are we too young for this?

Чуя ещё долго красовался перед зеркалом в новой шляпе. Он то надевал, то снимал её, крутил в руках, рассматривал со всех ракурсов, бесконечно много щупал нежную ленту, цепочку и старательно укладывал волосы, чтобы они не то, что красиво, а идеально смотрелись с шляпой. Накахара пытался придумать хоть одно разумное объяснение тому, что Дазай купил эту дорогущую вещь специально для него. Причем очевидно не первую попавшуюся. Во всяком случае, подарок хоть и был неожиданным, очень даже неожиданным, но, тем не менее, ужасно приятным. Наконец, домучив зеркало, Чуя вышел из комнаты и, тихо мыча себе какую-то песню под нос, с явно приподнятым членом настроением, направился по длинному коридору к кабинету босса, чтобы получить очередное задание.

***

Между старых, потрепанных временем стен гуляет ветер, забираясь в здание через разбитые окна. В заброшенном доме, который, видимо, пытались отстроить да бросили за недостатком средств, царит абсолютная тишина. И кажется, что вокруг нет ни души, но... Внезапно эту тишину прорезает сдавленный предсмертный крик. Первый шаг сделан. Дазай смог определить где находятся эти абсолютно некомпетентные идиоты гораздо быстрее, чем они смогли скооперироваться. Их было хотя бы не так много, как ожидалось. А потому Чуя рассчитывал справиться без помощи "ящериц". Если только придурок Осаму действительно будет помогать, а не только подкалывать, как обычно. Накахара резко разворачивается, ударяя какого-то человека в голову с ноги, и рыжему в нос тут же ударяет запах крови. В следующую секунду он ощущает неожиданную легкость в ножнах и еле успевает развернуться, прежде чем в его спину прилетел бы глухой удар. — Эй, обмудок. Ты что, не слышал? Ножи детям не игрушка! — Накахара отбирает нож и лёгким движением перехватывает поудобнее, в следующую секунду распарывая нападающему горло. — Поранишься же, идиот. — Хаа? У тебя что, нож скомуниздили, Чуууя? — ехидно улыбается Осаму, отскакивая от удара молотка. — Сам ведь сказал, ножи детям не игрушка, так чего играешься? А вдруг не справишься с управлением и пальчик бо-бо? — Завали, скумбрия! — Чуя подхватывает валяющуюся на полу железную трубу и со всего маха ударяет мужчину прямо в живот, после чего слышит приятный хруст ломающихся рёбер, в подтверждение чего бедняга выплёвывает внушительный сгусток крови. Только когда всё наконец стихло, а в воздухе повис тяжёлый металлический запах, Накахара позволил себе выдохнуть, облокотившись о стену, по которой, чуть левее, стекала ещё свежая алая, немного вязкая жидкость. Дазай же хмыкнул, сунув руки в карманы пальто. Он уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, как Чуя резко сорвался с места: — Дазай, сзади! Слава богу, он успевает. Дазай резко оборачивается, подняв руку вверх. Нож, который должен был распороть его сонную артерию, разрезает его запястье вместе с бинтами на нём. Глубоко разрезает. Чуя буквально подлетает к ним, повалив смельчака, посмевшего напасть со спины, на землю и заламывает его руки до хруста в плечах. Чуя прижимает дуло пистолета прямо к затылку нападавшего и спускает курок. Пуля проходит насквозь, кусочки мозга и кровь разлетаются густыми брызгами гуаши по полу, а крик застывает на открытых губах. Но Накахару волнует не это тысячное совершенное им убийство. Он оборачивается и видит, как из глубокой раны на запястье Осаму вытекает столько крови, что на полу начала формироваться кровавая лужица. Чуя слезает с трупа, подбегая к Дазаю, затягивающему жгут на своей руке, и, схватив его за здоровую руку, тащит за собой, рыча: — Шевели своими сосисками быстрее! Мой дом недалеко, там есть аптечка. Так будет быстрее, чем ехать в мафию. Дом, а точнее подвал Чуи действительно оказывается недалеко. Всего пара поворотов, проход под аркой, и он уже толкает старую дверь, сбегая по лестнице вниз. Пусть тут и не самая санитарная зона... Вернее совсем не санитарная. Такое сырое и богом забытое место вряд ли можно назвать чистым, но хоть что-то. Чуя уже ждёт, что Дазай начнёт шутить и как обычно обидно подкалывать, но тот молчит. Накахара аж оборачивается от удивления. Неужели ему настолько плохо? И правда, Осаму заметно бледнее обычного, хоть и делает вид, что всё нормально, как будто у него каждый понедельник запястье кровоточит. Придурок... Честно сказать, Чуя не любил бледных людей. Они все напоминали ему о Тачихаре. Бледность — символ того, что он вот-вот потеряет этого человека. Чуя сажает Дазая на кровать и достаёт из шкафа аптечку, чуть ли не единственное чистое, что есть в этом месте. — Снимай рубашку. Начнёшь шутить – язык отрежу. И Осаму правда молчит, послушно снимая рубашку, оголяя худое тело и... Чуя видит, что весь его торс перевязан бинтами. Он тихо сглатывает, от удивления, но всё же пока что ничего не говорит. Лишь прикладывает ватку к открытой ране, обеззараживая. — Рана глубокая, зашить бы... — цыкает Чуя, кусая губу. — Есть иголка и нитки, чиби? — наконец подаёт голос Дазай. — Что? А... Да, есть, конечно. Но я никогда не-.. — Я сам, не волнуйся. Не в первый раз же. — тон Дазая непринуждённый, даже слишком, и это напрягает ещё сильнее. "Не в первый раз"? — Ну так принесешь, Чу? Чуя кивает и из тумбочки достаёт иголки с ниткой, протягивая Дазаю. Сам же он просто садится рядом, наблюдая за тем, как Осаму собственноручно, крепко сжимая в зубах рубашку, стежок за стежком протыкает собственную кожу и стягивает её вместе. Но он делает это так умело и легко, что Чуя неожиданно для самого себя всё же спрашивает: — Дазай, слушай, ты... Ты в порядке? Стежок за стежком Дазай зашивал порез на руке. Он правда никогда не был уверен, вернее, всегда был уверен что не делает это правильно, но он всё же не учился на хирурга, а рану открытой оставлять было нельзя. Благодаря Мори он смог выучить, как делать это, просто наблюдая за ним, но это лишь наблюдение. Недостаточно, чтобы сделать идеально. А потому шрамы на теле Дазая часто были очень рваными, и следы неровных стежков ещё сильнее уродовали его тело. Но тело это ведь всего лишь тело, так? Это не имеет значения, оно не может быть важным, оно... — Дазай, слушай, ты... Ты в порядке? — голос перебивает мысли шатена и тот словно моментально трезвеет. Боль, которую он перестал ощущать, задумавшись, вернулась, отчего мафиози зажмурился, протыкая собственную руку иглой. Рука немного задрожала, но Осаму быстро успокоил себя. В его жизни не было места чувствам. — А? Да, с чего бы. — непринужденно отвечает шатен, морщась, протыкая свою кожу. — Выглядишь как придурок. Как придурок, который слишком хорошо умеет зашивать сам себя. Дазай усмехается. — Это пустяк. Порой бывает переборщил, вот и приходится. — С чем переборщил? — Чуя заранее знает, каким будет ответ, но всё же просто надеется, что ошибается. — Чуя... — тяжело выдыхает Дазай, затягивая ещё один стежок. — Ты не хочешь этого знать, поверь. Чуя раздражённо цыкает, отводя глаза. — Жизнь не так уж и плоха, как ты считаешь. И кто сказал, что не хочу?! Не указывай мне! «Жизнь... Не плоха?» — думает Дазай, немного хмуря брови. — «Жизнь только и делала, что насиловала меня с самого рождения. И она неплоха? Возможно, жизнь не такая... Но, в таком случае, я не живу. Я выживаю» — Пх... Чиби-чи злится? Чиби-чи уже достаточно взрослый малыш, чтобы знать взрослые вещи и смотреть взрослые каналы по ночам? — Дазай издевается, но его голос бархатный и тягучий, словно дорогой растопленный шоколад, в который макают клубнику. — Заткнись, придурок! — фыркает Чуя и уже сжимает край своей подушки, но всё же не трогает Осаму. Ещё не хватало, что бы у него рука дрогнула. — Зачем ты сам себя до такой степени-то травмируешь? — Я... Честно говоря, я не знаю. Так легче. Это не так уж страшно. Не для меня. Не после всего... — внезапно шатену становится до немой жути в горле некомфортно и он переводит тему. — Чиби, а нитку мне зубами перегрызать? Ножнички свои, хотя бы миниатюрные для искусства бонсай, найди. — и надо сказать... все слова Дазая звучат как мурлычущие просьбы, но по наполнению это всегда приказы. Дазай так любит раздавать приказы. Чуя закатывает глаза. — Ножниц нет, ножом обойдешься. После чего, "всего"? Дазай достает из своего кармана Чуин нож и обрезает нитку. — Кажется, я справился с этой задачей лучше, чем тот недониндзя, хмх~ И он не намерен отвечать на вопросы. — Ты-... Дазай, придурок! — Чуя по привычке хочет схватить Дазая за рубашку, но на нем её нет, а потому он хватает его за шею и, повалив на кровать, садится сверху. — Ты..! Хватит брать мои вещи без спроса! — Чуя-чи, я понимаю твоё желание повалить меня на кровать, но я всё ещё ранен, а ещё грязный как уличная шавка, или ты любишь грязности в этом деле, ммм?~ Чуя, резко отшатнувшись, соскакивает с кровати. — Придурок, мы оба парни! — и Дазаю кажется, что он с этой фразой что-то больно зачастил. Чуя фыркает и рукой подзывает к себе Осаму. — Пойдём в ванную. Тебя действительно надо помыть, а то развонялся на весь район. — Это ты повалил меня на кровать. И мне не нужно купа-... — но Осаму не успевает договорить, потому что Чуя хватает его за здоровое запястье и тащит в ванную комнату. Дазай останавливается возле ванной и возражает. — Чуя... может всё же не надо? Я сам могу. — и именно в этот момент у Дазая темнеет в глазах, да так, что он аж качнулся, стоя на месте. Чуя тут же подхватывает шатена, позволяя ему опереться на себя, и понимает, что... Дазай просто охренеть какой тяжёлый. — Надо хотя бы кровь смыть, с торса. Угомонись ты, как уж на сковороде. И сядь спокойно. Дазай послушно садится на край старенькой ванной, и когда Чуя дотрагивается до бинтов... Он чувствует себя невероятно обнаженным. Ему всегда было противно, когда его касались другие люди, он всегда закрывал тело одеждой, даже в тёплую погоду носил большие рубашки и штаны, все его носки были выше щиколотки, и его максимум открытости – футболка с длинным рукавом чуть ниже локтя. А тут... — Чуя... — Дазай теряется и голос его дрожит, но он всё ещё максимально скрывает это. — Я правда... могу сам. Просто дай старую тряпку, ту, что не жалко, и ведро, я справлюсь. — Да заткнись ты, еле живенький, аж голос дрожит, сам он, ага, конечно. Чуя, стараясь не толкаться, довольно настойчиво убирает руки Дазая, аккуратно разрезает ножом узлы и, нахмурившись, начинает разматывать бинты. — Чуя... я... — Дазай отводит взгляд. В глазах темнеет. У него совсем нет сил и... самое главное, у него нет ни грамма желания сопротивляться. Он не смотрит в сторону Накахары, но он чувствует, как, полностью сняв бинты, тот застыл в лёгком шоке, глядя на его изуродованное тело. Осаму знал, там были и старые рваные шрамы, и свежие порезы... Ему вдруг стало неловко от тишины. — Наверняка на это неприятно смотреть, да? Какой уж есть, Чу. — максимально весёлым голосом постарался выдавить из себя Дазай, но надорвался на имени, и получилось скомканно. Тц. — Нет, не неприятно. В порядке он, конечно... — саркастично отвечает Чуя, цыкает и мочит тряпку в тёплой воде, аккуратно вытирая торс Дазая от пыли и крови, стараясь не задевать свежих порезов. — Не хочешь говорить что случилось, не говори. Но ты нихрена не в порядке и не лги мне тут. — Нихрена не в порядке... — только и может повторить за рыжим Дазай, находясь в какой-то непонятной прострации, пока Чуя проходится по его телу влажной тёплой тряпкой. Помыв её в последний раз, стараясь не оставлять на той следов крови, Чуя повесил её на сушилку, и как только он обернулся, Дазай, попытавшийся встать, внезапно... упал ему прямо под ноги. — Дазай, ты-...! — начал было Чуя, но Осаму, не слушая, вдруг обхватил руками его колени, прижавшись ближе, и спрятал лицо вниз, предоставив взору Накахары взлохмаченные кудри. — Дазай..! Придурок... — Чуя опускает глаза вниз, на чуть влажные каштановые кудри, и его ладони, ранее поднятые вверх, чтобы не дай бог не коснуться, опускаются вниз. Он аккуратно, робко, можно даже сказать, неловко, касается чужих волос. Совсем чуть-чуть, просто немного тревожит кудри на манер лёгких поглаживаний и тут же убирает руки. Они оба мужчины, так ведь быть не должно... — Скумбрия... Что ты делаешь? Осаму вздрагивает от касания к голове. Чуя только что... потрепал его волосы? Обычно... Обычно Дазай делает так, чтобы позлить его, да и в обычной ситуации Накахара не дотянулся бы, даже если бы захотел, но... У Осаму ощущение, что его живот надули гелием. Что... Что за странное чувство? Он отстраняется, облокачиваясь о ванну позади себя. — Ничего. Спасибо, Чуя-чи. — Осаму снова фальшиво улыбается. — Можешь... Дать мне обратно мою рубашку? И, наверное, мне уже стоит идти домой. Увидимся завтра. — Ой-ой-ой, да заткнись, ты можешь остаться на ночь, посмотри, в каком ты состоянии, идиот. И даже не начинай возражать! Уж на сковороде. — фыркает Чуя и быстро выходит из ванной, чтобы Дазай не заметил, насколько стремительно краснеют его щеки. У Чуи Накахары маленькая комнатка в подвале. В ней пахнет сыростью, на стенах старые отвратительные обои, в ванной ржавые разводы, а подушки на его не очень широкой, но всё же вмещающей их двоих кровати, продавлены до уровня лепешки, кажется, уже целую вечность. Надо сказать, Дазай мастер оказываться в чужих кроватях по ночам, но даже он не мог поверить, что оказался в одной постели с Чуей сегодня. Как так вышло? Накахара сказал, что не позволит ему спать на полу, пусть даже на футоне, с распоротой рукой, а Дазай сказал, что если сам Чуя ляжет на пол, он уйдёт спать на улицу. В общем, они снова поцапались и сейчас лежали в очень напряжённой тишине... на одной кровати рядом друг с другом. Нда. Они долго молчали, и Дазай, слушая тиканье настенных часов, прервал это молчание первым. — Чуя, послушай-... — Дазай, просто заткнись, ладно? Хотя бы сейчас, помолчи. Я не хочу жалеть, что пустил тебя на свою кровать. Спи. И Дазай хочет пошутить так, чтобы Чуя со злости просто пинками прогнал его спать на старый футон, но... Сейчас он решает послушаться. Всё же Накахара слишком сильно помог ему сегодня. Дазай очень скоро проваливается в сон, и от тотальной усталости и слабости в теле... Ему вновь снятся кошмары. Он плохо помнит свою мать. Всё, что он помнит, это то, что она была врачом, и у неё были длинные, немного вьющиеся, как у него самого, каштановые волосы. Он помнит как игрался с её прядями, когда она носила его по дому на руках. Он помнит, как она лечила людей, помнит, как удивлялась вопросам сына о том, что она такого делает, что значит слово "ларингит" и что за вещества содержатся в её собственных таблетках. И он помнит, как рано мама умерла. Помнит неприятный запах, появившийся спустя несколько дней, и помнит, как из-за него ему пришлось уйти. Ему было пять. Он даже в школу не успел пойти, хотя мама купила ему тетрадки и учила на дому, говоря, что у нее гениальный ребёнок. И он помнит прутья той решётки, которые оставляли отвратительный запах на руках. И помнит, что этих прутьев касались и те твари, что насиловали его неокрепшее тело как звери. Помнит, что из-за этого, этим противным запахом от реакции металла с потом пахло ещё и в паху. Сны об этом часто давили на стенки его мозга так сильно, что он не мог не проснуться. И сейчас он тоже вдруг резко проснулся, в сонном бреду обняв лежащее рядом горячее тело... — М... Мама... почему ты... — лепечет Дазай, а Накахара, испугавшийся во тьме, уже пытается спихнуть с себя его руки. — Дазай, отвали! Ты хоть понимаешь, где ты находишься? Какая я тебе мама, отстань! — Оооо... — тянет гласную Дазай и прижимается носом к Чуиной шее, потираясь о тёплую кожу. — Я отлично понимаю кто ты, Чуя-ниии. Накахара в его руках обмякает, а потом вдруг резко напрягается, и Осаму чувствует это, когда его руки обвивают талию рыжего, притягивая к себе. — Я замёрз, чиби, я очень замёрз... Не толкай меня, ты всё равно дерёшься как девчонка. — Я-... Чуя-нии?... Я тебе не брат, идиот. — А кем бы ты хотел быть мне, Чуя? Не нравится быть "ó‎ни", значит будешь чиби. Так лучше? — Дазай усмехается, вновь проваливаясь в сон. Он мало понимает, что несет. Его тело сковывает судорога страха после ночного кошмара. И он возвращается снова. Всю ночь Дазай жалобно поскуливает и лепечет всякую чушь, прижимая Чую к себе. Он делает это, чтобы проснуться с утра и сделать вид, что вовсе не сгорает от стыда, ибо не помнит, а Чуя... Чуя позволяет это, чтобы так же проснуться с утра и сделать вид, что ничего не было. Дазаю ведь было плохо. И то, что он сказал ночью, не считается. То, что он сказал... «Ты... ты не уйдёшь? Ты же останешься, да? Пожалуйста, останься, Чуя-нии... Останься со мной» И они оба прекрасно это помнят. О. Нет.