1991 год, Де-Мойн, штат Айова.
Он не был плохим, но при этом и не был хорошим. Он не был средним — середина чуралась его, его било из крайности в крайность, он обещал бабушке вернуться хотя бы к десяти, но вот уже часы отовсюду бьют двенадцать, и Кори задумчиво уставился на барную вывеску, две буквы на которой уже сто лет как не горят, а что-то с этим делать никто не спешит. Он еще долго топчется на месте, ему абсолютно плевать на все еще влажную после дождя и противно хлюпающую землю под ногами, смотрит на вывеску — и думает, а когда именно все перестало идти так, как надо. Не то чтобы ему заранее говорили, как надо — он сам себе это «надо» выковывал, но стойкое ощущение того, что он как будто бы что-то упустил, никак не хотело его отпускать. Может, эта светлая мысль и вынудила его вылезти на проезжую часть и подвергнуть риску не только свою и без того бестолковую жизнь, но и, собственно, жизнь водителя единственного прошедшегося по ночной дороге черного седана. В Де-Мойне у тебя редко кто спросит, дебил ты или просто таким родился, раз позволяешь себе экое безрассудство. Тебе тут скучно, точно так же, как и всем остальным. Другое совсем дело — это как ты все же пытаешься совладать с овладевающей тобой скукой, пускаешь ли ты ее на самотек или упрямо карабкаешься дальше — на войне любые средства хороши, говорят обычно так. — Я терпеть не могу таких ублюдков, как ты. Рассекаете тут на своих мобилях и горя не знаете... понторезы ебаные, — именно так обычно и заводят знакомства в Де-Мойне, все настолько к этому привыкли, что приезжие, а такие здесь водятся, даром что у виска не крутят после активного созерцания того, чем дышит здешний менталитет. — Я свою... в ремонт сдал. Все никак не заберу. Денег нет... И когда даже будут, ее хуй мне отдадут, потому что, понимаете ли, она уже стала частной собственностью, епт. Водила хмыкнул, Кори пьяно гоготнул в ответ, наблюдая свою достаточно потрепанную физиономию в отражении окна. Он уже было хотел вздремнуть, не думая ни о чем, вот так вот безжалостно вверяя свою судьбу в руки какого-то случайного дядьки, который нарочито вежливо все же интересуется: — А где ж мне тебя забросить-то, парень? Кори бы с радостью смотался в Денвер, но зная, какая жопа его будет ожидать, когда он решится все же вернуться домой, с тяжелым сердцем идею отмел. Он искренне не понимает людей, которые спешат домой — их всех как будто бы одна и та же пчела в жопу жалит, честное слово. Люди вот так и тратят свою молодость, вечно куда-то торопясь, нагружая себя необходимостями, обременяя себя планами на завтра, вообще в принципе обманывая себя тем, что вся эта хуета хоть когда-то имела значение. — А тут и хуйня осталась, кстати, — трет глаза и зевает, водила с дороги глаз не сводит, будто бы для него это дело обычное — перевозить едва функционирующие туши случайных уродов, которые избирают весьма нестандартные пути ловли тачек. — Сейчас по прямой будешь, потом там, короче... бля, влево надо будет повернуть, и потом петля еще будет, там главное не проебать, но я тебе... дам сигнал... Кори ожидал, что водила завыебывается, но тот вопреки всему оставался смирным и покорным — возможно, отчасти потому, что сам Кори, дай ему волю, совсем от рук отобьется, и тогда придется брать ситуацию уже в свои руки. Кори не в кайф сраться с человеком, который любезно согласился его подбросить, и вообще, с людьми в принципе так нельзя — если они к тебе, как бы, душой, то и ты не должен, как бы... жопой, как бы. Мужика нужно будет отблагодарить как-то, наверное... во всяком случае, трезвая совесть Кори и его сомнительного качества умения вести себя на людях говорили ему, что все-таки стоит. Сглотнув давящий ком, Кори издал негромкое: — Мужик, я даже не знаю, как тебя... — икнул для верности, состроил дебила — авось проканает, и не придется оказывать медвежью, скажем так, услугу искренне доброжелательному парню, — как тебя... ну, это самое... понял ты... — Самое время платить по долгам, малыш, — этот оскал, оскал презрения, — Кори знал, что он всегда его найдет. Его как будто бы по башке лопатой огребли, не иначе; воспоминание как всплыло, так и расплылось в ебанутых очертаниях, мозг отчаянно борется с этим куском, ставит пароли, ограждения — лишь бы хуйня не сочилась где ни попадя... Кори окончательно убедился в том, что водила не обладает рентгеновским зрением, потому что в голосе звучит железное «мне похуй»: — С чего ты решил, что меня благодарить надо? Проблем никаких. — Ну, как это... — да знал бы он, знал бы — и точно бы не задавал такие дебильные вопросы. — По всем долгам... платить надо. Воспитали меня так. — Хорошо воспитали, получается, — может, это и хорошо, что ему похуй, потому что безразличие переварить легче, это вот та эмоциональная середина, которую бы не помешало иметь любому человеку. — Не жалуюсь, — буркнул Кори. — Ты, это, мужик, за дорогой-то смотри... Водила усмехнулся и ничего на это не ответил. И пока находящийся у руля дядька всей своей физиономией демонстрировал похуизм, а с похуизмом — и усталость, которая скопилась краснотой у век, Кори дал себе время подумать. Пожевать щеку изнутри, просто состроить вид полной сосредоточенности. Ехать еще минут пятнадцать, пробок в такое время уже не бывает — но это не значит, что все внезапно умерли, ведь вся шваль тащит себя на своих двух. И Кори бы не помешало, наверное. Кори закашлялся. Водила резко затормозил на светофоре. Кори закашлялся еще раз, уже настойчивей — и некогда действительно сосредоточенный на дороге водила все же возмутился: — Да какого ж ты?.. — Кори не дает закончить: — Сейчас налево, — коротко произносит он; у него в голове есть четкий план, он полностью руководит ситуацией, даже если на первый взгляд покажется обратное. Мужик вскинул бровь, видимо, не врубился: — Так нам же... — но эта самая осечка на конце предложения и задумчивый взгляд сразу же дали Кори понять, что чел все-таки врубился. — Так что ты там удумал? — Спрашиваешь? — Кори уставился на числа, сменяющие друг друга; четыре-три-два... Мужик жмет на газ. Послушно свернув налево, по настоятельному-то тейлорову руководству, мужик больше не выглядел сосредоточенным или в чем-то еще уверенным — скорее потерянным, обычно так выглядят те, кого застали врасплох или приперли к самой стенке. Фасаду, в общем-то, пизда, и для его разрушения Кори не пришлось прилагать особых усилий — правильные слова, осторожно отобранные, и только. — Так тут же ебаный лес. Ты кого надуть собрался, а, мелкий? — вопреки словам тон был совершенно безразличным, Кори тут же подумал, что мужику не хватает эмоций — точнее, сообразного им применения, их проявления. — А где ж мне тебя еще вознаграждать? Было бы стремно, если бы, ну, знаешь... — Кори закусил губу, ему неохота произносить эту хуйню вслух — лишь бы разъебаться с ней да поскорее, а потом просто жить и думать, как поступить дальше, если как-то еще можно будет жить и тем более идти дальше. — Я же сказал: ни черта мне от тебя не нужно, — пиздит. — Пиздишь, — не боится этого слова Кори. — Думаешь, не вижу ничего? А я не слепой. И даже не тупой. И я не хочу участвовать в этой тупой игре. Просто дай мне сделать то, что я должен сделать — и мы в расчете. Кори не любит сидеть в должниках. А водилу, как видно, долго ломать не пришлось. — Ты не той дорогой идешь, парень, — выдыхает водила, вцепившись в волосы Кори — тот покорно устроился между ног мужика и принялся непосредственно за дело. Его никто этому не учил. Ему никто не предоставлял никакого руководства, никакой лицензии на то, как, собственно, сосать чужой член; тут случай такой: раз взял — изволь завалить ебало. — Знаешь, тебе полезно, — этот ублюдок всегда смотрит, нет ни одной щели, в которую не пролезет этот взгляд, — так ты хоть пиздишь поменьше. Может, тебе почаще стоит заниматься этим, а? Скилл прокачаешь заодно, м? ...надо ли говорить, что у него было достаточно практики? Мужик шмыгнул носом, Кори вытер рукавом с остатками выделения с генетическим в нем материалом с губ, поморщился и больше ничего не говорил. Никто больше ничего не говорил. Потому что от слов хуй на душе не отлягнет, а Кори давно кажется, что ему жизнь уже засадила по самые гланды и все никак не кончит — имеет его во все горло и все никак не кончит. Они доехали молча, Кори только неловко пару раз зыркнул в сторону водилы, но в основном смотрел в пол и каким-то хером ощущал себя виноватым — это чувство ебало его всякий раз, когда он делал что-то не так. А он постоянно делал что-то не так. Кори встретил ее в дверном проеме, потерянную, с налитыми кровью глазами — те бегали из стороны в сторону, впивались то в одну точку, то в другую, но никогда не смотрели на Кори. Она молчала, он тоже молчал, он вообще не любил инициировать разговор, когда внешняя обстановка к этому никак не располагает. Вместо этого он ощущает крадущийся из-за спины пиздец, и не только потому, что он едва трезвый, запиздился к ней в столь поздний час, но и потому, что просто так надо. У Кори чуйка работает как надо. Но вот она молчит, глаза краснющие, она то и дело их трет, трет ладони и жует губу. Он смотрит на нее и ощущает себя полнейшим идиотом — это она заставляет его так себя чувствовать, он убежден в этом, это она подавляет в нем его природную доминантность, он всегда делает, что она хочет, почти всегда говорит, что она желает услышать, и даже вот сейчас он молчит, потому что это она разговаривать не хочет. Она не видит в нем мужчины. Опоры. Вообще ничего из этого. От слова совсем. Не видит — и все. На кой же он ей тогда сдался. На кой она ему сдалась. Это все бред. Это плод воображения ебанутого... кого бы то ни было, но ебанутого, его сценарные навыки откровенно сосут. Но они же зачем-то состоят в отношениях. Кори зачем-то на это подписался. Зачем-то теперь спрашивает: — Что за хуйня? — он почти что джентльмен, потому что вопреки собственному раздражению задает этот вопрос почти вкрадчиво, хрипло, с предоставлением свободы — она может и не отвечать, если ей не хочется; он уважает ее выбор, по крайней мере, когда-то на это подписался... Она приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыла его и потом снова открыла, будто бы хватая воздух подобно рыбе. И Кори мог бы ее поддеть, если бы не заметил, как эти самые губы дрожат, если бы не слышал, как звук, сходящий с них, тоже дрожит и скрипит. Но тогда он кашляет себе в кулак и уже куда более в авторитетном тоне переспрашивает: — Что? за? хуйня? — даже каждое слово раздробил, какая забота. — Что с тобой... бля, слово... о, вспомнил... что за хуйня с тобой... п-происходит? — Кори, мы оба знаем, что врать тебе бесполезно, — она выдыхает, ее взгляд снова прикован к полу, не к нему, — а я не люблю врать. Особенно тебе. Выдержав загадочную паузу, она продолжила: — Я беременна, — и констатировала это с таким мученическим видом, будто бы из нее должен вылезти сам сын божий, или какого хрена она себя так вообще ведет? И прежде чем Кори разберется в этом, он для начала желает прояснить следующее: — Скажи: ты охуела, женщина? — может, стоило бы понежнее, но понежнее означает унизиться, а Кори и так находится уже ниже плинтуса, и куда еще ниже — загадка. Она приложила ладонь ко лбу и рассмеялась. Он был еще пьянее, чем думал до этого. Может, с ней не стоило... вот так... — Дурак ты, боже, Тейлор, какой дурак, — она плачет и смеется или сначала смеется, а потом уже плачет... ...Кори откровенно каменеет, он вжимается спиной в диван и хочет, чтобы этот дебильный разговор поскорее закончился; у него нет времени на этот бабский треп. — Я понимала, знаешь, я знала это, — шмыгает носом, трет его, выглядит максимально... жалко? Какая характеристика тут уместна? — Знала, что ты такой... но в то же время в тебе всегда было что-то... что-то, что вынуждало меня быть с тобой. Как будто бы ты... ты управляешь мной. Как будто держишь. Я не знаю. Я вообще уже ничего не знаю, я запуталась, Кор, и ты мне совсем не помогаешь... Кори одними губами хватает воздух, открывает рот и закрывает, вопрос сам по себе слетает: — А к-как?.. — что именно «как», Кори толком не определился, но она молчит и ждет, чтобы он совершил над собой это насилие, соскреб это конкретное «как». — К-как... как я должен был тебе помочь еще? Он очень старался это выговорить. Слова он знал, они присутствовали в его личном словарном запасе, но вот только применять их Кори не то чтобы умел. До определенного момента это были просто буквы. Сейчас это буквы, в которых есть сила. Но нужна ли эта сила сейчас? Нужно ему быть сильным? Сила — это же мужская характеристика, а он ведь мужчина... Он очень хочет, чтобы она верила ему, понимала то, что он хотел ей сказать! Он хочет, чтобы она научилась его понимать. Он не понимает, почему она все еще не может его понять. Почему он ее не понимает. И почему он ей не верит. — Сейчас это неважно. Я оставлю ребенка, — в ее голосе было слышно смирение, и это немного не то, что хочет слышать Кори — ему привычнее, когда он имеет дело с хаосом, с демонами, с катастрофой, а она опять заставляет его ебаться с реальным миром. — Как в песне Мадонны? Ну, типа... она залетела от пацана, ее папаша не одобрил, но она, типа, пела, что пацан на ней женится, и у них будет... — запнулся на слове, — будет семья. Он не знает, к чему припер эту аналогию. Но это же так работает ассоцииативное мышление — он вспомнил песню Мадонны, это было почти что первое, что пришло на ум. Сразу после осознания того, что он в полной пизде. — Ты бы хоть поинтересовался, чей он, — сложила руки на груди и теперь строит из себя недотрогу, внезапно из себя стерву, какой и была изначально, когда Кори с ней познакомился. — Или похуй тебе? — Нет, — Кори выдавил. — Или... какая разница, ты же сама сказала, это не так важно теперь. Похуй мне или нет — это не так важно. Но если интересно, то нет. Наверное, все же нет, да. Нет. Не похуй. — Разуй глаза, Тейлор, я беременна, — еще раз повторила она, чтобы Кори точно понял, что это не просто сочетание букв — это его личный приговор, он знает, она приперла его к стенке, теперь он на крючке, никуда не убежит... если... — А я отсосал случайному дядьке, пока он перевозил меня сюда, — и все же решил перевести тему, потому что так просто невозможно. — Я тебе говорю, я его оставлю, вот увидишь, он родится, обязательно родится... — она бьет каждым своим словом, губы шевелятся так быстро, как будто бы она произносит заклинание — это точно магия, чернее любой другой, она точно ведьма, Кори знал с самого начала... — Он не хотел, то есть, вид делал, что не хотел. А я все равно взял его хер в рот, — как хорошо ему удается искажать то, что его погибающий в муках разум пытается вынудить Кори произнести, но эта схватка беспощадна: — Этот ребенок твой, Кори. Но ты его никогда не увидишь. Он не будет знать тебя. Ты не будешь его знать. — И все же я не думаю, что ему нравятся мужики, но я не люблю сидеть в должниках, а кроме этого предложить и нечего было... Один-два-три. — Какая же ты тварь, — она встает с дивана. Четыре-пять. — Зачем я с тобой связалась? — нарезает круги по хате. Шесть. — Я что, я любви твоей не заслуживаю? — Кори не знает, как ответить на этот вопрос. Семь. — Я уверена: он точно возьмет что-то от тебя. Говорят, когда женщина любит, то ее малыш рождается похожим на отца, — она перед ним на коленях. Она берет его руки в свои... — Кори, женись на мне. Мы... сможем. Мы сможем вместе. ...восемь? Кори смотрит на нее: — Как думаешь, понравилось ему?***
1999 год, вдали от Де-Мойна.
Никто и ни на ком не женился, потому что Кори был жутко пьян, она была пьяна ничуть не меньше, хотя ей, вообще-то, не стоило. Имей Кори тогда ту башку, которая у него сейчас, он бы ей посоветовал именно это. И разговаривал бы совсем по-другому. Не женился бы, нет, но поговорил бы. Они с ней так жили — никто друг друга не слушал, совсем не слушал. Он не пробовал. Она больше не пыталась. И вот подтягивает он к себе колени, думает, когда успел себя так запустить. Рядом с ним сидит Скарлетт, она вообще теперь постоянно рядом, ни на шаг не отходит, а когда Шанталь отстранилась от дел в фан-клубе, Скарлетт решила взять это дело на себя. Насколько ей там в кайф сидеть и курировать общий форум, Кори сказать точно не может — она слишком часто улыбается, улыбается и липнет к нему, а пока она рядом, все расходятся в стороны. Пол сказал, что очень рад за Кори, а Сид заметил, что она жуткая, но надежная, он с такой как за каменной стеной, тем более самому Кори такая совсем не навредит. И, быть может, он даже прав. Но вслух говорить этого не стоило. Тем более сам Кори пока что не решил. — По адресу, который ты мне назвал, эта женщина уже больше не проживает, — сказала Скарлетт, откусывая от своего сэндвича. — Мне жаль, Кори. — Ничего, — бормочет Кори. — Я и не надеялся. А она действительно... действительно так сделала. Так, что я никогда не увижу дочь. Не увижу Анджелину. — А вдруг она не твоя вовсе, а ты паришься? — жует сэндвич, ведет себя максимально раскованно, Кори до сих пор вылезти из своего транса не может — ему сказали, он бледнее обычного, а он хуй бы знал. — Вот потому и парюсь, что моя, — Кори не ожидает, что Скарлетт это сколько-нибудь ебет. — Эта безумная хотела женить тебя на себе. Я не хочу, чтобы ты встречался с ней, — она взяла его руку в свою и сжала, с чувством сжала. — Ты еще чувствуешь что-то к ней? Вопрос сформулирован корректно, но есть жирнейшее «но», которое всю малину-то к херам и обламывает. Чувствует ли он сейчас хотя бы к кому и хотя бы что-то — вот вопрос. Нет, он не совсем дебил, чтобы не понимать, что что-то да к кому-то и чувствует. И это едва имеет хоть какое-то отношение к женщине напротив. Скажешь ей — плюнет в рожу, залепит пощечину, назовет мудаком, или как обычно поступают женщины, когда до них наконец доходят, что их суженым, мягко выразиться, похуй? Потому что мать Анджелины ушла молча, они даже разругаться нормально не смогли, но и не сильно хотелось, пузатую-то донимать. Нервяк на нервяке. Кори молча берет ее под руку, еле поднимается уже с насиженного собой места — он его и не покидал толком, в этом не было необходимости. Скарлетт взвизгнула от неожиданности, Кори хочется, чтобы она молчала как можно чаще. — Сзади еще не пробовала? — на всякий случай уточняет, на нее не смотрит, его глаза на двери — на том, хорошо ли он загасился, но не то чтобы вопрос анонимности здесь хотя бы когда-то учитывался — все люди, все и всё понимают. — Нет. Говорят, больно, — невинно шепчет ему она, Кори почему-то верит ей, — но я хотела бы попробовать... с тобой. — Вот как, — хмыкнул Кори, подобравшись к уху, — а не боишься? Он вжимает ее в стену, заставляет упереться, шарит по талии, не гладит и не впивается — просто трогает, удовлетворяет эту потребность. Улыбается, когда слышит хриплое: — Хуй оторву, понял? — Во-от, моя детка... — и, как бы ей же в награду, целует ее в шею. — Моя... Он берет ее, потому что к этому призвали обстоятельства, а если бы не они, то не стал бы. Но секс есть секс, и хорошо, что он в принципе есть, хорошо, что он может этот акт воспроизводить, принимать в нем участие, а то в последние дни и вовсе казалось, что он не жилец во всех смыслах, но вот оказаться не жильцом вот... там — там было бы даже обиднее. Это вдвойне приятно, когда твой партнер как будто бы чувствует, что тебе вообще от него надо. И Кори концентрируется сейчас не только на том, что он по самые яйца имеет эту бесстрашную девчонку сзади, но и важно то, что она позволяет это делать, она его принимает и не отторгает. Но это должно быть больно. По первости больно всем. Он джентльмен, и поэтому: — Тебе там... нормально? — да, с этим надо еще поработать — с коммуникативной составляющей, которой, как Кори считает, в сексе вообще быть не должно, это полный бред; какому засранцу пришло в голову, что вербальный контакт даже важнее непосредственно самого секса? — Красиво спросил, — съязвила, за это Кори ущипнул ее за бедро, — но... в целом жива. Переживу. — А куда ты денешься от меня? — да сможет свалить в любой момент, но если сама этого захочет — Кори ведь не всесильный. Она не ответила, и он ей сам этого в итоге не позволил, начав вбиваться так яростно, что это выбивало дурь из него самого, а ее так захватили получаемые ею ощущения, что Кори ей в этом позавидовал — она процессом увлечена, она им живет сейчас, Скарлетт в принципе сейчас в его руках, и Кори не знает, что с этим делать, кроме как внимать этому безжалостному монстру, которого величают похотью. Может, он и не такой уж и монстр... какой тут монстр, какие тут кошмары и ужасы, когда тебе хорошо? А ему очень хорошо. И ей тоже. Надо будет, Кори исповедуется, но сути не поменяет. Он тут почти что великой цели достигает... Но как показывает со временем практика, цели обычно при их достижении тебя опустошают. Скарлетт убежала покурить — говорит, я с тобой так начала, раньше сильно не прикладывалась. Кори в очередной раз усмехнулся тому, как он там, оказывается, влияет на окружение. Или оно на него. С тех пор, как он связал себя со Слипнот, все пошло через жопу. Потому что общество навязывает само себя чаще, чем этого хотелось бы. Каждый считает важным ткнуть в тебя пальцем и упрекнуть тебя, допустим, в том, что ты играешь хуевую музыку. Ты считаешь, что в этой ситуации необходимо себя защитить. И когда ты пытаешься самого себя закрыть, тебя еще странным образом считают за психа. И ты начинаешь в это верить, потому что другого не остается — твоему представлению о собственной субъектности приходит пизда. Ближе к вечеру он завис на съемной квартире, специально выбрав самый уебищный из возможных районов в ЭлЭй, и там загасился. В последний раз если его и видели, то в таком же достаточно невзрачном продуктовом маркете — и даже там таращились. На его курчавые волосы на макушке, на внешнюю взъерошенность... да он в принципе привлек внимание. Его тут не знают, от этого было сразу легче и не легче. Он обещал позвонить Скарлетт, но пока что этого все еще не сделал, и хуй знает, сделает ли. Если нет, так и скажет — я забыл. Мы во всем должны ценить честность, мы не должны забывать о честности... Он равнодушно клевал чипсы, оказывается, он все еще может так делать — валяться на диване вяленой рыбой и нихера не делать, это почти что напомнило бытие в Де-Мойне. На то и был расчет — на эту ностальгию, на нее времени нет, когда ты в туре, более того, когда тебя возят туда-сюда, у тебя вообще нет времени на рефлексию. У него раз спросили, почему не на работе, он толком ответить не может. Потому что концертам свойственно переноситься или вообще отменяться, и если большинству фиолетово на последнее обстоятельство, то Клоун утрясается за каждый проебанный им цент. А Кори хорошо — есть чипсы и есть выпить, в скором времени исполнит свою идиотскую мечту и сможет передвигаться как все остальные на собственной же тачке. Он почти что заснул, но стоило хоть раз прикрыть глаза, тут же все в нем налилось кровью, забурлило и зашипело — кому-то явно жизнь не мила. Или кто-то умер, и у Кори лично хотят узнать мнение по этому поводу. Или кто-то очень заботливый спешит оповестить о том, что им всем пизда, ведь Фенрир должен сожрать солнце, а после него наступить Рагнарек. — Привет. Кори? — голос на трубке звучал знакомо, но прежде чем Кори действительно задумает это уточнить... — Мама твоя, — голос замолк, а Кори пробило на ржач, — да расслабься, Джош. Богатым будешь, уверяю. Джош Рэнд. Еще один друг с Де-Мойна. Еще одно напоминание. Сам бог велел, не иначе. — Если мне кто-нибудь за одну твою дурью башку предложит, скажем, миллион баксов на старте, я соглашусь, ты уж не сомневайся, — звучит как угроза, потому что Джош Рэнд априори не понимает шуток... или научился уже? Сколько они не виделись? — А бесплатно не застрелишь? — Кори интересно совсем другое. — Чтобы ты меня по ночам преследовал? У кровати моей летал? — вроде научился. — У твоей кровати скучно, холодно и... — последний шанс убедиться, —...совсем-совсем сухо. Как в ебаной пустыне. Если Джош звонит конкретно затем, чтобы обменяться доброжелательностями, то Кори не против — он набрался новых слов, возможно, некоторые позабыл, например, «извини» или «как дела», потому что первое утратило свою функцию в глазах самого Кори, а второе не то что не заботит — на него забили хуй. Джордисон и Сид несколько раз ныряли в толпу на концертах, Клоун занюхивает труп вороны перед выходом и заставляет всех остальных — и попробуй ему скажи, что это хуйня, а не идея... хотя в дыню-то не засветит с первого раза, как минимум несколько раз нужно его конкретно раздраконить для должного эффекта. Кори не пробовал, но... к тому все и подкатывает. В общей сложности если говорить, то у всех дела — труба. Поэтому и забили. — А хули надо-то? — и все-таки. — Как хорошо, что ты спросил, — Кори вслушался скорее не в это, а в то, что происходило фоном на другой линии — что-то неразборчивое, но явно говорящее о том, что Джош как минимум сейчас не один, то есть, они, считай, почти что совсем не на равных. — Пока вы с Рутом там письки друг другу мацали или еще чем занимались... — По делу давай, — кашлянул Кори, у него в голове зазвенело от этих самых слов — и как только у этого лысого утырка язык еще шевелится? Откуда смелость? Или расстояние борзоту поощряет так? — Это тебе за мою кровать, козел, — нет, думает Кори, ничему жизнь Джоша не учит. — А дело-то в чем... мы с Шоном долго мозговали над этим. На днях он постучался ко мне, знаешь, дождь тогда шел, заебал нас всех, но именно в этот дождь мы... знаю, по-идиотски сейчас это прозвучит, но, — глубоко выдохнул, — но на этом еще рано ставить крест. Шон пришел ко мне с пачкой демок и спросил, какого хрена с ними делать. А у меня у самого куча лент без дела висят, которые я уже подумывал пойти выкинуть, за ненадобностью, типа. Кори не был уверен в том, что хотел услышать продолжение сей занимательной истории, потому что ее развязка могла бы мистическим образом иметь к нему самому самое что ни на есть прямое отношение. Но чем бы этот замут ни был... — ...вот мы и решили, что уже пора. Шон говорит, что это нельзя бросать, потому что, говорит, жопой своей чувствует, что у этого есть шанс — и шанс такой нихуевый, я скажу. Как ты можешь догадываться уже сейчас, на примете у нас никого нет, мы буквально вдвоем с кучей демок и без... — он же не скажет? Ведь нет? —...без вокалиста. Кори вжался всем собой в диван, ему хотелось, как в детстве еще, закрыть уши и самому себе бормотать, что ничего он не слышит, загаситься в импровизированном домике и сказать, что его тут нет. И мог бы, на самом деле, только по-взрослому. «Я очень занят». Много вариантов, правда. «Хуйня идея». Ладно, список достаточно ограниченный. — Кори? — нервно переспрашивает чужой голос, и Кори даже дышать в трубку страшно — настолько эта идея теперь кажется выходящей за рамки понимания, настолько теперь сам концепт успел стать настолько чужим... — Да мама твоя, говорю, — он будет полным дебилом, если скажет, что вот прям ну нет, железнючее нет, и вообще... — Сам знаешь, в Де-Мойне теперь никого не осталось. Все группы, подпольные или еще какие, — вообще все развалились. Потому что в них не было смысла. Потому что... — Потому что Слипнот, да, — согласился Кори, причем задумавшись над этим только сейчас — неужели они и вправду анально оккупировали целый город, чтобы не оставить шанса вообще никому? — Но я-то тут при чем вообще?.. Дай Шону трубку, он не будет сопли жевать. Вы же одни, да? — Я не совсем один сейчас, это так, но... — Джош кашлянул, —...но я не с Шоном сейчас. Это, как бы, ну... — Вот так поворот, — искренне изумился Кори. — Никогда бы не подумал, знаешь, ты ж самый тихушник из всей нашей школьной тусовки, и чтобы вот ты — и с, кхм, девочкой... Тебе, может, инструктаж нужен какой? Я сомневаюсь, что ты там, это. — Я не спал с ней, но имею представление, куда и что засунуть. Более того, уроки у ненадежных учителей не беру. — Насчет Анджелины острить пытаешься, родной? — Да как можно, — вздох. — Но ты, это, подумай вообще. Я передам Шону привет от тебя. — Как хоть вашу контору обозвали? — Я-я... я не знаю, я не думал. Поэтому позвонил тебе, потому что ты наша, ну... на тебя только и надейся, на кого ж еще, все же сторчались давно... или в лучшем случае свалили торчать в другое место. Например, в Денвер, вот... — Сам хоть не кумаришь? — у Кори волосы разом поседеют, если ответ на это окажется положительным. — А мне есть на что? — нет, значит. — Это неважно. Группу хочу. Музыку хочу. Ты же ведь слышал мои демки? Я как-то тебе приносил их, вы с Рутом еще в Стоун Саур были, — а вот тут хуй его знает. — Хуй его знает, — а разве можно было ответить иначе? — Я даже не помню, чтобы ты мне что-то когда-то давал. Но я вообще особо не помню ничего, предпочитаю жить одним днем и про него же потом забывать. Можешь называть это чем-то типа дня сурка, около того... — Козел ты, знаешь? — Меня последние двадцать шесть лет в этом общественность убеждает. Знаешь, это заебывает, но со временем ты к этому привыкаешь. Но тебе откуда знать, а? Ты же мальчик хороший. Тебе козлить незачем. И некому. — Отец хороший достался. Окозлиться не дал, — нет, этот парень явно настроен недоброжелательно в отношении Кори... или что он этим хотел сказать? Пробудить, может? — Да уж, воистину, — и нет бы завершить этот диалог, нет бы перестать нервы трепать, Джош своей экзекуции не прекращает: — А как Рут? Устроился? Я слышал, точнее, как мне Шон сказал, что он сначала не хотел в Слипнот. Но он с вами колесит. Почему? — Потому что ему остопиздело письку мацать одному, вот и приехал в ЭлЭй, — с горечью усмехнулся Кори. — А если честно, то... я не знаю. Никто не против в итоге. Им нужен был гитарист, все дела. Он откликнулся, с психом, но отликнулся. — Из-за тебя, да? Скажи ведь, мы с тобой два взрослых мужика, давай и разговаривать, как два взрослых, честных мужика. Он же по-любому тащился туда ради тебя, а как иначе? Присосался к тебе еще тогда — и все, парня нет. Не нравится мне он. Какой-то... пассивный. Хотя с такими проще, они ведь... — Ты заткнешься, нет? — Кори сглотнул, получилось неожиданно хрипло, сдавленно и вообще... странно вышло, этот звук — он сам по себе неоднородный. — Не знаю ни черта, понятно? Может, ему действительно бабки нужны, может, и бабы... Зачем еще лезут в индустрию, сам подумай? — Вот кому-кому, а Руту начхать на баб, — рассмеялся Джош, а Кори чувствует, как у него начинает пощипывать в глазах — и все никак не поймет, откуда эта хуйня лезет. — Нет, правда. Что с ним? Знаю, что жив. Он тут в последний раз чудил здраво, то нажрется, то... ну, сам знаешь, вмажется по-полной. И заметь одну закономерную вещь: ни разу не с бабой. — Так я тоже... ни разу тебя с бабой не видел, — парирует Кори. — Тем не менее, кто-то дал тебе шанс. Не знаю, правда, как ты ее к себе приковал, но... удачи, что уж тут. — Руту привет, — и прежде чем Джош поспешил бросить трубку, Кори забеспокоился, елейным голоском предостерег: — Ты про защиту не забывай там, м-м? Когда линия оборвалась, Кори спрятал лицо в ладонях и глухо заревел. Ну что он имел в виду? Почему Джош сует свой нос, куда не следует? Кори почти забыл, он почти что все забыл, у него жизнь другая, он... — Да откуда ж я могу знать, где он и как он? Не сторож я брату своему...****
Скарлетт смотрела на него, скрестив руки, как на идиота. Может, уже считала его за такого, но, смирившись, говорить или что-то с этим делать даже не думала. Она закатила глаза и переспросила: — Да на кой оно тебе? — Говорю же: мне нужно самое блядство, которое у тебя только можно отыскать в гардеробе, — под «блядством» Кори не до конца сам понимал, что имеет в виду, но во всяком случае рассчитывал на креативный ум Скарлетт. — И чтоб я не как урод... а то придумаешь чего, я потом... отмываться от этого буду хуй знает сколько, а у меня столько времени нет. — Мне кажется, у меня нет того, что ты ищешь, или... ты вообще хоть сам представляешь немного, что тебе нужно? И почему оно должно быть у меня? У твоих шлюховатых подруг с этим проблем возникнуть не должно, — и вопреки своим словам она все равно разрыла все шкафы, перелопатила все вокруг, и Кори не может не нарадоваться — его детка готова пойти даже на такую хуйню, а что ж дальше, что дальше... — Мои шлюховатые подруги и рядом не стояли с моей принцессой, — Кори потрепал девушку по голове. — Я серьезно, мне нужно, чтобы, ну, как минимум... чтобы всем башни размазало. Ты уж сама сообрази, чем это могло бы быть. — Тебе бы в Голливуд. Там все друг другу глотки режут за то, чтобы иметь право башни своим видом размазывать, как ты говоришь. — Так я почти что в Голливуде, милая. Без пяти минут как... Кен. Во. Да, Кен. Этот пиздюк пластиковый. Мы с ним похожи. В том, что нас покупают. И с нами играют до поры до времени, а потом выкидывают, потом снова покупают. Дело в обертке, знаешь? Все познается во внешности. Тебя встречают по одежке, а пинают под жопу уже даже без трусов. Это очень повезет, если с ними, ведь чаще без, понимаешь? — Вот что, — Скарлетт на него глаз не поднимала, меланхолично отшвыривая вещи в сторону, очень даже увлеченная процессом, как бы ни бурчала и ни кряхтела где-то с полчаса назад, когда Кори ворвался к ней в апартменты с глазами по полтосу и безумной идеей в голове, — философ из тебя своеобразный. Тебе бы свою шизу пропагандировать начать, тебя точно слушать будут. Вряд ли хоть слово поймут, но выслушают. — Я знаю таких чуваков. Они сидят напротив тебя, теребят очки, делая вид, что внимательно тебя слушают, — мрачно отозвался Кори. — Если ты таким образом пытаешься выпнуть меня к терапевтам или еще каким мозгоправам, то это без толку. Знаем. Плавали. — Но ты хотя бы не отрицаешь, что ты порой шизишь. — А мы все чуток ебанутые. Просто я ебанутый чуть больше, чем на чуток, скажем честно, — Кори постукивает ногтем по столу. — Неужели ты ничего не понимаешь? Я перед тобой в лепеху разбиваюсь со всеми брызгами, а ты, это. Неправильная ты баба какая-то. Эмпатии в тебе нет. — Зато эта самая неправильная баба будет делать уже из тебя правильную, — она если и обиделась или хоть как-то расстроилась, то виду не подала. — Я тебе доверяю, — ляпнул Кори, постаравшись напустить в голос как можно больше искренности. — Ты от меня никуда и не денешься, раз на то пошло,— заключила она, встав с места и пошарившись уже в каком-то другом шкафу, выудила оттуда пластинку со знакомой белобрысой дамой на изображении конверта, и комната заполнилась голосом Дебби Харри, которая все так и просит позвонить ей, позвонить ей вообще без б и в любое время. Из него сейчас будут делать прошмандовку, а он улыбается. Он сказал, что доверяет, и все равно улыбается. У него с доверием конкретно напутано, но эта женщина так сосредоточена на нем, так поглощена его проблемами и им самим, что он не может не улыбаться, не наслаждаться своей маленькой победой. Хоть где-то обыгрывает он, а не его. — Иногда я ощущаю себя Тиффани Валентайн*, — продолжая орудовать чем бы то ни было у его лица, сосредоточенно буркнула Скарлетт. — А я — тем самым челом, которого она замочила в самом начале фильма, — и вот чтобы лишний раз не переспрашивала: — Меня тоже разводят как лоха последнего, наебывают и стыда не знают. Никакого. — Тебя пытаться развести — себе дороже. Та-ак, глаза закрой, вот так. Ресницы у тебя охуенные, лучше любой бабы... во всяком случае лучше тех, которые я когда-то видела. — Но разводят ведь, — и это Кори не стал даже упоминать о том, что ему позвонил старый приятель с Де-Мойна с весьма странным предложением, едва что на смех не пробивающим — и Кори рад поржать, да только ржать не выходит. — Ресницы как ресницы. Крась давай. Она фыркнула и продолжила заниматься своим делом, чертыхаясь про себя. — А почему Тифф-то? Она закусила губу, помотала головой, типа, нет, неважно, но Кори смотрел на нее так, что одним взглядом пытался донести, что нет, блядь, еще как важно, давай колись. Она ожидаемо проигрывает ему в гляделки: — Видишь, в чем дело... мы с ней похожи в том, что все никак не дождемся, когда наши мужчины додумаются, ну... я не хочу даже говорить про это, Кори. Сейчас не время. — Не еби мозг, Скар, — он устало выдохнул. — Это обычно я делаю. — И у тебя это получается лучше всех, — усмехнулась. — Точно? Тебе эта тема вообще не зайдет, я предупреждаю. — Точно, — кивнул. — Ведай мне свои грязные фантазии. — Ну, — она провела языком по губам, не избегая зрительного контакта, — почему бы тебе, типа, не остепениться и... не жениться на мне? Кори повел бровью: — Мне не настолько делать нехер, женщина. — Я так и знала, — она улыбнулась, уголки губ задрожали. — Думаешь, не дорос? Рано или поздно ведь все равно придется... — Когда придется, тогда и женюсь. Мне куда торопиться? Я звезда. — Звезды тоже гаснут, Кори, и ты... погаснешь. Кори помрачнел, но привлек барышню ближе и намазанными губами приложился ко лбу. Почему, зачем — сказать сложно. Просто порыв... просто заткнуть... просто приятно сделать... все настолько «просто», аж до тошноты. — Я не хочу сейчас думать, когда меня пиздец настигнет. Не хочу. Я, блядь, я еще слишком молод для этой всей херни. Не хочу морочить ей голову до того момента, пока не слягу. А я планирую стоять на ногах до тех пор, пока они не посыпятся, понимаешь, о чем я? Пока сам не рассыплюсь, я не буду думать об этом. И ты не думай. Поняла меня? Скарлетт робко кивнула, опустив взгляд в пол. — Женитьба... она тоже хотела замуж. Но вместо этого я знатно навалил в штаны, метафорически выражаясь, и кинул ее, не сказав ни слова. Она не отчаялась, нашла другого. Этот другой сейчас с моей дочерью, она тем более как-то существует — и без меня. Раньше я думал, что у нее ничего не выйдет, но... блядь, я ни разу в жизни так не ошибался. Думаешь, я хочу это пережить еще раз, проебаться так вновь? Не могу. Не тогда, когда надо хвататься за башку. — Я могу понять твои страхи, Кори, но- — Я не боюсь! — он неожиданно громко ответил. — Я... нет, хуйня это все. Кто-кто, а я выстою... я этого не боюсь, слышишь меня? Не боюсь. Не смей даже... В глазах темнеет, ему хочется их вырвать. Раздавить. Лопнуть. Что угодно. Но надо держать себя в руках, надо держать демона за хвост... — Боишься, Кори, — тихо лепечет Скарлетт, напуганная до усрачки, но не без стали в голосе. — Не признать наличия страха — это уже бояться. Ты боишься, и в этом... вот правда, все в порядке. Я ведь, ну, мне тоже страшно, иногда я думаю, что... я боюсь, например, что на нас сверху ебнется метеорит, и что же нам до этого всем делать? Столько всего надо будет сделать, и я... и я боюсь этой суеты. Которая нагрянет, в смысле. Боюсь потеряться среди нее. Но если бы я знала, точнее, была бы абсолютно уверена в том, что у меня есть надежное плечо рядом, то я бы давно... хуй забила. Люди созданы парами, Кори, так всегда было, и хуй ты что изменишь. Сквозь плотно сжатые веки он видит то, что не хотел бы видеть. То есть, то, о чем бы хотел не думать, но когда-нибудь все же иметь возможность видеть и уметь довольствоваться тем, что видит, а не на стену лезть от того, о чем думает. Потому что он сейчас где-то в своем пространстве, и в нем нет места для Кори. И это больно, вы бы знали. — Каждой твари по паре, — вспоминает он, едва шевеля губами, боясь открыть глаза и обнаружить на месте Скарлетт... ...да никого. Она по-прежнему тут. Это придает уверенности. — Я люблю тебя, Кори, — и снова три слова, в значении которых Кори начал сомневаться все чаще и чаще. — Это какой-то пиздец. Ты творишь с людьми вокруг тебя странные вещи, но... я бы ничего не стала менять. Так надо. Я верю, я-я... я даже чувствую это на подсознательном уровне, что это правильно. А ты? — доверчивые глаза уцепились за его сейчас достаточно нахмуренную физиономию. И если ему нужно сделать так, чтобы эти глаза оставались сухими, нужно сказать это: — Ну... типа того, — почти получилось. Она обняла его, и они сидели так, в голове каждого плещется своя личная хуйня. Прям как в старые-добрые, за исключением того, что сейчас, возможно, Кори и вправду поступает правильно. В этот раз не побежит. В этот раз он ее тупо не отпустит. Но интересует вот что: — Так ты в блядь меня превратишь или нет? И с каждым разом ее улыбка становится менее убедительной.***
Уже 1992 год, все еще в Де-Мойне.
— Родила, говоришь? — Кори затягивается и откидывает голову назад, его ступни при этом едва касаются земли, и это бесит, он не может устроить себя на месте так, чтобы было удобно. Он в принципе позабыл и о сне, и о собственном уюте тогда, когда она сообщила ему про свою беременность и вскоре подтвердила это с каждым днем растущим животом. Поначалу Кори верить ей отказывался, выпрашивал результаты непонятных тестов, спрашивал, сколько у нее было до или после него, вплоть доходило до того, что даже не спрашивал — констатировал, что казалось очевидным только ему одному, будто бы не могла она быть ему верной, будто бы не такая хорошая. И она действительно не была хорошей, потому что хорошая бы на него не клюнула. Всех нормальных баб разбирают и не выпускают их из их башен-квартир-где-могут-обитать-порядочные-барышни до тех пор, пока не взойдет солнце и не испепелит всех тех демонов, которые при темноте думали позариться на... ту самую хорошесть. — Родила, — пожал плечами Джоэл, сидя напротив, своей скучающей рожей уж слишком сильно воодушевляя Шона, на радостях развалившегося прям у него на плече своей лысой башкой. — У нее, типа, разве был выбор? — Был, конечно, — Кори посмотрел на него взглядом, который за него мог бы сказать: «да, блядь, у нее было абсолютно все, это я остался в лохах!». — Иначе бы не было разговоров про то, что ребенка она родит, дескать, я его не увижу, все прочее... — Думаешь, слово сдержит? Ну, о том, что ты его не увидишь? — Ясен хуй, — фыркнул Кори. — Уж поверь, она вырастит из него убийцу похуже Терминатора. Вот так одним прекрасным днем проснусь и так вот хрен догадаюсь, что меня скоро собственный выродок мочканет. А когда до меня дойдет, мои мозги уже будут летать по всей хате. — Весело, ничего не скажешь, — почесал бороду Джоэл. — Но разве ты в натуре считаешь, что она может наплести всякой херни о тебе, пока он маленький и ничего не понимающий? Думаешь, оно ей надо — вбивать в голову чаду басни о том, какой у него батя долбоеб? Ей ничего не мешает в принципе о тебе молчать, знаешь. — То, о чем я сейчас предполагаю, называется кровной местью, — Кори произносит это так, будто бы все вокруг должны знать, что он имеет в виду — словом, считаться с его шизой, уметь с ней жить и уметь ее прочесть. — Молчать может, но ей это не надо. Она меня слишком сильно ненавидит, чтобы молчать обо мне. Она все равно долго не сможет притворяться — ее в один прекрасный момент прорвет, и она изойдется на говнище. — Ей бы мужика найти, а то у девчонки совсем в глазах побелеет от обиды. — Если найдет, — прокашлялся, — если найдет, то так тому и быть. Кто-то ж должен охлаждать ее траханье, а я не могу, я оставляю этот пост. — Вот его-то как раз стоит порой тебе охлаждать. Для профилактики уж точно не помешает. Ладно, ты один раз... — Джоэл подбирает слово —...зарядил, но что потом? Это тебе сейчас по сопатке не прилетело, во второй раз может не повезти. Тебе сейчас придется жить с мыслью, что у тебя на стороне остался, как ты назвал? А-а... выродок. И этот выродок никуда не денется, будет тебя преследовать. И знаешь, как говорят? Дети расплачиваются за косяки своих мудаков-родителей, так что ты, ну, частично будешь в ответе за тот навоз, который свалится на... ребенка, какого пола он бы ни был. — А пол — он, что, разве не известен еще? — когда Джоэл в отрицании матнул башкой, Кори всерьез возмутился, очевидно для многих, но не для себя самого, продемонстрировав, что ему не похуй: — Да тут же деревня ебаная, алло... тут порой в магазин нормально не сходишь, потому что альтернативно одаренный народ начинает показывать на тебя пальцем и орать на весь маркет, во сколько именно ты вчера срать ходил. Если они знают о таких вещах, то об этом тем более должны! — Хочешь сказать, люди тут могут обладать подобными данными? — Джоэл вскинул бровь. — Раз так, то сам пойду проверю потом. Может, они хотя бы следят за циклом моей девушки, потому что для меня он длится вечность. Нет, серьезно, Кори, это бред. Все не могут знать всего. Всем слишком насрать, чтобы знать обо всех и все. — А вот и нет, — с пылом возразил Кори. — Про срать я погорячился, но спорить с тем, что Де-Мойн — деревня паршивая, даже ты не будешь. — Ну так хули нет, когда на самом деле да? — Джоэл отпихнул Шона от себя, начавшего бормотать пьяные заклятия под экманово «пошел нахуй». — Я правда не знаю, кто у нее там. Но кто бы ни был, он точно твой, сто пудов твой. Она с тобой была постоянно, мы уже с этим товарищем, — показал на полуживое тело Шона, — уже было решили, что вы сольетесь в одно целое, как Драко и Даймио* — настолько вот она не отходила от тебя ни на шаг. Я даже думал, что ты ее любишь. — Так любил ведь, — признался Кори. — Жениться... хотел. — И чего не женился? Прошла любовь и завяли помидоры? — Джоэл хватанул журнал со столика, который служил хорошим таким ковриком для пепельницы. — Да хуй с ними, с помидорами, — Кори почесал нос. — Скучно просто с ней, — и на этом, он надеется, тема закрыта. Но когда через какое-то время Шон продирает глаза и садится на диване, тут же обратившись к Кори: — А ты вообще знал, что у тебя девчонка родилась? ...тогда Кори, нервно сглотнул, понял, что эта тема закроется разве что с его собственной смертью.***
Обратно 1999 год, за часы до миллениума. Слава богу уже не в Де-Мойне.
К желанному блядству во внешнем виде приблизиться так и не удалось, но и совсем уж от него отдалиться — тоже. Скарлетт назвала это идеальным балансом, Кори решил с ней не спорить. Только спросил еще раз в десятый, точно ли она не хочет поехать с ним, на что она устало похлопала глазками и без слов сказала — да отъебись ты уже, сколько можно. Кори расставил ладони вперед, мол, спокойствие, детка. Детка-то успокоилась, но только пока его шатало по пути в назначенное место, его жопа все никак не могла принять устойчивое положение. Он раздражался с каждой секундой приближения. И он почти что пожалел о том, что вообще туда намылился, почти что потребовал у водилы жать на педаль со всей дури и развернуться назад. Он оказался у ворот этого места раньше, чем успел завыебываться. Клоун снял убогую резиденцию в еще большей пизде ЭлЭй, пообещав только, что ночь эту никто не забудет. Убогая не потому, что невзрачная — наоборот, эстетствующий кусок от Кори, который начинает истово оргазмировать при одном только виде сооружения умов Нового Времени, возликовал от восторга. Она потому убогая, что в ней помимо их девятки будет кто-то еще. Тут нахождение их самих в ней само по себе сочтут оскорблением — обязательно же найдутся такие, которые так и подумают. Будем надеяться, что Клоун таких в список приглашенных не вносил. Это даже не Хэллоуин, черт возьми. Это ебаный новый год. Ебаный миллениум. И что самое главное — никто к нему не готов. Блядским тут оказалось все: треснувшие картины на стенах, портрет строгой высокой барышни с тростью с острым носом и вздернутым подбородком, скрипучий пол под ногами, свет над башкой, сам Кори — и то, он не слишком чтобы вписывался в интерьер, а это означало, что в случае чего слиться со стеной или хотя бы диваном окажется чрезвычайно сложно. — Ты писюн не застудил, пока полз сюда? — его под руку подхватил Сид, и с этого момента сезон абсурда можно спокойно открывать. — У меня на него совсем другие планы ночью, — подмигнул ему Кори, придержав чуть было не свалившуюся с головы ярко-розовую шляпу с черным пером. — Пока ты в таком прикиде, тебе и дать никто не подумает. — С чего ты взял, что на мне к тому моменту хотя бы что-то останется? Они спустились вниз по лестнице, запах спиртяги уже с порога ударял по ноздрям, а орущие мужские голоса Кори улавливал еще когда топтался у порога и всматривался в картину со строгой барышней. Спросил у нее, не хотела бы она ему составить компанию, на что своенравная незнакомка ответила ему тотальным игнором. Ну и пошла нахуй, стерва. — Сучка завидует просто моему шарму, — вслух произнес? Похуй, сегодня пляшем! — Не понимаю, какая, но это точно, — даже этот подхватил. Сид был загадочно молчалив, пока эскортировал Кори вдоль этой подземки, от него не несло алкоголем, он вообще предстал на долю секунды другим человеком, как будто бы в это тело вселилась душа какого-нибудь барона, который, может быть, жил внутри этого искусствоведческого недоразумения, может, не жил — в аренду сдавал... в общем, Сид сегодня не Сид. Первые два часа от пирушки Кори позволил себе самозабвенно протупить, ссылаясь на то, что ему надо прощупать местность самому. Поэтому когда он пожимал руку Эдселю Доупу и уже достаточно старому приятелю Дезу Фафаре, его глаза бегали туда-сюда, но только не на парней. И сомнительно, что он их как-то задел. Он пил, курил, пил и курил в эти два первых часа, похвалил платье Шанталь под убийственным взглядом Клоуна — и вот попробуй объяснись пьяному уроду, что ты ни в коем разе не катишь шары к его избраннице, будучи при этом достаточно близким к состоянию, при котором немеет вообще все, особенно критическое мышление и здравый смысл. Пьяный урод оказался куда более внимательным к деталям, чем Кори рассчитывал: — А твоя где? — Сказала, что вы уроды шизоидные, поэтому не приехала. Тебе привет, кстати, передавала, — Кори помахал рукой в сторону Пола, по обе стороны от которого восседали две каких-то адских искусительницы. Грэй отсалютовал ему в ответ и даже присвистнул, у Кори тем временем все внутренности переворачивались от того, что происходит. Пока что это походило на обычную пьянку, и, быть может, ею останется, но тогда к чему пафос? У Клоуна явно что-то на уме, и Кори пока не уверен в том, что хочет это знать. Лиц и правда было много, среди них почти что равное количество лиц знакомых и таких, хуй-знает каких, но все они как будто бы принимали одни и те же черты, ту же симметрию, то же строение, особенно когда доносившаяся с колонок бешеная электронщина вместе с алкоголем беспощадно плавила то, что Кори имел смелость называть своим мозгом. Но алкоголь постепенно гасил все вокруг, и тогда лиц уже в принципе не существовало — только это общее настроение, предвкушение скорого миллениума, иллюзия светлого и позитивного будущего, куча обещаний, которые никто из них не выполнит и оставит до следующего нового года. Потому что Кори говорил, что завяжет пить в свою четырнадцатую новогоднюю ночь. Про курение сказал чуть позже, но тоже говорил и все еще говорит. Ему было уже двадцать, когда он говорил «хватит» в ответ на все. Хватит пиздеть всем подряд, чтобы выжить в этой жизни. Надо быть честным. Во всяком случае в разумном количестве честным. Хватит ждать чего-то в этой жизни — лучше брать и это делать, не ныть о том, что жизнь дерьмо, ибо ты в ней — кузнец, никто кроме тебя эту жизнь не похерит. ...харе уже мечтать о человеке, который примет тебя со всеми твоими физическими и головными вавками. Сид засел за вертушкой, как обычно, но был тих, что не как обычно — голову опустил, от него кроме темной макушки ничего толком и не оставалось. Напротив него стояла барышня с наполовину полным бокалом шампанского и раз от раза к губам подносила. Может, эти вещи как-то связаны, может, нет — на хер оно надо, Кори расслабиться пришел, а не мозг самому себе колупать. Вот кому его можно чуть-чуть колупнуть, это Джордисон, который удачно устроился на противоположном конце дивана из потрескавшегося кожзама, который вдобавок ко всему противно скрипел под жопой и в принципе не вызывал желания к нему прикасаться. — Что опять там чиркаешь? Пошаговую инструкцию о том, как вскрывать вены в домашних условиях? — Скорее о том, как вспороть тебе живот и довести твои внутренности до состояния однородной массы, — ладно, с этим шутки плохи. — Следует подумать о том, как ты оправдываться перед ментами будешь, — Кори пожевал себе щеку изнутри, пока не озарился: — Дай эту херню сюда, я посмотреть хочу!.. — А сиську тебе не дать? — Джои вцепился за скетчбук как мать за дитя, не иначе. — Надоели уже, — исполнение своей клятвы в честности Кори реализует как умеет. — Ну покажи-и... тебе чего стоит вообще? Джои закатил глаза и сдался, протянув артефакт: — Только для тебя там нет ничего, это я тебе сразу говорю. — Это я сам решу, — буркнул Кори, листая страницу за страницей, на что Джордисон вздохнул. — Неплохо. Очень... неплохо. — Неужели? Сам маэстро... великая честь, что уж говорить, — Кори захотелось его на месте придушить, но тот все же догадался: — Спасибо. — Так-то, — хмыкнул Кори. — Слышь, а у тебя свободная минутка найдется как-нибудь? Я тут... кое о чем подумал, вот только что прям. — Когда у нас бывают свободные минутки? — Джордисон недоуменно уставился на него, и Кори стало жутко неловко за собственное распиздяйство в последние дни. — Я знаю, что ты буквально ссышь за барабанами, но ты послушай: как насчет... бля, ты скетчи же оригинальные делаешь? — Допустим, — кивает. — Ну, ты, это... мне можешь сделать такой? Не за бесплатно, конечно, я... не люблю торчать в должниках, и, как бы... чем смогу, тем помогу потом. Просто я давно задумал... набить себе чего-то эдакое. Идей в башке ноль, а ты... талантливый малый. И Кори мог поклясться всем живым и не очень живым, что тот прямо сейчас и прямо на его глазах засмущался! Джои Джордисон — и покраснеть на комментарии от какого-то там еще Кори Тейлора! Сенсация! — Посмотрим, — встал с места и забрал скетчбук, на что Кори глупо заулыбался вслед его отдаляющейся фигуре. До миллениума остаются еще два часа, и их Кори решается провести с пользой — не изменяя ни одной из праздничных традиций, подрочить в уборной и оставшееся после этого время либо пробухать, либо проблевать. Иногда получается, что все эти вещи отлично ложатся друг на друга, вместе смотрясь органично. В этой достаточно заебанной комнатке горел свет, и Кори нахмурился, но, вздохнув, все же решил постоять и подождать около нее, все-таки надо полагать — он не один здесь, все из кожи вон лезут, лишь бы момент не проворонить, когда часы там двенадцать пробьют, или чего этот народ так трепетно ждет вообще. Человеческий, увы и ах, фактор. Но из-за двери никто не выползает уже пятнадцатую минуту. Она пятнадцатая потому, что Кори не ленится поднимать глаза и смотреть на часы, чудом работающие. Тогда-то он решает включить мужика и первым делом разобраться, какого рожна за дверью происходит — может, там сдох кто, а он ждет как дебил зря. И тут облом, потому что кто-то живой там все-таки имеется. Более того, оно достаточно живое. — Чел, у меня уже кобра из трусов сама наружу лезет, не могу уже, — обращаясь к «челу», на деле говорит это двери, которой, в общем-то, все равно. Когда ему в ответ не поступает ровным счетом ни хуя, Кори воспринимает это как демонстрацию дурного тона и прямым вынуждением применить насильственные средства: — Чем бы ты сейчас ни занимался там, мой хуй будет последним, что ты сегодня попробуешь с праздничного стола. Ей-богу, лучше бы он сюда вообще не заходил... ...потому что ебучий Джеймс Рут сидит на закрытом толчке и... — Как давно ты здесь вообще? — потому что Кори его вообще не видел ни там, среди толпы, и даже ни там, у входа! Тот поднимает на него остеклевшие глаза и едва разлепляет губы в попытках что-то сказать, но желаемого не добиваясь. Поэтому за невозможностью издавать звуки человеческие Джим предпочитает не издавать вообще теперь ничего. Кори пьяный, возбужденный как хуй знает кто, но в первую очередь все же человечный. Он осторожно опускается на колени перед Джимом, заглядывает ему в глаза и просто хуеет с того, что видит. Этот мужик — не его Джим! Это то, что от него осталось, скорее. У Кори самого губы затряслись, в носу защипало, ему самому сложно это говорить: — Ты совсем ебнулся?.. — тихо говорит, почти нежно, он в ахуе, ему даже больно, но он не хочет сейчас пугать Джима, ему вообще сейчас вредить нельзя никоим образом... Кори старался не обращать внимания на посиневшую руку Джима, на ненормально вздувшиеся вены, на начинавшие выпирать кости. Перед ним ебаный труп, не Джим... И воняет, между прочим, так же. — Ледяной, пиздец, — Кори берет его ладонь в свою и просто греет ее, ему нужно передать это тепло немедленно, если он сможет помочь Джиму, то он просто обязан это сделать. — Ты... за что так с... — как бы это сказать? —...с собой? Джим пытается еще раз — это обнадеживает, он хотя бы что-то предпринимает, эти вялые попытки, хотя бы жить пытается. Кори трет огрубевшую от мозолей кожу все настойчивее. — Ты, того... дыши пока, ладно? Я не уйду никуда, только... — он пулей метнулся, чтобы запереть дверь, лязгающий звук шпингалета заставил его самого подпрыгнуть от неожиданности. — Все... все, я тут, Джим. Видишь меня, да? Я не уйду... я не хочу уходить. И я не уйду, понял? Тот слабо кивнул, и Кори сдавленно выдохнул: — Ты что творишь, вообще? Ты хоть думаешь о том, что творишь? — в груди воздуха становится все меньше, дышать ею сейчас затруднительно. — Я... не... — начал уже разборчивее Джим, и Кори почувствовал, как у самого ноги начинают неметь. — ...не... хотел... Ему не хочется этого говорить, но язык Кори — это его самый страшный враг: — Не хотел — что? Превращать себя в кучку дерьма и ждать конца? Ты этого захотел, да? Сдохнуть? А ты думал, парни тебе позволят? А я — я разве такое тебе позволю?! Кори ладонями растирал оба джимовы колена, используя их также и для того, чтобы устаканить себя самого хотя бы уже в какой-нибудь примитивной позиции. Джим хочет сказать что-то еще, но Кори на него строго зыркает: — Ты дыши давай, окей? У нас с тобой куча времени, чтобы потрепаться. Мы будем кряхтящими дедами, но все еще будем трепаться, ты понял? О всякой хуйне еще потрепаться успеем, и я тебя, будучи уже старым пердуном, заебу! Поэтому рано тебе отъезжать, рано! ТЫ УСЛЫШАЛ МЕНЯ, СКОТИНА ТЫ ТАКАЯ?! — и ревет, блядь, и ревет! Джим тянет свои ледянющие клешни и прижимает тейлорову голову к себе, устраивая на макушке подбородок. Кори хоть и поплыл, все еще пьяный, но в своем уме: — Силы побереги, ебанутый. А Джим и не думает их беречь, когда тянет Кори за руки и вынуждает прям жопой к нему на колени, лицом к лицу. За всем этим Кори как-то и позабыл о возбуждении, которое хотел пресечь перед главным праздничком-то, и сейчас, приняв на сей раз вот эту позицию, эта сука снова дала о себе знать. — Джим, — Кори касается его носа своим, — есть идея. Его много кто мог бы назвать распоследней мразью или просто циником, но если бы кто-то из этих ртов знал, какой же он самом деле душка, они бы мигом взяли свои слова назад. Ну, или не совсем. Кори плавно поднимался и опускался на члене Джима, который в отличие от своего хозяина был все еще жив, и наблюдал за ним, который начинал понемногу отходить — его ладони как минимум уже были теплыми, почти что горячими. — М-м-м, всегда так сделать хотел, знаешь... с тобой вот, — Кори целовал его шею, водил губами по скуле, намеревался ими воскресить своего настрадавшегося товарища. И у него это получалось, потому что руки сначала обвивали неуклюже его талию, потом, став смелее, шарили по спине и лезли под его футболку — тоже розовую, кстати... Кори не напирал, хотя хотел уже насаживаться по-взрослому. Черт возьми, как он скучал! — Если ты и сдохнешь, то это будет подо мной, — горячо шептал на ухо Кори, и Джим одобрительно в ответ замычал. — В следующий раз, когда я тебя трахну, ты просто охуеешь... Джим начал насаживать его на себя. Сам! Теперь в эту игру играть становится еще веселее. — Ебать-косить, мужик, что ж ты... ах, блядь... — Кори не стесняется высказываний, перед ним человек, которому он полностью доверяет. — Недооценил, блин, признаю, совсем недо-о-о... Блядь, да-а! Этот вечер воистину богатый на события, несмотря на изначально низкие ожидания у Кори на его счет. Он же вообще думал сюда не приезжать и практически абсолютно полностью готов был развернуться обратно! У самых губ Кори бормочет: — С новым годом, Джейми. Джим сквозь этот поцелуй констатирует и этим суммирует вообще все, в том числе ушедшее десятилетие: — Пиздец... Кори кусает за губу: — То ли еще будет...