Look me in my eyes Tell me everything's not fine Or the people ain't happy And the river has run dry You thought you could go free But the system is done for If you listen here closely There's a knock at your front door We'll never get free Lamb to the slaughter What you gon' do When there's blood in the water Blood // Water (оригинал grandson)
Кей разглядывает своего неожиданного вечернего гостя, не сдвигаясь с места. Он всё ещё находится на том самом пострадавшем ковре, но не спешит подниматься обратно на ноги. Николас же перемещается на диван с видом, будто он не пытался только что кого-то убить. — Ты не убил меня, — скорее констатирует факт, чем удивляется Кей. Николас на это лишь жмёт плечами, легонько царапая собственный палец лезвием ножа. Он точно острый. И он точно смог бы убить живого человека. — Ты не собирался меня убивать? — продолжает копаться в чужой голове Кей, пытаясь понять мотивы. Незнакомец жмёт плечами, будто бы сам не знает точно ответ на поставленный вопрос. — Но не убил. — Я никогда не видел такого взгляда, — задумчиво и уклончиво отвечает Николас, наконец, пряча нож куда-то в недра кожаной куртки, которая снова на нём. — У меня какой-то особенный взгляд? — не понимает Кей. Гость молчит. Часы в гостиной отсчитывают время словно метроном отбивает ритм жизни, за окном бушует гроза, но парень, который чуть не стал убийцей, молчит, словно в рот воды набрал. Требуется минут пять, чтобы он, наконец, заговорил дальше. — Он... Тебе всё равно, — отвечает Николас, и Кей удивлённо приподнимает одну бровь. — Никто до этого так не смотрел. Понимаешь, оказавшись в опасной близости со смертью... Ты должен бояться, ты должен умолять, испытывать сожаление. Да много чего... Но тебе всё равно. Тебе всё равно, что я мог тебя убить. Я никогда не видел такого пугающего взгляда, хотя меня зовут психом иногда, понимаешь? Даже мне страшно умирать. Но тебе нет. Кто ты, блять, такой? Ты будто бы умирал уже до этого раз пять, и этот большой багаж опыта мешает тебе испугаться хоть немного за собственную безопасность. — Кажется, тебе надо поесть. Этим предложением он ставит точку в разговоре. Николас на это только хмыкает, смекая, что к чему. Откровенничать с ним не собираются. Кей в принципе выглядит недоступным персонажем, поэтому ожидать чего-то другого было и в самом деле бессмысленно. Николас пальцем в небо тыкнул, высказав предположение, что Кей уже умирал. Но разве ему поверят, если он скажет, что умирает регулярно в собственных снах? Иногда его смерть настолько уродливая и ужасная, протекающая в болезненных мучениях, даже близко не сравнится с перерезанным горлом. — Что ты хочешь поесть? — заботливо интересуется хозяин квартиры, сопровождая своего гостя на кухню. — Я не ел несколько дней, так что всё сгодится, — жмёт плечами Кей, осматриваясь по пути. Этот дом кардинально отличается от места, в котором живёт он. Надо же, интересно представить, какой могла бы быть его жизнь сейчас, окажись он на месте этого высокого худого парня? Место, которое он зовёт своим домом, холодное, скорее похоже на пещеру или нору для животного, чем на место обитания человека. О полах с подогревом или микроволновой печи он может только мечтать. Впрочем, мечтать ему пока доводилось о более значимых вещах, чем предметы быта. Ровные белые шкафы, такая же белая мраморная столешница, всё вокруг — в идеальной чистоте и порядке. Нет ни пожухлых старых книг, которые Николас собирает во время вылазок, пополняя коллекцию, нет ни старого протёртого пледа, который позволяет ему согреваться по ночам, нет ни кружки со сколотой ручкой, которую он почему-то продолжает хранить и беречь как ценное имущество. В этом месте абсолютно нет души, вот, что о нём думает гость. Они едят, не разговаривая друг с другом. Им фоновой музыкой служит разгулявшаяся гроза. Кей смотрит на Николаса, который ест за двоих без всякого стеснения, думает, что тот и правда не ел несколько дней, раз так набросился на несчастное овощное рагу. Словно... Животное? Если так прикинуть, то в его поведении действительно наблюдаются животные повадки. Он резкий, агрессивный, дикий, а его реакции можно позавидовать.— Среди людей есть как охотники, так и дичь, — уклончиво отвечает он. — Радует, что роли можно менять.
А если всё действительно так? И если за незнакомцем действительно охотятся? Насколько эти люди могут быть опасны? И люди ли они вообще? — За что тебя арестовали? Вопрос раздаётся неожиданно, как гром среди ясного неба, которое за окнами всё ещё мрачное и пугающее. Природные силы будто подслушивают их разговор, поэтому вслед за вопросом следует громовой раскат, от чего Николас напрягается и откладывает ложку в сторону. — Есть вопросы, на которые тебе лучше не знать ответы. — Что им нужно от тебя? — продолжает давить Кей, который внутри себя подозревает, что к чему. Сирены, такое подозрительное поведение, отсутствие доверия к городским, следы побоев и намёки на то, что в сегодняшней охоте именно он — дичь. Николас сомневается. По его внешнему виду заметно, что он проводит тщательный анализ и пытается прийти к правильному выводу — стоит ему сейчас раскрывать свой рот или нет. Он стучит пальцами по поверхности стола, и только сейчас Кей замечает, что чужие ногти окрашены в чёрный. Откуда у пацана в бегах лак для ногтей, кажется, не таким уж важным вопросом для дискуссии, поэтому Кей прибережёт его на ближайшее будущее. Если у них вообще оно будет, разумеется. — Меня везли в центр, — браво, Николас всё же открывает рот, неужели эта та самая благодарность за медицинскую помощь, тёплое место для ночлега и горячий ужин, — это всё, что я могу тебе сказать. Остальное лучше не знать. Ты и так узнаешь меня, это лишь вопрос времени. — Предполагаю, что на утро я увижу твоё лицо во всех новостных сводках, — ни секунды не сомневается Кей. — Если я буду хорошо прятаться, то... — Так от кого ты прячешься? — не сдаётся старший. — В первую очередь, от самого себя. — Ясно, — поднимается со стула Кей резче, чем планировал изначально. — Ясно. Я тебя понял. Ты не скажешь, а я не буду давить. Это нормально. Я не знаю, что ты натворил, но ты пытался меня убить, так что... Определённые догадки имеются. Нам стоит убраться с кухни, потому что гроза заканчивается, и скоро вернётся моя мама. Ей будет лучше тебя не видеть. Кей составляет тарелки в раковину, чтобы разобраться с ними позже, планируя не сводить глаз со своего гостя, пока он находится в пределах его квартиры. Он позволит ему остаться здесь на некоторое время, возможно, на пару ночей, пока не пропадёт необходимость регулярно делать перевязку. В комнате Кея Николас заметно притихает, спокойно сидит на неразобранной кровати и пялится в одну точку на стене. Старший не тратит время зря и пытается разобраться с эссе по политологии. Хочет его новый знакомый проводить время так бесполезно? Пожалуйста. У Кея зато на это нет времени. Завтра точно придётся идти на пары, иначе Ыйджу его живьём съест и не подавится. Только как быть с Николасом? Безопасно ли вообще оставлять его одного? Вдруг он взорвёт чужую квартиру к чертям собачьим, пока старший будет добросовестно грызть гранит науки для поступления в высшее учебное заведение? Вернётся — а на месте его дома лишь горстка воспоминаний и обломки. Кей слышит, как домой возвращается мама, но просит не отвлекать от учёбы и на всякий случай запирает комнату изнутри. У мамы никогда не было привычки нарушать его личное пространство, но сегодня он решает перестраховаться. Наконец, когда тишина со стороны гостя затягивается на час, Кей начинает беспокоиться. — Эй, ты в порядке? Ты спишь что ли? Он поднимается с кресла, снимает очки, кидает их куда-то на рабочий стол и подходит к Николасу, который так и сидит, бездумно пялясь в серые стены. На вопросы он не реагирует, да и вряд ли спит, его глаза открыты. Кей раздумывает несколько мгновений, прежде чем прикоснуться рукой к чужому лбу и подтвердить собственные печальные догадки. — Ты весь горишь, — говорит он вслух гостю. — Надо измерить температуру и сбить её. Он пытается убрать руку от чужого лба, но Николас успевает перехватить запястье и притянуть старшего ближе к себе. Кажется, его ведёт от этой близости, и он утягивает Кея за собой на постель, прижимаясь всё ближе и ближе. Кей хочет вырваться, но сила у парня с чёрными ногтями какая-то нечеловеческая. Он зарывается носом, и старший чувствует его чрезмерно горячее дыхание в области собственной шеи. Эта ситуация кардинально отличается от той, что была несколько часов назад, когда в глазах Николаса плясали бесы, разведя демонический огонь, когда в его руке проблеснуло лезвие ножа, тогда Кей не чувствовал себя в опасности, а его инстинкты не трубили тревогу “беги, пока ещё можешь бежать”. Старший пытается вырваться, но сделать это не получается. Его держат так же крепко, как держит мать собственное дитя после его рождения. Если отпустит — умрёт. — Тебе стоит выпить таблетки, — шепчет Кей, успокаиваясь и привыкая к этим односторонним объятиям, надеется на разумность Николаса и выбирает тактику затаиться и переждать. — Ты тоже горячий, — голос Николаса тихий и уставший, и его слова скорее ощущаются кожей шеи, в которую он продолжает дышать, не выпуская старшего из рук, чем слышатся. — Все люди такие тёплые? Я бы тоже хотел быть человеком... Кей замирает. — Кто ты? — спрашивает он, сдавшись окончательно. — Кто ты, если не человек? Разве на его вопрос мог прозвучать ответ? Кей не помнит, как начинает погружаться в сон, так и не добравшись до аптечки. Николас просто не отпускает его из своих рук и обнимает, как игрушку, в которую цепляется ребёнок перед сном. Возможно, присутствие кого-то живого рядом избавляет его от тревожности. Только кто должен быть на месте Кея? Кто находится на этом месте обычно? Есть ли вообще кто-то у Николаса из близких? Знают ли о его местоположении сейчас или не находят себе места от волнения за его жизнь? Вопросы, что крутятся в голове Кея без ответов, убаюкивают его не хуже размеренного горячего дыхания Николаса. Ткань от его куртки неприятно липнет к телу, но выбора у него мало, честно говоря. Николас забирается в бессознательном состоянии руками под чужую футболку, и по позвоночнику старшего стадом пробегают мурашки. Его ладони горячие и липкие от пота, ощущаются слишком сильным контрастом. Такое настырное желание получить чужое тепло, когда самый горячий как только что кипевший чайник, удивляет. Кто же он такой, если не человек? Кей проваливается в сон прежде, чем услышит ответ, произнесенный тихим, слабым шёпотом: — Я чудовище.***
Ни одна ночь Кея не была такой спокойной. Он медленно приходит в себя, не помня совершенно ни одного кошмара. Это первая ночь, в которой он не страдал от боли, физических увечий, не отправился за стену или в зону боевых действий, не смотрел в свои же разбитые глаза, не искал утешения и прощения, он... не умер. Он остался жив. Ему снилась темнота. Не пугающая и холодная, как январские снежные бури, а тёплая, успокаивающая, будто встретил, наконец, старого друга, и вы всю ночь провели за разговорами по душам. Он не может вспомнить, когда ему было так спокойно на утро. Он потягивается в кровати, чувствуя, как мышцы неприятно ноют от сна в неудобной позе, ловит сонным взглядом заправленную кровать и резко подрывается на месте. Николас. Блять, он ведь спал с Николасом. Но теперь он один в кровати, комнате, да и в квартире, предположительно, тоже. Этот идиот ускользнул раньше, чем Кей успел сориентироваться. Вот же ублюдок... Слинял куда-то с лихорадкой и окровавленными бинтами. Да что он вообще там сможет в таком состоянии?! Его же сразу словят и упекут за решётку. Или куда там его хотели увезти? — Доброе утро, господин Кей! Сейчас девять часов утра, воскресенье, двадцать первое марта. Поклянитесь в верности городу. Кею хочется задохнуться от этих привычных вещей, что повторяются по кругу каждый день. Они душат его. Кто он, если не животное в загоне? Кто всё это придумал? Кто стоит за этими манипуляциями, и как человечество вверило ему эти полномочия? — Что будет, если этого не сделать? — задаёт вопрос Кей, обращаясь к искусственному интеллекту. — Я бы не рекомендовала совершать такие необдуманные последствия, господин Кей, — отвечает ему бездушная машина синтетическим голосом. — За отсутствие верности положено наказание, Вас отправят под трибунал. Это не первый раз, когда Кей задумывается о жизни в Закрытом Городе. Настолько лишь уж она хороша? Настолько ли она безопасна? После визита вчерашнего таинственного Николаса мысли и сомнения в его голове укрепляются с новой силой, обрастают крепкими корнями и ветками, тянутся к свету. Он думает, куда делось то самое многообразие стран? Куда делись миллиарды людей? Насколько история Закрытого Города, которую они изучают в школах, а затем и в высших учебных заведениях, является правдивой? В конце концов, что это за место, этот Закрытый Город? Кей поднимается на ноги и как-то мельком замечает, что его ногти на обоих мизинцах стали чёрными. Николас... Вот же гад. Отрыл где-то свой лак для ногтей и успел совершить преступление, пока старший спал. И почему только два пальца, а не все десять? Времени что ли не хватило? Кей хоть и злится на эту странную выходку, но стирать чёрный цвет не спешит. Да у них дома и нет ничего полезного, что могло бы для этого сгодиться: мама уже давно не занимается своей внешностью, отдавая все силы работе на Город. Здесь в принципе принято заботиться о более высоком, чем о маникюре. Кей подходит к окну. За стеклом его ждёт абсолютно тихий и равнодушный ко всему мир. Роботы-уборщики слоняются по округе, отмывая и без того идеально чистый после дождя асфальт. На детской площадке в парке играют дети. Рядом в патрульной машине сидят полицейские, наблюдая за порядком и безопасностью. Играет непринуждённая лёгкая музыка из колонок, оповещая о раннем утре. — Господин Кей, пожалуйста, поклянитесь в верности городу. Вы же не хотите, чтобы мне пришлось отправить сигнал о подозрительных действиях. Кей проверяет свой браслет, который всё ещё обвивает его запястье, словно наручники. — Я клянусь в верности городу. Начинается новый день. Тишина и спокойствие за окном выглядят как голограмма. Ничто не напоминает ни о вчерашнем тайфуне, ни о сиренах, что вопили несколько часов, распугивая жителей. — Господин Кей, нужно прослушать сводку новостей. — Включай, — машет рукой парень, которому уже всё равно на рутинные события. Всё внутри у него переворачивается, словно в ожидании каких-то событий. Спокойствие за окном кажется ему иллюзией. Внутри него чуть ли не петарды взрываются. — Срочное оповещение для граждан Закрытого Города! Будьте внимательны и бдительны, номер экстренной службы уже забит в Устройство Безопасности и Комфортного Сосуществования. Вчера, во второй половине дня случилось происшествие. Полицейский конвой перевозил особо опасного преступника, предположительно, по сведениям полиции, подсудимый сбежал. Он скрывается где-то на территории Закрытого Города. Этот преступник очень опасен. Он был переведён из территории за стенами для транспортировки в Центр Реабилитации. Особые приметы: двадцать лет, тёмные волосы, рост сто восемьдесят сантиметров, ногти окрашены в чёрный цвет, при аресте был одет в кожаную куртку и синие джинсы. Ещё раз повторим, что он очень опасен. Может угрожать и брать заложников, страдает от психического расстройства и может вести себя крайне агрессивно. Если вы, граждане Закрытого Города, станете свидетелем подозрительных событий или встретите человека, предположительно похожего на преступника в розыске, немедленно обратитесь в соответствующую службу через ваше устройство УБиКС. Благодарим вас за содействие! Мира и процветания Закрытому Городу! Николас. Мать вашу. Опасный преступник, за которым гоняется вся полиция Закрытого Города? И это в двадцать-то лет? Он возомнил себя героем литературного романа или что? И перед своим уходом так поиздевался над чужими ногтями будто бы специально. Интересно, насколько смешно ему было, награждая другого человека одной из своих “особых примет”? Кей выходит из дома ближе к полудню, покупает средство для снятия лака и возвращается домой. Он пытается оттереть несчастный чёрный цвет на мизинцах несколько раз, прежде чем в его голове селится мысль, что это просто так не убирается. Видимо, это какое-то особенное вещество, о котором знает только Николас, и страшная тайна чёрных ногтей пропала куда-то вместе с его исчезновением с утра.***
Жизнь Кея возвращается в нормальное привычное русло. Проходит несколько спокойных недель, в которые парень старается не вспоминать о том самом случае в день тайфуна, не потрошить собственные воспоминания, пытаясь откопать в них какие-то детали, которые могли бы намекнуть ему на местоположение Николаса. Его мизинцы всё ещё покрыты чем-то чёрным, а новостные сводки больше не сообщают о поисках особо опасного преступника. Удалось ему скрыться или же наоборот, Кей не знает. К нему снова возвращаются кошмары, где ему снится его смерть. Меняется только одно. Теперь умирает он не один.***
— Чудовище. Мразь. Ты должен сдохнуть, ты сгниёшь под землёй. Почему ты смотришь на меня, чудовище? Почему ты, блять, смеешь на меня смотреть? — Кея больно тянут за волосы, но он только ухмыляется окровавленными губами прежде, чем снова получить кулаком по лицу. Следующий удар приходится в район лёгких, и он закашливается, заваливаясь на землю. Кто бы мог подумать, что всё обернётся вот так, чёрт возьми. Но он просто не мог поступить иначе, не мог не влезть. — И твой дружок, Николас, такая же мразь. Почему ты заступаешься за него? Он же ебанутый фрик, псих, — продолжает высказывать свою точку зрения одноклассник. А говорили, что дети в этой школе совершенно не жестокие. Ага, как же. Сто раз. — Вы просто ебётесь? Откуда такое самопожертвование ради другого парня, а, Кей? — его снова поднимают с грязного асфальта, да когда же они уже оставят его в покое. — У вас совершенно отсутствует понятие дружбы. — Крепкая дружба получается. Может, со мной тоже подружишь? — снова удар. — Уверен, со мной дружба продлится дольше, да и дружок у меня побольше будет. — Если Николас тебе его не оторвёт. Нападавший ржёт вместе со своей бандой, и их смех скорее напоминает ржание коней, чем человеческие звуки. — Что-то здесь нет твоего ненаглядного Николаса. — А вот тут ты ошибаешься, он пришёл. Он всегда приходит. Появление Николаса Кей помнит смутно. Помнит только, как его одноклассники становились похожими на кровавое месиво, размазанное по асфальту. Помнит, что сила Николаса была точно не человеческой. Помнит его налитые кровью красные глаза и тяжёлое дыхание, а ещё, кажется, когти, те самые чёрные когти, что точно принадлежат животному, а не человеку. Когда всё заканчивается, Николас пытается поднять его с асфальта аккуратно, чтобы не потревожить сломанные рёбра, наклоняется над телом друга, когда в него стреляют. Белая школьная рубашка быстро пропитывается кровью, и Кей запоминает взгляд, наполненный непередаваемым ужасом. Николас валится на него сверху безвольной тушей, и старший чувствует, как горячая кровь пропитывает его школьную форму. Он умирает следующим. Я прямо здесь, Николас.