Когда тебе захочется измениться, просто впусти в свою жизнь хаос.
Он выжимает газ на полную, обгоняя поток машин на дорогах мегаполиса. Мотор его мотоцикла ревёт, набирая обороты, и красный железный конь устремляется вперёд. В наушниках долбит музыка, и Чонвон каждой клеточкой чувствует недетский восторг от прилива адреналина, но не спешит сбавлять скорость. Чёрт возьми, со стороны может показаться, что он планирует расшибиться в лепёшку, резко свернув с дороги, его езда настолько противоречит здравому смыслу, но случайные ночные прохожие просто не знают, что это — его стиль жизни. Адреналин и риск. Они идут рука об руку, а Чонвон застревает где-то между ними. В такие моменты он чувствует себя особенно живым. Он сбавляет скорость, только оказавшись на территории нужного ему района, отсюда рукой можно подать до особняка Ли, поэтому смысла в гонке с тенью ноль; тормозит, оказавшись перед нужными воротам, высокими и массивными, как и подобает дому семьи аристократов, быть спрятанному от любопытных глаз за забором и растительностью. Чонвон слезает с мотоцикла и снимает защитный шлем. — Я услышал, что ты едешь, — его уже поджидают возле входа, — поэтому вышел тебя встречать. — Не стоило, Джейк, всё в порядке. — Мало ли, тебе вдруг понадобятся сопровождающие, — усмехается парень со светлыми волосами и пирсингом в пухлой, красивой губе. — Слышал, к нам придёт сегодня новенький, — говорит Чонвон, когда они оказываются на территории за воротами. — Бён Ыйджу, кажется? — Верно. Ким Сону за него поручился, так что у нас нет повода для сомнений и недоверия. — Надеюсь, он понимает, на что подписался. — Вот и увидим. — Главное, чтобы он умел держать рот на замке, в случае чего, но думаю, ему известны правила, — продолжает говорить Ян. Они проходят в холл особняка с невероятно высокими потолками и богатым интерьером. Их встречает дворецкий, приветствуя поклоном, и забирает верхнюю одежду: у Джеюна светлое пальто, у Чонвона чёрную кожаную куртку. Атмосфера внутри дома мрачная, по большей мере из-за приглушённых и тёмных цветов, которые господствуют в интерьере. Чонвон любит и не любит здесь бывать одновременно. Особняк Ли полностью соответствует его владельцу. — Если будут проблемы, всегда можно чужой рот попробовать заткнуть, — добавляет Ян, пока они идут вместе по длинному коридору к главному залу, где и происходят встречи. — Я против насилия, не забывай, — отмахивается от него Джеюн. — И давно? — не верит ему темноволосый. — Давно. Это всегда был Хисын. — Вот как. Наверное, поэтому с Ли было не так уж и комфортно, а ещё меньше хочется оставаться наедине. От Ли Хисына всегда исходит такая... аура. Убийцы. Чонвон ему искренне завидует. Его отец был бы рад такому сыну. Они проходят в большой зал, где их ждут собравшиеся. Джейк с кем-то здоровается, улыбается, болтает то там, то тут, он настоящая светская бабочка, в курсе всего, со всеми любезен и мил. Чонвон знает, что это всего лишь образ. Джеюн внутри — бездна. Подойдёшь ближе — затянет, прожуёт и больше не выплюнет. Хисына в зале нет, и это к лучшему. В его присутствии никогда не получается расслабиться. Официант предлагает Яну шампанское, но тот просит принести двойную порцию виски. Шим возвращается, и он не один. Справа от него — высокий молодой брюнет, красивый очень, но взгляд его обжигает как лёд, не выражает никаких эмоций. Они рядом — Инь и Ян, две крайности одной вселенной. Чонвон отпивает виски, даже не морщится, разглядывает незнакомца. — Пак Сонхун, — представляет его Шим. — Нашёл его неделю назад еле живым, помог. Теперь он со мной. — По гроб обязан? — ухмыляется Чонвон. — Кто знает. — Он сам не разговаривает что ли? — вдруг злится Ян, потому что чужое молчание его начинает раздражать. Ровно как и высокомерное выражение лица, хотя тот даже не аристократ. И тем более не смеет смотреть на Чонвона вот так. Сверху вниз. — Только со мной, — кивает Джейк и берёт парня за руку, говорит строго. — Не надо его обижать. Даже тебе не позволю. Младший старается не рассматривать чужие сплетённые руки, но получается с трудом. Он замечает у Сонхуна накрашенные ногти и хмыкает. Наверняка Шим заставил, чтобы удовлетворить свои странные фетиши. Здесь у всех собравшихся крышу с чего-то уносит. У Джеюна обычно с красивых молчаливых мальчиков, которые не сопротивляются, когда их берут сзади. Все присутствующие здесь, в особняке Ли, дети элиты. Чонвон знает, что до того, как случилась мировая война, предки этих семей уже были включены в состав граждан Закрытого Города. Эта информация закрытая, разумеется, никакой огласки, высший ранг секретности, никакого освещения на уроках истории, но Ян знает благодаря своему статусу. Только он и знает, в общем. Наверное, поэтому так сильно пытается от самого себя сбежать, забыться, скуриться, да что угодно, лишь бы почувствовать себя живым человеком, а не избранным или кем там его считают и называют. Все присутствующие здесь — просто элитные выродки, которые развлекаются, прожигают жизнь, потому что за место под солнцем им бороться не приходится. Они под солнцем родились и живут себе в удовольствие. Наверное, поэтому с особым энтузиазмом пытаются от этой жизни то ли избавиться, то ли укусить её посильнее, добравшись до начинки. Где-то же она должна быть. Новенькие в их сообществе появляются редко, хотя бы из-за правил. Небольшого кодекса, главный пункт которого держать рот на замке и не выносить сор из особняка Ли, ведь на его территории можно почти что всё, разве что не убийства, но насилие, секс, алкоголь, наркотические вещества... Всё доступно членам этого сообщества в полном доступе. Чонвон презирал бы их всех, да только его стремление к адреналину ничем не лучше. — Всё в порядке? — его спины касаются рукой. Ян оборачивается, видит улыбающегося Сону и ещё одно незнакомое лицо. Парнишка с миловидными чертами лица, одетый в бежевый костюм, заинтересованно оглядывается по сторонам. — Ты Бён Ыйджу? — спрашивает Чонвон, предлагая ему руку в приветственном жесте. Тот кивает и жмёт руку Яну. Ян ухмыляется. — Не воспринимай всё происходящее здесь слишком серьёзно и не пытайся анализировать. Каждый делает то, что хочет. Ты тоже втянешься, тут все втягиваются. — Кажется, пока мы шли по коридору, я слышал чьи-то стоны, — делится Ыйджу, пряча руки в длинных рукавах пиджака. — Тогда советую надеяться, что это были стоны от удовольствия, — отвечает ему Чонвон, допивая виски, что жжёт горло. Наконец-то в их обществе появился новый интересный персонаж.***
Кей встречает новый день, лёжа на жёсткой постели. Солнце нещадно палит даже через небольшое окно, а отсутствие штор позволяет ему освещать небольшую комнатушку так, словно кто-то включил мощную лампу. Комнату, как же... Скорее, камеру заключения? Пусть здесь и нет решёток, но их наличие или отсутствие мало что меняет. Кей — преступник, поэтому из обычного гражданского общества он исключён. С момента их встречи с Бён Ыйджу прошла уже неделя, но он так и не может оправиться от эмоционального потрясения, сам себе не может признаться, от какого именно: то ли от неожиданного предложения лишить друга девственности, то ли от стойкого ощущения слежки. Ощущение, кстати, никуда не делось. Он умывается в туалете, который один для всех на этаже, возвращается в свою "камеру", чтобы переодеться, надевает на себя тёмно-серый комбинезон с проклятым 514 и готовится к новому дню, который ничем не будет отличаться от предыдущего. Так ему кажется. — Доброе утро, пятьсот четырнадцать! Сегодня твоя территория от моста до набережной, — сообщает ему парень в военной форме. Он совсем юный, высокий, с пухлыми губами и необычным разрезом глаз, недавно только окончивший академию, по его зелёному взгляду и раздутому самомнению видно за километр. И по тому, как он робеет рядом со старшими по званию. — Понял, — кивает Кей, забирая инвентарь для уборки. Мётлы, мешки, перчатки, вот и весь его набор для помощи роботам-уборщикам, для которых некоторые части города всё ещё остаются недоступными из-за технических особенностей устройств. — Мой пост сегодня там же. Вместе пошли, — говорит ему парень и машет рукой в сторону выхода. На улице двадцать пять градусов тепла, Кей морщится, потому что жарко слишком. Косится на спутника, который одет по уставу во всё черное, ладно хоть без кожаного плаща, и даже представлять не хочет, как тому потно и противно ему под формой. — Если бы я знал, что придётся в жару работать на солнце в униформе, дал бы по съёбам из академии. Но об этом не предупреждают, — делится тот и ржёт. Кей тоже усмехается. "Да, не предупреждают. И о том, что будет дальше, тоже молчат," — думает он, вспоминая обстоятельства своего ареста. Интересно, испытывал ли Пак Чонсон хоть толику сожаления, забирая преданного матерью ребёнка из семьи? — Ты такой разговорчивый, конечно, что я прям устаю отвечать, — вдруг цокает его спутник, доставая из кармана пачку сигарет. Кей даже не помнит, когда в последний раз видел людей с такими привычками, поэтому косится недоверчиво. Но военный действительно закуривает, оглядываясь по сторонам. — Чтобы старшие по званию не запалили, — ухмыляется он, — сам знаешь, не положено. — Сколько тебе лет вообще? — вдруг интересуется Кей. — Девятнадцать. — И ты успел окончить академию? — доверия к странному сопровождающему становится ещё меньше. В девятнадцать только из школы выпускаются, чтобы начать готовиться к поступлению дальше. А этот тип уже и звание имеет. — Типа того, — уклончиво отвечает парень. — Я вроде как гений. Так говорили преподаватели. Да и родители за меня подсуетились, когда им в школе главные сообщили, мол, так и так, ваш сыночек Нишимура Рики очень способный, давайте мы позволим ему окончить школу экстерном. Так я в семнадцать попал в военку. — Родители, кажется, за тебя всё решили, — сочувствует ему Кей, кладя на траву свои мётлы для уборки, оставляя в руках только одну, к которой привык больше всего. — Ага, так и было. Но я не злюсь. Я всё равно не знаю, чего хочу от жизни. Злюсь только, когда на улице ебаное пекло, а на мне эта униформа, — смеётся он снова, оттягивая ворот чёрной рубашки. — Ладно, работай, я не буду отвлекать. Буду следить за порядком в этом слишком порядочном городе. Короче скука смертная. Кей принимается за работу, думает о своём; методичные шёрканья метлы по асфальту становятся для него чем-то вроде ежедневной медитации. Монотонный звук, доведённые до автоматизма движения, парень делает свою работу, находясь головой и мыслями где-то в другом месте. Он думает, что этот день ничем не отличается от предыдущего; ничем не отличается от любого другого в четырёх прошедших уже месяцах; он думает, что навсегда останется в этой точке на часах. Но всё меняется, когда он заходит за угол строения и замечает, что в зарослях кустов что-то есть. Этот день просто не может быть таким же. Этот день ни за что уже не станет обычным. Кей подходит ближе, пробираясь через густую растительность, но замирает в ужасе, поднеся руку к своему рту. На зелёной, недавно политой автоматизированными фонтанчиками траве, лежит растерзанное тело мужчины. Его труп изуродован до безобразия, переломанные кости протыкают кожу, как острые ветки — мусорный пакет, в который Кей собирал мусор с улицы. Трупный запах пробивается в нос, провоцируя рвотные позывы, но парень держится. Мужчина... нет, мёртвое тело выглядит так, будто его истерзали дикие звери: живот вспорот будто острым поварским ножом, кишки вывалены наружу, рёбра торчат, зелёная трава перепачкана багровой кровью и прочими жидкостями, мутные глаза смотрят в небо, рот — застывший навсегда в немом крике. Гримаса ужаса будет теперь преследовать Кея в ночных кошмарах. Парень отшатывается. Хочется кричать, звать на помощь, но он не может издать ни звука, путается в собственных ногах, пытаясь выбраться, но цепляется за кусты и валится на землю, отбивая себе задницу. На эти странные звуки реагирует его смотритель. — Пятьсот четырнадцать, что у тебя тут? — появляется из ниоткуда Нишимура, находя подопечного на траве в сидячем положении. — Твою мать. Он не оказывается готовым к картине, которую придётся увидеть. Ники отходит в сторону, от трупного зловония его выворачивает наизнанку. Он возвращается, когда Кей находит в себе силы подняться на ноги, но желания смотреть на тело, если честно, отсутствует у обоих. — Нужно позвать на подмогу. Я впервые вижу труп. — Закрытый Город ведь оплот безопасности, — смеётся вдруг Кей, только его веселье где-то на грани с истерическим. Когда уже настолько в дерьме, что остаётся только смеяться. — Что в таком случае диктуют должностные инструкции? — интересуется вдруг он у военного, цвет лица которого теперь бледнее на пару тонов, нехило контрастирует с чёрной униформой. — Предупреждать старших. У меня нет доступа к таким делам, да мне всего лишь ебаные девятнадцать лет, а у меня здесь трупак, которого то ли волки драли, то ли обезумевший повар крошил в салат! — нервно огрызается Ники, поднося к себе ближе запястье с устройством УБиКС и нажимая на вызов. — Говорит Нишимура Рики, подконтрольный район номер шесть. Старший лейтенант Пак, мой подопечный нашёл труп мужчины. Убит с особой жестокостью. Жду подкрепления. Другие военные прибывают на место преступления быстро. Машина паркуется неподалёку от тех самых злосчастных кустов, Кей слышит звук мотора. Ники всё ещё бледный, тянется в карман за сигаретами, но вдруг вытягивается по струнке, увидев старших. Кей тоже напрягается. Тем самым старшим лейтенантом Паком оказывается Пак Чонсон. В отличие от Нишимуры на мужчине — чёрный кожаный плащ, будто бы даже погодные условия над ним не имеют никакой власти. Здесь только он диктует условия. — Веди. Приказывает он коротко, и Нишимура ведёт. Чонсон проходит мимо Кея, задерживает на нём осуждающий взгляд, но ничего больше не говорит. — Кто первым обнаружил? Юдай Кога? — спрашивает он у Ники, подходя ближе к изуродованному телу, неудивительно, что ни одна мышца на его лице не выказывает и доли волнения или отвращения. Что-то вообще может заставить испугаться самого великого и ужасного Пак Чонсона? Кей сомневается. Такие люди ведут себя как роботы, в них ничего человеческого. — Да. Он убирал этот участок, а потом... Вот это. Мы близко не подходили, вдруг улики какие-то. — Молодец, Нишимура. О, у чудовища есть сердце? Надо же. Кстати о чудовище. Как там сказал Ники? Труп выглядит так, словно его волки драли? Если прикинуть, то чужая грудная клетка с животом и впрямь будто вспороты острыми когтями: настолько много в них глубоких рваных порезов. По позвоночнику Кея почему-то бегут мурашки. — Что это? — вдруг спрашивает Чонсон, присаживаясь на корточки рядом с телом. — Здесь надпись на ладони, кажется, маркером. — И что написано? — спрашивает кто-то из военных, с которыми старший лейтенант прибыл. — Это мёртвый язык. Я видел его в учебниках, но перевести не смогу. Кей понимает, что ему очень нужно увидеть таинственную надпись. Он подходит ближе, стараясь игнорировать ужасную вонь, что заполнила всё пространство, и вглядывается в чужую ладонь. На посиневшей омертвевшей руке он видит: I'm right here. И понимает, что это не в первый раз. Чонсон поднимается и поворачивается к Кею, оказываясь лицом к лицу. Выражение его лица всё такое же бесстрастное и пугающее. — Юдай Кога, придётся провести допрос. И снова все те же процедуры. Всё та же серая комната без окон, металлический скрежет ножек стула об плитку, запах хлорки, широкий стол, на который опирается старший лейтенант, наглухо закрытая дверь. Он рассказывает, как убирал территорию, как забрёл в кусты и увидел, что в них что-то есть, как упал в ужасе, обнаружив труп. Пак Чонсон задаёт наводящие вопросы, пытаясь понять, знает ли номер пятьсот четырнадцать хоть что-то ещё, но остаётся с пустыми руками. Кей возвращается в свою комнату, которая будто бы давит на него сильнее, чем обычно, и ждёт рассветного солнца, чтобы всё стало, как прежде. Но как прежде уже ничего не будет.***
Кей чувствует себя вдруг преданным, смотря на горящие свечки в его торте. Десерт красивый, с белыми кремовыми розочками, на которых красные свежие вишни, выглядит вкусно. Кей любит вишню и любит свой день рождения, только этот ненавидит. Конкретно этот день. Он думает, что сам похож на торт: снаружи светится, искрится радостью и приближающимся праздником, а внутри никому нахрен не сдался. Только и получается, что сидеть в одиночестве с этим чёртовым кремовым нечто. Он пытается распутать наушники, которые всегда кидает в карман по привычке, и после которого они путаются так, что проще купить новые. Кей бы с удовольствием купил нового себя. А наушники на сдачу. Узлов на проводах становится почему-то больше, а не меньше, как должно было бы, если следовать логике, но если следовать чувствам, то проще просто перестать пытаться. Кей понимает, что по его щекам катятся слёзы. Николас всегда приходил, почему он не пришёл сегодня? В этот особенный день? — К чёрту тебя. Я больше не буду ждать. Ему плевать, что будет дальше. Он поднимается со стула, наконец, выбрасывает спутанные наушники куда-то себе под ноги, хватает со стола несчастный торт и замахивается им, целясь чётко в стену. Огонь свечей случайно цепляет шторы, и в помещении начинается пожар. Огонь разгуливается постепенно, цепляет ткань, сжирает её, как грёбаное чувство вины поступает прямо сейчас с Кеем, перепрыгивает на деревянный пол... Кей сгорает вместе с этим чёртовым днём, когда Николас впервые не приходит.***
Сигнал будильника выводит его из состояния сна. Бён Ыйджу потягивается прямо в постели, пытаясь почувствовать своё тело, радуется солнцу и новому дню, наблюдая за солнцем через панорамные окна в его комнате. — Доброе утро, господин Бён! Поклянитесь в верности городу, — просит система. — Я клянусь в верности городу. Включай новости, — просит Ыйджу, выбираясь из кровати. Он идёт на кухню, чтобы приготовить себе сытный завтрак перед парами в университете. Сегодня его ждут два теста и шесть часов напряжённой учёбы, зато после — собрание в особняке Ли. Бён, если честно, ждёт вечера с нетерпением. Он был только на одной такой встрече, но уже жаждет следующую. "Быстрее бы освоиться и стать частью их сообщества," — думает он про себя и улыбается. Ему искренне хочется быть похожим на этих молодых людей: быть богатым, успешным, талантливым, начитанным, одеваться красиво, как Ким Сону, например, быть таким же общительным, как Шим Джеюн, быть таким же харизматичным и уверенным в себе, как Ян Чонвон. В прошлый раз он покинул особняк Ли уже через час, даже не дождавшись официального начала встречи. Мама ему позвонила и попросила быстро вернуться домой. Сегодня всё будет по-другому. Он уверен. Но сейчас он пытается сосредоточиться на сводке новостей, которую диктует система. — "Вчера днём был найден труп человека в общественном парке. Предположительно, мужчина скончался от остановки сердца. Военные говорят о несчастном случае. Дорогие граждане Закрытого Города, правительство искренне просит вас следить за состоянием своего здоровья, регулярно проверяться и ставить вакцины, предписанные личным врачом. Будьте здоровы". — Что? Труп? — Ыйджу почему-то зависает, так и держа в руке чайник, в который собирался набрать воды. Он даже не может вспомнить, как давно слышал подобное объявление от системы. Да нет, кажется, он никогда таких новостей не слышал, может, уж совсем в детстве, поэтому и не может вспомнить. Ничего на ум не приходит. Несчастный случай... Разве медицинские технологии не развились настолько, что могут отследить приближающуюся катастрофу? Даже УБиКС отслеживает сердечную деятельность и сразу отправляет сигналы ближайшим бригадам, если что-то идёт не так. Труп в общественном парке Закрытого Города? Почему этот факт вгонят Ыйджу в ужас?