DELIVERY

«Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра». М.Монро              - Тебя не учили двери закрывать? – спросил Юнги, глядя на растерявшегося Хосока, который, судя по следам на вороте рубашки, успел снюхать.       Он залетел в уборную и закрылся на защелку.       - Ты че творишь, идиот? – прошипел сквозь зубы Юнги, сжав пальцами чужой подбородок. – Давай сюда. Быстро!       Хосок молча протянул ему пакетик с остатками, которые сразу же были смыты в унитаз.       - Только не в мою смену. Доставай все.       - Да иди нахуй, – Хосок оторвал от лица чужую руку и дернулся к двери.       - Куда собрался? – Юнги прижал его к стене. – Я сказал, доставай все, что у тебя есть. Иначе я сам найду.       - Так хочется меня потрогать? – подмигнул Хоуп.       - Скорее ебнуть хорошенечко. Не испытывай судьбу, отдавай всю дурь, что есть.       Испытывать судьбу Чон не стал и вынул из кармана брюк еще два пакетика, которые последовали за братом. Внутри все щебечет от такого Юнги. Чертята его узнали.       - И как часто ты это делаешь?       - Не твое дело. Дай пройти.       - Конечно, не мое. Но Намджуну это вряд ли понравится, а я молчать не стану, даже если он тебя в рехаб отправит.       - Только попробуй ему сказать, – процедил Хосок. – И думать забудь.       - Что? Переживаешь за любимого, как он без тебя справляться будет? Ручкой, Хоуп, ручкой.       - Завались. Мой любимый отлично без меня справляется, не ручкой, – прилетела ответочка, которая по сути является правдой. Вряд ли Юнги дрочит при таком-то муже.       Хосок взял бразды правления в свои руки и напором пошел на Юнги, прижав к противоположной стене. Внутри все щебечет от такого Хосока. Чертята его узнали.       - Поговорим?       - Головой ударился?       - Было дело.       - Не о чем нам говорить.       - Как ты меня затрахал уже! – Юнги схватил Хосока за волосы, доставляя ему дискомфорт, и оттянул голову. – Прекрати сопротивляться, пока я тебе кишки не пустил. Либо мы поговорим сейчас, либо хуй ты меня увидишь больше.       Действенный способ давления, потому что Хосок ни разу не хочет, чтобы Юнги снова исчез. Но и становиться покладистой кошкой в его планы не входило.       - Что ты хочешь от меня узнать? Я тебе все сказал еще тем утром.       - А глаза твои говорят, что ты пиздабол.       - Самообман. Я просто нюхнул.       - Твоя правда.       - Отпусти. Мне больно, – простонал Хосок.       Юнги отпустил и извинился, хотя виноватым себя совершенно не чувствовал, потому что этот парень сам напрашивается. Хочется выбить из него всю душу с потрохами.       - Пошли покурим, – предложил Чон.       И сделал верный шаг, потому что Юнги уже еле держался, чтобы не разорвать его в клочья. Обоим нужно остыть и успокоиться. Эти стены слишком их теснят.       Они пошли на террасу, встретив по пути Чонгука и Тэхена, которые все помещение перерыли в их поисках. Тэхен расстроенно надул нижнюю губу, увидев мрачные лица, но Чонгук его подбодрил, сказав, что такие дела быстро не решаются, и процесс будет долгим.       Парни вышли на свежий воздух и синхронно разошлись, оставляя между ними приличную дистанцию. Им предстоит стать канатоходцами, балансируя на тонком канате, идя навстречу друг другу. Маленькими шажками придется приближаться к общей цели, договариваясь, решая проблемы единым механизмом, которым они уже когда-то были. В конечном итоге, они либо упадут в пропасть, либо удержатся вдвоем. Кто-то один не останется, потому что каждый готов лететь следом за другим. Их история изначально не была прекрасной сказкой, она началась с боли, которая сопровождала их весь путь. Оба думают, что так и продолжится, так и закончится. Юнги нуждается в Хосоке не меньше, чем Хосок нуждается в Юнги. Их связь никогда не была запретной, они родились, чтобы встретить друг друга, им под силу избавиться от одиночества исключительно вместе. Подавить насильно чувства больше не получится, ведь первые робкие шаги по канату уже сделаны, руки тянутся, души скручиваются, равновесие установлено.       Вовсе необязательно начинать что-то сначала, ставить точку и отталкиваться от нее в новую жизнь. Достаточно не врать самим себе, не придумывать причины «против», принять свои чувства и эмоции, принять себя. Этим двоим хорошо известно, как может сложиться их жизнь, если они перестанут сопротивляться. Борьба с самим собой загнала каждого в тупик и придавила дополнительной стеной, которую они возвели самостоятельно. Бьются плечом в нее с разбегу, а толку ноль. Нужно искать способ на нее залезть, чтобы посмотреть на вид по ту сторону. А вид по истине завораживающий. Старик из снов Юнги, безусловно, был прав, но он не учел, что тот, кто эту историю захотел исправить, отступится от планов и сам станет несчастным влюбленным. Так уж хитрая судьба распорядилась, когда раздавала наказания. Дополнительная переменная, вмешавшаяся в неестественный ход событий, положила начало, точнее продолжение, естественному движению.       Юнги повернулся к Хосоку и погрузился в воспоминания: первая встреча, первые эмоции, первые ссоры, первые перемирия. Они были молоды и полны желания любить. У них были мечты и совместные цели. Сейчас они повзрослели, обрели немалый опыт, но Юнги по-прежнему любит Хосока. Той же самой любовью, которую этот парень с огненными волосами в нем когда-то разжег. Никто не смог это пламя укротить, только Хосок может. Пусть он скажет, что соврал, пусть скажет, что любит, пусть произнесет его имя. Юнги поднял голову на звездное небо, чтобы не дать скопившимся слезам пролиться из чаш, но небо оказалось таким тоскливым, что чаши переполнились. Даже ни одна звезда не падает, чтобы желание загадать. Он подпер ограждение поясницей и устремил взгляд на стеклянные двери, за которыми люди уже активно расходились. Также внутри него рассасывается сгусток надежды.       Докурив уже вторую сигарету, Хосок повернулся к Юнги, который вдумчиво сверлил глазами двери. Он подошел ближе и заметил, что по его щекам стекают слезы. В груди кольнуло. Хосок никогда не говорил этому парню, что любит, но осмелился утверждать обратное. Он взъерошил волосы, поправил пиджак и отряхнул брюки, которые были чистыми.       - Можно? – он протянул руки к чужому пиджаку, чтобы пошарить по карманам.       Юнги молча кивнул. Хосок залез к нему во внутренний карман и достал носовой платок, который Мин всегда таскает при себе, всегда во внутреннем кармане.       - Не плачь, прошу, – Хоуп несколько раз прижал платок к бледным щекам и вернул владельцу.       - Мне больно. Эмоциям нужно давать выход.       - Тогда позволь тебя обнять.       Хосок обхватил руками шею, подставляя плечо, в которое Юнги моментально начал выпускать свои эмоции. Это самое малое, что он может для него сделать, потому что жилеткой всегда был Мин Юнги. Настало время поменяться местами, теперь Хосок должен стать сильнее ради другого. Он запустил пальцы в черные густые волосы, успокаивая любимого поглаживаниями, нашептывая, что все наладится.       - Ты просил тебе сыграть, – шмыгая носом, напомнил Юнги. – Этажом выше есть рояль.       - Это необязательно.       - Я хочу, чтобы ты услышал композицию, которую я написал тебе четыре года назад.       Хосок подавил подступивший ком и пошел следом. На втором этаже находился еще один выставочный зал и мастерская Чонгука. Белый рояль стоял возле окон. Юнги не стал включать освещение и попросил Хосока подсветить фонариком на телефоне, чтобы можно было видеть клавиши. Этаж заполнился пробирающим до мурашек звучанием. Мелодия была спокойной, без резких переходов, словно течение широкой реки, размеренное, успокаивающее. Хосок не заметил, как слезы скопились на подбородке, капая на деревянную поверхность рояля. Флешбеки перелистывались картинками из парижской квартиры, где Хосок часто сидел на бледно-голубом диване, наслаждаясь игрой Юнги на пианино. Тогда было хорошо, сейчас тоже да. Он положил телефон на крышку рояля и, перекинув ногу через миновские колени, сел на них, обхватил ладонями его лицо и посмотрел в глаза, где отражался полумрак.       - Что ты делаешь? – удивленно спросил Юнги.       - Спасаю нас.       - Что бы это не значило, не нужно меня жалеть.       - Я много о чем сожалел в своей жизни, но есть то, о чем я жалеть никогда не буду.       - О чем же?       - О клятве, которую давал на венчании. Ты ее помнишь?       Юнги сжал губы и ухватился пальцами за подол чужого пиджака. Он злится.       - В тебе ничего святого нет. Хочешь добить меня этим? Рискни.       - В любой другой жизни я буду приходить к тебе, где бы ты ни был. Я отыщу тебя даже в самом густом лесу, будь ты деревом. Я отыщу тебя в океане, будь ты островом. Я отыщу тебя в ночном небе, будь ты звездой.       - Замолчи, – Мин громко сглотнул.       - Я отыщу твой омут и окунусь в тебя снова, даже если на меня прольется гнев богов. Я буду возрождаться, как Феникс, чтобы раз за разом сгорать с тобой. Твое имя шрамом на моем сердце. Никто не посмеет его вырезать.       - Умоляю, не произноси этого, – Юнги прижал его к себе вплотную, чувствуя горячее дыхание.       - Здесь и на том свете – я твой.       Юнги подхватил Хосока за бедра и усадил на рояль, который под давлением издал низкий звук.       - Как ты смеешь говорить мне эти слова, подонок?       - Я хочу их говорить.       - Я ненавижу тебя, Чон Хосок.       - Я так люблю тебя, Мин Юнги.       Губы сплелись в поцелуе, который они так долго ждали, так страстно желали все годы разлуки. Заливаясь слезами, Юнги терзал ягодную кожу, дрожа так, словно его обнаженным выставили на улицу в мороз. Его колотило от злости, он не понимал, верить этим словам или нет. Хосок отвечал ему взаимностью, подставлялся под растерзание, но сомнения не покидали разум.       - Повтори еще раз, – прошептал Юнги и посмотрел в глаза, которые наконец-таки заблестели.       - Я люблю тебя, Юнги.       Мин уперся ему в грудь и зарычал, не в силах совладеть с нахлынувшими эмоциями. Он ждал этих слов столько лет, но представить даже не мог, что это за качели-перевертыши. Хосок вернул его губы себе, жадно и мокро обсасывая их по очереди, пропихивая язык в поисках чужого. Каким он был глупым, когда хотел умереть, каким был слабым, когда топился в литрах алкоголя. Боль ушла, рядом с Юнги она всегда отступала, и сейчас ретировалась.       Хосок резко распахнул чужой пиджак, не обращая внимания на звонко отстукивающую по полу пуговицу, и задрал белую рубашку, пробираясь холодными пальцами к разгоряченной коже. Его любовь на ощупь, как эта кожа. Его любовь на вкус, как эти губы. Его любовь пахнет сладковатым молоком. Его любовь – Мин Юнги. В хосоковом словаре это синонимы. Он простонал в поцелуй, когда сильные руки сорвали к чертям пиджак вместе с рубашкой. Треск дорогой ткани звучал, как «прости, но я хочу тебя слишком сильно, чтобы думать о приличиях». Хосоку этот звук так понравился, что он провернул то же самое с чужой рубашкой. Он откинулся на крышку рояля, позволяя Юнги раскромсать свою шею и ключицы в лохмотья. Пусть не жалеет, не щадит, пусть кусает, засасывает медовую кожу хоть до крови. Большего Хосок сейчас не может желать. Он обхватил ногами талию и вжал Юнги себе в пах.       Не почувствовать размер желания было очень сложно, учитывая, насколько тонкая ткань его скрывает. Юнги опустил ладонь на чужие брюки, нежно поглаживая закаменевший член, вслушиваясь в прерывистое дыхание и тихие стоны. Та самая симфония, которую он пишет собственноручно. Он хочет увеличить громкость, но для этого нужно уединенное место. Мастерская Чонгука идеально подходит. Скинув с себя пиджак и рубашку, он дал Хосоку время насладиться видом и за руку потащил его к нужной двери, попутно срывая с него то, что уже слабо походило на одежду.       Юнги прижал Хосока к двери и, не отрываясь от поцелуев, нашарил рукой защелку. Запинаясь о цветы, они практически наощупь пробрались вглубь помещения. Диван у стены был нагло проигнорирован, Юнги лишь позаимствовал у него мягкий плед, который небрежно кинул на пол и покрыл телом Хосока. Под пледом лежали какие-то неопознанные предметы, но обоим было настолько наплевать, что они даже не почувствовали. Юнги помнил каждую эрогенную зону Хосока, и целенаправленно игнорировал их, как бы тот не извивался под ним, подставляясь по ласку. Наказание за вранье. Хосок отставать не стал, наоборот, взял инициативу в свои руки в буквальном смысле. Он расстегнул чужие брюки и сунул ладонь под белье, уверенно лаская плоть, подслушивая хриплые стоны. От перевозбуждения Юнги кончил через минуту, изливаясь на впалый живот.       - Прости, у меня несколько месяцев не было.       - Тогда я снизу?       - Да, – ответил Юнги и отполз к дивану.       - Что ты делаешь?       - Ищу заначку. У этих извращенцев по-любому здесь есть что-то.       Он просунул руку в диванную щель и довольно ухмыльнулся. Конечно, у этих извращенцев помогалки всюду распиханы. Вернувшись к Хосоку, он стащил с него ненужное и натянул на пальцы презерватив.       - Давай сразу.       - Что? Почему?       - Замолкни и трахни меня уже.       - Ты забыл волшебное слово.       - Трахни меня, Юнги, – низко произнес Хоуп.       Мин выругался и устроился между хосоковыми ягодицами, подразнивая его поглаживанием колечка мышц головкой, которая начала входить без особых усилий. Ревность опять завладела им.       - Я тебя жалеть не буду.       Он резко вошел до упора, и Хосок вскрикнул от режущей боли.       - Я предупредил.       Он вытащил член и вошел снова, лишая Хосока рассудка. Церемониться Юнги не собирается. Он наклонился к хосокову лицу и нежно собрал губами слезы, проступившие у того от боли. Хоуп предательски молчит и терпит, чем злит еще больше. Юнги легко поцеловал его, чтобы успокоить, и продолжил двигаться, игнорируя всхлипы.       - Потерпи немного. Скоро все закончится.       После этих слов Хосок обвил ногами его талию и вжал в себя, намекая, что не хочет это прекращать. Он готов стерпеть физическую боль, если моральная больше не вернется. Пока Юнги к нему так близок, остальное не имеет смысла. Чтобы помочь себе приглушить неприятные ощущения, Хосок хаотично начал шарить руками по полу, чтобы ухватиться хоть за что-то. Юнги его не щадит, вбивает в пол рьяно и давит на живот, то ускоряется, то замедляется. Руками не ласкает, губы не возвращает, но смотрит прямо в глаза, наслаждается своей властью. От обиды Хосок сдавил в руке найденный тюбик с краской, пропуская ее между пальцев, и отшвырнул пустую упаковку в сторону. Не хочет по-хорошему – Хосок изменит правила. Он схватил Юнги за шею и силой притянул к себе, окольцовывая. Где тут эрогенная зона? За ухом? Получай. Хосок нарисовал языком влажную дорожку, чувствуя, как Юнги покрылся мурашками. Любишь глубже? Нет проблем. Хосок начал приподниматься навстречу, слушая, как Юнги хрипит от удовольствия. Лучше бы ему сдаться. Он начал нашептывать его имя – запрещенный прием, от которого Мину рвет крышу.       Юнги сдался, приподнялся на локтях и подставил свои губы под жадные поцелуи. Так безумно хорошо, так ноги сводит, так бабочки в животе спускаются ниже. Он перехватил чужие руки, перепачканные краской, и завел наверх, сжимая запястья. Хосок выгнулся и недовольно замычал в поцелуй, но через секунду успокоился, когда чужие губы коснулись его шеи, покрывая засосами по второму кругу. Хосок их обязательно пересчитает, не упуская ни одного. Медленно проводя кончиками пальцев вдоль руки, Юнги спустился к лицу и сжал подбородок, целуя мокро и грязно. Он еще не остыл, он еще злится, втрахивает свою жизнь, свою душу в блядский плед. Чувствует, как под ним изливается Хосок, и толкается еще резче, чтобы догнать, громко стонет, вот-вот кончит сам. Давно он не слышал, как Хосок зовет Господа, зовет его самого. Утыкается в шею и протяжно мычит, колотясь в оргазме, который можно получить только с этим огненным мальчиком.       Хосок дал любимому немного времени отдышаться, подобрал упаковку презервативов и проверил запасы.       - Здесь еще два. Осилишь?       - С тобой хоть на край света, – прочистил горло Юнги и встал, чтобы снять использованный.       - Снимай все.       От такого властного тона Юнги передернуло. Он стащил брюки вместе с бельем, оглядел свои разодранные колени и укоризненно покачал головой. Так не пойдет. Прошел к окну, взял напольное зеркало и поставил напротив Хосока. Затем включил лампу возле дивана и с хитрой улыбкой вернулся к месту восстания своей души из мертвых.       - Ты знаешь, что делать.       Хосок намек понял и перевернулся на колени. Спина стерта о плед, под которым, кажется, были краски, потому что вперемешку с разодранной кожей, на ней красовались красно-синие пятна. Юнги опустился к нему и провел пальцами вдоль спины, задерживаясь на пояснице. Немного подумав, он вывел на хосоковой спине «люблю», покрыл поцелуями лопатки и раскрыл презерватив.       - Правила ты помнишь?       - Помню, – ответил Хосок, но забыл их, как только Юнги вошел.       - Смотри мне в глаза, детка.       Он сжал ладонью ягодицу, погладил ее и отвесил сочный шлепок. Хосок громко выдохнул, но взгляд не отвел. Мастерская заполнилась характерными звуками прикосновений влажных от пота тел и громкими стонами. Вены обоих набухли от переизбытка в них крови, которую сердца качали, как ошалевшие, не успевая за хозяевами. Чертята устроили пир в честь такого страстного воссоединения, танцевали вокруг бешенного пламени, кидали туда весь хлам, забившийся в архив головного мозга. Единение двух тел не всегда значит единение двух душ, но в случае Юнги и Хосока, единение душ привело к единению тел. В этих стенах они рисовали собой самую откровенную картину, которую только видел мир, размазывая масляные краски по полу, отпечатываясь на еще девственных холстах.       Почувствовав, что у Хосока дрожат ноги, Юнги аккуратно подтолкнул его вперед и уложил на живот, позволяя немного расслабиться и отдохнуть. От смены позы градус проникновения изменился, и Юнги услышал долгожданную громкую симфонию, которая ласкала его уши. Хосок прекрасен. Он идеален. Он безупречен. Даже на этом перепачканном полу, даже среди белых полотен и творческого беспорядка он выглядит, как произведение искусства из Лувра. Юнги скучал по его телу, по этой только им двоим понятной близости, когда зеркало отражает их настоящий внутренний мир. По этой податливости и ненасытности он тоже скучал. По просьбам «жестче», «глубже», «быстрее». По их грязи. По ним. Юнги скучал по ним.       - Я тебя люблю, – отрывисто прошептал Юнги, делая последние толчки.       - И я тебя люблю, – ответил Хосок, блаженно прикрывая глаза.       - Даже не думай заснуть. Я хочу тебя сверху.       Юнги подхватил почти обессиленного парня за талию и утянул на диван. Хосок думал, что силы и правда его покинули, пока ему не дали полный доступ к интерфейсу. Быть сверху на Мин Юнги – большая честь, учитывая его страсть доминировать и подчинять. Но это только до того момента, пока их роли не поменяются. В таком случае Юнги жаждет быть подчиненным. Властный Хосок имеет эффект покруче любого наркотика. С него Мин никогда не слезет, будет искать дозу, тут без вариантов.       Они бежали к друг другу больше трех лет с разных концов континента, видели сны в одной и той же локации, чувствовали печаль друг друга на расстоянии в тысячи километров, потому что повязали однажды себе невидимую красную нить на запястья, потому что дали клятвы. Теорема принадлежности Мин Юнги, созданная Чон Хосоком, доказана. Он принадлежит ему весь, он только его, он только с ним, никаких исключений в этом правиле нет. Хосок дышит, потому что рядом его ненадолго потерявшаяся часть. Как он не старался зашить рану, накладывая заплатки, она заживает только от прикосновений Юнги.       Сколько бы люди не утверждали, что сердце не имеет памяти, они заблуждаются. Мин Юнги доказал на собственном примере, что память сердца сильнее отдельного участка мозга. Он блуждал в закоулках извилин, пока кровяной насос отстукивал «hope», обжигая лопатку. Надежда – это положительно окрашенная эмоция, но только не для Юнги. Для него Надежда – это человек, находящийся в миллиметровой близости, на спине которого он сам написал признание в любви, на губах которого он ежедневно оставлял часть себя.       Поглаживая красные волосы, Юнги размышлял, почему некоторым моментам свойственно заканчиваться. В окно уже шепчет рассвет, напоминая, что время неподвластно человеческому роду. Хосок спит у него на груди, изнуренный проведенной ночью, размеренно дышит, посапывает. Юнги безумно по нему скучал, до сих пор скучает. Как обмануть время, чтобы успеть им насытиться, наверстать упущенные годы? Клятва, которую он давал на венчании, помогла ему выбраться из ночных кошмаров и найти единственного человека, который верил в его существование даже после жуткой надписи на могильной плите. Хосок похоронил там себя, но Юнги умереть не дал.       - Пока ты освещаешь мой путь, я сильнее всех на этом свете. Пока ты улыбаешься, я дышу. Пока живешь ты, я живу. Покуда память моя лелеет твои черты, я буду видеть тебя во снах. Даже забравшись мне под ребра, вырвав мое сердце, никому не под силу стереть тебя из моих мыслей. До самого конца я буду бороться за тебя даже с самим собой, – прошептал, как мантру, Юнги и закрепил клятву поцелуем в огненную макушку.       Хосок дважды явился ему в одном и том же образе. Теперь красный – любимый цвет Мин Юнги.       ***       Хосок проснулся от холода и натянул плед на любимого, который дрожал, как дворняга. Его укутал, а сам спит в одних брюках. Впервые за столь долгое время утро можно назвать счастливым. Чон аккуратно поцеловал свое сокровище в нос, умилился, как тот сморщился, и поднялся, чтобы оценить нанесенный Чонгуку ущерб. Что ж, младший охуеет. Если Хосок видит в этом романтику и очередное хорошее воспоминание в копилке, то Чонгук увидит в этом сожаление об их дружбе. Плед можно выбросить, деревянные рамы восстановлению не подлежат, краски размазаны по полу и по самому Хосоку – он подошел к зеркалу. Выглядит впечатляюще. По старой традиции он пересчитал засосы и довольный результатом отправился на поиски своей одежды. Белью хана, но хотя бы брюки уцелели. Парочка цветных клякс придала им особый шарм.       Пытаясь не разбудить Юнги, он медленно повернул защелку, чтобы подобрать оставленные вчера в выставочном зале вещи. Они валялись на своих местах. Видимо, уборщица еще не поднималась.       - Ебаный пиздец, – прошептал Хосок, прикрывая рот ладонью.       Рубашка за пару тысяч баксов стала половой тряпкой за пару тысяч баксов. Какой-то дорогой секс у Чона получился. Он собрал все вещи и вернулся в мастерскую, чтобы найти телефон: вдруг уже обед, а не утро. Резко вспомнились слова Намджуна, что если он не вернется к утру, то выбор сделан. Хосок устало рухнул в кресло, задумавшись. Такого расставания Намджун не заслужил, да и Хосоку есть, что ему сказать. Из размышлений выдернуло уведомление на чей-то телефон. Парень поднялся и прогулочным шагом двинулся мерить помещение. Телефон Юнги лежал на полу, под зеркалом.       Говорят, что не стоит заглядывать в чужие экраны, чтобы не увидеть того, что не следует знать, но Хосок решил, что в телефоне Юнги ничего страшного он увидеть не может. Он смахнул блокировку и задержал дыхание.        Чимин: Твой ребенок капризничает. Когда домой приедешь, гулена? *Вложение* Чимин: Я даже в душ сходить не могу! Он на меня ворчит!       Чимин отправил фотографию, на которой сын держит ручкой папин палец и недовольно хмурится. Хосок прикрыл глаза и снова открыл, проверив не обман ли это зрения. Не обман. Лицо покрылось алым от злости, телефон полетел прямиком в своего владельца. От удара по плечу Юнги скорчился и приоткрыл глаза.       - Сука!       - Чего ты кричишь, милый? – сонно прохрипел Мин.       - Когда ты собирался мне об этом рассказать?! – указывая на телефон, прокричал Хоуп.       - Ты о чем вообще?       - У тебя есть ребенок! Ты его скрыть планировал?!       Юнги нахмурился и встряхнул голову.       - Никого я не скрывал.       - Ага. Иди нахуй.       Хосок подобрал свои туфли и направился к выходу. Юнги прочитал сообщения и закатил глаза.       - Ты устраиваешь скандал из-за моего сына? – он догнал Хоупа на середине выставочного зала, когда тот натягивал обувь.       - Ебанутый?       - Ты.       - В рот тебе туды-сюды! Ты скрывал, что женат! Теперь выясняется, что у вас есть ребенок! Я, по-твоему, похож на идиота?!       - Хватит орать! Я ничего не скрывал! Мне надо было к тебе дверь с ноги ебнуть и поднять плакат?! Может сразу с ними заявиться?!       - Возвращайся к семье, – холодно проговорил Чон.       - Ты серьезно?       Игнорируя вопрос, Хосок прощупал пиджак на наличие в нем телефона и отшвырнул в сторону, ничего не обнаружив.       - На рояле.       - Что на рояле?       - Телефон твой, блять, на рояле! – проорал Юнги, указывая пальцем в сторону инструмента.       Хосок с трудом подавил в себе желание проехаться кулаком по чужому лицу и направился в указанную сторону. Взял телефон, демонстративно хлопнул крышкой инструмента, подобрал пиджак, вспомнив, что кроме брюк на нем ничего нет, и пошел прочь.       - Они часть моей жизни, я не могу их вычеркнуть, истеричка ты злоебучая! – Юнги ступней толкнул рядом стоящий стул и заехал кулаком в стену. – Че за бред?!       Вернувшись в мастерскую, он забрал телефон, накинул поверх голого торса пиджак, влетел в тапки Тэхена и пошел следом за Хосоком.       - У тебя сигареты остались? – тот вернулся обратно.       - Остались, – Юнги достал из кармана пачку и кинул Чону в руки. – Тебя подвезти?       - Я на машине.       - Послушай, – он схватил Хосока за локоть и потянул на себя. – Хочешь ты того или нет, но тебе придется принять тот факт, что я был женат, и у меня есть ребенок. Я люблю тебя, не ставь мне ультиматум.       - Ты до сих пор женат.       - Не цепляйся к словам! Ты сам святошей не был!       - Ты не посмеешь предъявлять мне за Намджуна.       - Ооо, приехали. Пиздуй. Давай, вперед, к Намджуну.       - Ты раздражаешь, – Хосок цокнул языком и засеменил вниз по лестнице.       Юнги позволил ему скрыться из виду, чтобы не было желания догнать и сравнять со стеной. Этот парень стал еще более невыносим, чем раньше. Они только сделали друг другу шаг навстречу, как моментально поругались. Да, в их отношениях подобное никогда не было чем-то редким, но не сейчас же. Даже поспать спокойно рядом с Хоупом нельзя, везде залезет, а потом всю душу вывернет. Юнги решил дать ему время успокоиться и принять ситуацию, другие варианты не рассматриваются категорически.       Он вышел на крыльцо, подышал свежим прохладным воздухом и зашагал к машине, игнорируя косые взгляды прохожих. К счастью, в бардачке лежала запасная пачка сигарет. Юнги приоткрыл окно, выпуская дым, завел машину и поехал к друзьям, чтобы привести себя в порядок перед встречей с сыном.       ***       - Японский бог! – воскликнул Тэхен, схватившись за сердце. – Апельсинка, ты где был?       - В аду, – ответил Юнги, скидывая тапки.       - Что с тобой случилось?       - Попал под самосвал, упал в овраг с дерьмом и ебнулся лицом об дверь! Че пристал?!       Тэхен вздрогнул и спрятался за спиной у Чонгука, который потерял дар речи.       - Хен… – все, что смог произнести младший.       - Что?!       - Ты точно в порядке? – на всякий случай переспросил Тэ.       Юнги начал раздеваться.       - Блять, у меня спина вся до крови разодрана, колени словно в мясорубке прокрутили! Я весь в слюнях, соплях, слезах, краске и сперме! – он прокрутился. – У меня болит голова, потому что я нихуя не выспался! Моя психичка выжрала мне все мозги и свалила! Сын устраивает Чимину истерики! Можно я просто, сука, приму душ без лишних вопросов и поеду к ребенку?!       Парни переглянулись и синхронно кивнули.       - Спасибо! – дверь в ванную захлопнулась.       Чонгук взял свою сахарную булку за руку и отвел в кухню.       - Попей водички, малыш, – он протянул охреневшему от увиденного Тэ стакан. – Тебе надо успокоиться.       - Чонгук-а, это что такое было?       - Хотел бы я знать.       - Это они так с Хосоком помирились?       - Судя по тому, что Юнги вернулся в свое исходное состояние орущего двойника Хоупа, да.       - Охуеееть, – протянул Тэхен и в три глотка осушил стакан. – Надо позвонить бусинке и узнать подробности.       - Давай сначала в галерею съездим. Что-то мне подсказывает, что они мирились там и разнесли ее к хуям.       - Просто песня… – тихо произнес Ким, продолжая смотреть в одну точку.       На миг он задумался, что теперь будет с Намджуном, и ликование от перемирия отошло на задний план. Вчера Ким старший купил на выставке Чонгука «Отражение».