DELIVERY

«Горе и Скорбь – это раны, кровоточащие от любого прикосновения, кроме лёгкого касания руки Любви, но даже в этом случае кровотечение продолжается хотя уже и без боли». О.Уайльд       - Хо исчез.       - Что значит исчез? – Намджун направился к Тэхену быстрым шагом.       - Он сказал, что хочет покурить. Чонгук-и вышел проверить, но его нигде нет.       - Какого хуя вы его одного пустили?! – Юнги кинулся к выходу, но Намджун его опередил.       - Если он сорвется, если… – договаривать он не стал. Просверлил дыру в Юнги глазами и выбежал из квартиры.       Юнги повернулся на оставшихся, молча требуя объяснений. По лицам было видно, что они понимают, о чем речь.       - Хен, тебе лучше присесть, – Гук подошел к другу и, подхватив под руку, прошел с ним к дивану.       Дальше мир Юнги был несколько раз вывернут наизнанку, подвергнут обстрелу, претерпел пожар, но в конце накрылся волной восставших эмоций. Он сам был скручен в тугой жгут и натянут до предела – порваться не может, приходится терпеть разрывы на коже. Парни рассказали ему, что у Хосока были две попытки суицида, что из-за антидепрессантов он подсел на наркотики, что им пришлось, скрипя сердцем, отправить его на лечение. Они не могли поступить иначе, потому что поведение Хосока выходило из-под контроля. Одной из причин его возвращения в Корею стала именно зависимость, с которой в чужой стране он бороться не хотел. Ему нравилось состояние вечного лета в голове и теле и отсутствие рядом людей, которые его жалеют. Так он им говорил. Намджуну приходилось постоянно мотаться во Францию, разгребая все дерьмо, что Чон устраивал, и в конечном итоге он забрал его в Сеул.       Слышать о страданиях того, кого ты любишь, оказалось сложнее, чем можно представить: Юнги на себе чувствовал, как по венам текут запретные вещества, заставляя разум плавиться и залезть в петлю. Никогда ему не было так страшно, никогда желание убить того, кто с ними это сотворил не било молотком в голову, которая и так до пятен перед глазами болит. Он чувствует себя омерзительно, потому что страшно ему от самого себя, от черных мыслей в голове. Сидит, отгораживается от внешнего мира, чтобы не пускать в свои мысли, думает, что делать дальше. Его мальчик где-то под дождем сейчас в полном безумии по улицам бродит, брошенный всеми, сбежавший ото всех. Как только представит, что с ним что-то случиться может, осекается, по груди кулаком постукивает, напоминая самому себе о необходимости дышать.       Каким бы сильным не было желание удавить Сокджина голыми руками, без него Юнги не справится. С минуту он договаривался с собой, что делает это только ради Хоупа, что это правильное решение. Он достал телефон и набрал Чимина.       - Малыш, мне нужна твоя помощь.       - Что случилось? – по ту сторону раздался обеспокоенный голос.       - Долго объяснять. У тебя есть номер Сокджина?       - Чей?!       - Чимин, если есть, умоляю, дай мне его номер!       - Хорошо.       Тэ и Чонгук сидели на полу рядом и не понимали, что происходит, зачем нужен Сокджин, который жизни им не давал. Чонгук уже начал сомневаться в адекватности принимаемых Юнги решений и не на шутку забеспокоился, что он натворит страшное. Происходящее здесь и сейчас сводит с ума. Грядет катастрофа.       Сокджин позвонил сам.       - Слушай сюда, ебаный гандон. Башку я тебе проломлю позже, а сейчас мне нужна твоя помощь.       - Моя помощь? – Сокджин засмеялся. – Во дела. Выкладывай.       - Хосок употреблял?       - Было такое. К чему вопрос?       - Ты знаешь, где он дурь доставал? – Юнги облокотился на колени, сверля глазами пол.       - Поюзать хочешь?       - Это нихуя не смешно, блять, – сквозь зубы прошипел Мин. – Он пропал, есть вероятность, что он сорвется.       - Зря я слежку снял. Давно он ушел? В каком районе?       - Полчаса назад. В Каннаме.       - В Каннаме дохуя мест, где можно достать дурь. Дай мне время.       - У тебя оно истекло!       - Успокойся! Найдем твоего Хосока, только не плачь, – Сокджин сбросил.       Юнги сорвался с места, начал переворачивать мебель, раскидывать вещи, бить кулаками стены, кричать. Опять переносит моральную боль на физическую, но в этот раз легче не становится. Даже Чонгука ударил, когда тот попытался его успокоить. Если бы с ними сейчас не было Тэхена, они бы точно подрались, потому что для Гука эта ситуация, как красная тряпка для быка: рядом его парень, он может тоже пострадать. Собрав смелость по жалким крохам, Тэхен подошел к обезумевшему другу. Его голос должен подействовать, как успокоительное, раньше всегда так было.       - Апельсинка, – он подошел к Юнги, держа безопасное расстояние. – Я здесь.       Мин посмотрел на него, и Тэ сделал шаг назад, испугавшись его взгляда, полного отчаяния и дикости. Тэхен выставил вперед руки, чтобы друг их взял. Передача положительной энергии – их традиция.       - Возьми мои руки, прошу, – он улыбнулся.       Вместо этого Юнги кинулся к нему в объятия, сокрушаясь о долго тянущемся времени, о несправедливости жизни, о желании провалиться сквозь землю. Тэхен его крепко обнял и гладил по голове, держась, как только может держаться Ким Тэхен.       - Почему он рожден на этот свет страдать? Почему не я? За что его наказали? Пусть меня накажут, пусть меня…       Чонгук и Тэхен подобные слова однажды уже слышали. Последнему ответить на это нечего, он ответов не знает, их и нет. Он может лишь поддержать и дать часть своего тепла.       - Ответишь мне на вопрос, апельсинка?       Юнги поднял опухшие глаза.       - Ты до сих пор его любишь?       - Люблю, Тэ. Пиздец, как люблю, меня аж вытряхивает.       - Ты ему сейчас очень нужен. Он тоже тебя любит, поверь мне. Найди в себе силы контролировать ситуацию, иначе вы оба пропадете. Хосок должен быть твоей силой, а не слабостью. Успокойся, пожалуйста, ради него.       - Я не могу, у меня уже нет сил. Я будто умом вот-вот тронусь. Может, уже.       - Не говори так. Сегодня тяжело, но завтра будет лучше, если ты приложишь усилия. Мы все переживаем за него, потому что любим. Но у нас нет таких чувств, какие есть у тебя. Давай, потерпи немного.       Юнги посмотрел другу в глаза.       - Я тебя люблю, Тэ.       - И я тебя, апельсинка, – он взял стакан с водой, который принес Чонгук. – Выпей. Отвлеки мозг.       Юнги в три глотка осушил стакан и сморщился, потому что младший накапал туда успокоительных. Сегодня они их выпили так много, что по венам уже течет совсем не кровь. Мин достал сигареты и закурил прямо в комнате. Никто его не осудил. Тэхен во всем прав – нужно держаться, искать силы, собирать размазанное по четырем стенам терпение. Юнги найдет Хосока, он уже отыскал его в своей памяти, сможет и в многомиллионном городе отыскать.       На телефон пришло сообщение от Чимина. Юнги открыл его и измученно улыбнулся. Фотография сына сейчас спасла его гневную черную душу от потопа. Наверняка Сокджин все уже рассказал Чимину, поэтому тот поддержал мужа так, как держится сам. А, может, почувствовал на расстоянии, как плохо родному человеку, и напомнил о том, о чем никто не напомнил ему, когда он стоял на причале. Человеку нужен человек. Таков закон природы.       Через два часа Юнги позвонил Сокджин и сообщил, что Хосок в клубе «Fiji». От предложенной помощи Юнги отказался: больше от этого ублюдка ему ничего не нужно. Разве что могильная плита, где Ким сам же и покоится. Он взял бутылку с водой, зачем-то хапнул горсть конфет из серванта и скрылся за дверью. Тэхен и Чонгук остались ждать. Эта ночь для них будет самой длинной. Грядет катастрофа.       ***       Хосок вышел из подъезда и направился на крытую парковку, прокручивая между пальцами зажигалку Намджуна, которую спер из кармана еще по дороге сюда. В голове абсолютная пустота. То, что сейчас случилось не отдает никакими импульсами. Он ничего не чувствует, кроме этой бескрайней пустоты. Думать о чем-то он не собирается, пойдет на поводу у инстинктов. Сейчас он покурит, потому что хочется, а потом решит, что будет делать дальше, по такому же принципу.       Дождь так и не прекратился. Стук по козырьку успокаивает сердцебиение, и Хосок расслабляется. После перекура ему захотелось постоять под дождем. Он встал перед входом на парковку, подставляя лицо под небесную воду, позволяя осадкам умыть его, очистить разум, стереть все проблемы. Так хорошо, капли такие прохладные, приятно стекают под одежду. Хочется покататься по городу. Он зашел внутрь, посмотрел на машину и решил, что покатается на такси. Потому что так захотелось. Ключи положил в бардачок и оставил дверь открытой, чтобы Намджун смог уехать домой. За ним пусть не едет. Хосоку не хочется.       Он дошел до ближайшей остановки и поймал такси, сунул водителю несколько крупных купюр и попросил покатать по району, пока ему не перехочется. Припал лбом к запотевшему стеклу, пальцем рисует число «21», стирает, мокрую ладонь о пальто вытирает, а оно уже до нитки промокшее. Улыбается. Водитель попался хороший, по неинтересным улицам катать не стал, поехал по местам, где молодежь тусуется. Все такие яркие, пьяные, наверное, счастливые. Хосоку тоже счастливым быть хочется. Он попросил остановиться и побрел вдоль тусовочной улицы.       Пьяные люди, в большинстве своем, такие добрые. Все Хосока с собой танцевать и выпить зовут. А ему не хочется. Ходит под дождем, на неоновые вывески смотрит. Раньше он любил смотреть на них ночами из окон, с собой сравнивал город, погруженный в их свет. Сейчас сравнивать не хочется. В кармане уже сотый раз звонит телефон: то Тэхен, то Чонгук, то Намджун. Трубку брать не хочется. А если бы Юнги позвонил? Нет, тоже не ответил бы. Он отключил телефон и скинул его в ближайшую урну.       Гуляя по мокрым улицам, Хосок набрел на какое-то кафе, где готовят мясо на огне, и почувствовал голод. Он зашел, извинился за внешний вид, все-таки погода дождливая, но радушная тетушка дала ему полотенце и теплый плед. Пока готовили его заказ, официант принес горячий чай с лимоном.       - Простите, а можно дополнительный сахар?       Жутко сладкого чая хочется. Официант вежливо улыбнулся и принес с кухни сахар. Через десять минут принесли жареную свинину с луком и листья салата. Юнги готовил ему это в их первую встречу. Было вкусно. Здесь тоже вкусно. Он положил остатки мяса в последний лист и прожевал, довольно улыбаясь набитыми щеками, затем оплатил счет и оставил очень хорошие чаевые. Так хочется.       Пройдя метров тридцать бесцельного пути, он остановился. Последний прием пищи попросился на волю. Хосок добежал до ближайшей урны и попрощался с ним. Вытер рот рукавом и оглянулся вокруг. Среди прочих, его внимание привлекла розовая вывеска «Fiji». Какой-то закрытый клуб. Один из охранников узнал в Хосоке парня с глянцевых журналов и вежливо пропустил, надев браслет для особых гостей.       В клубе играл преимущественно «deep house». Хосоку такое пришлось по вкусу. Захотелось остаться. Он прошел за бар и попросил водку со льдом. Виски не хочется. Опрокинул несколько стаканов, настроение стало таким невесомым, таким прозрачным, еле улавливаемым. Впервые за столько лет захотелось танцевать. Он выпил еще один стакан водки, заказал повтор, и, получив одобрение от бармена, вышел с напитком на танцпол. Здешняя музыка звучит как то, подо что хочется танцевать до бесконечности, не до гудящих ног и желания выйти подышать, а запредельно долго. Расслабленно, непринужденно, двигая в такт бедрами, раскидывая в стороны руки, чувствовать свое тело, прикрыв глаза. Хосоку именно так и хочется. Он пробрался в центр танцпола, там, где диско-шар заливает серебром один квадратный метр, а теперь заливает своим светом лицо Хосока, который устало улыбнулся и раскрыл объятия лучшему в жизни танцу. Сначала он прощупал ритм бедрами, ловко прокручивая круги и восьмерки, затем подключил грудную клетку и плечи, забирая музыку в легкие поглубже, чтобы дышать в унисон, сделал глоток и пригласил свободную руку порисовать дорожки, ведущие его к максимальной гармонии с телом. Хочется подпевать. Блаженная улыбка ушла с лица, уступая место другим эмоциям. Влажные губы задвигались в тихом пении, которое слышал только он. Стало жарко, и Хосок скинул с себя пиджак, бросив его под ноги. Черная рубашка сексуально подчеркивала его фигуру. Мокрая черная рубашка заставила женскую часть клуба размышлять отрывисто. Хосок попросил рядом танцующую девушку подержать стакан и подвернул рукава. Боже. Этого парня послал на землю сам Господь, слепив себе подобного. Верхние пуговицы расстегнулись ловкими пальцами, и наблюдать за чувственным танцем стали даже мужчины. Здесь и сейчас Чон Хосок стал собой, вернул заблудшую душу в свое тело и вытеснил внутренний мусор. Здесь и сейчас он наслаждается своим ночным приключением, потому что ему очень хочется.       Сколько он провел на танцполе – неизвестно, но однозначно был там долго, потому что почувствовал, как тело стало еще более влажным, но уже от пота. Он вернулся на бар за повтором и заметил знакомое лицо.       - Сэээм! Неужели это ты? – он подошел к парню в ярко-розовом худи.       - Рвешь все дэнсфлоры, Хоу-хоу! – парень приобнял его и похлопал по спине. – Каким ветром тебя занесло в нашу дыру?       - Решил расслабиться там, где меня никто не знает.       - Но нашел меня, – парень засмеялся.       - Да, нашел тебя, – Хосок улыбнулся и сделал глоток из переданного барменом стакана.       - Как у тебя дела? Давно в завязке?       - После нашей последней встречи еще два раза срывался.       - Слышал, успел во дворце для безумных отдохнуть? Годный санаторий?       - Еще бы. Кормят, правда, дерьмово, – Хосок облокотился на барную стойку и устремил взгляд на танцующих.       - Ты как щас, один или с кем-то?       - Хуй его знает. Все сложно.       - Понимаю. Моя тоже бездельем страдает. Все мозги выебала.       Хосок повертел в руке стакан, разглядывая, как лед перекатывается по стенкам, и выпил водку залпом.       - Ооо, хорош так налегать, – Сэм похлопал приятеля по плечу. – Русская водка убивает.       - У тебя пудра есть?       - Есть, но тебе не дам. Ты в завязке, нехуй продолжать.       - Втройне заплачу.       - Че, так хуево? – Сэм с серьезным лицом повернулся на стуле и внимательно окинул чужой внешний вид. – Выглядишь вроде сносно.       - Так поделишься, или мне другого барыгу искать?       - Зачем так грубо? Я продавец сахарной пудры.       - Ага, а живешь на радуге, – Хосок усмехнулся.       - Ну, в какой-то степени. Погнали наверх.       Парень взял куртку и пошел в сторону лестницы, ведущей к приватным комнатам. Хосок перекинул пиджак через плечо, взял еще один повтор и устремился следом. Грядет катастрофа.       По дороге наверх парни подцепили каких-то пьяных девушек: дочери богатых родителей или держательницы золотых карт богатеньких папочек, каких в этом месте, как водорослей в Хангане. Хосок остановил мимо пробегающего официанта и попросил принести им в комнату выпивку. Парняга сработал быстро, и уже через пять минут на столе появился дорогой виски, закуски, ведро льда и водка для Хосока. Сэм протянул ему прозрачный пакетик, а сам достал другой, высыпал содержимое и начал рисовать на столе дорожки. Хосок сунул ему обещанные деньги с учетом чаевых, и парень начал сворачивать их в трубочки, раздавая поочередно каждой даме. Без тени сомнений Чон проделал те же самые манипуляции, кроме раздачи бабла, выпил водки с горла и вобрал в себя первую. Откинулся на диван, смотрит на Сэма, который уже ко второй приложился. По телу прошлась приятная волна. Давно Хосоку так спокойно и умиротворенно не было. Он наклонился к столу и снял еще одну. Схватил за руку рядом танцующую девушку и усадил к себе на колени. В таком состоянии разницы нет, с кем ночь коротать.       Пока девушка усердно его облизывала и обсасывала со всех сторон, где только могла добраться, Хосок смотрел в потолок, где отражался свет встроенных в пол прожекторов. Синий, красный, желтый, зеленый. Синий, красный, желтый, зеленый. Он намотал чужие волосы на кулак и закрыл глаза. Голова пустая, мыслей нет, эмоций нет, инстинктов тоже. Главное – нет боли. Хосок вспомнил, почему сахарная пудра так его манила: она избавляла его от боли. Физической, душевной, любой. Таким же эффектом обладал и Мин Юнги. Рядом с ним боли никогда не было. До и после него – сильнейшая. У Хосока боль вшита в ДНК, он с ней родился, а Юнги избавлял его от мучений одним лишь присутствием. Самая долгая завязка была с ним. Больше завязывать Хосоку не за чем: Юнги женат, он спасает другого, его пальцы играют другому. Чон сморщился от неожиданно пришедших мыслей и решил, что пора затянуться еще раз. Он вежливо отодвинул девушку, снял третью, придвинул чужое лицо обратно и опять закрыл глаза. Интересно, какой у него муж? Наверняка красивый, ведь у Юнги безупречный вкус. А, может, это девушка? Хосок ведь ничего не знает о новом Мин Юнги: как он живет, кем работает, что любит. И почему так долго не приходил. Опять надоедливые мысли. Хосок вжался в диван, силой насаживая на себя чужой рот, и ненадолго отключился.       Открыл глаза. В комнате заметно прибавилось лиц, некоторые были Хосоку даже знакомы, девушку пришлось от себя уже отрывать, потому что она перепила, и толку с нее теперь никакого. Сколько он был в отключке – не знает. Хосок поднялся и направился к выходу, когда его дернули за руку.       - Уже уходишь? – из толпы вынырнул старый знакомый.       - Я в уборную.       - С каких пор ты по девушкам стал? – парень улыбнулся.       - Не стал.       Через минуту Хосок прижимал парня к двери туалетной кабинки, уперевшись своим коленом ему между ног.       - Ты принимаешь?       - Обычно сам беру.       - Прости, но сегодня придется принимать, – он без энтузиазма поцеловал его и раскрыл предложенный презерватив.       Дверь кабинки отстукивала ритм послеприходного желания. Хосок размазывал парня в туалете ночного клуба, так бессмысленно, так грязно, как шлюху в дешевом мотеле. Ему было наплевать, кто натянется на его член, он просто хотел разрядки. Утром он этого парня даже не вспомнит. Он и сейчас его не помнит.       Юнги доехал до клуба за двадцать минут. Все это время он не мог ни о чем думать, сгрыз губы до мяса, пока мчал по полупустым и мокрым дорогам на всей скорости. Возле двери путь преградили два широких парня, но услышав, что он от Сокджина, нацепили вип-браслет. Внутри играет непривычная музыка, половина народа пьяные вхлам, половина под чем-то. Про себя Юнги молился, чтобы под этим чем-то не обнаружить Хосока. Он начал всматриваться в пространство, перебирая лица, но его мальчика не видно. Подняв голову выше, чтобы оглядеть балконы второго этажа, он заметил Хосока с каким-то парнем, идущими вдоль узкого открытого коридора. Их поведение кричало, что эти двое успели потрахаться. Он проследил за ними до самой двери: им было настолько насрать, что они лапали друг друга и лизались под неоновыми прожекторами, никого не стесняясь. К лицу прилила ревность и злость, который раз за несколько часов Хосок вызывает в нем эти чувства, уже хочется его самого разорвать на лоскуты.       В комнате опять пополнение, но на этот раз знакомых лиц нет. Хосок оторвался от парня и решил еще раз присесть на дорожку, на что Сэм укоризненно взглянул.       - Слушай, Хоу-хоу, я бы не советовал тебе так налегать. Это все-таки не простая сахарная пудра. Если люто накроет, мы тебя не соберем.       Хосок на это только усмехнулся, ткнул языком в щеку и снюхал четвертую. Эта ночь так хороша и притягательна. Она проникает в его организм, расползаясь по клеточкам, по венам, по нервным окончаниям, позволяя разуму отдохнуть, а боли исчезнуть. Эта ночь так добра к нему. Она от него ничего не требует взамен, лишь протягивает руку помощи потерявшемуся ребенку. Она не собирается возвращать его родителям, она просто обнимет, приласкает, защитит. Если бы ночь была человеком, Хосок отыскал бы ее и попросил остаться с ним навсегда, чтобы ее тепло сопровождало его всю жизнь. Сейчас он чувствует ее руки – такие чуткие, с грубоватыми ладонями; чувствует ее плечи – такие широкие, податливые; чувствует голос – такой томный, с хрипотцой; чувствует дыхание – такое частое, горячее. Он тянется в ее объятия, прижимается к ней, чувствуя, как крепко она его хватает, как обжигает дыханием его лицо. Так хочется ее поцеловать, узнать, есть ли у ночи какой-то вкус. Носом он скользит по ее лицу, такому бархатному, влажному, легко пробует губами ее щеку. Вкуса нет. Решается облизать. Отдает дождем. Наощупь, размазывая свои губы по ее лицу, он находит два мягких пасмурных облака и робко целует. Это его первый поцелуй с ночью, но ощущение, словно он знал эти губы всегда. Ночи их первый поцелуй тоже понравился: она заботливо уложила его на воздушные подушки, провела ладонью по лицу, яростно вцепилась пальцами в подбородок и примкнула своими губами к его, заставляя задыхаться от возбуждения. Как же эта ночь хороша, как умело она ласкает его тело, как хорошо она его знает. Он чувствует, как ее грубая ладонь сжимает плоть через одежду, как ее колено упирается ему в пах. Руки сами тянутся окольцевать шею, из груди прорываются стоны. Хосок возбужден до изнеможения, он хочет слиться воедино с тенями, звездным небом, темными переулками и тусклым светом Луны, отражаясь на поверхностях. Темнота поглотила его целиком. Он ориентируется в ней настолько ловко, что буквально бежит в самый эпицентр. Ткань так приятно трется о кожу, эти ощущения такие интимные, невинные, чистые. Ночь нависает над ним, подставляя свою шею, которая пахнет чем-то сладковатым, и Хосок ее целует, как давно уже ничью не целовал. В голове начинают глухо отстукивать слова, с каждым новым витком громче и громче, и Хосок стонет все глубже и глубже. Чувствует, как развратная ночь между его ног примкнула, поступательными движениями заставляет его зашептать что-то честное, и он шепчет ей, чтобы забрала его душу себе, а взамен никогда не оставляла. Чужие сладковатые губы в него врезались, язык внутри водит, что-то ищет, до той самой души пытается дотянуться. Хосоку это нравится. Он продолжает вслушиваться в слова, которые в голове стучат, кончает и открывает глаза. «Ты – моя ночь, я – твой рассвет». У его ночи лицо и вкус Мин Юнги.       ***       Дерзко прорываясь сквозь толпу, Юнги направился к двери вип-комнаты, куда только что зашел Хосок. Черти в его омуте устроили шабаш, позвали тараканов, внутреннего зверя и пригласили даже разъяренное нутро, чтобы отметить день, когда Мин Юнги испытал весь спектр человеческих эмоций, но смог устоять на ногах. До этого дня судьба подшучивала над ним, подкидывала все новые трудности, проверяла терпение, но сегодня этому терпению пришел конец, и Юнги сам играет с судьбой, показывая, что не всегда в конце людское терпение взрывается. Иногда ему случается разрастись.       Он влетел в помещение, покрытое дымовой завесой, набитое пьяными телами и отдающее блядством. Отвратительная вонь, будто что-то сгнило. За несколько минут он разогнал всю толпу, еле сдержался, чтобы не ебнуть парню, который перепихнулся с Хосоком, и закрыл за ними дверь на защелку. Хосок сидел на диване с закрытыми глазами, не давая какой-либо реакции на шум и крики вокруг себя. Он словно спал. Юнги подошел ближе и заметил на столе остатки снотворного, которое Хосок принял за несколько мгновений «до». Грядет катастрофа.       Юнги схватил его за плечи, встряхнул несколько раз, но Хосок лишь сморщил носик, под которым засохла кровь. Ладонь отчеканила по щеке, реакции по-прежнему ноль.       - Душа моя, проснись, – он наклонился поближе к лицу и подставил указательный палец под нос.       Дышит ровно, глубоко. Юнги облегченно упал рядом, откинув голову на спинку, и уставился в потолок. Синий, красный, желтый, зеленый. Синий, красный, желтый, зеленый. Глухо доносится расслабляющая музыка, пьяные визги, на столе от басов друг о друга стучат стеклянные стаканы. Раздражает. Юнги наклонился их разлучить, и к нему за спину рухнуло спящее тело. Он аккуратно приподнял Хосока и обнял, позволяя ему расположиться на груди. Сердце предательски долбит, как по барабанам, подводит именно сейчас, когда нужно контролировать свои чувства и желания. Три года ведь как-то жил, разве нельзя еще одну ночь пережить? Разум начал проигрывать бой с треском. Юнги наклонился и припал к чужой макушке: несмотря на запах табака, клубного тумана и пота, отдаленно прорывается запах шампуня. До сих пор тот же самый. Кончики пальцев дрогнули от воспоминаний. Чужой нос начал подниматься от шеи к лицу, втягивая воздух, а губы легко прикоснулись к щеке, и Юнги покрылся мелкой рябью, как озеро в ветреную погоду. Мокрый язык смело провел дорожку по его лицу, Хосок мило причмокнул, словно пытался распробовать его на вкус. От удивления Мин повернулся и тут же сдался, примкнув к чужим губам. Его мальчик так невинно смаковал его губы, так чувственно, не страстно, а непринужденно. По бледному лицу стекла слеза усталости и облегчения. Вот он, его душа, его жизнь, его спасение, горе, ревность и любовь. Вот он, тот, ради кого нужно совершать подвиги, ради кого Юнги пойдет на отчаянные поступки. Низ живота начали заполнять бабочки, пытаясь вырваться из-под кожи – им внутри так тесно. Он аккуратно уложил Хосока на спину, держа ладонь под его головой, а второй провел по лицу, совершенно забыв, что об него можно порезаться. Мин Юнги снова ранен в то же самое место, что и в их первый раз. Четко в сердце. Вцепившись в чужой подбородок, он жадно впился губами в Хосока, но вместо ожидаемого сопротивления нашелся в полной взаимности. Этот парень всегда выбивал из головы мозги, стоило ему лишь посмотреть глазами, полными желания. А сейчас он даже их ни разу не открыл, и Юнги надеется, что тот не представляет на себе Намджуна. Его повело, его так сильно повело, что контролировать себя нет смысла. Пусть дальше Хосок не выберет его, пусть пошлет ко всем чертям. Ну и что? Юнги не стыдно, что он вот так пользуется невменяемым телом. Он лезет холодными ладонями под черную влажную рубашку, слушает самые приятные ушам мотивы, ласкает пальцами тело и спускается на уровне ширинки, надавливая силой на окаменевший член. Сам слезами хосоково лицо умывает, шепотом просит прощения за это влечение, за безрассудство, за долгое и мучительное расставание. И Хосок ему будто отвечает – протягивает руки навстречу, обнимает за шею, на себя тянет. Юнги дрожащими пальцами пытается расстегнуть брюки, но ничего не выходит, руки не слушаются, а бабочки уже долбят по всем внутренним органам, заставляя чувствовать боль. Он лег сверху, приподняв Хосока за бедро, и начал неуверенно тереться о чужую плоть через ткань. Кожа горит от чужих поцелуев, Хосок не щадит его шею, всю засосами покрывает, извивается, в пояснице выгнуться пытается, стонет.       - Останься навсегда. Забери душу, но останься. Останься со мной, – слова раздались громовыми раскатами в ушах.       - Останусь, родной, обещаю, – Юнги поцеловал рьяно, проталкивая язык глубже и резче.       Доля секунды, и он чувствует, как пачкает свое белье. Всего колотит, ломает, выворачивает, губы не отпускает, чувствуя в них голосовые вибрации. Открывает глаза и видит негодующие чужие. Ослабляет хватку, смягчает напор и немного отстраняется, пытаясь прочесть послание в чужом взгляде. А в нем негодование сменил испуг.       - Отъебись! – Хосок столкнул Юнги на пол и пополз по дивану к выходу. – Пошел нахуй, придурок!       - Куда ты собрался? Стой, – Юнги спокойно подошел к нему и потянул за талию на себя. – Не вырывайся, перестань.       - Убери руки! Гребаный извращенец! Что ты сделал?!       - Хоуп, успокойся.       Хосок вывернулся и вцепился ногтями в лицо, царапая его до крови. Никогда он не крыл людей матом так отчаянно, как сейчас кроет Юнги. Никогда он даже от бывшего мужа так не защищался, как сейчас защищается от Юнги. Пытается вырваться, бьет в подбородок, пользуется моментом, пока Мин отстранился, и бежит к двери. Голова кружится, гудит, уши закладывает. Кажется, вот-вот волна эмоций захлестнет его, и он не выживет, захлебнется. Грядет катастрофа.       - Прекрати кричать! – Юнги догнал его и прижал грудью к двери. – Можешь сколько угодно меня калечить, только не убегай! Слышишь?!       - Откуда ты взялся?! – Хосок от давления вжался щекой в поверхность и начал шептать себе под нос. – Мне все это кажется…Мне кажется…Это галлюцинации…       - Нет, Хоуп, тебе не кажется. Я здесь.       После этих слов Хосок перестал сопротивляться и начал глубоко дышать, как его учил доктор Кан. Сейчас он закроет глаза, медленно развернется и перед ним никого не будет. Заметив, что Хосок расслабился, Юнги отпустил его и отошел немного назад, делая расстояние между ними безопасным для второго. Резко вспомнились слова Намджуна, что Хосок может испугаться. Предательски поздно вспомнились.       - Я не обижу тебя. Давай поговорим, – смягчил тон.       Хосок повернулся с закрытыми глазами, вслух посчитал до трех и открыл их. Мин Юнги не исчез. Он оглядел его с головы до ног и увидел мокрое пятно в районе паха. Свел брови и посмотрел на свои брюки.       - Что ты со мной сделал?       - Прости. Я поступил, как животное, – Юнги виновато опустил глаза. – Я не трогал тебя там, не бойся.       - Появился хуй пойми откуда, преследуешь меня, пользуешься мной и просишь простить?       - Да, прошу.       - Мне нужно позвонить Намджуну. Я хочу домой.       Он двинулся к дивану за пиджаком, похлопал по карманам и вспомнил, что выбросил телефон в урну. Разочарованно зарычав, он схватил со стола бутылку и швырнул ее в стену. Юнги вздрогнул и подался вперед, чтобы закрыть Хосока от осколков, но осек себя. Пока они находятся на безопасном расстоянии, есть возможность поговорить.       - Я отвезу тебя домой. Только сначала давай поговорим. Пожалуйста, Хоуп, позволь мне все объяснить.       Взгляд был таким обреченным, что Хосоку стало его жаль. Жаль, как человека, который выглядит жалким. Он потер лицо ладонями, посмотрел в потолок и вздохнул.       - Хорошо, я тебя выслушаю. Но домой я поеду на такси, – он взял со стола недопитую бутылку виски и направился к выходу, перекинув пиджак через плечо. – Здесь шумно. Уходим.       Они вышли из клуба, и Хосок остановился. Он передал Юнги виски с предложением выпить, сам надел пиджак и бордовое пальто.       - Я за рулем.       - Понятно, – он подошел к Юнги почти вплотную, пошарил по карманам и достал сигареты. – Мои закончились.       - Твои привычки не меняются, – Юнги скромно улыбнулся. Хосок постоянно искал в его карманах то конфеты, то кошелек, а теперь сигареты.       - Зато я изменился.       Ответить на это нечего. Они оба изменились. Их разделяют три года, которые наверстать не получится при всем желании. Молча покурив, Хосок двинулся вслед за Юнги к машине.       - Я тебя отвезу, поговорим по дороге, – он кинул бутылку виски на заднее сиденье.       - Дай позвонить, – Хосок протянул ладонь.       - Кому?       - Намджуну. Он наверняка меня ищет.       Юнги крепко сжал руль, давя приступ ревности, сглотнул ком и дал Хосоку телефон.       - Ты его номер наизусть знаешь?       - Ага, – трубку сняли, и Хосок переключился на телефонный разговор. – Джун-и, это я. Со мной все в порядке. //Да, все хорошо, не волнуйся. //Я скоро приеду, милый, подожди меня дома, хорошо? //Телефон потерял. //Нет, я уже вызвал такси. //Езжай домой, пожалуйста, только аккуратно. //И я тебя.       Положил трубку.       - Милый? – Юнги залился краской. – «И я тебя»?       Хосок передал ему телефон и усмехнулся.       - А как мне его называть, если мы встречаемся? – приподнял бровь. – Он сказал, что крепко обнимает меня. Я тоже его крепко обнимаю. Это нормально, когда люди в отношениях.       - Ты издеваешься надо мной?       - Упаси Боже.       - А он в курсе, что ты налево ходишь? – Юнги достал сигареты и закурил, приоткрыв окно.       - Это первый и последний раз. Тебя не касается.       - Еще как касается.       - Ты бы о своей семье беспокоился, а не о чужой.       Юнги вопросительно повернулся на него.       - Я заметил след от кольца. Поэтому мне непонятно, какого хрена ты сейчас сидишь со мной, а не спишь дома на супружеской кровати.       Он ляпнул это, не подумав. Знать истинную причину он не хочет, потому что боится. Хосок не справится с правдой при любом раскладе: прошло три года, год из которых он ждал Юнги, а два – прикипал к Намджуну. Боится Хосок, в первую очередь, себя. Он не знает, как реагировать на то, что происходит сейчас, а как реагировать на объяснения Юнги – подавно. У каждого своя жизнь, более-менее устоявшаяся. Счастливый конец бывает только в фильмах, а Юнги и Хосок не в фильме. Они в реальности, которая жестоко лупит их по лицу, дает под дых, хлещет плетью по обнаженной спине. Если они сойдут каждый со своего пути, вновь сплетаясь в один, то заставят других страдать. От этих страданий сами покоя никогда не обретут. Хосок еще не понимает, что чувствует. Его подсознание активно защищает истерзанное сердце от новых ран. Алкоголь еще гуляет по крови, смешиваясь с сахарной пудрой в непривлекательное нечто, заставляя не чувствовать боль. Пока. Хосок не знает, когда его отпустит.       - Я женат. Врать смысла нет, – Юнги выбросил сигарету и закрыл окно. – Его зовут Чимин.       Хосок разбито улыбнулся.       - Рад, что у тебя все хорошо.       - Я не раз задумывался, что скажу тебе при встрече, но сейчас…       - Почему ты не приходил? – Хосок его перебил. – Я тебя ждал. Раз ты был жив, почему не пришел? Это из-за того видео? Ты решил меня бросить так жестоко? Воспользовался аварией и исчез?       - Нет. Все совсем не так.       - Насколько сильно ты возненавидел меня, что подверг таким страданиям?       - Хоуп, прошу, выслушай.       - Я на стены от горя лез, таблетки глотал, чтобы никогда не проснуться, потому что во снах ты каждый раз приходил ко мне.       - Прекрати.       - Каждый шрам на запястьях напоминает о тебе. В комоде лежит наша фотография, и я не могу объяснить Намджуну, почему до сих пор смотрю на нее перед сном! Я смотрю на себя в зеркало и вижу тебя! Я тебя ждал! Я верил, что ты жив, когда никто не верил!       - Ты так меня ждал, что в койку к Намджуну прыгнул?!       Хосок схватил его за волосы и приложил головой к окну.       - Закрой свой грязный рот, – процедил Хосок сквозь зубы. – Не ты был рядом со мной все это время, а он. Ты налаживал свою жизнь, и весьма успешно, пока я искал в своей хоть какой-то смысл, чтобы держаться. И сейчас, когда я свыкся с мыслью, что тебя больше нет, ты появляешься и смешиваешь меня с дерьмом. Тебе мало? Хочешь разрушить все, что у меня есть? Чем ты отличаешься от Сокджина, скажи?       - Ты любишь его?! – Юнги кинулся к нему и схватил за ворот пальто. – Отвечай, сука! Ты любишь Намджуна?!       - Неужели ты не слышишь, что я говорю? – Хосок начал всхлипывать.       Он не только не слышит, он и не видит ничего. Юнги оглох и ослеп от чувства, которое драло ему глотку. Подавить его он не в силах, потому что чувство собственности им правит. Чувство, с которым люди рождаются, которое у Юнги стало острее с приходом в его жизнь этого парня с красными волосами. Оно толкает его на ревность, застилающую все остальное черной пеленой.       - Блять. Блять! Блять! – он встряхнул Хосока. – Я ревную, разве ты не видишь?! Только и слышу от тебя его имя!       - Твое я произносить не буду.       Хосок громко сглотнул и попытался стряхнуть с себя чужие руки, но Мин вцепился в него замертво.       - Скажи, что не рад мне, – Юнги приблизился к хосокову лицу почти вплотную. – Скажи, что не рад мне, Чон Хосок.       - Я не могу говорить то, чего не чувствую.       - Тогда говори, что чувствуешь.       - Не дави на меня.       - Говори, Чон Хосок. Иначе я за себя не отвечаю.       Он отпустил ворот пальто и поднял руки к чужому лицу. Вытер большими пальцами с щек соленую воду, перемешанную с каплями дождя, и начал покрывать лицо легкими поцелуями, нежно и трепетно. Хосок вцепился в его запястья, как за спасательный круг, и сам стал подставлять лицо под поцелуи, которые ружейными залпами отстреливали в нем слова, никогда не произнесенные Юнги в глаза.       Пока Юнги выцеловывал какой-то свой путь на его лице, Хосок думал о том, что он чувствует. Радости нет. Облегчения нет. Только горькая обида и гнев, которые давят в нем любовь, и без того придавленную многолетней скорбью. Он сейчас перед ним, целует его, говорит какие-то глупости, не поддающиеся никакой логике. Хосок его не ждал уже давно, но любить ни на секунду не переставал. Теперь Юнги рядом, тянется к нему, просит открыться, но Хосок не откроется. Он будет топить свои чувства в океане сожалений, не позволит себе разрушить чужую семью и собственную, потому что так решил. Прямо сейчас он принял решение никогда не говорить заветные три слова Мин Юнги. Как бы сильно он потом не пожалел. Он родился, обреченный на несчастья, он продолжит этот путь, зная, как тяжело бывает справляться с этим. Хосок не эгоист, он не поступит так с другими. Все имеет свою цену и ценность. Цена за любовь – запредельно высока. Ценность – бесконечна.       - Прости меня, мое солнышко, – прошептал Юнги, не отрываясь от персиковой кожи. – Я так люблю тебя.       После этих слов Хосок замер и перестал дышать. Юнги его больнее ножа режет, пуская кровь с затянувшихся запястий. Он уперся ладонями в его грудь и отодвинул от себя, заглядывая в глаза. Они другие, в них чернота, которая заставляет собственную кровь густеть и застывать. У Намджуна глаза чистые и глубокие, а у Юнги бескрайние и мутные. И там видно всех его чертят, которые тянут к Хосоку ручонки, просятся в объятия, наперебой кричат о помощи. Хосок их помнит, он их лелеял и кормил из ложечки. Воздуха не хватает, он хватается за шею и начинает панически искать руками кнопку, чтобы открыть окно. Руки дрожат, тело онемело, тревога с разбегу врезалась в него. Бегает глазами по машине, чтобы зацепиться хоть за что-то, но кроме родного лица ничего не видит. От этого еще сильнее задыхаться начинает.       Ничего не спрашивая, Юнги помог открыть окно, чтобы запустить свежий воздух. Паническая атака – он ее узнал. Выругался сам на себя, включил свет в салоне и начал шарить по карманам. Достал горсть конфет в ярких фантиках и протянул Хосоку, поочередно поднимая каждую перед его глазами. Пытается отвлечь, обмануть мозг.       - Называй цвета. Давай, ты сможешь.       Хосок глазами часто моргает, пытаясь сконцентрироваться, двигает еле-еле губами, произнося цвета. Юнги ему одобрительно кивает и продолжает по второму кругу. Желтый. Розовый. Синий. Дышать легче. Желтый. Красный. Зеленый. Тело расслабляется. Синий. Зеленый. Розовый. Паника начинает отступать. Хосок откинулся на сиденье, закрыв глаза и начал глубоко дышать. Как учил доктор Кан.       - Попей воды, – Юнги подставил бутылку к его губам и облегченно выдохнул, когда Хосок начал пить. – Слава Богу…       - Отвези меня домой, – Хосок прикоснулся к его руке.       Измученный, раненый человечек, просящий помощи у своего же обидчика. Хватит с него потрясений.       - Остановись, – прошептал он. – Я сильный человек. Ты никогда меня не сломаешь.       От этих слов Юнги стало не по себе, подступила тошнота. Он его любит, он не хочет его сломать, но доказывать это придется долго, и Юнги докажет. Прямо сейчас начнет. Он протянул Хосоку телефон, чтобы тот вбил в навигаторе адрес, и повез домой. К Намджуну. Грядет катастрофа.       Из-за мокрых дорог ехали они медленнее обычного. На улице светает. Хосок уже начал засыпать, когда они подъехали к дому. Юнги вышел и помог ему дойти до ворот, придерживая за талию. Его руке только там и место. Возле ворот Хосок остановился и повернулся к нему лицом.       - Дальше я сам. Намджун меня встретит.       - Уверен?       - Да. Он уже увидел твою машину из окна гостиной. Не хочу конфликтов.       - Откуда знаешь?       - Он всегда ждет меня там со стаканом виски.       - Понятно, – Юнги замялся. У них даже есть свои традиции.       - Больше не приходи и не ищи со мной встречи.       - Хоуп, не говори так, – он встревоженно посмотрел и протянул руку, но Хосок жестом показал, что трогать его нельзя. – Не отталкивай меня, пожалуйста.       - Я не могу поступить иначе.       - Что это значит?       - Я не люблю тебя, Мин Юнги, – голос ледяной.       Юнги пошатнулся. Слова эхом разнеслись вокруг. Он растерянно улыбнулся, не поверил.       - Что ты такое говоришь, душа моя?       - Не заставляй повторять снова. Уходи.       - Не поступай так со мной, пожалуйста, – глаза наполнились слезами. – Ты ведь говорил, что ждал меня. В машине ты…       - Больше не жду. Ты жив – это главное.       Юнги подошел ближе, и Хосок провел ладонями по расцарапанным щекам. Он сожалеет, что причинил ему боль. Сожалеет, что причинит еще бо́льшую.       - Скажи, что ты соврал, прошу…       - Я не соврал. Я больше не люблю тебя.       Развернулся и скрылся за воротами. Произошла катастрофа. Случился разгром Мин Юнги. Произошло крушение Чон Хосока. Земля задыхается от стихийных бедствий. Небеса раскололись пополам. Даже в аду восстание. Две души, тянувшиеся к друг другу с разных концов континента, теперь разделяют просторы Вселенной. Все свидетели их связи схватились за головы, наперебой разразившись негодованием. Крах веры, провал надежды, убийство любви. Юнги разрыдался, как пятилетний мальчишка, и припал к воротам, умоляя не оставлять его. Но Хосок, давясь своими же слезами, шел вперед, глядя на окно, в котором Намджун отпивает из стакана виски. Он его единственное утешение до конца жизни, и Хосок будет держаться за него до последнего. Намджун не просто утешение, он тот, в ком Хосок уверен, как ни в ком другом. Даже в себе он так не уверен. Боль только что вернулась в двойном объеме.       - Что же мне с тобой делать? – Ким вышел на улицу и подхватил полуживое-полумертвое тело.       - Не отдавай ему, – Хосок припал к широкой груди и почувствовал тепло, он дома, в безопасности. – Сам я не справлюсь.       - Опять просишь спасти?       - Больше мне некого просить, – теряет сознание.       Намджун поднял его на руки и понес к машине, чтобы отвезти в больницу. Он не испытывает ревности, не злится на них обоих. Он спокоен и рассудителен. Он тоже принял решение – внимать воле Хосока. Какой бы жестокой она не была, ему все варианты раздробят ребра.       - Я постараюсь, – поцеловал в лоб и закрыл дверь.       Он выехал со двора, игнорируя сидевшего у забора Юнги, которому помощь сейчас нужна не меньше, и позвонил Чонгуку с просьбой забрать того к себе. Ким понимал, что сопротивляться желаниям Хосока у него вряд ли получится, но надеялся, что тот образумится. Просить не отдавать, желая обратного – страшная мука. А Намджун любит искренне и на муки обрекать не хочет. Он будет рядом, пока это возможно, но уподобляться разлучнику не станет. Чон Хосок – птица вольная, клетка ему не нужна.       Юнги сидел весь промокший, как бездомный щенок, и плакал от беспомощности. Когда тебя не любят, ты еще в силах что-то изменить. Когда тебя разлюбили – ты не можешь ничего. Он стучал кулаком себе по груди, выбивая боль, но она все никак не унималась. Сам себе под нос говорил, что заслужил. Оставил мужа – получай. Внутри огромная дыра, Хосок вырезал ее тупым ножом, оставляя неровные края, с которых свисали остатки кожи. Кого теперь винить во всем? Облегчить боль, перекидывая ответственность на Сокджина, не получается. Дождь плачет вместе с ним, он зарядил сутра, зная, что так произойдет. Сегодня Мин Юнги заставил плакать почти каждого. Может, не стоило возвращаться? Может, старик из снов был прав? Что, если те фотоальбомы правдивы, и Юнги своим появлением разрушил чужие жизни? Что, если Хосок прав, и пора остановиться? Юнги погнался за прошлым, игнорируя настоящее, искривляя будущее. Хотел вернуть свою любовь, оставшуюся в воспоминаниях, а в итоге потерял ее. Впервые он пожалел, что память вернулась, что Чимин не дал ему тогда те таблетки. Судьба прогуливается рядом и смеется над ним, насколько он глуп и жалок. Возомнил себя Творцом, а должен был оставаться его дитем. А Творец смотрит на него сверху, сердце кровью за ребенка обливается. Судьбу ругает, что ведет себя высокомерно. Уже думает, как вмешаться, чтобы каждый при своем остался. Если Юнги попросит, он обязательно вмешается.       Через полчаса приехали Чонгук и Тэхен. Они видели Юнги в отчаянии и раньше, но сегодня он выглядит мертвее, чем они думали все три года. Они погрузили его в свою машину, и Чонгук поехал первым. Тэхен забрал машину Юнги и направился следом. Дома они втроем сидели на кухне и пили виски из одной бутылки, молча передавая друг другу по очереди. Уснули, по старой традиции, там же, каждый на плече соседа. Никто сегодня не остался наедине со своей болью и страхами. Каждый остался в безопасности рядом с нужными людьми. Все обязательно разрешится, они не Творцы, но творить свою жизнь способны сами.       ***       Чон Хосок – решился соврать о своих чувствах, ради счастья других. Надеется, что сможет справиться с болью. Ожидаемый результат: счастливая жизнь. Предположительно пострадавших: 2.       Мин Юнги – ни на что не решился. Ни на что не надеется. Ожидаемый результат: отсутствует. Предположительно пострадавших: неизвестно.       Ким Намджун – решился принять волю любимого человека. Надеется, что потянет такую ношу. Ожидаемый результат: отсутствует. Предположительно пострадавших: неизвестно.       Пак Чимин – решился принять волю любимого человека. Надеется, что потянет такую ношу. Ожидаемый результат: отсутствует. Предположительно пострадавших: неизвестно.       Ким Сокджин – решился рассказать бывшему мужу правду. Ни на что не надеется. Ожидаемый результат: прощение. Предположительно пострадавших: неизвестно.       Ким Тэхен – решился помочь друзьям пережить плохие времена. Надеется на счастливый исход. Ожидаемый результат: мир. Предположительно пострадавших: неизвестно.       Чон Чонгук – решился не лезть в чужие отношения. Надеется на счастливый исход. Ожидаемый результат: мир. Предположительно пострадавших: 0.