они были достаточно далеки от того, чтобы порвать друг друга на лоскуты. — А ты всегда таким дебилом был? — и прежде чем Кори что-либо смог сказать, Джои ответил: — Иногда приходится, знаешь. Типа... идеальных людей нет. Есть только люди скучные и люди уродливые. Я, скорее, больше скучный, чем уродливый. И я имею в виду вопрос морали, не внешности. Понимаешь, о чем я? Не заскучаешь с человеком, который с тебя не слезает. Я просто беспокоюсь, вот. Эта банда для меня многое значит. Пол был рядом, Шон был рядом, мы все стали в какой-то момент одной такой семьей. Я сделаю все от себя зависящее, чтобы сохранить это. Поэтому если ты напоролся на мои колючки, то... извиняй, брат. Кори почесал нос, отсмеявшись: — Я понимаю, — может, не совсем понимает, самой этой концепции семьи, этой ячейки общества, но если Кори не может это отрефлексировать, не значит, что он не хочет. — А дебилом был всегда, да... но и ты на меня зубы не спеши точить. Я хороший парень, просто немного ебнутый. Ни у кого нет страховки от подобной... характеристики. — Вот поэтому ты нам и подходишь, даже если и думаешь, что это вовсе не так, — пожал плечами Джои. — К тому же... ты вовсе не скучный. — Если не скучный, значит... уродливый? Третьего же варианта нет? — Третий вид еще не вывели, — Джои закурил, подсунул Кори, но тот неожиданно даже для себя решил воздержаться. — Если серьезно... да мы все тут в каком-то смысле уроды. По-своему, конечно. Иногда совсем не нужно об этом говорить вслух, достаточно лишь понимать это. Понимать... и принимать. Не стыдиться своей сути. — Даже если это сулит пиздец всему? — занервничал Кори. — Даже если сулит пиздец всему, — кивнул Джои. — В жизни по-другому и быть не может. Без пиздеца-то. И без столкновений со своей сущностью. — Вот о сущности, кстати... ты спал с той, как ее... девчонкой, которая на басу играла с теми другими девчонками? Я просто... видел вас вместе, — Кори переводит тему неспроста, потому что он не готов сейчас слой за слоем разматывать самому себе кожу и то, что прячется под ней — легче все свести в сторону естественных потребностей, глубина подождет... — Нет, — просто ответил Джои, хотя Кори уже готов был отхватить пиздюль за свою же бестактность. — Чел, она же ребенок... я спизжу, если скажу, что не хотел, да и она хотела, только вот... не знаю, рассказывал ли кто, скорее всего нет, потому что я не люблю, когда это выносят, но, короче... я вообще этим не горжусь, но. Я в этом смысле не очень чист. — Да ты и без чистосердечного на маньяка похож, — не удержался Кори. — Темный эльф... — Да не смешно нихера, и вообще, не делай вид, будто не было у тебя чего-то такого, о чем тебе стыдно рассказать, — надул губы Джои, и это прогресс, потому что никто все еще не пытается придушить Кори. — В общем, случилось-то вот что... девчонка была одна, мелкая совсем. Я ей говорю, мне понадобится всего пара секунд, чтоб кончить. Она посмеялась, такая, и говорит — ну, чо, давай, докажи. Я доказал... а она потом, блядь, знаешь, как ни в чем не бывало говорит мне, что ей четырнадцать. Нет, ты представь! Полный же пиздец... — Ну ты и попал, чел... — Да кто бы знал ее, — Джои ткнулся лицом в колени, потом снова поднял голову и в сердцах заключил: — Дура. — Не то слово. Пол вернулся к ним поддатый, говорит, пора закругляться, но о самом главном Кори так и не спросил у Джои, но он и так успел достаточно распотрошить его личную жизнь за сегодня, что закидывать того вопросами теперь кажется даже неприличным. Да, Кори знает о таком слове. Так что потупив и пожевав губу, Кори еще раз пожал Джои руку и тихо сказал: — И никакой ты не скучный. Может, именно так и работает семья. Большая, крепкая семья, в которой доверие — это ядро, самая такая сердцевина. Кори не знает и пока что не понимает. Его единственное, что сейчас заботит — это суметь заснуть сегодня. Он почти ни о чем не думал, когда не обнаружил в номере никого, кроме, собственно, самого себя. Вообще ни о ком не думал.***
Джим нашелся. Оказывается, это Кори дебил, и никто на самом деле никуда и не пропадал. Росс сказал, что их вокалисту слишком скучно, заняться нечем, поэтому и развилась в нем эта паранойя — как раз вот от нехуй делать. — У матери был, — Джим это произносил таким тоном, будто бы этой информацией располагали — должны были, в обязательном порядке — вообще все на этой планете и даже вне ее, и, возможно, оно так и было; безразличие в этом голосе убивало. И Джим, видать, все же смекнул, что уже выданной информации Кори недостаточно: — Соскучился. Кори слегка ошалел от последнего слова. Обмякнув, переспросил едва шевелящимся языком: — Кого? Это, наверное, не так надо было произносить. Тут любое другое слово кажется грамматически неверным, этически неверным; вот сейчас все, что они скажут друг другу, будет максимально искривлено. Для Кори. Для него уже многое в этой жизни деформировалось до той степени, что к этой ложной форме невольно привыкаешь и принимаешь ее. Он уже давно привык к тому, что, столкнувшись с правдой, язык сам по себе присыхает к небу. И если у других не так, это создаст проблему. Джим не смотрит на него, кашляет себе в кулак и отвечает: — По матери, говорю, скучаю. Скучал, в смысле. Соскучился. Кори хочет спросить что-то еще, но у него как будто онемело то самое место, которое в ответе за целеполагание, речевой аппарат, критическое мышление; словом, вообще все вместе. У него нет голоса. Если нет голоса, то больше нет ничего. — А ты сам-то... скучаешь? — Кори только и может смотреть на эти выбеленные волосы, не понимать, нахрен Джим это с собой наделал, где его патлы, где его байк, почему он повернут к нему спиной. Почему он такой далекий. И какого хрена это так больно. — Знаешь, я... а я не знаю, — не знает, в первую очередь, какие слова были бы правильными; он вообще уже ничего не соображает. — Не знаешь? Как — не знаешь? Кори сглотнул, опустив глаза. Будто бы Джим видит его сейчас, даже будучи повернутым задницей. Кори чувствует себя на грани между молотом и наковальней. Так что там говорил Шон про... повторное изобретение гильотины, которое в случае с Кори так необходимо? Снеси бы ему голову кто сейчас — было бы гораздо проще. — Да вот так. Не знаю, и все. Шмыгнул носом, его это тупое во всех смыслах молчание уже всего размотало, от Кори в принципе уже ничего не осталось: — А еще я не знаю вот чего. Ты почему мне ничего не сказал? — да, это обида, он не боится ее показать, потому что так никто не делает. — Не сказал о чем? — глухо переспросил Джим, в очередной раз напоминая Кори о том, что он нихуя не экстрасенс, а времени лично у них двоих теперь еще меньше, на пустой треп так тем более. Но есть действительно много чего, о чем Джим предпочитает закусить язык, если Кори так подумает. А он не хочет думать сейчас, ни тем более о том, сколько всего на самом деле Джим скрывает. Это не вопрос какого-то там личного пространства — нет его, индивиду просто комфортно жить с мыслью, что такой существует. И почему вот Кори должен постоянно подталкивать, поддевать Джима, пытаться развязать ему язык, если тот не в состоянии сделать того же самого с ним. Почему он должен заботиться. Почему он не может быть собой. Почему Джим так исказил его восприятие, что ему уже нечем думать — этого тупо не осталось. Но есть кое-что еще, про которое Кори самому себе пообещал, что об этом поговорит чуть погодя. Когда им обоим это будет нужно. А сейчас как раз никому это не нужно. Джим недостаточно заинтересован в этой правде. — Почему ты ушел? — но эта правда тоже важна. — Сказал же: соскучился по матери. Я не пойму, Кор, что с тобой не так? Ты в последнее время сам не свой. Кори хочет сказать, что свою башку он потерял еще задолго до этого, но стоит ли оно того, чтобы поднимать самооценку Руту? Хотя проблема собственного эго у него невелика, нельзя допустить, чтобы Джим именно что гордился этим — тем, что брошенный на сушу Кори, валяется брюхом кверху, предпринимает свои последние потуги задышать, и только Джим может помочь ему дышать по-настоящему. Если Джим хоть каким-то боком до этого допрет, будет много боли. А Кори устал от боли. — Но я бы и не узнал, если бы ты сейчас не сказал, да? — я думал, ты оставил меня; думаю, что оставишь потом. — Я хочу знать, почему. Доебался-то Кори действительно по причине достаточно тупой, но ему важно было слышать этот голос, потому что какого-то хера этот голос от него отдалялся. В принципе даже все то, что было у него раньше, сыпется песком сквозь пальцы, и его бесит, что он ничего с этим сделать толком не может, что же за мужик-то он такой. Когда только успел начать жевать сопли так, что ему разве что любая сорокалетняя разведенка симпатизировать начнет, в его-то такой ебаной ситуации? — Ни почему, Кори. Отстань. — Я-то отстану, так отстану от тебя, что ты потом... — Кори еле дышит; Джим впервые смотрит на него — в глазах этих вызов, может, в них нет ничего вообще, но для Кори проще думать, что там что-то есть. —...что потом ты только просить будешь, чтобы я... — И буду, Кори, — если пиздец звучит не так, то как иначе? — Что дальше-то? Мы все равно ничего друг другу не должны. — Так, значит? — Значит, так. Если Джим вот сейчас свалит, Кори себя хер сдержит — заорет прям так, что все воронье слетится. Ему лишняя шумиха не нужна. Но и пауза вот эта — тоже: — А я, это... по бабуле соскучился, тоже вот, знаешь, — Кори жует губу, Джим ему улыбается: — С этого и надо было начинать.***
Они отыграли сет в чикагском Хаус оф Блюз, сегодняшний концерт вскружил голову не только народу, но и самим исполнителям, крайне подохуевшим с того, что тур со всеми своими вытекающими подкрался к ним так быстро, что и пикнуть никто не успел. Росс и Шон все еще строили какие-то прогнозы, альбом продавался, их стабильно поливали дерьмом зеваки из интернета. Все было почти что на своих местах. Кори вышел, опустив голову. Им сказали подождать внутри, и они могут выпить чего-нибудь, пока ждут, они ж тут гости-то желанные. А необходимость в ожидании возникла потому, что их трейлер, сволочь, наебнулся, как будто бы сама судьба над ними поржать решила. Шон позвонил инженерам с полчаса назад, они наверняка застряли где-то в пробке. Сам Шон взвинченный достаточно — жена все еще болеет, он не может увидеться со своими детьми, «маленькими ангелами», Кори же заебался ему в этом завидовать. Их фан-клуб застопорил свою деятельность ввиду того, что Шанталь физически не справляется с внезапным наплывом любовных посланий, в частности адресованных Джои и Кори, еще и Мик пользовался у них достаточной популярностью. Джиму перепало, кто б сомневался. Сид с Крисом прыснули в кулак от того, что джимовым анонимным воздыхателем представилось лицо мужского пола — оно этого совсем не скрывало, а Кори изнутри разрывало. Когда же эта вакханалия кончится. Смотреть противно. Слышать противно. Может, этого всего нет: вот он сейчас проснется, у него окажется кошка под боком, и он вернется к этой жизни. Скучной, нищей, зато с кошкой. Тем временем Джим задумчиво вертел конверт, Кори слышал голос Мика: — Да сожги эту хуйню, — да что ты, чел, он так никогда не сделает; ему необходимо это. — Я не могу, — конечно, не можешь, кто бы в тебе еще сомневался. Крис и Сид ржать не переставали. Кори пожалел, что не пошел за Джои с Полом, но у них там, вроде, свое... свое, о котором Кори не спросил, почему так вышло-то. Он даже не может сказать, почему у него самого с Джимом вышло вот так — прям-таки жопой об косяк, но все же вышло. И все-таки. Если бы Джим попросил, Кори бы ему едва ли не каждый час подкидывал бы ему идиотские записки, если ему это так нравится. Ему несложно — он всегда что-то пишет. Пока находится один дома или как сейчас — в разъездах; пока его раздавливают со всех сторон, он все равно пытается выводить то чернилами, то грифелем — без разницы — хоть что-то стоящее. Попроси — и я сделаю. Тебе не нужно, чтобы это делал кто-то другой, когда это могу делать я. О, а ведь это ревность сейчас была, между прочим. Эту суку ни с чем не спутаешь. Эта сука порой такое вытворяет с тобой, что жизнь для тебя — это наказание. Она в принципе наказание, в принципе вот эта божья санкция, но когда она доводит тебя до состояния, в котором ты застреваешь по самые яйца все равно что в паутине, ты еще чаще думаешь — а стоит ли оно все этого? Они торчат три часа. Трейлер все еще наебнутый. Шон все еще что-то обещает, все еще куда-то срывается и усидеться на жопе ровно не может. Парни не то что разбрелись — как будто бы растворились в этой черноте. Кори успел перебраться парой фраз с одним из охранников клуба, у того язык заплетался, да и диалог этот не располагал вообще ни к чему. Особенно после этого. — Сними маску, не ссы, — мужик тянул к нему свои руки, Кори тошнило — от его перегара в том числе. — Да нахер иди, — Кори уворачивался, но мужик-то настаивал: — А жопу не сплавил в этом мешке? — он имел в виду комбинезон. — Не сплавил, — а Кори вопреки всему имел в виду как раз «нахер иди». — А маску-то чо не снимешь? — Кори застонал: — Нельзя. — А спаивать звезду можно хотя бы? — вот этот лязг не обошел тейлоровых ушел. — Даже нужно, — и Кори вообще не представляет, как можно пить в маске, но сейчас — сейчас самое время это проверить. — То-то же, пацан. Право говорят, что с незнакомцами ты себя ведешь иначе. Этот забыл его имя, и на четвертый раз, когда любезный переспросил его, Кори махнул рукой и сказал, что это неважно. Он просто номер восемь. Мужик не спешил раскрывать свое имя, Кори тем более не спешил этими интересоваться. Он ценит эту обезличенность. Мужик не напирал, цены себе тоже не набивал. И бухать с ним прикольно, потому что мужик громкий и веселый, а этих громкости и веселья как раз не хватало. — Любимая-то у тебя есть, пац... восьмой? — Кори почесал подбородок, над ними горела херовая лампа, а он действительно задумался, хотя ответ сформировал себя раньше, чем Кори успел его отрефлексировать: — Нет. — Ну так ясен хер, что нет. Кому ты такой красивый сдался? — мужик потянул его за дред на маске. Кори и не знал, что это так легко: — Может, и сдался. Мы друг друга стоим... в каком-то смысле. — Так есть, все-таки? — Сложно сказать, — а теперь — да, говорить сложно, — она меня будто бы видит, все такое, будто бы хочет видеть, только... только я ей, похоже, не совсем нужен. Как будто бы я... — икнул, —...я ей противен. Как будто бы. Но меня тянет к ней. И ее, вроде как, тоже. Мы странные с ней. Ей почему-то... не нравится это. Она мне нужна, наверное, думаю, да, скорее да, чем нет, но просто... Кори не рассчитывал на понимание мужика. Он, можно сказать, не ему это все выговаривал, тот против не был. Но сидел и покорно слушал, его, кажется, в сон клонило, но мужик оказался все еще более надежным слушателем, чем уже задуренный Кори считал: — Просто — это как? — Просто... как сильно бы я ни хотел быть рядом с ней, я не могу. И вот она думает теперь, что я козел... я, может, и козел, но у меня тоже свое тут, знаешь... мне кажется, еще косяк — и она меня кинет. И я просто... не нужен буду. Никогда. Совсем. — Но ты же говоришь, что она тебя хочет. Если телка хочет, это обычно значит, что она это получит. Получит ведь? — Вроде как... получила уже. — А сама она знает об этом? Кори возблагодарил бога за то, что ему не пришлось отвечать на этот вопрос, потому что его оттащили от мужика, мужик отсалютовал ему, Кори едва перебирал ногами, голос над ухом был отчего-то жестокий: — Ты конченый идиот. Это хорошо, что его тащит Пол. Но почему Пол такой жестокий? Они же с Кори, вроде бы... были друзьями. Почему вот так? — Я... никуда... с вами... больше... не... поеду. Пол дотащил его до трейлера, оттуда его перехватил Мик, который тем более церемониться не стал, а у Кори как будто бы пластинку зажевало: — Я никогда больше... с вами... не буду... Шон уложил его на пол в целях предостережения: — Ты сейчас ни одному гигиеническому требованию не соответствуешь. А пол заблевать не так жалко будет. Кори не слышит никакого разума: — Я хочу... хочу домой... Ни Пола, ни Мика, ни Шона рядом уже больше не было. У него сил даже на маску не осталось, а грим давно поплыл, желчь тоже уже застоялась, но чему он дал ход — это слезам. Его голову ласково поглаживали чужие пальцы, Кори мягко затрепетал под ними, всякая человечность в нем отживала свои последние секунды, оставляя место только одному — жажде этой самой близости, тупой платонической близости, которую мог дать только один человек на всем вот этом ебучем свете... — Люблю тебя... люблю... — у Кори губы немеют от каждого слова, но ему плевать, потому что так больше не может продолжаться, без правды — не может. Только вот адресат оказался ложным: — Знаю, мася, знаю.