«Я просто... Мне нужно помогать кое-кому, окей?»
Помогать? Кому? Шатен перебрал у себя в голове возможные варианты. Брат Накахары довольно известен в узких кругах. Поль Верлен отнюдь не тот, кому могла бы потребоваться помощь, тем более, денежная... Бутылка из-под саке падает от очередного толчка, и Осаму переворачивается на другой бок. Глаза его темны, как никогда, пусты, и даже одной жалкой горящей искорки в них попросту нет. Ощущение, что они сами поглощают свет, отчего в комнате вокруг вдруг становится очень темно. Мама? Отец? Дазай никогда не слышал ничего о родителях Накахары, так что, маловероятно, что они вообще живы. Дальний родственник? Малютка сестричка, с которой они вместе остались сиротами? Не больше, чем предположение. Осаму заметил, что у Чуи не так много одежды. Он одевается с каким-никаким, но вкусом, Дазай просто издевается над ним, говоря, что у него нет чувства стиля, на самом деле этот малый выглядел всегда более, чем приемлемо, но вещей у него было мало. За пару месяцев Дазай видел на нем всего две разных рубашки, майку, три пары протертых джинс... У него правда так мало денег? Осаму заканчивает генерировать бесполезные предположения и засыпает. Вернее, он старается заснуть. И ночью он снова чувствует это. Противные потные руки на своих бёдрах, сжимающие кожу до отвратительных, чуть ли не черных, или, ещё хуже, охрово-жёлтых синяков, невыносимое жжение в паху, неконтролируемые слезы из пустых глаз, из которых, казалось бы, уже давно ничего не выжать, звук этих рычаще звериных, до тошноты пошлых стонов и вздохов позади. И палочки. Палочки на стене. Однако... Палочки были не всегда. И когда это снова происходило с ним, когда их не было... Дазай уже не был ребёнком тогда. И это было особенно отвратительно ему — понимать, что он больше не ребёнок, но по слабости и никчемности ничем не отличается от маленькой версии себя. Порой он настолько съедал себя, что был уверен, все вокруг думают, рот ему нужен, только для того, чтобы сосать. А как ещё он мог думать, когда в наказание его любезно пиздили стволом ружья по лицу, а после заставляли взять в рот дуло? И хорошо, если за ним не следовало чего помягче. И Дазай брал, когда не мог ничего предпринять. А в том сыром подвале он не мог. Пойти и пожаловаться Мори было равносильно тому, чтобы стать его шавкой. Ни уважения, ни статуса не будет у того, кто лебезит перед боссом. А Дазай хотел быть уважаем. Нет, ему не хотелось, ему было это необходимо. Он ходил по тонкой грани между уважением и откровенным пресмыканием, и за пару лет из зашуганного пацанёнка, которого мафиози называли банком спермы, он смог стать членом Исполнительного Комитета. Жаль только, что его насильники погибли раньше, чем он стал их боссом. Разумеется, при загадочных обстоятельствах...***
— Они вообще палить когда-нибудь перестанут? У них там что, пули несконча-... — не успевает Чуя договорить как Дазай кладёт руку ему на рыжую макушку и грубо наклоняет к земле. Накахара корчит гримасу, но разозлиться не успевает, потому что пуля пролетает прямо над ним. — Чт-... Откуда? — Снайпер. Крыша. — произносит Дазай, стиснув зубы, потому что горячий свинец поцарапал ему щеку. — У нас есть кто-то с винтовками? — Уже распорядился. Глухой звук от меткого выстрела раздаётся в воздухе и перестрелка прекращается на какое-то время. — Чуя, давай внутрь. — Что, прямо в здание? — Нет, это я тебя на секс без презерватива уламываю. — Да ты-..! Тц, идиот. Ладно, пошли. Холодный камень в старом полуразрушенном коридоре делает пыльный воздух ещё более невыносимым для лёгких, и парни прикрывают лица тканью, когда идут вперёд, пытаясь найти лестницу на второй этаж. Накахара обеспокоенно посматривает на шатена, идущего чуть впереди, а потом вдруг одергивает его, пиная в плечо. — Эй, Дазай. — Чего тебе, чиби? Устал? Баиньки? — Ты хотя бы секунду можешь быть серьёзен? — ... Секунда прошла. — Боооже. Ладно, нам нужно найти медпункт. Здесь должен быть... — А? — Осаму выглядит по-настоящему удивленным и присаживается на корточки, чтобы взломать закрытую дверь. — Это ещё зачем? — Рана... На щеке. Её нужно обработать. На самом деле Дазай пребывает в какой-то прострации, слыша слова рыжего о том, что тот хочет обработать его рану. Это... Что это? Как обычно зовут это люди? Заботой? Зачем Чуе заботиться о ком-то вроде него? Это попросту бред. Осаму как можно быстрее прогоняет эту хрень из головы. — В кого это ты такой заботливый, Чу? Не занимайся ерундой. Просто царапина. — замок щелкает, дверь открывается, и только Осаму встаёт с корточек, его вдруг грубо хватают за забинтованное запястье и ведут куда-то вперёд. — А ну рот свой сейчас как-нибудь быстро закрыл. Пулевое ранение, рыбина ты безмозглая, это тебе не просто царапина. Дазай молчит, когда Чуя заводит его в старенький медкабинет и силком усаживает на пыльную кушетку. Накахара копошится в ящиках, находит нетронутую упаковку ваты и, смочив её чем-то из темной склянки, осторожно подносит к лицу шатена. — На таком лице не должно быть таких ужасных ссадин. Загноится же. — говорит Чуя, от стараний чуть не высовывая язык. — На каком это таком лице, Чуя? Прокололся. Чуя прокололся и они оба знают это. Осаму ухмыляется, сузив глаза, глядя на то, как быстро Накахара заливается краской. — ... На твоей тупой роже, блять. Завали. — Ну-ну~ Дазай аж светится из-за этой маленькой оплошности рыжего, и Чую это бесит. Но Накахара не знает, что на самом деле Осаму... чертовски потерян прямо сейчас. Его завели в медкабинет, усадили на кушетку и лично обрабатывают ему рану. Даже не рану, а, скорее, глупую царапину на щеке. Дазай привык бинтовать себя сам. Пару раз он наносил себе такие глубокие порезы, что ему приходилось самому себя зашивать. Сидеть с раскаленной иголкой и ниткой, и протыкать себе кожу, стежок за стежком сжимая зубами полотенце всё сильнее. Он просто не мог смириться с мыслью о том, что кто-то решил безвозмездно позаботиться о нем. О его теле. Что кому-то кажется, что на его лице не должно быть царапин. И самое главное, это практически невозможно для Дазая, поверить в то, что этим кем-то был Накахара Чуя. Злобный рыжий карлик с каждым днем переставал быть прямо таким уж злобным, и шатену тяжело давалось эта мысль. Чуя уже выходил из медпункта, дабы доделать чёртову работу на сегодня и пойти уже домой, как вдруг Дазай, который смотрел в окно всё то время, пока Накахара пытался поправить это рыжее гнездо, образовавшееся у него на голове во время перестрелки, окликнул его. — Чуя-..! — А? Чего ещё? — Спасибо. В воздухе повисло секундное молчание, за время которого атмосфера успела накалиться до предела. — ... За что ты благодаришь меня? — Ты обработал мне рану. — Пф, всего лишь царапина. Пустяк. — Пулевое ранение, это тебе не царапина, Чуя. — Дазай противно ухмыляется. — Не повторяй за мной. Ты от этого ещё более мерзкий. — То есть к моей мерзости прибавляется твоя? Двойной удар красавцев? — Завали, скумбрия. — Чуя отворачивается, потому что чувствует, как стремительно краснеет его лицо. — Пойдём уже.***
Ночная Йокогама всегда нравилась Дазаю больше, чем дневная. На улицах мало хороших людей в это время, зато... много котов. Осаму как раз, наплевав на жуткую ломоту в теле после беготни по заброшенным зданиям сегодня, гладил одного чёрного кота по спинке. — Ты голоден, малыш? — кот в ответ мило мурлыкает. — Прости, у меня из еды только пальцы вон того рыжего шляпника. И он вряд ли отдаст их тебе. — И зачем я только согласился подвезти тебя? Сейчас договоришься, поедешь на своих двух. — Да ладно тебе, Чуууя. Ты посмотри какой он милый. Для него и рук не жалко. — Осаму позволяет коту покусывать фаланги его узловатых пальцев. — Слушай, чиби, а ты не хочешь выпить? — Я не... — на секунду Чуя задумывается, подняв глаза к небу. — Хотя... День был такой тяжёлый, можно и пропустить пару бокалов. Но только если пару. Рот Дазая расплывается в улыбке, и он уже выпрямляет ноги, отряхиваясь от бесконечной пыли, как вдруг... У Чуи звонит телефон. На лице Накахары лёгкий испуг, он отходит подальше, и до Осаму долетают лишь обрывки его реплик. Что-то про «Что? Как он? Как давно это случилось?», «Вы точно уверены?» и ещё пара фраз в этом духе. Через минуту Чуя оборачивается на Осаму, и тот подмечает его бегающие от испуга голубые глаза. — Дазай, я... Мне нужно идти, прости. Найди способ самому добраться. Пожалуйста. Прости... — Слишком много извинений на квадратный миллиметр, что-то случилось, Чуя? — Всё в порядке, я просто... До встречи, Дазай. Затем Чуя садится на мотоцикл и уезжает, а Дазай... Дазай тут же ловит такси. — За вон тем вишневым Кавасаки, пожалуйста. Если угонитесь, не пожалею чаевых.***
Чуя не помнит, когда в последний раз он так быстро гнал, вдавливая педаль не то что "в пол", а уже в саму преисподню. Только бы успеть, только бы всё было хорошо. Если он будет в порядке, если ему ничего больше не будет угрожать, Чуя клянётся, что больше никогда в жизни, даже мысленно, не будет жалеть о сумме, которую он отдал, чтобы покрыть медицинские счета, что отдаст ещё больше денег, только бы его лучший друг был в порядке, только бы... Накахара врывается в больницу, чуть ли не сбивая с ног какого-то дедушку с тростью и странным, будто кошачьим, раскрасом волос, бегом по лестнице поднимаясь на нужный этаж, ведь лифт был занят. Только на втором пролёте Чую пробрала дрожь и он начал буквально молиться на то, чтобы занят он был не койкой его друга, накрытого с головой простыней. В ушах бешено громкими барабанами стучало сердце, гоняя по телу горячую кровь, которая, казалось, уже вскипела от волнения. Наконец-то в поле зрения появляется желанная дверь. Чуя уже открывает рот, чтобы объяснить медсестре кто он и что ему нужно пройти, но она сама его узнаёт и впускает, всё же он частый гость в этой палате. И единственный. Накахара пулей залетает в помещение, где его уже ждёт врач. Чуя сглатывает вязкий ком в горле и, не позволяя себе сесть на кресло, даже когда доктор приглашающе показывает на него рукой, наконец может выдавить из себя несколько слов. — Как он? — Теперь стабилен. — кивает врач, ещё раз взглянув на спящего юношу. — Чудо, что мы не потеряли его. Мы увеличим ему дозу лекарств, но... — Я оплачу. Не важно что и сколько, если это ему поможет, просто назовите сумму. И... Могу я остаться с ним сегодня? В глазах врача можно прочесть толику сочувствия рыжему, но затем он смиренно выдыхает. — Да, конечно. Чуя расслабляется только когда врач выходит из палаты и, кажется, с тяжёлым выдохом его покинули сразу все силы, потому что ноги резко подкосились, и Накахара буквально упал на кресло рядом с белой кроватью, на которой лежал его друг. Его лучший друг с самого детства. Мичизу Тачихара. Они росли вместе, были почти что соседями. И Тачихара был единственным его спасением от постоянного запаха алкоголя и едкого табачного дыма, который, казалось, впечатался в стены квартиры, которую Накахара звал своим домом. Тачихара вытаскивал его оттуда через окно и вёл за собой. А Чуя просто шёл за ним. Не спрашивая куда они идут, не противясь, просто шёл, потому что это был единственный человек, который вызывал в нем настоящее доверие, и за которым ему хотелось идти. Именно поэтому сейчас Чуя готов сделать и сделает всё, чтобы этот человек был в порядке, чтобы он вылечился. Хоть ему и сказали, что вылечить такое шанс крайне мал. Но тем не менее этот шанс есть. И Чуя отчаянно за него хватался, пытаясь на этой тонкой ниточке вытянуть Тачихару из холодных лап смерти. Точно так же, как в детстве Мичизу вытягивал из мерзких лап пьющей матери Чую, который в итоге всё равно упал в яму похуже. И упал, блять, прямо на гребаного Дазая, а сверху на них свалился огромный такой валун приказа босса "теперь вы работаете вместе", навеки придавив их друг к другу. И только от осознания этого Чуе казалось, что жизнь его не просто поимела, а гвоздями прибила его лодыжки за ушами, без смазки, без мыла, даже слюны зажмотив, надела ему на башку огромный шлем Дарта Вейдера и с боем через Трою протаранила себе проход прямо от жопы до горла. Примерно так это и ощущалось. Но всё же в последние дни (Чуя устало усмехнулся) хотя бы плюнули немного, ибо Дазая стало более менее проще терпеть. По крайней мере, после того случая как их заперли в кабинете, он больше не пытался как-либо повредить одежду Чуи, и на том спасибо. За это Накахара перестал пиздить его по лицу. Ведь на таком лице не должно оставаться синяков... В смысле, на таком тупом и пидорском лице! Чуя раздражённо цыкнул, ругаясь сам с собой, как вдруг... Он резко поднял голову, отчего рыжие локоны снова растрепались, потому что... Кажется, за ним кто-то следил. Прямо секунду назад. Но Накахара решил, что это лишь паранойя, всё же он сильно переволновался и устал. Так что, вновь уронив голову на край койки, Чуя поправил шляпу и тут же провалился в крепкий сон.***
Дазай выходит из такси, оставив в руках ошарашенного водителя пачку банкнот (ну а что, он ведь обещал ему чаевые, если тот сумеет угнаться за вишневым Кавасаки), и окидывает беглым взглядом здание, к которому они приехали. Высокие белые стены, зашторенные жидкими жалюзи окна, в которых беспорядочно включён свет, и внушительная статуя бога медицины Окунинуси прямо слева от входа. Больница. Ну конечно... Дазай хлопает себя по лбу. Слова Накахары проносятся у него в голове.«Я просто... Мне нужно помогать кое-кому, окей? И на это уходит много средств»
— Кому же ты так помогаешь, Чуя? — тихонько спрашивает самого себя Осаму и устремляется вперёд за рыжей шевелюрой, уже почти успевшей скрыться из поля зрения. Пара лестничных пролетов, поворот, и Дазай видит палату, в которую зашёл Накахара. Он крадётся по коридору, останавливаясь прямо возле небольшой ховеи, растущей в пластмассовом горшке, и прислушивается. Он почти не слышит того, что говорит врач, но до его слуха отлично долетает звонкая по сравнению со словами собеседника, реплика Накахары: — Я оплачу. Не важно что и сколько, если это ему поможет, просто назовите сумму. И... Могу я остаться с ним на ночь? Глаза Осаму округляются. Имя рыжего в перемешку с удивлённым вздохом чуть не срывается с губ шатена, но тот успевает прикрыть себе рот рукой. В следующее мгновение он вжимается в бедное растение, пока врач выходит из палаты, и остаётся незамеченным. Почти что бесшумно, лишь тихонько шурша одеждой, он подкрадывается к большому закрытому жалюзи стеклу и, найдя небольшую щель между ними, смотрит в палату. На койке лежит паренек не очень высокого роста, с колючими ржаво-красными волосами, разбросанными по подушке. Он довольно бледен, но его грудь равномерно вздымается, значит, состояние стабильное. Измерительные приборы издают слабый писк, а Чуя... сидит возле его постели, опустив голову вниз. Взгляд Дазая скользит к его рукам, и он, видя как Накахара сжимает в кулаках белое постельное белье, кажется, впервые в жизни ощущает невыносимое желание... обнять. Осаму с ужасом для себя понимает, что ему правда, до покалывания в пятках, хочется сорваться с места, залететь в палату и прижать к своей груди это обмякшее на больничном стуле маленькое дрожащее тело, и он честно уже почти убедил себя, что получить по лицу не так уж больно по сравнению с тем, чтобы исполнить это странное желание, ощущающееся у него в груди как резкий подъем какого-то откровенно странного тревожного тепла, как вдруг... Чуя резко поднимает голову вверх, подозрительно щурясь, и Дазай ныряет вниз, молясь, чтобы его не заметили. Но ничего не происходит, и шатен облегчённо выдыхает, решая, что раз уж он здесь, он разузнает об этом пареньке с колючей причёской всё, что может. Осаму ждёт ещё несколько минут, а после поднимается с корточек, направляясь к посту медсестер. И вот же удача, за ним сидит одна миловидная молодая девушка. Дазай, натягивая на себя широкую улыбку, чешет затылок и... делает то, что получается у него лучше всего. Играет очередную роль. — Какое счастье видеть здесь хоть одного неспящего чело-... Ох, простите... Я... — медсестра поднимает взгляд от бумаг и непонимающе смотрит на шатена. — Сударыня, вы само очарование, словно мимолетное цветение лотоса... Не могли бы вы немного мне помочь? Девушка приветливо улыбается в ответ на улыбку Дазая, и... вот же странность, он, флиртуя через каждое слово, думает только о том, что будь здесь сейчас Чуя, он бы прописал ему подзатыльника и непременно сказал бы, что омерзительнее в жизни ничего не видел, и мысль об этом на мгновение делает его абсолютно фальшивую натянутую улыбку, совсем чуточку, самую малость, но... искренней. Спустя какие-то жалкие пятнадцать минут диалога, Дазай осторожно берётся рукой за горло и, немного хрипя, говорит: — Ох... Что-то в горле першит. Я бы выпил воды, но, честно говоря, я не хочу отвлекаться от разговора с такой прекрасной дамой даже на секунду, а до кулера так далеко идти... — Оу, у нас есть кулер в сестринской. Подождите минутку, я принесу вам воды. — Правда? Спасибо, по гроб жизни вам должен. — Это... всего лишь вода. — смущённо отвечает девушка, поправляя волосы, и встаёт со стула. — За знакомство с вами, не грех и жизнь отдать. — мурлычет в ответ Дазай, и как только его взгляд проводил медсестру до двери в сестринскую, он тут же перекинул ноги через стойку и полез в ящики. Осаму быстро перебрал пальцами документы и, найдя наконец нужный номер палаты, открыл папку. По фотографии похож... Очень даже. «Тачихара Мичизу. 18 лет... Пациент обратился с жалобой на хронические головные боли и повышенное внутречерепное давление...» — Дазай ведёт пальцем по тексту и, останавливаясь на диагнозе, нервно сглатывает. — «Лимфома головного мозга... «...» Опухоли злокачественного характера в лобной доли головы... «...» третья стадия...» Осаму слышит как кулер в сестринской перестает булькать и поспешно кладёт папку на место, выходя из-за стойки. Девушка протягивает ему стакан воды, и Дазай, выпивая его, поспешно прощается. Он спускается на первый этаж и устало плюхается в старое кожаное кресло прямо в холле, запрокидывая голову вверх, к потолку. Хочется курить. «Во что же ты вляпался, Чуя... И кто для тебя этот человек?» — думает Дазай и чуть позже, потирая уставшее лицо рукой, выходит из больницы и двигается по направлению домой. Ему нужно поспать, а Чуя не будет очень рад видеть его завтра, если узнает, что тот проследил за ним до самой больницы.***
Проснулся Чуя оттого, что на голове стало внезапно как-то странно легко, а после в его рыжую шевелюру впутались чьи-то пальцы. Ещё не до конца проснувшись, Чуя подставлял голову под поглаживание, тихо мыча. Когда он открыл глаза, то тут же дёрнулся, но... Перед ним сидел на медицинской кровати очнувшийся Тачихара, с Чуиной шляпой на голове и как обычно яркой улыбкой. Чуя пару секунд молча смотрел на него, а потом резко, неожиданно даже для самого себя, обнял. Мичизу застыл в легком шоке. Чуя не видел его лица, но мог догадаться, что этот жест был для него неожиданным, по тому насколько неловко парень похлопал его по спине. — Чуя-кун, ты чего? Видит бог, за эти слова эта спокойная рожа чуть не получил прямо по лицу. Действительно, чего это он блять?! Чуя нервно комкает его одежду на спине, плотнее сжимая зубы, мысленно пытаясь убедить себя в том, что нет никаких причин злиться на Мичизу. — Придурок! Не смей так меня пугать! — Я... Чуя... Просто я был нестабилен последние несколько дней... или недель. Этого следовало ожидать. Извини, что не сказал и напугал тебя. Я не хотел волновать. — Мичизу неловко улыбается, устремляя взор в потолок. — Спасибо, сейчас я спокоен как удав, совсем не волнуюсь! — Чуя несильно толкает его в плечо, отстраняясь. — Как ты себя чувствуешь? — Не злись на меня... Ты вообще не должен всего этого делать. И особенно переживать. — Тачихара бледнеет на глазах, как будто кто-то специально медленно вытягивает из него жизнь, за которую Накахара так отчаянно цепляется. — Тошнит... Я ненавижу химию, отвратительно, от нее становится только хреновее, пх. — усмехается Мичизу, делая непринуждённый тон, желая сгладить углы. — Я знаю, но ты должен, чтобы вылечиться. — Чуя вздыхает и опускает глаза на руки Тачихары. Он действительно не должен был сейчас орать на него, даже на эмоциях. — Тебе что-нибудь привезти? — Нет, Чуяяя. — почти что скулит Тачихара. — Ты и так... делаешь слишком много. Ты... Ты всё ещё спишь в том подвале, скажи? — Я делаю то, что должен, и это то, чего я хочу. — Чуя пожимает плечами, отводя глаза. — Да. Но я же там только сплю, кровать там есть, дождь не заливает, не холодно, мне достаточно. Зачем ты спрашиваешь? — Чуя... Слушай. — голос Тачихары становится подозрительно мягким, отчего Накахару пробирает дрожь. — Я знаю, как это звучит, но правда ведь всегда такая, да? Я мог умереть вчера. И точно так же могу умереть сегодня или завтра. Я так или иначе умру, понимаешь? А ты живёшь в подвале ради... Ради чёртового живого трупа. —.... — Чуя еле заставляет себя сглотнуть, после чего мотает головой. — Не говори так. Ты не живой труп. Ты ещё вылечишься. Я делаю это по своей воле, никто меня не заставляет. Меня... Устраивает такая жизнь. Вполне устраивает. — Ох, чиби... За что ты мне такой хороший. — говорит Тачихара, даже не подозревая о том, что в этот момент происходит в душе у Накахары, а после непринуждённо просит рыжего сходить в столовую за сэндвичем и кофе, дабы перевести тему. Чуя пулей проносится по лестнице вниз, до столовой, нервно пытаясь отдышаться. Твою ж..«Ох, чиби... За что ты мне такой хороший»
«Чиби». Он мог назвать его как угодно, но он сделал это так. Хоть "чурчхела", но почему. именно. чиби. Ещё и эта фраза после... Да Дазай бы так ни за что не сказал, они же друг друга ненавидят! Ненавидят же, верно? Они друг друга раздражают. Точно, Осаму его ужасно раздражает, а Чуя раздражает Дазая, именно такие у них отношения и других быть не может! Чуя плотнее сжимает зубы, агрессивно швыряя на прилавок деньги за кофе и сэндвич, за что тут же неловко извиняется. Да ну почему из-за этого Осаму внутри него постоянно возникают такие странные чувства?! Он про злость, конечно же. Они с Тачихарой проговорили ещё несколько часов, словно стараясь наговорится на пару лет вперёд. Оно и к лучшему. Чуя тяжело вздыхает, выходя из больницы, и перекидывает ногу через свой мотоцикл. Руки стремительно холодеют от ветра, ведь он, задумавшись, забыл натянуть на них перчатки, но в груди теплился небольшой огонёк радости. Давно они так не разговаривали. И Чуя очень надеялся, что на работе ему не придётся объясняться перед Осаму, куда это он так рванул.***
На следующее утро Дазай ведёт себя как обычно. Он лучезарно улыбается всем мафиози и заигрывает с девушками, пока те в недоумении смотрят на его макушку. Конечно, как не смотреть на неё, если на ней торжественно возвышается огромная пиратская шляпа с ядерно-зелёным торчащим пером и пластмассовым мини попугайчиком, прикрепленным на край. Осаму как раз позволяет Гин дотронуться до него пальцем, как вдруг слышит позади себя знакомый раздраженный голос: — Ты совсем уже с ума сошёл, идиотина? Что это на тебе? — Чууууя! Я тоже рад тебя видеть! Это? Это малютка Гинни знакомится с моим попугайчиком. Я назвал его в честь нашего босса, рад представить вас друг другу, Ринтаро! — Нет, скумбрия, я про всё это. Что ещё за дурацкая шляпа? Очередная издевка? Знаешь, уже не оригинально. — закатывает глаза Чуя, но в следующее мгновение они округляются, когда Дазай, перевалившись через спинку кресла, берет с него и протягивает Чуе... — Я и тебе прикупил. Вот. — ... Ты-... — Чуя рассматривает вещицу со всех сторон, не смея прикоснуться, и тогда Дазай нахлобучивает ему её на голову. Наконец Накахара снимает с себя шляпу и вертит в руках, горящими глазами разглядывая бордовую ленту, повязанную вокруг неё и небольшую металлическую цепочку, свисающую с полей. — Но... Дазай, она же жутко дорогая. — Конечно она дорогая, лента на ней, это же шелк Малбери. Куча маленьких шелкопрядиков лично занимались изготовлением этой чудной шляпки для тебя. — Но я не могу принять такой дорогой подарок... — начал было Чуя, но Дазай перебил его, вновь нахлобучив шляпу тому на голову. — Можешь-можешь. Всё ты можешь. В конце концов никто кроме тебя такие убожества носить не станет. Хмх~