Мы танцевали под снегом хрустального декабря. В агонии наших душ наши тела были единственным ответом — Пьяные выжившие представители христианской нации, Среднего класса и ненависти, государственной власти и рабов.
IAMX — Avalanches
— Мне не показалось, раз ты вернулся. Николас растягивается на стареньком и скрипучем кресле. На таком же кресле сидит рядом с ним собачница, перебирая шёрстку щенка, сидящего у неё на коленях. — Не показалось. Собачница усмехается. Надо же, как наказала судьба этого самовлюблённого придурка. Поделом ему. — Твой внутренний волк его выбрал, — озвучивает факты девушка. — Поэтому ты с ним таскаешься. Прошлый Николас ни за что бы не стал таскаться с городским. — Он бунтует, когда Ыйджу далеко. — Он и должен. Он выбрал свою пару, — щенок спрыгивает с её колен, убегая прочь по коридору, оставляя говорящих наедине. — Я могу с этим что-то сделать? Собачница жмёт плечами. — Вы связаны, Николас. Когда Ыйджу будут причинять боль, ты почувствуешь её с утроенной силой. Когда Ыйджу будет далеко, твой внутренний волк будет страдать от тоски, как преданный пёс страдает от разлуки с хозяином. Ваша ментальная связь будет крепнуть с каждым мгновением, проведённым вместе. Если бы твоей парой был другой волк, вы бы были зависимы друг от друга. — Судьба надо мной поиздевалась, — усмехается Николас, прикладывая ладонь ко лбу. — Ыйджу не будет зависим от тебя, — продолжает говорить собачница. — Понимаешь? Только ты будешь чувствовать себя связанным по рукам и ногам, но он — никогда. Потому что он — человек. Парень подбирает под себя ноги и погружается в собственные мысли, пока собачница поднимается с кресла, чтобы закинуть в печь брёвна. Приближаются холода, по ночам это особенно ощущается, когда перепады температуры оказываются слишком резкими и сильными. Хорошо, что у собак, проживающих в отеле, есть тёплая шерсть. Плохо, что её нет у людей, и им приходится придумывать другие способы согреться. — Что будет, если я разорву эту связь? — уточняет Николас. — Если я убью его. — Представь, что ты убьёшь себя, вместе с ним. — Окей, понял, это не выход. Надо же было так вляпаться. Николас был готов принять своей парой кого угодно из других обращённых, но никак не парня из Закрытого города с промытыми мозгами. Ыйджу весь из себя такой нежный, хрупкий, того гляди рассыпется, не умеет держать свои эмоции под контролем, постоянно лезет не в своё дело, боится всего подряд. Почему именно Ыйджу? Почему его внутренний волк выбрал самого слабого и неподходящего? Николас встречал других волков, нашедших пару на жизненном пути, и всегда это были волки. Образовывая пару, они становились непобедимы вместе, как побратимы, которые образуют единое целое. Там, где слаб один, силён другой. Их связь была так крепка и нерушима, что они могли чувствовать эмоции и силы друг друга даже на расстоянии. Но пара Николаса — человек. И всё рушится только на этом простом слове. — Собачница, — обращается к ней Николас снова, привлекая внимание девушки. — Почему ты не в стае? — А должна? — Ты могла бы присоединиться к нам. — Я никогда этого не сделаю, — огрызается девушка, заканчивая с печью. — Я не разделяю революционные взгляды вашего вожака. — Дело только в вожаке? — хмурится Николас. — А если вожаком буду я? Ты присоединишься? Собачница морщится, возвращаясь вновь к старому бордовому креслу. Опирается рукой на его спинку, царапает ногтём обивку, пока парень ждёт её ответа. Огонь трещит сжираемыми поленьями в печи, даря комнате тепло и уют. — Ты никогда не будешь вожаком, Николас, — строго говорит ему собачница. — Нам всем очень повезло, что ты не на стороне правительства. — Я бы не встал на сторону правительства, — перебивает её парень. — И почему это никогда? — Ты — идеальное оружие. Ты ведомый, а не ведущий, именно поэтому... нам повезло, — выдыхает девушка. — Будь ты на стороне правительства, мы бы уже все были мертвы. Потому что всё человечное в Николасе куда-то девается, когда злость застилает ему глаза. Потому что он не в состоянии себя контролировать, когда агрессия берёт над ним верх, превращая его в машину для убийств. Потому что милосердие и сострадание к людям — эти установки попросту у него отсутствуют. Собачница вдруг понимает, что между Ыйджу и Николасом куда больше общего, чем кажется на первый взгляд. Оба — упёртые и стоящие на своём. Оба — борцы за свои взгляды и идеологии. Жаль, что за разные. Под каким углом не посмотри, этот союз обречён на разрушение. И это не просто беды, которые они принесут друг другу, это разрушение для всего, что окажется вокруг них. Что-то схожее с вулканом, который вот-вот начнёт извергаться, топя под потоками лавы городок, что располагается рядом. Все его жители в курсе, возле какой опасности они живут, но почему-то не убегают. Преданность — опасная штука. Особенно в их мире. Николас никогда не станет вожаком, потому что думает только о себе. Любой руководитель должен думать о коллективе в первую очередь, но Николас слишком эгоистичен и жаден для этого, словно ребёнок, которому всегда мало. И, может, судьба не такая уж и дура, раз сделала парой Николаса кого-то вроде Ыйджу? Может, именно это позволит Николасу стать человечнее и добрее, научиться видеть кого-то кроме себя и своего эго? Кто знает. Возможно, он быстрее убьёт Бён Ыйджу, лишь бы не испытывать привязанность. Действия и мысли Николаса всегда сложно предугадать. Он как бомба со скрытым таймером — никогда не знаешь, когда рванёт. — Что ты задумал, Николас? — строго спрашивает собачница. — Что за разговоры о смене власти? Решился вызвать тётушку Ли на поединок? Совсем мозги отшибло? — Нет, — качает головой тот, — но кто знает, как сложится жизнь? Оказавшись лицом к лицу со своим родным братом, что он сделает? — С тем мерзким ублюдком? — лицо собачницы кривится от неприязни. — Убьёт его. — Я думаю, что он не сможет, — признаётся ей Николас. — Нельзя недооценивать кровные узы. — Не делай того, о чём пожалеешь, — просит, нет, скорее требует собачница. — А теперь вали прочь отсюда. Мои дети хотят спать. И действительно, стоит Николасу выйти за порог комнаты, которую собачница именует не то офисом, не то переговорной, а по факту просто пустым помещением с двумя старинными креслами, он натыкается на пятёрку собак, грустно поджидающих хозяйку в коридоре. Хорошо, что собаки не умеют разговаривать и разносить секреты.***
Проходит две недели. Приступы Кея заканчиваются, и в целом его самочувствие становится куда лучше. Силы и аппетит к нему возвращаются, поэтому Кей снова живёт обычной жизнью. Настолько обычной, насколько она может быть в сложившейся ситуации. Ыйджу не отходит от Кея ни на шаг, таскается за ним как преданный щенок, по пятам. С приближением холодов световой день становится короче. Кей и Ыйджу просыпаются, умываются и завтракают, чтобы пораньше уйти в отель к собачнице. Ыйджу сам не знает почему, но сильно привязывается к этому месту. Таким образом, собачница знакомится с тем самым Кеем, о котором ей рассказывал Николас. Смотрит на его окрашенные в чёрный ногти на мизинцах и усмехается. Кей и Ыйджу помогают в отеле с собаками. Моют, кормят, гуляют с ними. Всё равно им больше нечем заняться за стенами города, а так — хоть какой-то досуг. Собаки привыкают к ним, уже через неделю подбегают к воротам заранее, ждут, когда их новые друзья придут с ними играть. Кей чешет огромную овчарку, о чём-то задумавшись. Ыйджу сидит рядом, перебирая корм, когда к ним подходит собачница в своей любимой поношенной серой клетчатой рубашке. — Вы с Николасом — друзья? Кей удивлённо вскидывает голову. Ыйджу тоже смотрит на неё недоумённо, мол, а что за вопросы вообще? Но собачница плюхается рядом с ними на пол и ждёт ответа. Овчарка, почуяв присутствие хозяйки, поднимает морду. — Нет, — качает головой Кей, продолжая гладить собаку. — Как можно дружить с этим мерзким говнюком? Бён смеётся. Потому что да. Врагу такого друга не пожелаешь, как Николас. Он разве вообще может дружить с кем-то? Наверное, в его лексиконе вообще отсутствуют такие слова, как "дружба" и "привязанность". За всё время здесь парни не видели, чтобы Николас хоть к кому-то относился по-дружески, не огрызался, не угрожал, не смотрел сверху вниз своим строгим взглядом, не пытался вразумить, не повышал голос. Девушка заправляет непослушные волосы за ухо. — Иногда он поёт, — говорит собачница. — Поёт? — переспрашивает Кей. — У него красивый голос, успокаивающий и приятный, — продолжает девушка, наматывая на палец тёмную прядь своих коротких кудрявых волос. — Когда собаки страдают, он поёт им. Его голос провожает их души на тот свет. Собакам не так страшно и мучительно, когда они слышат его пение. Серьёзно? Ыйджу и Кей переглядываются между собой. Подобное милосердие никак не вяжется с суровым и хмурым образом Николаса, который всегда блуждает в своих мыслях. — Я понимаю, что он легко даёт себя запутать, — говорит собачница, — я знаю его столько лет, но всё ещё не могу сказать, хороший он или плохой человек. Потому что в этом мире нет ни одного хорошего или плохого человека. Люди — это грани. Как сборный конструктор из миллионов деталек, есть побольше, есть поменьше, есть кривые, есть аккуратные и правильные. Я думаю, что Николасу нужны друзья, чтобы его образумить и оставить тогда, когда это будет необходимо. — Тогда ты — его друг? — задаёт логичный вопрос Кей, вытирая свои ладони об джинсы. — Этому охуевшему пиздаболу? — резко переспрашивает девушка, а затем смеётся так громко, что на её хохот в холл сбегаются ещё несколько собак. — Я ему как мамка, которая обязана вправлять ему мозги. Даже сейчас как истинная мать, я подыскиваю своему ублюдошному сыночку друзей, чтобы один в песочнице не сидел. — И почему ты считаешь, что мы хорошие кандидаты на эту роль? — интересуется Кей. — Николас отлично даёт понять всем окружающим, что он — всегда сам по себе. Девушка вдруг растягивает губы в улыбке. — Потому что мне кажется, что вас он будет слушать. Их? Слушать? Звучит как что-то из параллельной вселенной. За то время, что Кей безвылазно провёл в ресторанчике, он сдружился с тётушкой Ли. Ли рассказывает смешные истории, любит вспоминать прошлое, много курит и всегда завязывает свои длинные тёмные волосы в пучок, чтобы не мешались. Иногда он расходится на философские дискуссии, говорит много и вдумчиво, но правильно и рассудительно. Его приятно слушать, всегда появляется ощущение, что рядом кто-то взрослый и знающий. Кажется, тётушка Ли вообще знает всё и обо всём, он словно ходячая энциклопедия. Ыйджу же наоборот держится от тётушки ли подальше, предпочитая проводить время с молчаливым Джо в зоне кухни. Джо учит его готовить еду по их собственным рецептам, много молчит и скромно улыбается, когда у Бёна что-то получается. В эту идеальную картинку их будней Николас не вписывается. Как будто Николас — единственное живое напоминание того, что у Кея с Ыйджу когда-то была другая жизнь. Николас и его характер словно американские горки, сложно понять наверняка, какой он, о чём думает. Поэтому из соображений безопасности таких людей, как Николас, хочется только остерегаться. Держаться подальше. И этот человек будет их слушать? Их? Двоих городских? Что-то не верится, если честно. — Валите отсюда, — поднимается на ноги собачница, а вместе с ней подрывается и овчарка, до этого мирно лежащая рядом с Кеем. — На сегодня хватит помощи. В этом была вся собачница. Она выглядела хрупкой и безобидной, но была слишком остра на язык, любила язвить, громко смеяться и плеваться под ноги, словно ребёнок, воспитанный животными. Ыйджу, выросший в интеллигентной семье, никогда бы не подумал, что человек может вообще вести себя подобным образом, тем более в присутствии других людей. Но для жителей трущоб такое поведение было нормой и не провоцировало косых взглядов. Как минимум потому, что все косые взгляды на улице всегда принадлежали Кею и Ыйджу. На них грубо пялились, разглядывали так, будто живьём пытались снять с них кожу, прощупывали насквозь. Возможно, они пытались прикинуть, можно ли этих двоих парней ограбить в ближайшем закоулке, возможно, пытались оценить, смогут ли они дать отпор, если их попытаться избить. Кто знает? Прошло слишком мало времени, чтобы Кей и Ыйджу смогли разобраться в здешнем менталитете. — Вернулись? Сегодня рано, — встречает их Джо на пороге ресторанчика. — Рекомендовали провести больше времени в дружеской обстановке, — саркастично отвечает Кей, присаживаясь на один из стульев за столиком, где расположилась тётушка Ли. — Дружеской? — переспрашивает Ли, поднося сигарету к губам и затягиваясь. — Джо, я тебе помогу. Ты, наверное, как раз готовишь к ужину? — вежливо интересуется Бён, проходя в зону кухни. Джо кивает в ответ на его слова. Рукой указывает на только что помытые овощи и передаёт ему нож, прося помочь с нарезкой. Ыйджу принимается за работу, активно стуча по разделочной доске. — А где Николас? Вопрос виснет в воздухе, как и нож в руке Ыйджу. Николаса не было видно последние два дня. Страшно признаваться самому себе, но, кажется, Ыйджу даже соскучился. Эта эмоция появляется у него на подсознательном уровне, что-то вроде тоски, когда очень хочется увидеть человека без объективных причин. Просто хочется одним глазком убедиться в том, что с ним всё в порядке, он жив, здоров, как обычно смотрит исподлобья и огрызается. — Вот-вот должен вернуться, — сообщает тётушка, туша сигарету в пепельнице. — Думаю, как раз заявится к ужину. Ыйджу нервно выдыхает, но возвращается к нарезке овощей. Осталось потерпеть несколько часов, и он увидит Николаса. Чёрт возьми, да почему же ему так хочется видеть эту недовольную рожу? Почему он чувствует себя так, словно живёт от встречи до встречи с Николасом? Они ведь даже не общались толком! Этот парень — закрытая книга из секции запрещённой литературы, перевязанная цепями, с висящим замком на пароле и предупреждающими надписями по типу "не влезай — убьёт", но Ыйджу всё равно хочется. Как ребёнку, которому говорят, что всё самое вкусное — вредно для здоровья. — Всё в порядке? Ыйджу? — обеспокоенный голос Джо звучит у него над ухом, когда Бён, наконец, приходит в себя. — Да? — Ты порезался. Бён опускает свой взгляд и видит, что большой палец его левой руки действительно перепачкан свежей кровью. Кровь попала и на морковь, которую он резал. — Просто задумался, — выдыхает Ыйджу, когда парень подносит аптечку. — О чём-то плохом? — Джо нежно берёт его руку, обрабатывая порез и заботливо дуя, чтобы было не так больно. Если честно, Ыйджу не чувствует физической боли в этот момент. Ему кажется, что его душевные раны куда глубже этого никчёмного пореза. Порез на пальце затянется, спустя неделю от него останется только белый след, а как быть с тем, что творится у него на душе? Как быть с тем, что те раны кровоточат и ноют ежедневно? — Просто задумался. — О, вот как. Будь аккуратнее в следующий раз, — заботливо просит Джо, отпуская перевязанный палец Бёна. — Я всё доделаю, не беспокойся. Отдохни. — Спасибо. Перед ужином они играют в карты. Тётушка Ли учит Кея и Ыйджу, объясняя правила. Говорит, что за пределами Закрытого города очень любят играть в карты, но чаще всего это делают на деньги. Обучение заканчивается нравоучениями "никогда не играйте ни с кем, кроме меня, иначе это закончится плохо, вас разденут, обдерут до нитки, могут даже продать в публичный дом". Играть в карты оказывается настолько же опасно, насколько интересно. Когда Джо ставит последнюю тарелку на стол, в ресторанчике появляется Николас. Запыхавшийся, измученный, словно его гоняли по кругу преследователи. — Николас, что случилось? — встаёт со стула тётушка Ли, приближаясь к нему. — Я нашёл Сонхуна. Все замолкают. В ресторане стоит полная тишина. Фума и Маки, сидящие за столом, одновременно становятся мрачнее тучи. Джо так и замирает на кухне с кувшином воды в руках. Тётушка Ли хмурится, доставая из кармана растянутого кардигана пачку сигарет. — Я ведь просил тебя, Николас, — Ли вытягивает сигарету из пачки и подносит к своим губам, подкуривая, — я ведь просил тебя не лезть, но ты опять сбежал в Закрытый город? Ты хочешь сдохнуть? Давай, я это устрою. — Ты даже не хочешь знать, где он? — кривится Николас. — Я хочу знать, почему ты мой авторитет ни во что не ставишь. Запах сигаретного дыма распространяется по ресторанчику, и Ыйджу невольно пытается не дышать. Серьёзно, как можно курить? Сигаретный дым воняет так ужасно. Тётушка Ли поднимается со стула, приближается к Николасу, смотрит на него сверху вниз, опасно демонстрируя превосходство. Любому бы на месте Николаса стало не по себе от этого тёмного, нечитаемого взгляда, но тот даже не сдвигается с места, не уступая. — Потому что Сонхун, — словно выплёвывает слова Николас, — у Ли Хисына. В его притоне. — Поэтому ты так злишься сейчас на меня? — спрашивает тётушка. — Ты действительно не знал, где Сонхун? — усмехается Николас, хватая старшего за ворот его кардигана. — Ты действительно не знал? Или разыгрывал перед нами комедию, спевшись со своим братом? — Не переходи границы, Николас, — рычит вожак. — Не делай того, о чём пожалеешь. — Сука, почему я слышу это постоянно?! — взрывается парень, откидывая от себя длинноволосого парня. — Николас, не делай того, о чём пожалеешь. Серьёзно, блять?! Вы нихера не сделали, сидя ровно на заднице, когда Пак Сонхун оказался в беде. И сейчас я узнаю, что он, блять, у Ли Хисына! У родного брата нашего вожака. Ах, твою мать, реально... Только мне не стоит делать того, о чём я пожалею. А вы? А вы готовы сделать хоть что-нибудь?! Или только и будете, что вешать лапшу на уши всем о высоких моральных устоях стаи? Мы — семья? Чушь! Это всего лишь хуйня, придуманная правителями, чтобы туманить чужие мозги. Ты, блять, ничем не лучше главы Закрытого города. Такой же гондон! — Успокойся. — Не хочу я успокаиваться! — Николас хватает один из стульев, стоящих рядом со входом, и швыряет его в сторону тётушки Ли. Тот легко уклоняется от предмета мебели, оказываясь рядом с разбушевавшимся Николасом. Он бьёт его в живот несколько раз, не сдерживая силы, и когда Николас, скрючившись, валится на пол, тётушка Ли снова хватает его за ворот куртки, поднимая на ноги. Смотрит глаза в глаза, скалится, как зверь. — Успокойся. Внутренний волк Николаса скулит и прячется, признавая вожака. Тётушка Ли сжимает свою руку ещё сильнее. — Меня и Ли Хисына ничего не связывает, — рычит он. — Но тебя, идиота, просто бесит факт моего происхождения. Он наклоняется к нему ещё ближе, так, чтобы его шёпот слышал только Николас. — Но я теперь тоже знаю твоё слабое место. Поэтому не советую вести себя неразумно. — О чём ты, твою мать, говоришь? — озлобленно хрипит Николас. — О том, что тебе следует обработать порез, — усмехается Ли. — У тебя палец кровоточит. Он отпускает Николаса неожиданно. Тот запинается, чуть ли не падает, но каким-то чудом удерживает себя на ногах. Тётушка Ли возвращается к столу и велит всем ужинать спокойно. Николас поднимается на второй этаж, прихрамывая и держась рукой за собственной живот. Все ужинают так, будто ничего не случилось, но трясущиеся руки Ыйджу выдают его страх с головой. Никто тактично не спрашивает, почему ему страшно. Потому что любому на его месте было бы. Ночью, после пережитого стресса, Ыйджу не может уснуть. Он долго ворочается в постели, пока Кей видит уже десятый сон, но назойливые мысли продолжают лезть в голову, летая там роем по кругу, мешая расслабиться. По его внутренним часам сейчас где-то час ночи. Он тихонько, стараясь не шуметь, отодвигает одеяло и слезает с кровати, пытаясь ходить как можно тише, чтобы не разбудить старшего. Открывает дверь и выходит в коридор, думая, что лучше уж посидеть внизу с книгой или пересечься с кем-то ещё неспящим, чем пытаться и дальше поймать ускользающий сон. Как только он выходит в коридор, он слышит голос. Нет, правильнее сказать, он слышит песню. И сразу же понимает, кто её поёт. Собачница ведь рассказывала, что Николас иногда поёт, и что его голос дарит спокойствие и умиротворение. Ыйджу просто не может противостоять себе, идёт на голос, останавливаясь напротив двери, ведущей в комнату Николаса. Просто стоит и слушает, пока песня, грустная и медленная, вдруг не обрывается. — Заходи уже. Я знаю, что ты там. Бён вздрагивает, но толкает дверь вперёд, оказываясь на чужой территории. — Как ты понял, что я там? — Ты забыл? Я не совсем человек, — усмехается Николас. — Да, и правда, — вздыхает Ыйджу. Он видит, что парень, стоящий у занавешенного окна, всё ещё выглядит не очень. И пусть он одет в чистые и не разодранные вещи, тени под его глазами слишком тёмные и мрачные. И сам взгляд... пугающе опустошённый. — Закрой дверь, — просит он, и Ыйджу повинуется. — Ты в порядке? — спрашивает Бён, потому что просто нужно что-то спросить, иначе этот парень и будет молчать, играя в гляделки. — Нормально, — отмахивается он. — Что с пальцем? — Порезался, когда помогал Джо на кухне. — Я почувствовал запах твоей крови, когда вернулся. — Разве может быть обоняние настолько хорошим? — не верит ему Ыйджу. Николас только жмёт плечами. — Подойди ко мне. Ыйджу снова повинуется, словно загипнотизированный. Он просто не может найти в себе силы противостоять этому тёмному взгляду. Он подходит ближе, Николас берёт его левую руку, разглядывая уже затянувшийся, но всё ещё свежий и ноющий порез. Сердце Ыйджу, кажется, замирает, когда Николас надавливает на его палец, от чего края раны снова расходятся, и выступают маленькие капельки крови. Бёну неприятно, но он не издаёт ни звука. Даже когда Николас подносит его палец к своему рту и слизывает свежие капли крови, словно какой-то маньяк. Ыйджу, словно всё ещё находится под гипнозом, лишь смотрит, как чужой язык обводит его палец. Ему хочется зашипеть от боли, но он терпит, крепко стиснув зубы. Когда Николас отпускает его руку, Бён замечает у него такой же след. — Откуда у тебя такой же порез? — недоумённо спрашивает он. Николас не отвечает. Он вновь притягивает Ыйджу к себе, кладёт одну руку ему на талию, а второй подхватывает его ладонь, переплетая пальцы. — Давай потанцуем. Есть ли у Ыйджу выбор? Кажется, нет. Николас ведёт. Они кружатся посреди комнаты, тускло освещённой огнём лишь пары свечей. Николас снова поёт, что-то тихое, грустное, на мёртвом языке, почти что шепчет, чтобы слышал только его партнёр по танцу. Они кружатся, кружатся, а время, кажется, замирает навсегда в этом моменте. Ыйджу чувствует его горячие ладони, чувствует, как все его страдания куда-то исчезают, а душевные раны начинают затягиваться, как порез на пальце. Николас его держит крепко, притягивает к себе ещё ближе, не оставляя между ними пространства, кажется, что они даже делят дыхание одно на двоих. Песня подходит к концу, когда Николас спрашивает: — Кто ты такой? Кто, чёрт возьми, ты такой, Бён Ыйджу?