DELIVERY

«Грезами можно отравиться так же, как цветами». В. Гюго       Сокджин стоял возле окна гостиной, глядя на свечение вечернего Сеула. Собственный силуэт отражался в стекле, красуясь широкими плечами и узкой талией. В руке стакан шотландского скотча со льдом, в голове плотный узел мыслей, который он осторожно распутывал петелька за петелькой, скрипя выдающейся челюстью. Четвертый пострадавший, он два года зализывал рану. Вторая рука поднялась к груди и начала расчесывать слева: зудила не кожа, зудила едва заросшая рана, начиная кровоточить по новой. Отхлебнув из стакана, он повернулся к помощнику, играя с напитком во рту. Посмотрев на того с нескрываемым гневом, Ким звучно проглотил согретый алкоголь.       - Узнай их адрес и отправь цветы. Найди лучший магазин: цветы должны быть самыми красивыми и свежими. Понял?       - Да, господин директор. Какие желаете подарить? – помощник учтиво склонил голову.       - Синие розы. Пусть доставят все, что будут в наличии.       - Но, господин…       - Даже если будет фургон! – стакан со скотчем громко приземлился на стол, расплескиваясь через края.       - Я понял. Разрешите идти?       Ким раздраженно отвернулся и жестом велел проваливать, протирая ладонь салфеткой. Последний раз он видел Чон Хосока во время подписания документов о разводе около года назад. Лицо своего мужа в тот день он впечатал себе в память и носил его там по сей день, и продолжит носить, пока не встретит вновь. Его кожа имела здоровый медовый оттенок, переливаясь на солнце, улыбка украшала его и без того красивое лицо, глаза блестели, ослепляя каждого, кто в них заглянет, и Сокджин заглянул. Заглянул и был сражен наповал. Таким его муж был, когда они только начали встречаться и до дня их свадьбы. Потом все изменилось, и их семейную жизнь накрыл мрак и холодный туман. Такой же холодный, как и синие розы.       Ярость почти завладела разумом, но Сокджин умел ее в себе давить, выжимая все соки для леденящего равнодушия и бессердечия. Горячих блюд на его столе никогда не было, а подарки он любил щедрые.       ***       Дата свадьбы уже была назначена. Хосок вовсю суетился с подготовкой, бегая по встречам в перерывах от съемок. Приглашенных было не так много, но Чон хотел сделать все на высоте, с присущему ему влечению к роскоши: церемония будет проходить на побережье в Ницце, откуда они с гостями отправятся в море на яхте. Затем они решили порадовать себя и гостей поездкой в Италию на три дня. Решил конечно же Хосок, а Юнги просто не мог ему ни в чем отказать, хотя сам терпеть ненавидит розовые сопли и дорого-богато. Когда Хоуп звонит ему с очередным вопросом, он молча выслушивает его мнение, говорит, что тот отлично все продумал, и умиляется со «спасибо, что помог, милый». Да не за что. Единственное на чем они оба сошлись – это список приглашенных и наряды. Хотя довольно трудно назвать нарядом белую рубашку оверсайз, широкие голубые джинсы и кеды. Зато какие кеды: Юнги заказал две одинаковые пары от Valentino. Когда Хоуп открыл коробку с кожаными белоснежками, чуть сам не побелел от шока и легкого ветра в семейном бюджете.       На журнальном столике перед диваном были раскиданы макеты и фотографии. Хосок задумчиво их рассматривал, выбирая оформление для пляжной церемонии. Рядом на диване пригрел жопу Чон-Мин Луи-Цитрус, делая вид, что очень заинтересован цветными картинками, а сам ждал, виляя хвостом, когда внимание достанется ему.       - Ну и что ты кряхтишь, Луи? – Чон взял щенка и усадил на коленях. – Как ты думаешь, может вот такая будет удачной? – он поднес фото к шерстяной мордочке.       - Ага, хуевый с него советчик. Мы кольцо для тебя месяц выбирали. В итоге я сам все сделал, – Юнги оторвался от работы и зашаркал к ним.       - Живешь в культурной столице, а материться так и не перестал.       - Тебе напомнить, кто вчера вспомнил весь матерный словарь, когда застал Цитруса за жеванием шнурков?       - Это, блять, Valentino!       - А я о чем? – Юнги засмеялся и плюхнулся в кресло. – Давай-ка и я гляну…       Он подхватил длинными пальцами несколько плотных листов и внимательно принялся изучать, толкая язык в щеку. Хосок терпеливо следил за выражением его лица, подавая новые фотографии. Как только брови Юнги разъехались в исходное положение, а язык успокоился, Хосок дернул фото, чтобы узнать, что же его будущему мужу так приглянулось. На фото была арка со струящимися белыми тюлями, ничего более.       - Серьезно? Тебе эта понравилась? – Чон посмотрел с недоумением, даже с ноткой пренебрежения. – Нацепили ткань на железяку, безвкусица какая.       - Выглядит просто. С моря будет дуть ветер, и вуали красиво разлетятся. Прямо как наши в спальне, – Юнги задумался. – Ты даже среди парчи будешь выглядеть как бирманский лотос*.       С этими словами он встал и лениво побрел в кухню за сигаретами. Луи фыркнул на Хосока и отправился вслед за вторым хозяином. Хосок подумал, что надо спрятать кеды понадежнее. Он еще раз взглянул на «воздушную» арку и мягко улыбнулся сам себе. Юнги прав, этот вариант самый простой, но они двое украсят пляж Ниццы собой ярче любого декора.       - Малыш, я думаю остановимся на этом, – Хоуп положил фото перед Юнги и приобнял его за талию.       - Ты уверен? – Мин посмотрел на него через плечо.       - Да, мне нравится. Думаю, что оформление на яхте тоже изменим. Идея с легкой тканью потрясающая, учитывая ветерок в море. Хочу добавить ее и заменить живые цветы на сухоцветы.       - Может, добавим что-то из дерева? – Юнги развернулся и сгреб Хосока в объятия. – Вместо металлического каркаса, можно использовать деревянный.       - Малыш! – Хоуп обнял его за шею и сочно чмокнул в губы. – Ты гений! Где мой телефон? Маритта будет в ахуе!       Чон отправился на поиски телефона, бурно восторгаясь идеями будущего мужа, попутно засыпая того комплиментами на французском. Он был очень доволен и воодушевлен.       - Ну че, Цитрус, щас наша мама будет активно ебать мозги организаторам, а потом начнет что-нибудь мыть и чистить. Предлагаю свалить на пробежку. Что думаешь? – Мин посмотрел на послушно сидящего рядом с ногами Луи и зажал зубами сигарету.       Щенок пискляво гавкнул в ответ и побежал на выход. Он знал, что если Хосок начинает что-то мыть и чистить, то тоже попадет под раздачу.       С прогулки оба вернулись насквозь промокшие из-за неожиданно начавшегося дождя. Луи послушно сел на коврик у порога и ждал, когда его понесут на водные процедуры. В квартире было подозрительно тихо, поэтому Юнги зачем-то передвигался на носочках. Со стороны ванной комнаты слышались шаркающие звуки. Мин закатил глаза и открыл двери.       - Что случилось на этот раз? – он встал в дверном проеме, подпирая его плечом, и скрестил руки на груди.       Хосок агрессивно чистил душевую кабину. Судя по блеску ванной и зеркал, он тут около получаса.       - Торт. Мы забыли про торт. До свадьбы два месяца, а торта нет. Сраный торт. Гребаный торт. Чем мы вообще…?! – Хосок ненадолго отвлекся, загибая пальцы. – Раз, два, три…Восемь месяцев занимались?! Май на дворе! Не могли заказать ебаный торт?!       Юнги улыбнулся, оголяя десна, и подошел к душевой кабине. Он забрал из рук Хосока щетку, залез внутрь и раскрутил краны. Они целовались под мощными водными струями в одежде, позабыв о гребаном торте, свадебной суете и бедном Цитрусе, который ждал хозяев на пороге в ожидании чистых лапок. Первым раздеваться начал Хосок, стащив с себя прилипшую футболку, следом прокрадываясь ладонями под одежду зачинщика мокрого свидания. Несмотря на теплую воду, хосоковы руки были холодными и обжигали желанное тело. Одежда звучно шлепнулась на пол, затапливая кафельный пол. Чон уже хотел было вылезти и выжать ее, но Юнги не позволил этому случиться и увлек его в нежный поцелуй, заставляя громко выдохнуть в губы.       - Хватит уже порядки наводить, солнце. Займись лучше мной, – Юнги произнес это низко и властно, заглаживая назад чужие волосы. Хосок растерялся.       - Я же не это имел в виду, – Мин усмехнулся, продолжая вращаться вокруг себя, пока Хосок заботливо растирал по нему мыло с апельсиновым маслом и подталкивал ближе к воде.       - Блять, никак не привыкну, что тоже могу это делать.       Румянец покрыл щеки Хоупа. Очаровательная невинность, за которой скрывается развратное нутро. Хосок жаден до Юнги, особенно в такие моменты, когда ему позволяют терзать чужое тело, целовать до опухших губ, сминать пальцами, оставляя синяки. В миг черты лица изменились. Эти самые черты Юнги так любит, до треска под ребрами.       - Повернись.       Юнги повернулся и был впечатан в холодную стену. Хосок прижал его лицо ладонью и несколько раз огрел круглые ягодицы, от чего тот выгнулся в пояснице, добровольно подставляясь под новые удары. Вода только усилила жжение, и Мин замычал, сжимая губы. Бледная кожа засияла алым, вычерчивая силуэт чужих ладоней. Спустившись на колени, Хоуп принялся целовать полушария, крепко сминая, затем поглаживая, словно просил прощения.       - Выгнись сильнее.       И Мин Юнги выгнулся. Что бы его мальчик не просил, он все послушно выполнял. Обоим смена ролей доставляла удовольствие. Язык грубо заскользил между сочными ягодицами, вырывая хриплое мычание. Прокладывая дорожку за дорожкой, Хосок обхватил ладонью чужой член, не взирая на протесты, которые выглядели неубедительно. Юнги опустил свою руку на хосокову ладонь, контролируя темп. Вода не согревала, в отличие от горячего языка, который увеличивал температуру тела, заставляя Юнги покрываться мурашками. Вязкая жидкость разлилась под глухие от шума воды стоны, пачкая чужую ладонь и кафель. Хосок поднялся и, глядя будущему мужу в глаза, слизал остатки спермы с ладони, оставив немного на пальцах.       Юнги не успел прийти в себя после оргазма, как два пальца пронзили колечко мышц, а мягкие губы примкнули к плечам. Пломбир с персиком – редкое сочетание, но от этого оно не является менее вкусным. Если украсить порцию взбитыми сливками, так вообще идеально. Чон Хосок заставлял свое мороженое таять, прежде чем набрасывался с голодными глазами. Морозильная камера всегда полна, но он все также облизывается, доставая свежую упаковку – не наедается. Он медленно вошел и сделал несколько поступательных движений, давя ладонью на поясницу – смаковал. Как только Хосок вошел полностью, Юнги в панике начал возить руками по стенам в поисках опоры, но главная опора была позади него. Горячее тело накрыло спину, и он закинул руку на чужую шею, цепляясь как за последний шанс выжить. Член Хосока был нужного размера, что позволяло наслаждаться сексом, не чувствуя дискомфорта. Однако, пришлось встать на носочки, чтобы член входил под нужным углом. Сегодня Мин Юнги не хотел быть тихим, он практически кричал имя любимого, но звук словно поглотил вакуум. Хосока это только раззадоривало, и он, не щадя своего мальчика, ровнял его со стеной. Ладонь уперлась в запотевшее стекло, сверху ее накрыла чужая. Взбитые сливки украсили мишленовский десерт. Bon appétit, Чон Хосок.       ***       На съемочной площадке царил абсолютный хаос, но Хоупа это не беспокоило: он всегда постигал гармонию еще до того, как ступить на территорию брендов и зазвездившихся фотографов. Его не волновали очередные сплетни, шушуканья за спиной. Он приходил работать и только. Даже со своим менеджером дружбу не водил. Раньше ему нравились светские тусовки и пьяные неоновые вечеринки, но с приходом в его жизнь в Мин Юнги, все кардинально изменилось: после работы Хосок спешит домой. Он спешит, потому что знает, что его ждут.       - Эй, может поедешь в ресторан с нами? Леа платит, – менеджер подмигнул, указывая на девушку-фотографа.       - У меня еще есть дела. Извинись за меня перед ней, – Хоуп сухо улыбнулся и направился к машине.       - Как только тебе сделали предложение, ты стал таким скучным!       - Au revoir! – он помахал рукой, не оборачиваясь.       По дороге домой Чон заехал в любимый ресторанчик и взял киш на ужин. Настроение было романтичным: захотелось поесть что-то из местной кухни и посмотреть фильм в обнимку с черноволосым красавчиком. Улыбаясь самому себе, Хосок медленно вышагивал к дому от парковки. Погода теплая, прогулочная, и Чон подумал, что нужно вытащить всю семью на улицу. В окнах не горел свет, было видно лишь темно-синие отблески – Юнги что-то смотрел по телевизору. На минутку Чон залип на окнах, очарованный отражением уличных фонарей. В другой стране ему комфортнее, чем в родном Сеуле. Здесь, в Париже, его никто не знает, у него нет друзей, но у него есть Мин Юнги – единственный в своем роде. И скоро они поженятся. Хосок взглянул на безымянный палец и перешел дорогу.       Дверь оказалась не запертой. В прихожей свет тоже не горел, как и во всей квартире. Луи встречал хозяина на пороге, но Юнги не было слышно. Хосок наощупь нашел выключатель.       - Что за…?       Коридор был уставлен огромными корзинами с синими розами. Чон медленно пошел вдоль стены, глотая паническую атаку. Синие розы дарил ему Ким Сокджин после каждого приступа ярости. Хосок ненавидит эти холодные цветы, потому что временами розы не успевали увядать, как бывший муж приносил свежий букет. Тело вспомнило все побои и переломы, память предательски спровоцировала истерические всхлипы. Из гостиной доносились странные звуки. Казалось, сердце сейчас откажет. Хосок кое-как, хватаясь на стены, добрел до комнаты, и лицо исказил ужас. Синие розы устилали всю квартиру, до самого балкона. Они стояли даже на обеденном столе. Голова начала немного кружиться, воздуха стало не хватать. Чон еле доплелся до балкона и открыл дверь, обрывисто глотая кислород. Немного подышав, он пришел в себя и только сейчас смог расслышать звуки из телевизора.

Ах, Джинни, я скоро кончу.

Я тоже. Прости, что в тебя.

Переживу.

      Слезы хлынули из глаз. Хоуп не мог пошевелиться. Он смотрел в экран и мотал головой, отрицая, что все происходит наяву. Холодное море обволакивало его ноги, увлекая в мир забытых кошмаров. Нервно оглядываясь, Чон пытался найти в гостиной Юнги, но его не было, также как и пульта. Роняя корзины, парень пробрался к дивану и, раскидывая в стороны подушки, начал искать пульт.       - Это ищешь? – Юнги вышел из спальни и показал в руке пульт.       Хосок застыл, не в силах что-то говорить или делать. Его мальчик стоял в полумраке, но было отчетливо видно опухшее от слез лицо. Весь его вид был сломленным и глубоко несчастным, Мин Юнги опять потерял смысл жизни, потому что его смыслом был лишь Чон Хосок. Взгляд его был стеклянным, но устремленным на едва не теряющего сознание Хоупа. Не отводя глаза, он нажал на повтор видео и увеличил громкость. Стоны его жениха, его души, его жизни, оглушили стены их дома. Он хотел другого, он стонал на другом, он кончал на другом. Выражение лица сменилось на подавленную ярость. Кадык приподнимался и опускался, проглатывая порыв разорвать Хосока в клочья.       - Понравилось тебе?!       Хоуп вздрогнул. Юнги подошел ближе, продолжая увеличивать громкость.       - Отвечай, сука! Понравилось тебе?!       В ответ молчание. Чон стоял, обливаясь слезами, и смотрел, как его счастье ускользает из рук. Звуки колонок давят, обжигают, разбивают сердце, режут тело на мелкие кусочки.       - Это вот так тебя заставили?! Это вот такой ценой ты выстрадал нам спокойную жизнь?! По-твоему, это похоже хоть немного на то, что ты мне говорил?!       - Н-нет.       Мин истерично засмеялся, вытирая слезы рукавом белого худи, и резко запустил пульт в сторону Хоупа. Тот успел уклониться, падая на корзины с беспощадными синими розами. Ладони исполосовали шипы.       - Ты строил из себя жертву, пока Чонгук лежал в больнице! Ты делал вид, что все это было ради нас, пока я ночами не спал! Я в муках жил, двуличная ты мразь! Я чуть нахуй не сдох от мыслей, как тяжело тебе было!       Луи продолжал пискляво лаять. Корзина полетела в Хосока. Он вскрикнул и успел закрыться руками. Страх пробрал все тело. Никогда ранее его мальчик не был так страшен в гневе. Выбираясь из сине-кровавых цветов, Хоуп всхлипывал от боли на душе и в ладонях. Распинывая сраные корзины, Юнги добрался до колонок и вырвал провода. Комната погрузилась в тишину, слышно было лишь, как до хрипа плачет Хосок, и собственное тяжелое дыхание. Даже щенок быстро куда-то спрятался. Телевизор освещал часть гостиной, ту самую, где содрогалась его любовь, не в силах контролировать свои эмоции.       - Да что же я делаю? – Мин рванул к свернувшемуся от боли комочку. – Солнышко мое, прости. Я тебя напугал, я конченая скотина. Иди ко мне, любовь моя, давай.       Он приподнял Хосока и прижал к груди, заботливо поглаживая по голове. Картинка на экране продолжала вонзать лезвия, и Юнги уткнулся в родную макушку, чтобы перестать это видеть. Он бы глаза себе вырвал, если бы знал, что на злосчастном диске. Он бы все цветы предал огню, если бы изначально знал, от кого они. Он бы защитил свое сокровище, если бы только был предупрежден.       Хосок успокоился только через пятнадцать минут. Как младенцы успокаиваются в руках матерей, чувствуя родной запах, так и он успокоился, вдыхая запах Юнги. Лишь пропитавшись им, он смог привести в норму дыхание и ослабить хватку: его пальцы онемели, сжимая белое худи, которое уже местами окрасилось кровью.       - Прости меня.       - Я простил.       Я любое твое предательство прощу, только будь рядом всю жизнь. Я стерплю все унижения мира ради тебя. Я кинусь за тобой в огонь, я брошусь за тобой в воду, я развяжу ради тебя войну. Я буду калечить себя во имя твоего спасения. Я буду охранять тебя, как верный пес. Пока ты освещаешь мой путь, я сильнее всех на этом свете. Пока ты улыбаешься, я дышу. Пока живешь ты, я живу. Покуда память моя лелеет твои черты, я буду видеть тебя во снах. Даже забравшись мне под ребра, вырвав мое сердце, никому не под силу стереть тебя из моих мыслей. До самого конца я буду бороться за тебя даже с самим собой.       - За два года ты доказал мне, что не видишь никого кроме. Мы справимся с этим. Я тебе обещаю. Ты мне веришь?       - Да, Юнги.       - Покажи руки.       Хосок перевернул ладошки вверх, обнажая порезы и засохшую кровь. Юнги сначала поцеловал его в лоб, а потом принялся зацеловывать ладони.       - Я обработаю, – он подхватил Хоупа на руки и понес в спальню. Синие розы оттуда не видны.       Юнги уложил свое уставшее от истерики дитя на постель и удалился в кухню за аптечкой. Отыскав по пути пульт, он выключил телевизор и продолжил двигаться, подсвечивая телефоном: свет не хотелось включать, чтобы не видеть поганое синее море, запах которого пропитал уже всю квартиру. Аптечка нашлась, а вот заживляющей мази внутри не оказалось.       - Я быстро сбегаю в аптеку, мазь куплю, – он говорил намеренно тихо, боясь напугать свое сокровище. – Не выходи из комнаты, хорошо?       - Я без тебя отсюда не выйду, пока они там.       Хосок лежал на спине, уставившись в белый потолок, который из-за уличных фонарей казался фиолетовым. Ладошки горели, но он уже не обращал на это внимания. Его мысли крутились лишь вокруг одного – он не заслуживает такого человека, как Мин Юнги. Едва он свыкся с тем, что один секрет ему придется унести с собой в могилу, как его раскрыли. Хотя это даже и к лучшему, потому что теперь ему больше нечего скрывать. Его душа была обнажена на 99,9%, а сегодня уже на все 100. Стыд имеет свойство проходить, и Чон понимал, что рядом с Юнги это паршивое чувство испарится, потому что Юнги его любит. Любит вопреки и не допустит, чтобы он был несчастен. Никогда ранее Хосок не говорил своему парню, что любит его, никогда не называл любимым. У него были свои способы показать чувства, и Мин их безоговорочно принимал, ведь и без слов все было яснее некуда.       Цитрус запрыгнул на кровать.       - Ах, малыш, ты напугался? Твои родители такие шумные, да? – он положил щенка на живот и начал гладить. – Сейчас наш папа придет, и мы обязательно ему скажем, как сильно мы его любим.       Цитрус положил мордочку на живот и тихо заскулил. Собаки хорошо чувствуют людей.       - Что такое? Переживаешь, что папа ушел от нас насовсем? – на этих словах Луи приподнял мордочку и стал скулить громче. – Да что с тобой, он просто вышел в…       С улицы донесся визг тормозов и тяжелый хлопок. Что-то неразборчиво начали кричать. Щенок истерично залаял. Хосок выбежал на балкон и в ужасе спустился на пол, крепко сжимая железные прутья. Начались рвотные позывы. На асфальте лежал Юнги. Люди хаотично бегали вокруг: кто-то вызывал скорую, кто-то кричал в поисках врача, кто-то пытался выяснить жив ли человек. Не до конца осознавая произошедшее, Хосок сблевал и кинулся на улицу. Перед глазами все расплывалось, в ушах стоял какой-то непонятный гул. Водитель пытался оказать первую помощь. Хосок подошел ближе и упал на колени. Перед ним в неестественной позе лежал его драгоценный мальчик, рядом лежал пакет из аптеки. Кровь растекалась лужей, медленно подбираясь к чужим ногам. Не обращая на это внимания, Хосок, нашептывая имя, пополз на четвереньках. Ладони увязли в крови, одежда пропиталась запахом железа. Вокруг охали и шептались, но никто не пытался его остановить. Хосок уже подполз вплотную, когда вдруг вскинул голову к небу и закричал, что было сил, оглушая весь квартал. Истошный вопль, полный горя, распространялся по проспекту, вызывая страх и сочувствие у других. Водитель резко кинулся к обезумевшему Хосоку.       - Убери руки! – Чон отмахнулся. – Любимый? Любимый, прошу, открой глаза, – он припал кровавыми ладонями к лицу, осторожно поглаживая щеки. Слезы полились из глаз, градом падая на уже вовсе не белую толстовку.       - Юнги, пожалуйста, не оставляй меня…       «Покуда память моя лелеет твои черты, я буду видеть тебя во снах. Даже забравшись мне под ребра, вырвав мое сердце, никому не под силу стереть тебя из моих мыслей. До самого конца я буду бороться за тебя даже с самим собой».       ***       Хосок сидел на берегу Средиземного моря, вдумчиво провожая удаляющиеся яхты. Ветер уже начал забираться под одежду, отнимая тепло. Обняв свои колени, он положил на них голову и переместил взгляд на статного бледнокожего юношу, который бездумно кидал камни в воду. Черная рубаха развевалась на ветру, периодически приподнимаясь, оголяя поясницу. Когда он обернулся, длинные волосы скрыли его лицо, но было заметно мягкую улыбку. Чон протянул ему руку и позвал по имени.       - Я замерз. Обнимешь меня?       - Конечно. Только принесу плед.       На плечи упала плотная ткань, а следом чужая рука. Хосок уткнулся носом в ключицы, вдыхая родной успокаивающий запах. Ладонь ласково поглаживала его плечо.       - Скоро уйдешь?       - Да.       - Можешь ненадолго задержаться?       - Нет.       Спорить Чон не стал. Лишь тихонько шмыгнул носом, прогоняя слезы. Позади что-то начало шелестеть, и Хосок обернулся. Вместо вечерней Ниццы он увидел поле, усеянное синими розами. В нос ударил запах сгнивших цветов.       - Мне пора уходить. Прошу, проснись сразу, как я исчезну. Не смотри на цветы.       - Не уходи! Я не хочу просыпаться там, где тебя нет! – Хосок обхватил чужие колени.       - Я приду, как только ты меня позовешь. Обещаю.       Силуэт парня растворился.       - Я люблю тебя, Мин Юнги, – Хосок прошептал это сквозь сон.       ***       Ребята прилетели через день. Хоуп лежал вторые сутки в постели, ни с кем не общаясь. Он просто смотрел в одну точку. Луи-Цитруса на время приютил хозяин кафе, который раз в пару часов поднимался проверить состояние Хосока. Первым в квартиру влетел отекший от слез Тэхен. Запинаясь об цветочные корзины, он добежал до спальни и прильнул всем телом к другу.       - Бусинка, мы здесь! Мы с тобой! – он крепко сжал Хоупа в объятиях, зарываясь головой в грудь, чтобы как следует прореветься.       Следом в комнату вошли Чонгук и Намджун. Последний явно догадывался, от кого столько цветов, поэтому, когда Гук открыл рот спросить, тут же дернул его за рукав. Хосок не двигался, лишь прокручивал большим пальцем помолвочное кольцо. Капилляры на глазах лопнули, под самими глазами темные круги, на светлых волосах была засохшая кровь, губы погрызены от нервного напряжения. Глубокое горе захватило весь его мир. Намджун вытолкал Чонгука за дверь.       - Пусть Тэ пока побудет с ним. Я поеду в больницу, решу вопрос с похоронами. А ты выброси весь этот мусор, – он повел подбородком, указывая на розы. – Постарайтесь его помыть и хоть чем-то накормить. Понимаю, что всем сейчас тяжело, но ему…       - Я знаю. Все сделаем, – Чон младший тяжело вздохнул и кивнул.       Ким подхватил две корзины на выброс и направился вниз, чтобы поговорить с хозяином кафе. Его жена умеет говорить по-английски, поэтому позвонила Тэхену с телефона Хосока, когда случилась беда, потому что тот был не в состоянии. В парадных дверях его встретил Луи.       - Ну-ка, пошли домой! Тебе нельзя тут бегать!       - Все в порядке, – со стороны кухни вышла худощавая женщина средних лет и робко улыбнулась. – Вы, наверное, Тэхен?       - Нет-нет, я Намджун. Тэхен сейчас наверху с хозяином этого негодника, – он поднял щенка на руки и позволил облизать свои щеки. – Вы случайно не знаете, в какую больницу увезли… В общем, можете дать адрес? Куда мне ехать?       - Конечно. Сейчас напишу Вам на листочке, передадите таксисту.       - Благодарю, Вы очень любезны.       Женщина еще раз улыбнулась и скрылась ненадолго в подсобном помещении. Она вышла, передала записку и пакет с контейнером лукового супа и сырными булочками.       - Еще раз спасибо, – Ким поклонился по корейской традиции и вышел.       Едва открылась дверь квартиры, как Цитрус вырвался из рук и побежал в сторону хозяйской спальни, гавкая на всех присутствующих. Чонгук уже немного расчистил коридор.       - Мальчуган! Иди ко мне, я так соскучился, – он взял щенка в руки и крепко прижал к себе. – Послушай, тебе нужно вести себя хорошо и помогать Хосоку справляться с потерей. Думаю, тебе тоже тяжело сейчас, поэтому вам нужно держаться вместе. Давай, беги.       Чонгук опустил Луи и проводил глазами до двери спальни, смаргивая подступившие соленые капли. Намджун похлопал его по плечу и передал пакет.       - Хозяйка кафе передала. Постарайтесь хотя бы пару ложек супа ему дать. Он выглядит крайне скверно, – обдумав сказанное, Ким продолжил. – Хотя как еще он может выглядеть…       Из спальни вышел Тэхен. Лица на нем не было, словно стерлись все эмоции. Он подошел к Чонгуку и прижался к нему, обвивая руками талию. Тэ тоже было тяжело: погиб его лучший друг, тот, с кем он ел из одной тарелки, дрался спиной к спине, болтал ночами о самом важном. Слез уже не осталось, и он протяжно выл, заставляя сердце Чонгука трепыхаться от беспомощности. Намджун несколько раз выдохнул, собираясь с мыслями, и опустился в кресло, ожидая ребят. Как бы он этого не хотел, но обсудить дальнейшие действия было необходимо. Чон младший заботливо посадил Тэ на диван и устроился рядом, обхватив его ладони в свои.       - Нужно поговорить с Хоупом насчет похорон. Вряд ли он захочет в ближайшее время вернуться в Корею, поэтому, пока мы здесь, нужно помочь. Родственникам Юнги звонили?       - Да каким? Его родители умерли, братьев и сестер нет. С дальней родней он связь никогда не поддерживал.       - Выходит, у него есть только мы?       - Выходит, – Тэхен опустил голову.       - Ты пробовал поговорить с хеном? – Чонгук слегка наклонился, чтобы заглянуть своему парню в лицо.       - Да. Он ни на что не реагирует, кроме Цитруса. И то – вяло. Я предложил ему сходить в душ, но он отказался наотрез, – эмоции все-таки не стерлись. – Сказал, что так его тело помнит последние прикосновения Юнги…       Он расплакался, еще не договорив, подминая самого себя на колени Чонгука. Тот, глотая позывы, прижал Тэхена к себе и начал похлопывать ладонями по лопаткам, успокаивая размеренным ритмом. Ким старший закрыл лицо ладонями, облокотившись на колени. Гостиная погрузилась в громкое траурное молчание, которое через несколько минут прервал неожиданно появившийся Хосок с щенком в руках.       - Вы чего здесь? Эй, клубничка, что случилось? – он обеспокоенно подошел к дивану.       Ребята подняли на него свои раскрасневшиеся лица и растерянно начали переглядываться.       - Мы… Ну, мы…       - Вы приехали на свадьбу. Это я знаю. Но почему ты плачешь?       - Господи, Хоуп, о чем ты? Какая свадьба? – Намджун поднялся, подошел к Чону старшему и схватил за плечи.       - Вы что не в курсе? Мы с Юнги женимся. Он должен был отправить приглашения. Кстати, а где мой телефон? Нужно ему позвонить, обрадовать, что вы прилетели. – Хосок забегал глазами по гостиной в поисках своего телефона. – И откуда столько цветов?       Тэхен начал рыдать еще громче, а Чонгук сострадательно смотрел на каждого. Всем в этой квартире стало очевидно, что Хоуп не принимает действительность. Это часто встречающаяся реакция мозга на сильный стресс: человек знает, что произошло, но отрицает это, защищаясь. В данной ситуации наличие рядом со всеми Кима старшего являлось сильнейшим успокоительным. Он молча прошел в кухню, накапал в стакан резко пахнущей жидкости, разбавил водой и передал Хосоку.       - Выпей это полностью и присядь.       Хосок пожал плечами, выпил все до дна и скривился от послевкусия.       - Блять, что это за гадость? – брезгливо поставив стакан на столик, он присел в кресло.       - Послушай, у тебя сейчас мощный стресс. Ты немного не в себе, но это обязательно пройдет. Мы здесь для того, чтобы тебе помочь справиться.       - С чем я должен справиться?       - Я больше не могу! – Тэхен соскочил с дивана и упал на колени перед Хо. – Юнги умер! Его больше нет! Слышишь?! Какая нахуй свадьба?!       - Тэхен, вставай, – Чонгук начал оттаскивать его в сторону. – Не надо этого.       - О чем он говорит? Намджун? Что он такое сейчас сказал?       - Юнги погиб два дня назад. Его сбила машина.       Чон старший нахмурил брови, глядя на утомленных друзей. Цитрус начал поскуливать в руках хозяина, вырывая его из мира выдуманных событий. Хосок оглядел комнату, в которой по-прежнему стояли проклятые синие корзины. Он вздрогнул, прижал щенка к себе покрепче, поглаживая между ушей, и устремился обратно в комнату.       - Он сказал мне не смотреть на цветы.       С этими словами он громко хлопнул дверью. Словно опомнившись, парни начали поспешно выносить корзины из дома, освобождая помещение от густого смрада. «Щедрость» Сокджина действительно не знает границ. Если бы не эти холодные до смерти розы, то Юнги не пришлось бы бежать в аптеку. Он остался бы жив. Ведь остался бы?       Похороны прошли тихо: Хосок держался стойко, хоть и не без помощи Намджуна – ноги подводили. Квартира, наконец, окончательно избавилась от запаха роз, и находиться там стало более-менее сносно. Спустя неделю Намджун улетел в Сеул, оставив младшим указания по уходу за Хоупом, который был бесконечно благодарен, что его не оставили в одиночестве. Он так пытался вырваться из этих оков, но судьба пытается толкать его обратно.       Справиться с потерей любимого человека крайне тяжело, а, может, и вовсе невозможно. От тебя словно отрывают часть, отвечающую за жизнедеятельность организма в целом. Иными словами, тебя лишают сердца. Формально оно выполняет свои функции – качает кровь, но на уровне чувств – ничего. Абсолютная темнота, из которой ты пытаешься выбраться, но ноги по колено увязают в черной смоляной жидкости, распространяющей свои грязные щупальца по всему твоему телу. Боль, которую люди испытывают от потерь, нельзя сравнить с физической, потому что физическая боль зачастую имеет свойство прекращаться после выпитой таблетки. Душевная же боль не проходит никогда, она лишь притупляется со временем, позволяя человеку начать дышать заново. Но как только ты случайно отыщешь в памяти значимое, шов расползается снова. Боль от потери пропитывает насквозь.       Хосок искал Юнги в памяти каждый раз, когда засыпал под воздействием снотворного. И каждый раз они сидели на пляже, обласканные морским ветром. Они практически не разговаривали, молча смотрели вдаль, обнимая друг друга, целуясь как подростки. Из этих снов не хотелось уходить, потому что там был он – Мин Юнги. Каждое долбаное утро Хоуп просыпался в холодном поту и слезах. Каждое долбаное утро он подскакивал с кровати и бежал в кухню, чтобы увидеть там любимого за варкой кофе. Каждое долбаное утро Чон Хосок заставлял себя жить в этом долбаном мире, откуда ему путь лишь за его мальчиком.       Я бы свою жизнь на кон поставил, если бы мне дали возможность прикоснуться к тебе вживую, увидеть твои черные глаза, ощутить тепло твоей улыбки, послушать, как твои пальцы пересчитывают клавиши пианино. В любой другой жизни я буду приходить к тебе, где бы ты ни был. Я отыщу тебя даже в самом густом лесу, будь ты деревом. Я отыщу тебя в океане, будь ты островом. Я отыщу тебя в ночном небе, будь ты звездой. Я отыщу твой омут и окунусь в тебя снова, даже если на меня прольется гнев богов. Я буду возрождаться, как Феникс, чтобы раз за разом сгорать с тобой. Твое имя шрамом на моем сердце. Никто не посмеет его вырезать. Здесь и на том свете – я твой.       ***

- Ты пришел добровольно.

- Ты знал, что ты грубиян?

- Тебе идет красный.

- Я тоже твой, ты забыл?!       - Срочно позовите врача! Пациент пришел в сознание!

- А сейчас я тебя поцелую.

- Я без остатка твой.

- Я сказал смотри мне в глаза.

      - Врача в 217 палату! Быстро!

- Любимый, прошу, открой глаза.

- Любимый, прошу, открой глаза.

- ЛЮБИМЫЙ, ПРОШУ, ОТКРОЙ ГЛАЗА.

      Яркий свет ударил режущей болью, от чего желание приоткрыть веки снова испарилось. Тело не подавало признаков жизни, как будто его захватил сонный паралич. В голове белый шум, а вокруг реальный. Слышно, как пищит какая-то аппаратура, и кто-то суетится рядом. Вторая попытка открыть глаза тоже не увенчалась успехом. Однако, человек в белом халате насильно раздвинул пальцами веки и начал светить медицинским фонариком. Юнги сморщился, так ему казалось. На деле же он слегка дернул уголками губ. Пальцами рук пошевелить невозможно, потому что они приросли к постели от тяжести подключенных проводов и каких-то прищепок. Опять клонит в сон. Зовет чей-то голос.       Спустя семь часов он снова попытался разлепить веки, чтобы осмотреться. Мозг отдавал какие-то команды, но чистый лист так и оставался чистым. Абсолютное отсутствие каких-либо чувств и эмоций, было лишь желание пошевелить хоть какой-нибудь конечностью. Приоткрыв глаза, Юнги осмотрел палату. Все выглядело слишком белым и слишком чистым, отчего захотелось снова заснуть, лишь бы этого не видеть. В помещении пахло всевозможными больничными ароматами, из которых запах хлора выделялся ярче всех. Рядом стоял врач и что-то записывал. Заметив, что пациент очнулся, он пододвинулся вплотную к кровати, и Мин почувствовал себя некомфортно.       - Добрый вечер. Меня зовут Доминик, – он ткнул пальцем на бейдж. – Я Ваш врач. Вы находитесь в Центральном Госпитале Мэйсона Бланша. Вы меня понимаете?       Нихрена Мин Юнги не понимает. Ни его французского говора, ни обстоятельств. Он даже имя свое не помнит. Позади врача показалась миловидная медсестра.       - Он не понимает нас. Помнится, в отделении общей терапии был врач-азиат? Пригласите его к нам. Попробуем пообщаться через него, вдруг наш пациент поймет его язык.       Через десять минут в палате появился среднего роста блондин, с широкой завораживающей улыбкой и сверкающими глазами. Пухлые губы придавали его и без того красивому лицу очарование ангела. Сам парень излучал доброту изнутри, но что-то в нем было и подозрительное. Он был гораздо приятнее первого врача, и Юнги даже ощутил странное тянущее чувство в животе. Молодой врач заметно нервничал, но улыбку не прятал.       - Ах, вот и Вы. Здравствуйте. Нам нужна Ваша помощь, коллега. Пациент не понимает французского, попробуете побеседовать с ним? – он передал медицинскую карту.       Парень немного замешкался, но подошел ближе. Он опустил взгляд на карту, затем перевел его на постель и, прочистив горло, начал зачем-то на французском.       - Здравствуйте, сэр.       - Опять…Не понимаю я Вас, – Юнги раздраженно отвел глаза и уставился в потолок.       - Ай, точно. Извините. Могу говорить по-корейски. Меня зовут Пак Чимин.       Мин Юнги слегка оживился, услышав родную речь, но виду особо не подал.       - Рад бы представиться, да не ебу, кто я и где нахожусь. А самое главное – что со мной случилось. Слегка подбешивает, знаете ли. Чувствую нотку напряжения.       «Нотку». Мозг Юнги дал странный импульс на этом слове. Стало еще более неуютно.       - Понимаю, – Пак оглянулся на старшего коллегу и, получив одобрение, продолжил. – Мы сейчас в Центральном Госпитале Мэйсона Бланша в Париже.       - Где?! – Юнги попытался подняться, но острая боль кольнула во все нервные окончания, и он вжался в подушку.       - Не вставайте! – молодой врач кинулся к нему и положил ладони на плечи. – Вам еще нельзя делать резких движений. Вас сбила машина. Моя машина…       - Прикольно, – Мин оголил десна. – Это ж в каком веке мы живем, что машины самостоятельно ездят и людей калечат?       Пак шутку не оценил. Он вообще-то каждый день на стойке отделения топтался, чтобы выяснить самочувствие пациента из 217. Чувство вины его не покинуло до сих пор, хоть он и не был признан виновным в аварии.       - За рулем был я.       - Да понял уже. Давно я тут?       - Почти четыре месяца. Если честно, мы и не думали, что Вы когда-нибудь придете в сознание. Прям чудо какое-то, – Пак улыбнулся, сверкая белоснежными зубами.       - Вы ведь сообщите моим близким?       - Безусловно! – Чимин начал листать карту и по мере перелистывания страниц его лицо сменялось на серьезное. Он повернулся на врача и заговорил на другом языке. – Почему в поле «имя» прочерк и нет данных опекуна?       - В истории указано, что его доставили на реанимации одного. Даже телефона при нем не было, – отозвалась медсестра.       - Лечащий врач изначально был другой. Он уволился две недели назад, и пациента передали мне. Попробую с ним связаться, но, по слухам, он улетел в США.       - А полицию вызывали?       - Да, приезжал инспектор, но сами понимаете, что он может выяснить у человека в коме? Мы передали ему всю информацию, которой владели.       - Понятно, – Пак почесал лоб и повернулся обратно к Юнги. – Вы помните свое имя?       Юнги разволновался, потому что он не помнил абсолютно ничего, и что-то ему подсказывало, что люди в белых халатах не просто так чем-то озадачены.       - Нет, я даже не представляю, как я выгляжу. Все, что могу сообщить: я понимаю Вас. А, значит, я кореец?       - Вероятно. Я задам Вам несколько вопросов. Отвечайте, не задумываясь. Итак, столица Южной Кореи?       - Сеул.       - Любимый фрукт?       - Мандарин.       - Какого цвета мой халат?       - Отвратительно белый.       Чимин смотрел на Юнги так пристально, словно пытался прожечь его взглядом. Он подошел к коллегам и начал объяснять сложившуюся ситуацию, утаив пару моментов. Он точно помнит, что видел на месте аварии блондина, который явно был ему очень близок. Он точно помнит, что тот называл пациента по имени. Он помнит, что на «скорой» этого пациента увозили не одного, что на стойке регистратуры тот самый блондин заполнял документы. Но Чимин не помнит его лица, и не запомнил имя. Как так могло произойти, что все данные из карты исчезли? И куда пропал загадочный блондин? Испугался, что его парень останется инвалидом и отказался? Отвратительный поступок, мерзкий.       Молодой врач еще раз оглядел Юнги. Его всегда учили не испытывать эмоций к пациентам, и Чимин прекрасно справлялся с этим. Но сейчас перед ним не простой пациент, а частично утративший память. Почему частично? Потому что он помнит, что любит мандарины.       Лечащий врач и медсестра вышли из палаты, и парни остались наедине. Пак немного помялся на месте, подбирая слова.       - Я постараюсь Вам помочь, – он подошел к кровати и накрыл миновскую холодную руку своей. – Можем перейти на «ты»?       Юнги внимательно оглядел его. Внутреннее чутье говорило, что такому симпатяге можно доверять.       - Можем. У меня есть просьба.       - Какая?       - Пока мы не узнаем мое настоящее имя, называй меня Чонхо.       - Почему именно Чонхо?       - Не знаю, просто вертелось в голове.