Зачем вы развращаете мальчишку?

В январе шёл слабый снег, и Дима, который только вышел из кофейни с двумя стаканчиками: капучино с маршмеллоу и вишнёвым топпингом для себя и американо с солёной карамелью для Эли, останавливается дожидаться девушку у входа в её университет. Вышло так удивительно, что Дубин сегодня закончил раньше Мусеевой. Здание университета было высоким. У входа был стенд с информацией о том, когда и кем был заложен первый кирпич, сколько всего специальностей здесь есть, и другие важные цифры. В общем-то, недалеко от учебного здания была аллея, где можно было бы погулять или живописно подождать Элю, но Дима волновался, что она бы тогда не нашла его, поэтому, словно верный пёс, оставался у входа. Вскоре вышел первый наплыв из толпы студентов, у которых закончились занятия. Дубин высматривал девушек, которые были бы одеты во всё чёрное. «Хорошо, что я ей шарф с красными помпонами подарил…» — рассуждал про себя Дубин — хоть какой-то отличительный знак. Наконец, мелькнула знакомая высокая фигура. — Эля! — окликнул её Дубин, — Привет. — девушка позволила себя догнать. Сначала, конечно, внутренне напряглась, но потом узнала его голос. Было бы грустно и неприятно, если бы она пустилась в бега после такого. Особенно Диме. — Держи, я кофе нам взял, аккуратнее пей, я только минут пятнадцать назад пришёл. Тебя, вот, ждал. Помнишь я про выставку говорил, ещё уточнял будешь ли ты свободна в этот день после учёбы? Так вот, это сегодня. — с милейшей, как считала Эля, светлой улыбкой вещал молодой полицейский. Вернее, ещё не совсем полицейский, он ведь только учился. — Спасибо. — кивнула она, благодаря за напиток. Кофе был вкусный, Дима был милым, выставка картин той художницы-авангардистки была сравнительно не далеко и, по словам Дубина, обещала быть интересной. Искусством Эля интересовалась мало, но Дубин был приятной компанией и, хоть и напоминал щенка, особо не тактильничал: смущался или просто уважал Мусееву — она не знала, но была этим довольна. — Пойдём тогда на выставку, а то прохладно. Эля шмыгнула носом. Шарф, который тоже был куплен Димой (она долго отпиралась, но в конце концов пришлось принять подарок), согревал. Дима и сам был как маленькое карманное солнце. Он, казалось, мог заполнить своим светом любое пространство, согрев и подарив ту любовь, которой не достаёт таким людям, как Эля. Мусеева же была его противоположностью — хмурая и холодная, она не спешила сближаться с людьми. Она нормально-то общаться с ним начала только спустя месяц знакомства. Сейчас у Димы, вроде как, была практика и часто встречаться не получалось. Не то, чтобы они до этого часто гуляли, но количество, конечно, сократилось. Эля ничего против не имела, а Дима извинялся каждый раз, как не получалось встретиться. Но практика ему нравилась, да и на учёбу он никогда не жаловался. Было ощущение, что его в принципе мало что могло расстроить. Эля даже завидовала немного, совсем чуть-чуть. Как все пессимисты слегка завидуют оптимистам. А ещё Эля знала, что Дима, хотя и был будущим полицейским, был довольно человечным, руша все стереотипы про эту профессию. И в искусстве разбирался. Удивительно даже, что он выбрал такую профессию, а не, допустим, какого-нибудь графического дизайнера, учитывая его талант в рисовании. — Дим, а ты никогда о выборе профессии не жалел? — спросила у него Эля, когда они переходили дорогу. — Не-а, мне всегда хотелось людям помогать. Не как психологи или ещё кто… Меня в детстве обижали иногда, мама учила не боятся, уметь за себя постоять. Я начал отпор давать, они на других переключались. Тогда мама говорила, что раз я сильный, то надо тех, кто послабее защищать. Я и их прикрывать от всяких начал. Нравилось мне спасателем быть, героем там… Вот и решил полицейским стать. А что? — Дима с улыбкой повернулся, поправляя очки левой рукой, правая была занята — держала кофе. — Ничего. — у Эли было скорее подобие усмешки, чем улыбка, но Диме и это в ней нравилось. — Просто интересно стало. — честно призналась Мусеева.

***

Выставку работ художницы-авангардистки открывала картина «Детство» — обыкновенный четырнадцатиэтажный серо-голубой панельный дом и двор при нём, каких тысячи и тысячи во всех городах. Рядом с картиной табличка с названием и вырезкой из интервью с автором — «Вишней». В нём Вишня говорила про себя, своих друзей и о старых адресах этого дома, который на картине изображён. Сентиментальненько, но Эля не знала о всех тех людях, про которых говорилось в интервью, представленного тут, Вишней. Ещё и псевдоним такой… Проскальзывала мысль, что картины ягода нарисовала! — Написала. Художники пишут, а не рисуют. Рисую, например я, я ж не художник. — с улыбкой поправил Дубин. — А мысль про ягоду забавненькая, да. — он посмеялся. Тихо так, чтобы остальным наслаждаться искусством не мешать. Смотреть на картины можно было в любом порядке, именно для этого специальный зал был отдан. Ходишь, круги наматываешь, искусством любуешься… Насыщаешься духовно, проще говоря. Зал, в котором находились они, был с картинами именно «Вишни», в другом был ещё какой-то художник, Эля даже не запомнила, ну и так далее. На каждый зал — свой художник. Дима хотел на «Вишню», привёл Элю смотреть на неё же… Или него… Кто знает кто там за этой ягодой скрывается… — Это женщина, Эль. — А ты откуда знаешь? — перед ними было абстрактное полотно с какими-то линиями, пятнами, мазками. — Тут вообще-то мазня какая-то... — Художница — женщина, Яна Александровна. — тут же объяснил он. — А «Вишня», потому что фамилия такая. — Ясно. Чёрт с этими вишнями и авангардистками. «Рижский» был пейзажем с людьми. Очень яркая и точная характеристика девяностых. Там тоже был кусок интервью с Яной Александровной «Вишней» — что-то о её работе, после того, как она бросила направление туристического факультета. Факультет она, кстати, с друзьями выбирала «тыкнув пальцем в небо». Видимо, учиться будущей художнице в вышке не понравилось и она ушла в фасовку вещей. Её право. «Пёстрая жизнь» Эле понравилась. Фон был мрачным, но основной фокус картины был на ярких фрагментах. Что-то вроде калейдоскопа воспоминаний, который бывает в фильмах у главных героев при смерти. На виду были «счастливые моменты», но на фоне взлётов всё ещё существовали падения. «Бегство» Эле не понравилось. Там ведь только буквы были, что за ерунда? И это, по вашему, искусство? — Это натюрморт с буквами, Элечка, — смеясь объяснил Дима, — художники иногда такое пишут, в 20 веке особенно. — Чушь какая-то. — нахмурилась Мусеева. Картина «Космос» была не про космос и вселенные, а про какого-то гигантского мужчину в пальто, был он выполнен в фиолетовой и подобных оттенках краске, поэтому, наверное, вишня так назвала свою картину. Интервью Эля не читала, потому что там художница опять рассказывала что-то о своей жизни. Как это вязалось с сине-фиолетовым мужиком — не ясно. «Автопортрет» подтверждал теорию о ожившей ягоде, которая научилась рисовать, потому что была выполнена красной краской и её оттенками, а детали были чёрными. Чёрными были и руки человека, которые лежали на плечах красной женщины с каре, его чёрная фигура была за спиной, видимо, самой художницы и лица не было видно, потому что оно выходило за рамку. — Это она с кем? — спросила Эля, надеясь на то, что Дима в курсе. Но Дубин лишь пожал плечами. — Не ясно, она не раскрывает кто это. Может, муж или брат? — при слове «муж» Эля поёжилась. «Портрет Анны Пчёлкиной» показывал красивую женщину с мягкими чертами лица. Светлая тонкая кожа, тонкие мягкие волосы, сложные пастельные цвета, черты лица вытянутые, но всё-же округлые и милые. — А это кто? — Хм-м, — Дима пробегается глазами по тексту интервью, — Подруга её, с «детских времён» ещё, как она говорит. Модель известная, вроде, но я таким мало интересуюсь. — Дима немного стушевался, — Фамилия знакомая какая-то… «Выстрел» был просто чёрным пятном на белом фоне. Дима ещё немного постоял, посмотрел на эту картину, сделал какие-то выводы для себя, а Эля почти дальше пошла. «Снег» был, кажется, портретом. Во всяком случае там был изображён мужчина, который почему-то лежал под снегопадом. Позже Дима сказал, что мужчина умирает, а не просто лежит. А ещё зачитал из интервью художницы про то, что Вишня ненавидит снегопады и зиму в принципе. Почему? Эля не знает, но ненависть её разделяет.

***

Были ещё картины, но не такие запоминающиеся для Эли. Дима, наверное, остался ими впечатлён. Во всяком случае, когда они выходили, он рассказывал, как ему понравилось, делился мнением о разных картинах, о каких-то скульптурах и инсталляциях, которые тоже были на выставке, расспрашивал Элю об этом всём. — Эль, а тебе понравилось? — с звёздочками, Эля готова клясться всем, что имеет, в глазах спросил Дубин. — Ну… Нормально. Были прикольные картины, но я не особо запомнила названия. — поделилась Мусеева, — но я идею большинства не поняла. — Хорошо, что понравилось, а то я волновался. — признался Дима и даже, можно сказать, вздохнул с облегчением. — Ага… Конечно, как и любой уважающий себя человек, Дубин провожал Элю до её дома. Поэтому расстанутся они через час только, не меньше. Им ещё маршрутку ждать ведь, а Диме потом ещё и обратно ехать. — Эль, я вспомнил! — Что вспомнил? — встрепенулась, почти засыпающая от ожидания, Мусеева. — Где слышал фамилию. Блогерша — Юля Пчёлкина! Вот почему знакомой показалось. — Дима смущённо улыбнулся даже. — Это которая портрет? — Да!