Волчье чутьё

      Кей сидит на крыше, вытянув длинные ноги, и смотрит в небо. Два дня назад ему добродушно показали выход на неё, после чего Кей выбрал крышу своим местом для уединённых размышлений. После дождя здесь пахнет сыростью. Эти два дня от Николаса не было ничего слышно. По мнению тётушки Ли, тот, словно обиженный ребёнок, заперся в своей комнате, пытаясь смириться с произошедшим, но Кея не покидает ощущение, что комната Николаса пуста. И он нихрена не смирился.       Кей знает, что Ли нихрена не смирился тоже. На следующее утро после эффектного воссоединения стаи с Николасом и новостью о местоположении Пак Сонхуна, он подозвал к себе Кея с Ыйджу и велел им быть готовыми. К чему именно — не объяснил, правда, но серьёзный взгляд и необходимость быть готовыми к чему-то, тяжёлым грузом осела на плечах двоих парней. Кей чувствует себя мерзко от невозможности помочь, от банального незнания ничего о том месте, которое называется притоном, и почему какой-то Пак Сонхун там в плену. Никто из жителей "Э Лан" информацией с ними делиться не собирался, намекая, что Кей и Ыйджу здесь просто на птичьих правах, и непонятно, зачем они вообще здесь. Всяко не по доброте душевной приютили.       Кей слышит, как кто-то карабкается наверх по старой лестнице и оборачивается на звук.       — Тётушка Ли нас зовёт, — оповещает его забравшийся Ыйджу, который чудом не падает, поскользнувшись на луже, — ты чего тут один?       Кей морщится. Сложно объяснить, что просто хочет побыть один и переварить всё происходящее, ещё сложнее будет объяснить, что он прячется от самого себя, и уж совсем не хочется объяснять то, что он скрывается от младшего, чтобы не навредить его и без того расшатанной психике. Потому что его приступы продолжаются, просто теперь Кей умеет их контролировать.       — Смотрю на улицу, — уклончиво отвечает старший, хлопая рукой по поверхности рядом с собой.       Ыйджу незамедлительно падает рядом. Хлипкая ограда не внушает никакого доверия, повезло, что крыша без наклона, можно спокойно ходить, но младшему на вид всё равно как-то боязно. Ха, даже смешно от этого факта, учитывая, сколько ему пришлось пережить, а тут какая-то высота и крыша. Подумаешь, упадёт, это не худшее, что с ними уже случилось за это время.       — Как думаешь, зачем мы нужны тётушке Ли? — наконец, озвучивает вопрос, повисший в воздухе, Ыйджу, наматывая на палец нитки от дырявых на коленях джинс.       Кей усмехается. Странно, что Ыйджу сам не догадался, зачем они ему нужны. Всё же просто как арифметика: пользуешься чужой добротой, придётся выплачивать. И пусть на какое-то время призрачная реальность "всё хорошо и удачно" взяла верх над разумом, на деле всё куда прозаичнее. Какими бы хорошими не казались на вид люди, приютившие их, каждый их обед и сон не на улице, а в тёплой кровати, складывался в долг, который однажды придётся отдавать. Кей только пока не может представить, в каком именно формате, поэтому ничего не берётся сказать вслух, чтобы не обнадёжить, мало ли что. Ыйджу, на удивление, спокойно мирится с отсутствием ответов, видимо, потому что у него самого их нет ни на один вопрос.       Когда-то, будто бы в прошлой жизни, они тоже сидели так вместе, на школьной крыше и ели паровые безвкусные булочки. По-бунтарски так хотелось прогулять занятия, но по камерам их бы отследили и вернули обратно по классам быстрее, чем прошла бы половина от урока. Теперь та жизнь кажется такой далёкой, нереальной совсем, будто бы Кей и Ыйджу всегда были здесь: на крыше захудалого ресторана, расположенного в районе трущоб, за стенами. Словно здесь есть и была их жизнь, а семья, школа, идеально белые бордюры и серый асфальт, роботы-уборщики, снующие по дорогам — сон, волшебный и прекрасный. А сейчас... то неясное и непонятное сейчас, горечью разливающееся на языке, пугающее своей неизвестностью, это всё, что у них есть. Никаких личных вещей, ни тюремных роб с вышитыми номерами, ничего им не принадлежит в этом мире, кроме зыбкого и неуверенного сейчас, которое могут в любой момент насильно отнять.       — Мне кажется, я уже не помню даже лица своих родителей, — делится вдруг Ыйджу, когда Кей переводит на него свой взгляд, — в голове только размытые образы, но они не хотят собираться воедино. Иногда я думаю, что если бы потерял память, стало бы легче.       — А чем легче? — не разделяет его точку зрения Кей.       — Я бы не помнил лучшей жизни, знал бы только этот мир, — понуро отвечает Бён, уперевшись лбом в собственные колени. — Дети, которые рождаются за стенами, ведь не знают, какой мир там. Им проще.       — Глупо думать, что кому-то проще, — обрывает его старший. — Никому не проще, и у всех своя тележка проблем, которую нужно за собой тащить, неважно, где ты родился. Сравнивать чужую боль бессмысленно. Пока живёшь — чувствуешь боль, она делает тебя живым.       — Лучше бы я умер, — тихо произносит Ыйджу, но Кей всё равно слышит.       Не может сказать, что смерть ничего бы не решила, потому что Ыйджу сам не дурак, он сам прекрасно это понимает, просто хочет сбежать от навалившегося. Да кто не хочет? Кей, впервые поднявшись на эту крышу, тоже подумал, а не сигануть ли ему вниз. Да только что это изменит и чему поможет? И сколько новых бед это принесёт за собой? Он знает, что Ыйджу не будет творить глупостей, и что он сильнее, чем кажется на первый взгляд.       — Когда-нибудь мы снова будем сидеть на школьной крыше с паровыми булочками, — говорит ему Кей, — будем сидеть, жевать эти чёртовы безвкусные булки и вспоминать школьные годы. А пока — живи. Не дай себе себя сломать, только ты себе главный враг, Бён Ыйджу. Пойдём, нас заждались.       Кей поднимается на ноги, отряхивая штаны от налипшей пыли и грязи, и идёт в сторону спуска. Младший верным щенком следует за ним следом. Лестница, скорее стремянка, на крышу старая, не внушающая доверия, того гляди, трухлявые ступеньки обвалятся от веса. Парни быстро спускаются и оказываются на чердаке ресторанчика, служащего то ли огромной свалкой, то ли складом ненужных вещей. Их ли это вообще вещи — хороший вопрос, ведь Кей готов поспорить, что нет. И это здание когда-то принадлежало совсем другим людям. Стоит парням спуститься ещё ниже, на первый этаж, как его сомнения подтверждаются. Эти ребята не такие уж белые, пушистые и правильные. На одном из тёмных деревянных столов лежит массивная чёрная сумка, даже по взгляду ясно — тяжёлая, а тётушка Ли вдруг вместо привычной длинной прожжённой сигаретами кофты одет в камуфляжную куртку. Рядом готовые Фума и Маки.       — Как вы знаете, Николас знает о местоположении нашего человека, а это значит, что он этот факт в покое не оставит, — начинает Ли издалека, скрещивая руки на груди и хмурясь, — либо мы ему поможем, либо он подохнет в одиночку просто так.       — И вы нам предлагаете подохнуть вместе? — укоризненно переспрашивает Кей.       — Нет, — качает головой мужчина, — но, как я уже сказал, вам нужно быть готовыми, если что-то пойдёт не так. Вам нужно научиться защищаться. Маки, открой сумку.       Парень послушно исполняет приказ, расстёгивая замок огромной чёрной сумки и демонстрируя всем присутствующим её содержимое: винтовка, несколько пистолетов, патроны для обоих видов оружия и десяток ручных гранат. Кей криво усмехается, краем глаза замечает, как Ыйджу рядом с ним бледнеет, вдруг осознавая, что они не в игрушки играть будут, а учиться защищаться. Учиться убивать других людей. Ыйджу на удивление не трусит и не пытается отойти подальше от оружия, а смирно стоит, изучая тяжёлым взглядом корпус винтовки, и молчит.       — Зачем нам это нужно? — задаёт вопрос вместо него Кей. — Даже я не смогу выстрелить в человека, а Ыйджу тем более.       — Это перестраховка, — пытается мягко объяснить ему свои мотивы тётушка Ли, заходя издалека, — никто не хочет убивать, но иногда это необходимо. Когда ситуация выходит из-под контроля, у тебя нет времени размышлять, хороший перед тобой человек или плохой, ты решаешь: ты или тебя.       Кей оборачивается, чтобы посмотреть Ыйджу в глаза. У того взгляд немигающий, но ясно читаемый: они убийцы. Они убивали других людей, а он забыл, в каких условиях все они познакомились, позволил себе обмануться и жить иллюзией. Это только его, Бён Ыйджу, ошибка.       — Парень, мы каждый день находимся под прицелом, — продолжает попытки достучаться до него тётушка Ли, и Кей искренне ему благодарен за дипломатичный подход, — пока вы спокойно спите по ночам, наши люди дежурят с автоматами, охраняя ваш сон. Вы — преступники, то, что вас не нашли здесь — целиком наша заслуга. В ваших же интересах научиться защищать себя. Ну? Едем на полигон?       Кей ничего не говорит. Он, если честно, привык подчиняться тем, кто знает больше и любит диктовать условия, дурная привычка, воспитанная Закрытым городом, полностью убитая инициатива. Скажут, надо ехать на полигон? Здорово, поехали. Скажут, тащить сумку с оружием? Здорово, дайте две. Кею действительно всё равно, где будет он, и что с ним будет в последствии, его приоритет — Ыйджу, и от Ыйджу всё зависит. Он думает, что Бён ни за что не согласится даже на то, чтобы подержать в руке пистолет, но тот, к всеобщему удивлению, говорит:       — Едем.       Тётушка Ли одобрительно кивает. Зря Кей решил, что люди не меняются в изменяющихся вокруг них условиях, ведь это сработало даже с Бён Ыйджу, который вдруг добровольно вызвался научиться стрелять.       Четверо парней: Ли, Фума, Кей и Ыйджу залазят в джип, загружая заодно несколько дорожных сумок. В одной, той самой чёрной, оружие и патроны, в другой — небольшой запас воды и перекус. Никто не знает, сколько часов они проведут сегодня на полигоне, решают подготовиться заранее к длинному тренировочному дню. Маки оставляют в ресторанчике за старшего, потому как с Николасом всё ещё ничего неясно. Даже если в "Э Лан" наведаются гости, одному чёрту известно, сможет ли об этом позаботиться Николас. Кей и Ыйджу сидят на задних сидениях. Младший смотрит неотрывно в проплывающие пейзажи за окном — джип выезжает за пределы жилой зоны, уносясь не пойми куда. Разве за пределами городов вообще есть жизнь? На уроке истории им рассказывали, что там — выжженая пустыня, смерть и голод. На деле оказывается, что за пределами жилой зоны за стенами не так уж и страшно, они проезжают мимо заброшенных полей, густо заросших и не видавших человека. Всегда ли так было? Правда ведь, что люди раньше жили везде, где только можно, по всей планете?       Кей накрывает своей рукой чужую ладонь, привлекая к себе внимание, но Ыйджу так и остаётся смотреть в окно, не поворачивается.       — Как думаешь, ты смог бы убить человека? — тихо интересуется Бён.       Кей жмёт плечами, пусть даже Ыйджу и не может это увидеть. Он не знает. Есть ли у кого-либо заранее заготовленный ответ на подобный вопрос? Он не знает. Будь бы на месте Кея кто-то вроде Николаса, он бы ответил, не раздумываясь, но здесь Кей, а не Николас, и он не знает. Не может представить себе ситуацию, в которой нажал бы на курок, отнимая чью-то жизнь.       — Я думал, ты откажешься ехать, — делится с ним своими предположениями старший.       — Я бы отказался, — отвечает ему Ыйджу, наконец, поворачивая голову и встречаясь с ним взглядами, — но не смог. В этой жизни у меня не осталось никого, кроме тебя, и если тебе будет угрожать опасность, я должен выстрелить. Поэтому я согласился. Только поэтому.       Кей плотно сжимает губы. Как ему жить с тяжестью чужой жертвы? Конечно, если ставить вопрос таким образом, то он тоже выстрелит, но Ыйджу... Такие, как он, не должны брать грех на душу. И давно в нём поселилась эта червоточина? Давно ли она разрослась до таких масштабов, и почему Кей не заметил? Как ему принять тот факт, что этот добрый парень, выросший в тепличных условиях, вдруг заявляет, что выстрелит, не раздумывая, защищая его, ничем не сдавшуюся, глупую и не имеющую ценности, жизнь? Это ведь из-за Кея Ыйджу здесь, это ведь из-за него он лишился своей жизни, оказавшись предателем Закрытого города, преступником в робе, козлом отпущения и чёрным пятном на древе своей семьи. А он из-за Кея на такие жертвы готов пойти, идиот хренов.       — Ради тебя согласился, — добивает Ыйджу.       И Кей думает, что сделает для него то же самое, будет со смертью торговаться, но сделает всё, чтобы Бён жил дальше.       — Заканчивайте свой сладкий флирт, — обращается к ним Ли с переднего сидения, снимая солнцезащитные тёмные очки, — мы приехали. Выбирайтесь наружу.       Полигон представляет из себя небольшое поле с мишенями из деревянных досок. Фума оперативно достаёт дорожную сумку и выуживает из неё три пистолета: один для Ли, двое других — для его сегодняшних учеников. Тётушка Ли быстро на пальцах объясняет, как пистолет перезарядить и как снять предохранитель, а затем, убедившись, что ни у кого нет вопросов, ведёт их чуть ближе к мишеням. Показывает правильную позу, целится и попадает ровно в центр нарисованного круга с первого раза. От звука выстрела, разносящегося по округе, Ыйджу невольно вздрагивает.       — Теперь ваша очередь, давай, Кей, иди первым, — подталкивает его вперёд Ли.       Он выходит вперёд, ощущая ладонью прохладу металла, примерясь к весу пистолета в своей руке, вытягивает её, целится. Ли заботливо корректирует его позу, прежде чем кивнуть, намекая, что он готов. Осталось только снять с предохранителя и нажать на курок. Кей не медлит, стреляет. Не промахивается. Отверстие от пули не так близко к центру мишени, но для первого раза — вполне. Ли одобрительно хмыкает и велит стрелять ещё раз. Кей попадает в мишень пять раз подряд.       Стрелять куда проще, осознавая, что напротив тебя лишь тупая неживая деревяшка, но сможет ли он не промахнуться, когда нужно будет подстрелить человека?       — Пацан далеко пойдёт, — хрипло отмечает его навыки Фума, подходя ближе, — глядишь, через неделю уже будет стоять на дежурстве вместе с Маки.       — Не думаю, что я не спасую в нужный момент, — честно отвечает ему Кей, отдавая пистолет, парень снова прячет оружие в дорожную сумку, ту самую, что теперь лежит в траве.       — Захочешь жить — выстрелишь, — жмёт плечами Фума, — надеюсь, твой дружок окажется таким же метким.       Место Кея занимает Ыйджу, опасливо держа пистолет обеими руками, словно он в любой момент восстанет против своего "хозяина" и прострелит ему череп. Ему не по себе, ему не хочется стрелять, но тот долг, который он сам в свою голову вбил, перед Кеем, не даёт ему спасовать и свалить. Бён расправляет плечи, становится в позу, обхватывая пистолет двумя руками, целится. Промахивается. Пуля пролетает мимо мишени.       — Всё в порядке, ни у кого не получается обычно с первого раза, — подбадривает его тётушка Ли.       Кей хмурится. Хреновое какое-то высказывание, учитывая, что на глазах младшего только что Кей попал в мишень пять чёртовых раз подряд, а стрелял он впервые. А ещё он знает, насколько Бён Ыйджу любит быть идеальным во всём, самым лучшим, и что это дурацкое сравнение только будит в нём злость. Да, Ыйджу не такой добренький, каким кажется на первый взгляд. Кажется, в начальной школе он даже затевал драки с каким-то пацаном, который унижал его умственные способности, и всегда из этих потасовок выходил победителем, пускай и с подбитым глазом, но всё же.       Ыйджу целится. Промахивается ещё раз. А потом ещё и ещё, пока не заканчивается обойма, а Фума не отбирает у него пистолет, с силой. Бён едва ли на него не рявкает, но в конце концов, добровольно сдаётся.       — Ты слишком торопишься, тебе нужно успокоиться, — мягко советует ему тот, перезаряжая обойму. — Всё получится, давай.       Ыйджу косится на протянутый снова пистолет с недоверием, Кей кожей чувствует, что тот готов поспорить, бросить оружие куда подальше, развернуться и уйти, крича что-то в духе: "видишь, я попытался, но у меня херово вышло!", но к всеобщему удивлению Бён не сопротивляется происходящему. Может, на него так действует мягкий тон Фумы и его дружелюбная улыбка, может, всё-таки желание спасти Кея, если это будет необходимо, стоит во главе всего. Приоритетом становится жизнь, а не капризы.       — Стреляй, — командует ему Фума, стоящий по правую руку.       Ыйджу промахивается только два раза из пяти.       — Хорошо, уже лучше, — хвалит его Фума, улыбаясь, — Кей, встань рядом с мишенью, пожалуйста.       — Зачем?       — Так нужно, иди туда.       Когда Кей отдаляется, Фума отдаёт Бёну коробку с патронами, которую держал в руках ранее, и забирает пистолет.       — Когда тебе грозит опасность, у тебя нет времени размышлять, — говорит ему Фума, прицеливаясь, дуло пистолета смотрит ровно в стоящего рядом с мишенью Кея, прямо ему в голову, — ты должен не промахнуться. Промах может стоить чей-то жизни.       — Что ты, твою мать, собрался делать? — испуганно спрашивает Ыйджу, хотя прекрасно видит всё своими глазами.       И поле это дурацкое, поросшее травой, и мишени на другом его конце, и Кея, замершего в ожидании, и целящегося в него Фуму. Время, кажется, замирает в одной точке на часах, в одном мгновении, когда парень готовится нажать на курок. На поле боя ты должен не промахнуться, ведь промах может стоить чей-то жизни. Фума давит пальцем на курок, а Кей даже не дёргается, когда пуля пролетает в полуметре от его лица. Ыйджу вдруг становится плохо. Он оседает на траву, судорожно бегая взглядом туда-сюда, лишь бы не смотреть ни на оружие, ни на мишень, ни на Кея, в которого чуть только что не выстрелили. Если бы рука Фумы дрогнула хоть чуть-чуть, его друг был бы мёртв. Ыйджу накрывает всё сильнее, даже когда Кей пытается его привести в чувство, шепча, что он здесь, он рядом, а это просто тренировка, никто бы его не убил, в конце концов. Откуда это тупое доверие? Откуда он знал, что рука Фумы не дрогнула бы? Разве можно так глупо подставляться?       Бён хватает Кея за его куртку и тащит по земле, бьёт по рукам, по животу, пытаясь передать весь свой скопившийся страх и усталость, забирается на него сверху и лупит кулаками, как когда-то в начальной школе дрался из-за оценок.       — Я сказал тебе! — сдавленно шипит переставший драться Ыйджу. — Я сказал тебе, что у меня никого кроме тебя, сука, не осталось! А ты добровольно подставляешься под пулю! Идиот! Мудак!       — Это просто тренировка, — говорит ему Кей, лёжа на траве, раскинув руки в стороны.       — Он мог тебя убить!       — Он бы не промахнулся.       — Да откуда такая уверенность?!       Кей молчит, смотрит в чужие, затянутые злобой и страхом глаза, и молчит. Понимает, что даже не был настолько уверен в Фуме, сколько не испытывал страха, ни капельки. Как тогда сказал Николас в их первую встречу? Впервые вижу человека, который не боится сдохнуть? Что ж, вот он, прямо здесь. Лежит, растянувшись на траве полигона, побитый собственным другом за отсутствие мозгов и инстинкта самосохранения.       — Больше не смей так делать, — просит его Ыйджу прежде, чем подняться самому на ноги и протянуть руку для помощи. — Ты пообещал мне, тогда, на крыше. Сдержи своё обещание.       Кей, Ыйджу, школьная крыша и паровые булочки. Да, он же обещал. Стоит быть умнее что ли. Кей поднимается на ноги, морщится немного, ведь младший не жалел сил для их короткой драки. Ли и Фума, не решившиеся принять участие в разборе полётов, просто стоят позади.       — Думаю, на сегодня хватит, — наконец, принимает решение тётушка Ли, подбирая дорожную сумку с травы и закидывая себе на плечо. — Едем обратно.       Всю обратную дорогу Ыйджу ничего не говорит, смотря в окно. Кей вдруг ловит себя на мысли, что хочет закрыть глаза и вернуться в прошлое. В какое-нибудь раннее утро, когда недовольное лицо Бён Ыйджу будило его своим звонком и отчитывало за очередной прогул занятий, в какой-нибудь знойный полдень, когда они всё равно встречались вместе и шли на ланч. Какой была еда на вкус тогда? Казалась ли она такой пресной, какой была на самом деле? Какой бы она показалась им сейчас? В сердце Кея так много вопросов, на которые он не может получить ответы. Некоторые из них останутся навсегда неотвеченными. Они добираются обратно в полной тишине.

***

      — Эй.       Ыйджу отрывает взгляд от нарезанной моркови и видит перед собой Николаса. Тот выглядит куда лучше, чем в их прошлую встречу, в ту самую, когда парень заявился на порог ресторанчика с информацией о Сонхуне. На нём любимая кожаная куртка, застёгнутая до самого подбородка, поэтому Бён спрашивает:       — Уходишь?       Губы Николаса искажаются в усмешке.       — Ага, и ты со мной. Бросай свои овощи.       Бён закутывается сильнее в куртку, пытаясь согреться. На улице уже сумерки, дует холодный ветер, и он понятия не имеет, куда их тащит Николас. Только сейчас замечает, что у того на спине рюкзак. Они отходят достаточно далеко от ресторана, оказываясь в районе неподалёку от отеля собачницы, вокруг — слишком тихо и спокойно, ни души. Дома совсем разбитые и разграбленные, кругом выбитые стёкла валяются. Николас ведёт Ыйджу к одной из многоэтажек, в которую заходить, честно говоря, не хочется. Но разве у младшего есть выбор, когда это касается Николаса? Он следует за ним с полным безрассудством, понимая, что даже Кею не сказал, что ушёл. И если с ними двумя что-то случится, Кей даже не будет в курсе.       Они поднимаются на третий этаж по бетонной лестнице. Кажется, здание когда-то было жилым многоквартирным домом, но сейчас опустело, представляя собой еле уцелевшие руины чужих жизней. Кажется, отличная метафора, чтобы объяснить, как себя ощущает Бён Ыйджу, оказавшись за стенами Закрытого города. Стоит на ногах, чудом не разваливается. На этаже пахнет сыростью и тухлятиной, но не так сильно, как мог бы вонять разлагающийся труп. У собачницы в отеле Ыйджу уже довелось ощутить запах смерти от сдохших крыс. Николас снимает со спины рюкзак, ставит его на пол и копается, доставая всё необходимое. На удивление необходимыми вещами оказываются несколько пистолетов и патроны. Остальное содержимое рюкзака Николас не демонстрирует, но Бён и так знает, что там внутри.       — Откуда у тебя так много оружия? — интересуется у него парень, не решаясь подойти и взглянуть на него ближе.       Боится озвучить вполне вытекающие истины: может, Николас просто спёр его у дежурных, охраняющих ночью ресторанчик "Э Лан". Глядя на него, легко подумать, что тот воровством брезгует.       — Забываешь, что я убиваю людей за деньги, — криво усмехается парень, закрепляя на пистолете глушитель. — И я обеспечиваю оружием наших людей, вроде как.       — И как ты это делаешь? — странно, что Ыйджу вообще хочет об этом знать, но, может, он просто всё ещё не до конца верит в правдивость чужих слов, может, он не хочет в них верить, оставляя за парнем возможность исправиться и одуматься.       — Хочешь знать, как я их убиваю что ли? — уточняет Николас, поворачиваясь к нему.       — Да.       — По-разному, — жмёт он плечами, протягивая пистолет с глушителем младшему, тот послушно берёт его в руки, — иногда караулю и использую винтовку, иногда ориентируюсь в моменте, иногда использую нож. А иногда приходится справляться голыми руками.       — Руками? — вздрагивает Бён.       — Я ведь не человек, если ты не забыл, а ходячее оружие. О, умоляю, — цокает Николас, закатывая глаза, — только не представляй себе тех оборотней из "Сумерек", это всего лишь плод больной фантазии поп-культуры, и он ничего не имеет общего с реальностью.       — "Сумерек"? — переспрашивает его Ыйджу, топчась на месте.       — А, да, забыл, что у вас всех мозги обработали антисептиком и лишили такого счастья. Уверен, твоему дружку бы зашло.       Ыйджу вдруг смеётся, даже Николаса пугает своим весельем, тот пялится на него недоумённо, мол, да что смешного. Но Ыйджу смешно. Он здесь один, вместе с убийцей, с наёмным, блять, убийцей, который отнимает чужие жизни за деньги, он с ним целовался, он испытывает к нему непонятную привязанность, а ещё дико его боится, потому что настроение у Николаса всегда нестабильное, его характер слишком агрессивный, и весь Николас состоит из одних противоречий. Но только Николас рассказывает о чём-то бытовом, о чём-то, что было частью истории прошлого мира, только он читает книги и поёт песни на мёртвом языке и выглядит здесь самым человечным. Пусть даже он совсем не человек. Ыйджу вдруг на мгновение кажется, что он даже видит чужие губы растягивающиеся на мгновение в улыбке, но потом он отбрасывает эти мысли. Наверняка показалось. Лицо Николаса такое же серьёзное и хмурое, каким и было ранее.       — Повеселились и хватит, — подходит к нему ближе Николас, хватая за запястье и уводя в огромный холл. — Ли решил, что я теперь твоя нянька и отчитался мне о результатах тренировки на полигоне. Твои результаты его не обрадовали. И раз ты не из наших, придётся тебя научить попадать в цель. Понял?       Ыйджу кивает, соглашаясь, перехватывая пистолет в руках поудобнее. По сознанию мажет дурацкое "раз ты не из наших", это из каких? И кто он вообще тогда? Раз здесь только они вдвоём, и только Бён из тех самых "не наших", значит, только он — белая ворона, только он не к месту? И только ему придётся научиться защищаться единственным доступным способом — оружием?       — Пускай Кей ещё не до конца адаптировался к своему вирусу, но это вопрос времени, — поясняет ему Николас, — но ты всего лишь человек, и ты по природе слабее кого-либо из стаи.       Всего лишь человек. Тогда Бён Ыйджу стоит перестать быть просто человеком, чтобы защитить тех, кто ему дорог. В его голову тут же приходит новая мысль. Ведь он не смог защитить свою семью, хотя родители ему тоже дороги, но он не смог сделать ничего, когда его везли в тюрьму. Не смог сделать ничего, когда ему зачитывали обвинение. Не смог сделать ничего, видя, как сегодня Кей встал рядом с мишенью, и как Фума целился чётко ему в голову. Он не сделал ничего. Так к чему все эти громкие слова?       Он так жалок. Он всего лишь человек. Он не имеет никакого отношения к ним.       — Перестань бояться, — просит его Николас, — от тебя за версту воняет страхом.       — Так заткни нос и не нюхай, — огрызается Ыйджу.       У людей тоже есть преимущество: в них можно воспитать характер. Можно взрастить в себе не дерево, а стальной стержень, который не сможет прогнуться под обстоятельствами. В конце концов, сколько Бён этих обстоятельств уже встретил и пережил? Пришло его время меняться, становясь сильнее, становясь, наконец, тем Бён Ыйджу, которого он порой видел в зеркале и боялся.       — Куда стрелять? — холодно спрашивает он у изрядно офигевшего от его тона Николаса.       Тот указывает рукой на противоположный конец холла. На огромных листах нарисованы мишени, прибитые к манекенам. Кажется, в этом здании были всё же не жилые квартиры, а швейный цех, иначе откуда они здесь. Паршивые манекены, обтянутые искусственной светлой кожей, безглазые и безмолвные, имитация человека.       Боится ли Ыйджу? Нет, ему больше не страшно. Теперь он будет сильным ради других, ради самого себя. Он не позволит больше страху диктовать ему условия. Он покажет всем, что человек тоже может быть сильным, и что он ничем не хуже даже без генных модификаций. Он выставляет руки вперёд, прицеливаясь к мишени, и давит на курок. Пять пуль подряд попадают точно в центр, а Николас довольно хлопает в ладоши. Наверняка списывает чужой успех на своё присутствие, самодовольный кретин.       Всё дело лишь в Бён Ыйджу, и всегда было лишь в нём.