DELIVERY

«Пустота – слишком абстрактное понятие. Так же, как дружба, любовь и смерть. Их нельзя представить. И невозможно понять». М. Монро       В Рождество действительно случилось хорошее: Пак Чимин обещал – Пак Чимин сдержал обещание и сделал то, что зависело от него напрямую. Он выписал любимого пациента, торжественно вручив ему ключи от своей квартиры. Пак заранее все подготовил, чтобы обеспечить своему котенку комфорт. Даже заботливо добавил в бар виски, потому что этот самый котенок после очередного оргазма обронил, что хлопнул бы сто грамм односолодового.       Квартира находилась в новом жилом комплексе недалеко от Центрального госпиталя. Восемьдесят квадратов, а стенами ограждена только ванная комната. Стены местами – голый кирпич, опорами служили окрашенные деревянные балки, спальная зона была ограждена стеклянной перегородкой. Мебель в квартире была преимущественно серо-коричневых оттенков, не считая черного железного стеллажа, отделяющего спальню от рабочего места, и белого кухонного островка. В целом все выглядело стильно, но Юнги чего-то не хватало. Он постоянно говорил Чимину, что хотел бы добавить немного красок, потому что чувствует себя, как в холодильной камере. Ответ последовал незамедлительно, и Пак прикупил голубые подушки на диван и горчичного цвета плед на кровать. Хоть что-то. Пожалуй, очевидной странностью этого дома было отсутствие зеркал: Чимин снял их перед переездом Юнги.       Не то, чтобы парни были суеверными. Юнги по каким-то личным причинам, о которых предпочитал не рассказывать, не хотел видеть свое отражение. По сути, он даже не подозревает, как выглядит. Он избегает витрин, стен лифтов и глянцевых поверхностей, постоянно находясь с опущенной головой и в темных очках. Очки стали неотъемлемой деталью его total black гардероба. Даже зимой, даже вечером, даже если он будет стоять в лавандовом поле. И Чимин его оберегает. Зеркало в лифте? Он загородит. Стеклянные двери? Он откроет их сам. Если потребуется, он на ручки возьмет и пронесет хоть по всему Лувру.       Говорят, что существует несколько типов любви, у каждого есть свои определения. Но к какому типу можно отнести любовь, которая ничего не ждет взамен, принимая за искренние те эмоции и чувства, которые выглядят, как потрескавшаяся от засухи земля? Слепая? Вряд ли. Потому что Чимин никогда не был наивным человеком. Он прекрасно знает, что необязательно получать взамен что-то равноценное собственным чувствам. Может, терпеливая? Тоже мимо: Чимин ничего не ждет, потому что ему ничего не обещали. Невзаимная? Но ведь «и я тебя» не пустые слова.       Пак любит по-настоящему: от первого касания до сегодняшнего утреннего секса. К черту все классификаторы, когда в 29 лет ты чувствуешь себя на 18, глядя на то, как твоя половинка хрустит чипсами, просматривая сериалы или выходит из душа в одном полотенце на бедрах. Чимин позволяет своим бабочкам летать независимо от погодных условий.       В квартире приятно пахло только что приготовленным ужином. Юнги открыл в себе талант готовить и старался радовать старшего вкусной едой. Он чувствовал себя обузой, несмотря на протесты Чимина, и пытался хоть немного компенсировать свое пребывание в его жизни.       - Пахнет обалденно! Что ты на этот раз приготовил? – Пак прошел в кухню и чмокнул любимого в щеку, обхватив за талию.       - Сырный суп с креветками и киш со шпинатом и курицей.       - Я буду целовать твои руки до конца жизни.       Юнги улыбнулся сам себе, не отвлекаясь от нарезки пирога.       - Умоляю, умойся и переоденься, от тебя пахнет больницей. Терпеть это ненавижу.       - Мне за это что-то будет? – Чимин опустил руки на миновские ягодицы и крепко сжал.       - Ты сутра там был! Имей совесть! – Юнги повернулся и шутливо шлепнул по рукам.       Признавая поражение, Пак вскинул руки и спиной направился в ванную, не сводя глаз с объекта ежедневного желания. Он ядовито улыбнулся и облизал губы, за что получил полотенцем по наглой заднице. Совсем уже распоясался, пора воспитывать.       Ужин завершился бокалом белого вина. Чимин помог прибраться на кухне и ушел в спальню читать «Компас сердца»*. Юнги покурил и бездумно бродил по квартире в попытках угомонить своих тараканов. С самого утра он себя странно чувствовал, и дело не в физическом состоянии, а в эмоциональном. Его качели вот-вот сделают оборот.       - Чимин-а, ты сильно занят? – Юнги встал перед кроватью с видом побитой собаки.       - Для тебя я всегда свободен, – Пак поднял глаза. – У тебя что-то болит?       - Нет, я в порядке, – руки замельтешили в отрицании. – Просто…Весь день мне тревожно, но я не могу найти причину.       Чимин убрал в сторону книгу и похлопал по постели рядом с собой. Юнги лег и утонул в объятиях.       - Ты можешь рассказать мне, что чувствуешь.       - Знаешь, ощущение словно где-то происходит что-то плохое, а я не могу на это повлиять. Как будто сейчас, в данную минуту от меня ничего не зависит, но я имею к этому отношение. Ты понимаешь меня?       - Конечно, я же врач, со мной такое довольно часто.       - И что ты делаешь в таких ситуациях? – Юнги повернулся к нему и посмотрел в лицо.       - Подхожу к зеркалу и напоминаю самому себе, что я всего лишь человек, а не бог. Люди не могут повлиять на все происходящее. Мы всего лишь дополнение на определенном отрезке времени. У нас нет способности вершить чьи-то судьбы, как бы сильно мы этого не хотели.       Сам того не подозревая, Чимин копнул очень глубоко и уперся лопатой в замерзшую землю. Он всегда умел слушать, а главное – слышать.       - Я хочу попробовать, – Юнги встал с кровати.       - Попробовать что?       - Ну, зеркало. Я хочу на себя посмотреть.       - Послушай, ты меня не так по…       - Это мое решение. Ты ни к чему меня не принуждал. Просто побудь со мной рядом.       Пак вытащил из гардероба зеркало. Он переживал так сильно, что вспотели ладони: стоял и крутил у себя в голове колесо из присутствующих в доме препаратов для оказания помощи.       - Подходи медленно. Если засомневаешься – не пытай себя.       Юнги не ослушался: он показал в отражении сначала руку, затем сделал шаг и посмотрел на Чимина в ожидании одобрения. Тот взял его ладонь в свою и утвердительно кивнул. Ноги стояли уверенно, сам Юнги был полон смелости сделать то, чего ранее боялся.       В отражении находился среднего роста парень, худой, но с мясистыми бедрами. На кругленькое лицо спадали выбившиеся из хвоста черные пряди. Аккуратный нос, небольшие глаза с разным веком, на линии челюсти шрам. Юнги снял футболку: на левой ключице тоже был шрам, но он нисколько не портил его тело. Он повернулся. На правой лопатке была набита татуировка «hope», а ниже число «21». Наверное, это что-то значило для него.       - Надежда? – он свел брови и глянул на Чимина. – Ты не говорил, что у меня есть тату.       - А должен был? – вопрос риторический.       Чимин подошел к зеркалу и тоже посмотрел в отражение. Они смотрелись рядом так хорошо, что он задержал дыхание. Как малиновый джем и круассан, они дополняли друг друга. Как холодное и теплое, как ночь и день, как вода и огонь: они были абсолютно разными, но являлись неотъемлемой частью друг друга. Кипяток растопит лед, заставив трещать и взрываться. Луна тускло засияет на небосводе в окружении звезд, заменяя собой солнечный свет, чтобы не оставить живое в кромешной тьме. Вода усмирит огромное злое пламя, оставляя небольшой огонек, чтобы согреться.       - Знаешь, я думаю ты не человек, – Пак обхватил руками чужое лицо и заглянул в глаза. – Ты родственник бога.       - Раз так, могу я ему что-то передать?       - Попроси у него не отнимать тебя.       Стекло перегородки дрожало от громких стонов и криков, раздающихся со стороны постели, на которой потные тела уже по второму заходу скрепляли союз своих судеб. Ни разу «до» их секс не был таким агрессивным и диким. Они буквально хотели разорвать друг друга, настолько сильно первобытная страсть стремилась наружу. Кожу беспощадно исполосовали ногти, шея и плечи горели от засосов и следов зубов. Каждый хотел забрать себе побольше от жадности. Поцелуи скрепляли их души с кровью от растерзанных губ. Юнги насаживался на член, неистово прося глубже и жестче. Настолько же жестче, как он драл Чимина полчаса назад, доводя до исступления и слез. Полгода назад они вдохнули в друг друга жизнь, а теперь мощно выбивали ее обратно, насмехаясь над задумкой Вселенной о воспроизведении рода. Все, чего они хотели – раствориться в чувствах и осесть осадком на дно, потому что без друг друга невозможно.       Лед начал взрываться под кипятком во все стороны. Сперма обоих размазалась по простыне. Юнги практически замертво упал на подушку и задышал со свистом в легких.       - Еще, – Чимин сам еле волоча сознание, навис над жертвой.       Жертва была жертвой уже в прямом смысле, потому что сил защищаться Мин не имел. Зато его зад повторно имел Пак Чимин, пристроившись сбоку. Оба кончили уже всухую.       - Я словно опять под машину попал.       - Опять под мою, надо же.       В лицо прилетела подушка.       - Хочу на воздух, – Мин приподнялся на кровати и посмотрел на свою развратную булку.       - Там холод такой! Как мы будем трахаться?       - Да ты совсем идиот что ли?! По-твоему, люди на улицу поебаться выходят?!       - …       - Пак Чимин, ты обронил, – Юнги взял в руки невидимые мозги и деланно положил их в чужую голову. – Погулять я хочу, гу-лять.       - Аааа…Ну, иди в душ. Поедем гулять.       Юнги воодушевленно вскочил и, словив контрольный в поясницу, направился в ванную, кроя матом виновника.       - Ну и в ком из нас еще энергии через край? Завтра будет ныть, что помимо задницы, ноги болят. А виноват останется кто? Именно, виноват во всем ты, Пак Чимин, поэтому закрой рот и делай, что велено, – он посмотрел в потолок. – Дожили, сам с собой разговариваю…       ***       Вечерний Париж имеет особое очарование: весь город пропитывается романтикой, запахом вина и громкими разговорами. Фонари подсвечивают путь гуляющим по паркам и проспектам парочкам. Юнги любил кататься вот так бесцельно по центру, наблюдая за кипящей сумеречной жизнью. Ему нравились эти люди вокруг, каждый со своей историей, в отличие от него. Он бы тоже хотел иметь ответы на обычные вопросы: сколько лет, где родился, где пригодился. Смириться с потерей памяти не так-то просто, но Юнги этого делать и не собирался. Он был полон решимости любыми путями вспомнить, кто он такой.       - Психолог мне сказала, что, когда человек теряет память, его отводят на то место, где это произошло, чтобы мозг попытался восстановить этот момент.       - Мы сменим психолога. Что это еще за глупости? – Чимин раздраженно нажал поворотник и резко вывернул на обочину.       - Ты чего?       - На что ты мне намекаешь? Что хочешь поехать на то место? За этим на улицу вытащил? – тон начал повышаться.       - Нет, я просто…       - Замолчи, пожалуйста, и послушай меня. Помимо тебя в этой машине находится еще один участник аварии. И я восстанавливать картину не хочу! И тебе не позволю этого сделать, потому что ты не до конца поправился! Что я буду делать, если ты там сознание потеряешь?!       - Отвезешь в больницу, – Юнги растерянно захлопал глазами.       - Пак Чонхо!       - Да я не Пак Чонхо! У меня есть настоящее имя, и я всего лишь хочу его узнать!       Юнги вышел из машины, громко хлопнув дверью, и направился прочь вдоль дороги. Чимин проводил его взглядом и несколько раз ударил по рулю.       - Ебаный, блять, рот! Айщ!       Откинувшись на сидении, он начал размышлять над тем, что его парень действительно заслуживает знать правду, а сам он ведет себя эгоистично. На самом деле эгоистично, потому что боится, что однажды Чонхо может вспомнить и блондина, который был с ним тогда на проспекте. И что будет? Нет гарантий, что Чонхо не вернется к нему, но и аргументов в пользу иного тоже нет.       Пак выехал обратно на дорогу и догнал своего обиженного котенка. Стекло пассажирской двери опустилось.       - Малыш, залазь обратно.       - …       - Прошу тебя, сядь в машину.       - …       - Не заставляй меня делать это насильно, блять!       - …       - Я отвезу тебя! Только, нахрен, усади свою ебаную задницу в машину! – лицо залилось краской от ярости.       Юнги остановился. Чимин нажал на тормоз.       - Ты стал много ругаться матом.       - Напомнить, с кем я живу? – Пак повернулся корпусом. – Ремень пристегни.       Как только раздался щелчок, машина двинулась. Чимин всю дорогу бесился. Это было понятно по агрессивной манере вождения, хотя обычно он водит крайне аккуратно даже без пассажиров. Юнги ехал молча, пытаясь договориться с самим собой не открывать рот и не трогать чужую руку, но очень хотелось успокоить разъяренного парня. Машина остановилась на широком проспекте, полном людей.       - Приехали. Выходи.       Оба вышли из машины. Чимин с недовольным видом подпер поясницей бампер, скрестив руки на груди, и взглядом указал на место. Юнги немного замялся и начал разглядывать здания вокруг.       - В какую сторону я шел?       - Бежал, – палец указал направление. Вот же бесячий.       Мин встал напротив машины и начал всматриваться в окна жилого дома. Сердце стучало бешено, даже в ушах ритм отзывался эхом. Дом выглядел таким знакомым, что эти ощущения жутко выводили из себя. Пока он сверлил взглядом дыры в стенах, Чимин пытался успокоить себя и сосредоточиться на моменте аварии. Все-таки желание помочь было сильнее желания сбежать с места происшествия.       - На тебе была белая кофта, – какие-то моменты он помнил наверняка. Совет психолога был вовсе не глупым.       - Белая?       Юнги обернулся. Он прекрасно расслышал, но зачем-то переспросил. Пак оторвался от бампера и, сунув руки в карманы куртки, стал рассматривать прохожих по ту сторону дороги. Его отец был хорошим следователем и много чему его научил, в том числе рыться в воспоминаниях, абстрагируясь от реальности. Чимин нахмурился и прикрыл глаза, воспроизводя каждое свое действие в тот вечер. Вспоминать окровавленное тело любимого человека было равносильно толканию иголок себе под ногти.       Юнги пересчитывал окна в доме, пока мозг не отдал импульс на балкончике четвертого этажа. Парень начал всматриваться в окна по соседству, словно в их темноте можно было что-то разглядеть, игнорируя нарастающую головную боль и начавшееся носовое кровотечение. Чимин стоял рядом, погруженный в собственные мысли. Он что-то пробубнил и посмотрел на своего мальчика.       - Господи, Юнги, у тебя кровь!       На календаре 9 марта. Сегодня Мин Юнги исполнилось 26 лет. На другой стороне континента, сворачиваясь от боли под ребрами, стонал сквозь сон тот, кого до сих пор не нашли.       Но обещали помнить.       ***       Кодовый замок на входной двери запищал, и Намджун вошел в дом, запнувшись об мусорный пакет, в котором забренчали бутылки. Он обреченно вздохнул, скинул конверсы и прошел на середину прихожей, оглядывая пространство. В доме тишина. На кухне обнаружился еще один пакет и раскиданные всюду упаковки от ресторанной еды. Ким собрал все в огромный мешок и вытащил мусор за входную дверь.       В гостиной на журнальном столике стояла переполненная пепельница и несколько пустых упаковок от сигарет. На полу липкие разводы, видимо, от разлитого алкоголя. В телевизоре без звука шел видеоряд с совместного отдыха друзей в Португалии, когда все они были счастливы. Намджун закатил глаза и достал из кармана джинсов телефон.       - Привет, Гук. Бери своего и дуйте на дом. Тут черт знает, что творится. Хо, кажется, опять в запой ушел.       Получив согласие по ту сторону, он зачем-то кивнул сам себе и побрел наверх, отводя глаза от фотографий на стенах. Намджун осуждал рвение Хосока сделать из своего дома посмертную галерею Юнги: это выглядело жутко, как наваждение, даже сумасшествие. Пожалуй, это единственное, с чем Чон был согласен в отношении бывшего мужа, который увешал их квартиру его портретами при жизни. Нашелся Хоуп в гостевой спальне, что в принципе объясняется разбитыми зеркалами и переломанной мебелью в хозяйской. За прошедшие два месяца его пребывания в Сеуле это уже второй нервный срыв. Первый был 18 февраля.       - Вставай, – Намджун несколько раз ткнул чужую ногу. – Хо, вставай, уже обед.       Тело так и не сдвинулось с места. Ким повернул голову на прикроватную тумбу и увидел упаковку снотворного. Чон Хосок опять принялся за старое. Намджун пошлепал его по лицу, но реакции ноль.       - Сука, если ты опять наглотался, я тебя точно грохну! Очнись, быстро! – он снова отвесил несколько пощечин, но уже приложил силу. Хоуп замычал. – Вот же придурок.       Ким подхватил его на руки и потащил в туалет. Там он полил Хосока ледяной водой и, убедившись, что тот разлепил глаза, провел традиционный обряд по избавлению желудка от лишнего, засунув два пальца в чужой рот.       - Меня щас наизнанку вывернет, – простонал Хосок и еще раз обнял унитаз.       - Тебе полезно, – Намджун присел рядом. – Ну как?       - Достаточно.       Хосок протянул руки и был подхвачен, как маленький ребенок. Он обхватил ногами чужую талию и опустил голову на плечо. Что будет дальше он уже осознавал и решил просто расслабиться и не воевать: все равно друг сделает по-своему.       Намджун погрузил своего ребенка в ванну и включил прохладную воду. Пока ванна наполнялась, он помог Хосоку раздеться.       - Поотмокай тут. Принесу одежду поприятнее.       - Мгм.       Выбор свежей одежды оказался невелик, и Намджун отметил у себя в голове, что было бы неплохо постирать. Он вытащил из шкафа белье, серые хлопковые штаны и какой-то бежевый свитшот с непонятными надписями. Перешагивая обратно через стекла, он прихватил с комода сигареты.       - Держи, – пачка шлепнулась на деревянный туалетный столик.       - Ах, я так люблю тебя, Намджун-а, – не открывая глаза, низко прохрипел Чон.       - Я тоже тебя люблю, но не сейчас. Сейчас не люблю.       Хосок усмехнулся и заерзал в прохладной воде.       - Через пятнадцать минут жду тебя внизу.       - С кофе?       - С пиздюлями.       - А кофе?       - Заебешь.       По пути на первый этаж Намджун заглянул в постирочную и закинул шмотки. Хосок будет в ярости, когда обнаружит в гардеробе вместо светлых вещей - розовые: его красная пижама полетела в барабан вместе со светлым бельем. С лестницы Намджун собрал дорожку из грязных кружек, удивляясь, зачем вообще нужно пить кофе на лестнице, когда есть обеденный стол. На кухне он включил кофемашину и двинулся устранять пепел в гостиной. Через десять минут сверху спустился хозяин дома, шлепая босыми ногами по полу. Намджун поставил чашку с горячим капучино на стол.       - Нормальные люди пьют и кушают за столом. You know?       - А я че на нормального похож? – Хосок отхлебнул бодрящий напиток. – Ну все, теперь я вошел в человека.       - Чего?       - В себя пришел, – он поставил напротив себя стул и закинул ноги.       - Знание трех языков тебе точно на пользу не идет.       - Четырех, – поправил Чон и нахмурился.       - Тс, ваш выдуманный с Тэхеном язык сюда не относится.       - Я как раз на нем и говорил.       Намджун широко улыбнулся и сел напротив, теребя в руках зажигалку. Хочется поговорить, но как начать очередную воспитательную беседу – не знает. Все, что он говорит и объясняет Хосоку, всегда в бездну. После приезда из Парижа друг словно слетел с катушек и перестал отличать реальность от своих снов, о которых он всем троим уже уши прожужжал, мол жив его Юнги. Но как такое может быть возможным, если выдано свидетельство о смерти? Чудес не бывает.       Каждые посиделки вчетвером заканчивались одинаково – истерикой Тэхена, которую подхватывал Хосок. У первого после смерти лучшего друга крыша совсем съехала, и сам он съехал от Чонгука. Тот в свою очередь дробить не стал и снял квартиру в соседнем доме, потому что это правильно – быть всегда рядом с тем, за кого несешь ответственность. Тэхен понятия не имел, зачем пошел на такой шаг. Его тонкая душевная организация рвалась по швам, и он просто не знал, куда себя деть и как скрыться ото всех. Он стал замкнутым и асоциальным, потому что его искренняя любовь к Юнги спровоцировала отрицание человеческого счастья. Ведь без Юнги счастливым быть никто не сможет, о чем он каждую встречу говорил всем в стельку пьяный, приправляя глупыми аргументами. Чонгук был с этим в корне не согласен, но терпеливо ждал, когда Тэхен придет к нему с вещами.       Нет ничего отвратительного в том, чтобы плакать, будучи родившись мужчиной. Нет ничего постыдного в том, чтобы херачить стены от бури негативных эмоций. Нет ничего зазорного в том, чтобы истерить как неадекват, когда душа до сих пор болит. Каждый из четверых друзей это понимал, и не осуждал никого из. Чонгук и Намджун просто были морально сильнее: они всегда держали лицо и контроль над своими чувствами, чтобы поддерживать Хосока и Тэ, которым это было жизненно необходимо. Однако, из-за копившихся внутри переживаний и противоречий, приходилось душить свои слезы подушкой по ночам и слать друг другу подбадривающие смс.       Мужественность – это не про драку возле ночного клуба «один на толпу», не про накаченные мышцы и желание доминировать. Быть мужественным – это признаться самому себе в том, что порой хочется быть слабым. Быть мужественным – это делить груз горя с ближними, зная, что тебе тоже будет плохо. Быть мужественным – это держать за руку того, кто хочет упасть, не боясь падения следом. Все четверо держались друг за друга, но на деле держали друг друга. При жизни Юнги был их балансом, потому что только он мог одновременно впадать в исступление от отчаяния и с холодным разумом разрешать трудные ситуации. Сейчас же приходится все делать самим, чтобы остаться на плаву. Смерть близких – отметина на сердце, как рубец после инфаркта. Кто-то может сразу встать на ноги и продолжать любить жизнь, а кому-то нужно время, чтобы принять потерю и продумать дальнейшие планы. Кому-то и вовсе не удается прийти в себя.       Хосоку не удается.       Хосок и не борется. Он сдался, как только услышал, что Юнги больше нет. Были попытки собрать себя воедино, но они были настолько жалкими, что боги над ним смеялись. Из постоянных негативных мыслей выдергивала только работа, которой он отдавался полностью, чтобы по возвращению домой замертво уснуть. Но последние месяцы Хосок находился в Корее, где не спасала даже работа – он опять подсел на снотворное. Иногда даже намеренно переусердствовал, чтобы находиться в отрубе как можно дольше, лишь бы продлить встречу с Юнги. Там, по ту сторону бесцветной реальности, они были счастливы. Да, этот мир был не реален, но Хосок его так любил, что несколько раз ловил себя на мысли, что просыпаться больше не нужно. В такие моменты рядом всегда оказывался Ким Намджун, будто предчувствуя что-то нехорошее.       - Тебе бы в больницу не помешало сходить, Хоуп.       - Опять к мозгодоктору отправляешь? Я уже говорил, что не нуждаюсь. А даже если и нуждаюсь, не скажу.       - Твои методы категоричны. Нельзя пить снотворное конскими дозами, еще и запивать алкоголем, – Намджун испытывал осуждающим взглядом.       - Так я вижусь с ним подольше.       - Послушай, пора начать учиться жить в этом мире, – Ким постучал пальцем по столу. – Я не всегда буду рядом, Гук и Тэ тоже. Не будь таким эгоистичным, Хосок.       - Ты каждый раз приходишь и говоришь одно и то же…       - Потому что однажды может наступить момент, когда ты в самом деле пережрешь этого дерьма, а рядом никого не будет, чтобы помочь.       - А я просил?! Я просил о помощи?! – в глазах Хосока заиграли ярость и протест. – Не надо меня спасать! Это моя жизнь, и я буду жить так, как хочу!       - Ты сам сейчас говоришь, что хочешь жить!       - Потому что я верю, что Юнги вернется!       - Твою мать, – Намджун соскочил со стула и сложил руки на голове, раздвинув локти в стороны. – Тебе реально нужна помощь. Даже я понимаю, что у тебя психоз.       - Ты говорил, что не видел тело! Нам выдали лишь урну!       - Хоуп, пожалуйста, послушай, – Ким опустил руки перед собой и начал ими жестикулировать в успокаивающих движениях. – Твои идеи становятся уже навязчивыми. Ради нас, прошу, покажись врачам.       - Не говори со мной как с душевно больным!       - Хоть на секунду задумайся, что будет с теми, кто тебя любит, если что-то случится.       - Да почему я вообще должен о ком-то думать?! – голос от крика уже надорвался. – Вы все считаете, что я сошел с ума, блять! А я в состоянии контролировать грани дозволенного!       - Возле дома стоит твоя старая тачка. Думаешь, я не понимаю, что ты был у Сокджина? После того, что он сделал, ты так просто пошел к нему? Вот так грани контролируешь?       Хосок бросил в Намджуна испепеляющий взгляд. От последнего реакции не последовало: Ким просто стоял и смотрел, как начинает просыпаться вулкан, но спасаться от извержения не собирался. Очередная бесполезная драка не приведет ни к чему хорошему, поэтому он просто будет стоять и молиться, чтобы Тэхен и Чонгук приехали как можно раньше: один он с хосоковым вулканом не справится. Пытаясь перевести внимание друга, Ким прошел в прихожую, а затем в гостиную, оглядывая комнаты повторно.       - А где Цитрус?       Лицо Хосока изменилось моментально. Он позвал собаку, но никто навстречу не выбежал. Он сбегал на второй этаж, затем еще раз обошел первый и выскочил босиком на улицу. Цитруса нигде не было. Не на шутку забеспокоившись о пропаже питомца, Хоуп быстро накинул куртку и шарф и вышел прочь.       - Бля, обувь, – он вернулся и быстро запрыгнул в невысокие ботинки.       Намджун захватил его шапку и пошел следом. Они обошли несколько кварталов, но Луи-Цитруса никто не видел. Было заметно, как Хоуп упал духом и готов был заплакать с минуты на минуту: собака – единственное, что согревало его душу. Ким приобнял друга за плечо в знак поддержки.       - Давай сделаем объявления и развешаем по району. Он обязательно найдется.       Хосок ничего не ответил и молча побрел в сторону дома, где их уже ждали. Выражение тэхенова лица во всю кричало, что он заебался ждать на холоде и хочет кому-нибудь втащить. А Чонгук просто Чонгук. Он крайне невозмутимый человек.       - Ну, и где вы шароебились? Я уже ног не чувствую, – Тэ оторвался от своей грелки и пошел душить бусинку в объятиях. Втащить кому-нибудь перехотелось при виде Хоупа.       - Цитрус убежал, – как только чужие руки повисли на плечах, Хосок прослезился.       - Во дела. Везде искали?       - Почти весь район обошли, – отозвался Намджун и закусил нижнюю губу.       Чонгук оглядел дом.       - Так у тебя камера на заборе есть. Давай посмотрим.       - Я вообще не понимаю, как он мог выбежать из дома, – Хосок оторвался от Тэхена. – Я никуда не ходил ночью.       Дома Хосок достал ноутбук. Все прильнули к экрану.       - Вот же сука! – Чон старший подскочил и швырнул ноут со стола.       Тэ прильнул к Чонгуку, а Намджун успешно заблокировал попытку разбить телевизор. В 3:57 утра возле дома возник Ким Сокджин собственной персоной. Как в порядке вещей, он набрал код и уже через пятнадцать минут вышел с собакой на руках, помахав в камеру. Своим поступком он показал, что входить в чужой дом без спроса и забирать что-то ценное – невежливо. Самое жуткое в этой ситуации то, что он снова напомнил Хосоку, что дышит ему в затылок, где бы тот не был.       Пока разъяренный Хоуп брыкался под намджуновой хваткой, извергая словесную лаву, младший успел сбегать за холодной водой. Тэхен, наблюдавший за ситуацией со стороны, молча смахивал слезы. Его душа сжималась в сострадании, ведь он сам давно бы лишил себя жизни, если бы с Чонгуком случилась беда. Но в то же время он был воодушевлен желанием Хосока бороться со всеми и с самим собой, в том числе, отстаивая право на существование. Жизнью это назвать язык не поворачивается.       Нет ничего печальнее, чем сломанный надвое человек, пытающийся безуспешно себя собрать. Как сильно нужно любить, чтобы буквально сойти с ума? Если бы на глубине сознания у Хосока не притаился крохотный лучик надежды, спровоцированный снами и потерянной связью с реальностью, был ли он сейчас таким отчаянным до любви? Некоторые явления человеческого сознания нельзя объяснить, можно лишь попытаться понять.       Тэхен стек с кресла на пол и сел рядом с всхлипывающим от нервного потрясения другом. Жестом он попросил остальных выйти из гостиной и прилег рядом, сжав в ладони чужую.       - Здесь мокро, – сбоку раздался шепот.       - Неважно. Я просто побуду с тобой, пока не попросишь уйти. Я буду молчать, но знай, что осуждать твое поведение я не собираюсь.       - Тоже считаешь меня безумным?       - Нет. Ты потерянный, но точно не безумный.       - А ты? Ты веришь мне? – Хосок повернул голову.       - Я верю в то, что вижу.       - И что же ты видишь?       Тэхен ненадолго задумался, поджав губы.       - Вижу, как сильно ты его любишь. В данную минуту чувствую, – он сжал чужую руку. – Чувствую через твою ладонь. Когда мне было тяжело, и я жаловался на плохую жизнь, Юнги всегда брал мои руки в свои и говорил, что так он передает мне свою положительную энергию. И мне правда становилось легче. Твои руки такие же холодные, но я ощущаю тепло.       - Снаружи Юнги выглядит безразличным, но сердце у него…       - Я знаю. Не плачь, – Тэ вытер с хосокова лица слезы.       - Прошло столько времени, а я до сих пор по привычке говорю о нем в настоящем времени. Во снах он настолько реален, что я вижу его всюду, как только открываю глаза.       - У тебя весь дом в его фотографиях. Может, настало время их снять?       - Я по утрам пью с ним кофе. Мне комфортно, что я могу видеть его из любой точки.       - А с чего ты решил, что без этого тебе будет некомфортно?       Ким поднялся и потянул Хоупа за собой. Он протер рукавом чужое лицо и улыбнулся.       - Некомфортно сейчас сидеть в луже холодной воды, потому что мы это ощущаем по факту. А жить с пустыми стенами ты еще не пробовал. Покурим?       - Ты ж не куришь?       - Я просто постою рядом.       Они вышли из гостиной, живо о чем-то переговариваясь. Хосок выглядел умиротворенным, несмотря на усталость: Тэхен вовремя нашел нужные слова, чтобы показать, что Хоуп не одинок. Обменявшись взглядами с изгнанными Намджуном и Чонгуком, оба скрылись за входной дверью.       - Спасибо, клубничка, – Хосок достал из кармана куртки сигареты и подмигнул.       - Потом спасибо скажешь. Покуришь в машине.       Тэхен схватил хосокову руку и стремительно двинулся к воротам.       - Ты куда?       - Собаку твою забирать, куда еще?       - Да я весь мокрый!       - Хочешь вернуться, чтобы два Цербера тебя на цепи посадили? – усмехнулся Тэхен, хлопая по красному спорткару. – Открывай давай, я сам поведу.       Намджун вышел на улицу через 10 минут, чтобы напомнить о возможности простыть, но никого не обнаружил. Если бы физиология позволила, он бы закатил глаза внутрь и прокрутил несколько оборотов.       - Ну че, блять, эти подружки куда-то смылись на машине, – он деловито прошел в кухню и уставился на младшего. – Я почти на все сто уверен, что идея принадлежит твоему загадочному, ебнутому и сказочному.       Чонгук лишь посмеялся в ответ и протяжно вздохнул. Конечно же идея принадлежит мистеру «угадай, кто». За прошедшие полгода он заметно повзрослел.       ***       В квартире Сокджина как и прежде ощущение морга – холодно и мерзко. Хосок тихо прошел в гостиную, но никого не обнаружил. Из кабинета отчетливо доносился собачий лай, и Хо направился вызволять напуганного Цитруса.       - Малыш, иди ко мне, – питомец с визгом запрыгнул к нему на руки и начал облизывать лицо. – Все, малыш, папа здесь.       - Хороший у тебя песик. Правда, кусается.       Сокджин появился неожиданно и Хосок, вздрогнув, обернулся.       - Чего так пугаешься? Неужели ты меня боишься?       - Завались и дай пройти.       Попытка успехом не увенчалась.       - Я сюда за собакой пришел, а не на твое бесоебство смотреть.       - Раз уж пришел, выпей со мной чай. Или тебе чего покрепче налить? – Сокджин ядовито улыбнулся и провел большими пальцами по чужим бровям.       - Руки!       - Теперь понимаю, в кого этот мальчик такой недотрога. Привычку скалиться от тебя перенял.       - Не собираюсь обмениваться любезностями, – Хосок раздраженно дернулся в сторону выхода, но снова был удержан сильными руками. – Отпусти!       - Послушай, не советую меня выводить. Я твоему псу и тебе шеи сверну. Лучше закрой рот и побудь хорошим мальчиком. М? – улыбка была настолько ядовитой, что Хосок ощутил во рту горький привкус.       Слюна прилетела Сокджину в лицо. Меткость Чона – 10 из 10. Инстинкт самосохранения – 0 из 10. Ким вытер слюну рубашкой и с разворота отвесил удар по лицу. Хосок упал, потеряв равновесие, но собаку из рук не выпустил.       - Цитрус, дверь! – он уверенно скомандовал и проследил, чтобы тот убежал в нужном направлении.       Поднявшись на ноги, Хосок вытер с лица кровь и гневно взглянул на бывшего мужа. Тот стоял довольный собой, в ожидании буйного продолжения, но у Хосока были другие планы. Он улыбнулся и снял с себя верхнюю одежду.       - Давай только по-быстрому. Камеру уже подготовил?       Он не торопясь приблизился к Сокджину и схватил его за пах, облизав щеку. Явно не привыкший к такому раскладу, Ким нахмурился и посмотрел Хосоку в глаза, уже не такого медово-карего цвета, как раньше. Теперь эти глаза, как два стеклянных блюдца, в которых не видно отражения, видно лишь изнуренную внутри душу. От тела не ощущается запах страха и адреналина, только запах безысходности и персика со взбитыми сливками. Перед Сокджином далеко не тот счастливый мальчик, которого он видел во время развода. Перед Сокджином человек, которому нечего терять.       - Ты можешь воспользоваться моим телом лишь с одним условием, – Хосок почти вплотную приблизился губами к лицу. – Моих губ ты не коснешься.       - А если коснусь? – вызов брошен.       - Я перегрызу твою глотку.       - Какой бесстрашный бельчонок, – почти шепотом произнес Сокджин и провел ладонью по окровавленной щеке. – Тебе больно?       - Ни капли. Мое тело не чувствует боль.       Хосок отошел назад и раскинул руки в стороны, словно сам себя распял.       - Можешь проверить, если так этого хочешь.       Сокджин подошел и, задрав кофту, пальцами зашагал по выступающим ребрам: ни грамма дрожи, ни намека на эмоции. Сплошное безразличие к происходящему, но, видимо, это тоже его устроило. Он маниакально ждал несколько лет, чтобы прикоснуться к телу, которое ему больше не принадлежит и желал другому смерти. Сейчас Сокджин готов принять любые условия, только бы насладиться Хосоком хоть немного. Однако, поведение парня отбивало всякий интерес сделать вечер ярким и насыщенным. Зато побудило интерес нырнуть в омут поглубже, чтобы узнать у чертей, на что способен их хозяин. Сколько бы Ким не выслеживал своего бывшего мужа, затворническая жизнь Хосока всегда оставляла навес тайны. Сокджин знал все его перемещения, покупки в супермаркете и маршрут прогулки с собакой, но он не знал ничего о нем самом. Внешне человек все тот же, но внутри все за семью замками, а ключи от них выбросили в море.       - Раньше ты был у меня как на ладони, а сейчас я сбит с толку.       - Что за откровения, господин Ким? Я не просил со мной разговаривать.       - Зато я тебя прошу.       - Неинтересно, – Хосок дернул бровью.       - Твое надменное поведение выводит меня из себя.       - Мне должно быть дело до этого? Я предложил тебе то, чего ты так хочешь. В чем же проблема?       В ушах Кима это прозвучало как «я бросил тебе кость, будь добр – радуйся и этому». Трибуны загудели, потому что мяч попал прямо в ворота. В его ворота. С Сокджином так обращаться нельзя: ему никто не смеет делать одолжения, он все получает самостоятельно.       - Ты стал чересчур смелым, бельчонок. Мне не нравится такая игра.       Ким завел руку за чужую голову и оттянул ее за волосы, оголяя шею. Примерив на ней свою ладонь, он облизнулся и швырнул Хосока на журнальный стол. Правила игры остались неизменными, но лишь по мнению Сокджина.       - Очень красиво, – бросил Хосок, разглядывая расцарапанные руки. – Оставишь на мне что-нибудь еще?       Конечно, оставит. Щеку обожгла чужая ладонь, и Хосок засмеялся.       - От тебя пахнет той же гнилью, что и от тех синих роз.       - Не говори так. Я очень старался сделать тебе приятно.       - Если хочешь сделать мне приятно – сдохни.       Не в силах больше контролировать свой гнев, Сокджин накинулся на Хосока, и усевшись сверху, стал наносить удар за ударом. Никакого сопротивления не последовало, и Киму это быстро наскучило. Он встал, встряхивая гудевшую от боли кисть, и направился за льдом к холодильнику. Хосок лежал неподвижно, пытаясь отдышаться. Из коридора доносился цитрусовский скулеж.       - Захлопнись, скотина!       Сокджин подошел к своей жертве и похлопал по лицу.       - Живой?       Чон повернулся на бок и сплюнул кровь.       - Значит, живой. Забирай свою шавку и вали отсюда, пока есть такая возможность. Подлечишь личико – пообщаемся в более интимной обстановке, – он кинул на пол упаковку льда.       Хосок взял лед и поднялся, опираясь на рядом стоящий диван и пачкая обивку кровью. Пошатываясь, он добрел до стены и пошел вдоль уже более уверенно. Сегодня он одержал победу, ведь Сокджин так и не получил желаемого.       - Чон Хосок!       Тот обернулся.       - В следующий раз приходи, когда я дома.       - Я поражаюсь твоим ищейкам, – Хоуп открыл входную дверь и выпустил собаку. – Мин.       Сокджин вопросительно уставился на него.       - Мин Хосок, – он поднял руку и указал на кольцо, украшающее безымянный палец.       «Твое имя шрамом на моем сердце. Никто не посмеет его вырезать. Здесь и на том свете – я твой».