«Ты... ты не уйдёшь? Ты же останешься, да? Пожалуйста, останься, Чуя-ни... Останься со мной»
Да его ж мать... Почему слова этого придурка всегда так врезаются в память, и почему именно эти его слова? Чуя раздражённо, глухо рычит, когда снова их вспоминает."Чуя-ни"
Из-за чего... Дазай назвал его братом? Снова издёвка? Если так, то это просто мерзко так издеваться. До сих пор у Чуи был только один брат, старший брат. И, видит бог, такого брата с биполяркой и врагу не пожелаешь! То Верлен гладил его по рыжей макушке, то, казалось, пытался превратить его органы в фарш ударами сапога. То разбрасывался ласковыми словами, то смеясь говорил, что лучше бы такой бесполезный младший братец вовсе не рождался. И Чуя ненавидел себя за то, что несмотря на эту, очевидно, плохую его сторону, другую, с похвалой, с этой нежной ласковой улыбкой, с безобидными шутками, уроками стрельбы, гениальностью, он, кажется, лю... Накахара встряхивает головой. "О ком я сейчас вообще думал.. Фу блять!" — рычит от злости на самого себя Чуя и толкает дверь в кабинет лечащего врача своего... Своего лучшего и единственного друга. Недавно он перечислил на больничный счет немалую сумму денег за новые импортные лекарства, которые, по словам врачей, хорошо облегчали его боль, да и в целом должны были помочь лучше, чем прошлые, и поэтому Чуе пришлось работать больше, и только сейчас он наконец-то нашёл свободное время, чтобы зайти и узнать как продвигается лечение. Несколько минут разговора, дежурные вопросы о состоянии больного и... Ответ на последний вопрос по мнению Накахары звучит как приговор: — Новый метод лечения не действует. Жаль, но у Тачихары-сана обнаружилась аллергия на один из компонентов. Так что... Чуя не дал мужчине в белом халате и квадратных очках договорить. Он резко ударил двумя руками по столу, опустив голову и раздражённо стиснув зубы, сдерживаясь, чтобы не прострелить своему собеседнику голову. Блядская аллергия?! Они хотят сказать, что он мало того что не помог, так ещё и чуть не у... угробил своего лучшего друга?! Нервно царапнув столешницу, Чуя выдохнул, попытавшись хотя бы немного успокоиться, и кивнул: — Понял. Я зайду к нему и после оплачу последующее лечение. И можно поменять ему меню на что-нибудь другое? Надоедает же... одно и то же каждый день. — Чуя не понаслышке знал это. Он не дождался ответа врача. Просто выпрямился и вышел из этого отвратительного белого кабинета, где всё, казалось, ещё до постройки провоняло медикаментами. Бесило. Ужасно сильно бесило. Единственное, что могло успокоить его в таком месте — Тачихара, как бы стыдно Чуе не было это признавать. Чуя никогда не считал себя человеком, способным на любовь, и он стыдился мысли о том, что он, кажется, действительно любил Тачихару почти как родного брата. На деле, он боялся любить кого-то открыто, говорить об этом напрямую было страшнее, чем оказаться под дулом пистолета. Но вот заботиться... Такой уж у Накахары Чуи язык любви. И, кажется, он слишком часто говорит с Мичизу. Чуя стучит, прежде чем зайти в палату. Кивком здоровается с махнувшим ему в знак приветствия Мичизу. Садится напротив. Снова обыденный разговор. Тачихара, явно смягчая "острые углы", говорит о своём состоянии, канючит о ломоте в мышцах после химиотерапии, Чуя рассказывает о своих днях, не упоминая, что впервые на своей памяти привёл в свой дом кого-то, разрешил остаться на ночь, да ещё и спал с этим кем-то на одной кровати... И о словах Дазая Чуя тоже не сказал ничего. Вместо этого он спросил про те лекарства, про реакцию на них. Чуя действительно... Беспокоился? Наверное, да. И Тачихара это видел. Он слабо улыбнулся: — Я буду в порядке, Чуя, не переживай так. Накахара слабо кивает и стремительно переводит тему, чувствуя, как начинают щипать глаза, когда он сдерживает предательские слезы. Как же давно он не плакал... Чуя и не помнил последнего раза. И снова за разговорами пролетела пара часов. Простые разговоры, как будто всё действительно было хорошо. Затем Чуя уходит, сославшись на работу. До мафии он добрался быстро и сразу же сел за работу с бумагами, которые его неимоверно бесили. Несколько документов, которые, очевидно, были для Дазая, он просто собрал в стопку, подошёл к двери кабинета патлатой скумбрии и пригвоздил их ножом к двери, крикнув: — Сам свою работу делай, придурок! И даже это не помогло выпустить пар. Так что Чуя спустя час уже находился в просторном тренировочном зале, мучая бедную грушу. Перчатки он надеть в пылу гнева забыл, а потому костяшки разбивались в кровь. С ударами и болью в кистях от них, боль в груди только нарастала. Ему просто необходимо было проораться. Тут всё равно почти никогда никого нет. — Что значит не работают?!Удар.
— Что значит аллергия?! Что значит "такое случается, мы делаем всё, что в наших силах"?!Два удара.
— Что значит "Я буду в порядке, Чуя, не переживай так"?!Удар.
— ДА ЧТО, БЛЯТЬ, ЗНАЧИТ ТВОЁ "ЧИБИ", ЧТО ЗНАЧИТ "ЧУЯ-НИ", ЧТО ЗНАЧИТ "ОСТАНЬСЯ"?!!»... Ещё удар. Сильнее предыдущих. Отчаяние. Чуя еле как перебирая ногами доходит до стены и облокачивается о нее, обрушая на холодный бетон весь свой вес. Ноги подкашиваются. Он сползает по стене вниз, на пол, руками закрывает раскрасневшееся после тренировки лицо. Растерев его руками, чтобы прийти в чувства, Чуя поджимает к себе колени и упирается в них лбом, пряча слёзы. Он говорит негромко, но эхо делает своё дело и слова разносятся по всем уголкам тренировочного зала. — Может, я тоже хочу, чтобы ты остался, Дазай... Чуя широко распахивает глаза и тут же закрывает рот рукой. "Дазай"? Он реально сказал "Дазай"?! Чуя удивлённо моргает, глядя на качающуюся грушу. Он хотел сказать не это имя... Имя своего лучшего друга, а не этого придурка. Он пальцами тянет локоны с такой силой, будто старается снять с себя скальп. А после резко подскакивает и с криком вылетает прочь из зала. — Ааааргх!! Да что ж за день сегодня такой?!***
— С... Спасибо. — отвечает малышка и даже несмотря на полностью скрытые под чёрной маской щеки, Дазай видит, как стремительно они розовеют. Гин уже исполнилось тринадцать, но Дазай всё равно помнит её совсем юной. Топот маленьких сапожек и её старания, пожалуй, одни из немногих вещей, которые вызывали у Осаму искреннюю улыбку. — Ничего особенного. Просто заметил, что твоя кисть так и просит другой хват. Так удобнее? Гин делает пару выпадов ножом вперёд и счастливо улыбается, когда Дазай отпрыгивает в сторону, уворачиваясь. — Да, намного! — Ну вот и умница. Ступай. Акутагава младшая хмурит брови. — Но уже поздно... Вы не пойдёте домой, Дазай-сан? В ответ Осаму лишь мягко улыбается, ничего не отвечая, и неловко хлопает Гин по макушке рукой. — Я сказал, иди. На этот раз Акутагава беспрекословно подчиняется и выбегает из тренировочного зала. Звук ее шагов уже совсем не такой как был раньше, но Дазай всё равно слышит это так, будто она убегает, топоча маленькими ножками в чёрных сапожках. Шатен провожает её взглядом, теребит и без того разлохмаченные кудряшки на своей голове ладонью и смотрит на часы. Чтобы не попасться старику Мори на глаза, нужно пробыть здесь ещё минимум 2,5 часа. Осаму тяжело вздыхает, рыскает по карманам неизменного чёрного пальто в поисках книги, и когда находит её в потайном отсеке на груди, он заходит за маты, туда, где его не было бы видно никому, кто захочет зайти в зал потренироваться, и садится на мягкое, начиная читать. Осаму уже приготовился отсидеть себе пятую точку на этих дурацких синих матах, как вдруг услышал знакомую немного хрипящую ругань. Имя моментально материализуется из его сознания и остаётся вяжущим звуком "Чууууу~" на языке. Дазай не смеет шелохнуться, дабы не выдать своего присутствия. Он внимательно слушает каждое слово и вздох, вылетающие изо рта Накахары, и не может понять... Не может понять, почему с каждым глухим звуком удара кулака о боксёрскую грушу у него образуется всё более чёткое ощущение, что избивают сейчас именно его. Ему впервые так больно из-за чужих проблем. Дыхание спирает, и Осаму не двигается уже не потому что он не хочет случайно выдать своё местоположение, а потому что он оцепенел. Он правда не мог пошевелиться, слушая агрессивный, но при этом близкий к плачущему навзрыд голос Чуи. — ДА ЧТО, БЛЯТЬ, ЗНАЧИТ ТВОЁ "ЧИБИ", ЧТО ЗНАЧИТ "ЧУЯ-НИ", ЧТО ЗНАЧИТ "ОСТАНЬСЯ"?!!»... Кричит Чуя, а Дазай нервно сглатывает слюну и тянется к вороту белой рубашки, чтобы ослабить галстук, и без того стянутый на ключицы, ещё сильнее, и расстегнуть пару пуговиц. Но не успевает он этого сделать, как Чуя резко успокаивается, непрекращающиеся удары в боксерскую грушу наконец стихают, и Накахара произносит: — Может, я тоже хочу, чтобы ты остался, Дазай... Шатен беззвучно икает. Ч... Что? Что Чуя только что сделал? Он правда это сказал или Дазай уже настолько сошёл с ума, что ему мерещится его собственное имя в речи других людей? Осаму умоляет про себя, чтобы Накахара повторил сказанное, нервно бегающими зрачками исследуя абсолютно чистую серую стену напротив, но Чуя этого не делает. В следующее мгновение Дазай слышит, как Накахара, шипя бранные словечки и рыча на своём, карликово-чуйском, языке, подрывается с места и, громко хлопнув дверьми спортзала, уносится прочь, оставляя Осаму сидеть в тишине наедине со своими мыслями. Проходит ещё 40 минут, и Дазай знает, что он уже может идти домой или в ближайший бар, не опасаясь встретить при этом никого из нежелательных на данный момент знакомых, но он продолжает сидеть и исступленно пялить в стену бетонно-серого оттенка. Чуть погодя он запрокидывает голову назад, тихонько смеясь, и произносит: — Значит, хочешь чтобы я тоже остался, Чуя-нии? ~ Дазай тянется за сигаретами в кармашке своего пальто и наконец поднимается с места, чтобы выйти на улицу и закурить.***
Зима наступила слишком неожиданно, убив весь оставшийся в Дазае оптимизм. На улице не было снега, только иней и противные мелкие капли, срывающиеся с небес и стремящиеся не иначе как исключительно в глаза. Холодная погода убивает в человеке всё, что делает его человеком, оставляя только кусок раздражительности вместо лица и комок нервной напряженности вместо всего остального тела. Почти не сомкнув глаз ночью и почти ничего не взяв в рот из вменяемой еды, крайне помятый и потрепанный самой жизнью Дазай пришёл на утро в главное здание Портовой Мафии с одной лишь мыслью:«Господи, когда это всё наконец закончится? Когда мне позволят спокойно умереть...»
Но видимо, жизнь настолько сильно его ненавидит, что решает навсегда оставить в своих цепких грязных пальцах, ибо все его, даже суицидальные, мысли были тут же прерваны, стоило Осаму повернуть в коридор с разноцветными фресками на окнах. Он услышал жалобный хрипящий всхлип, а потом окна по левую сторону от него вдруг задрожали, словно кто-то на другом конце коридора, за колоннами, ударил по ним кулаком. Осаму подошёл ближе и увидел... его. Чуя стоял там в полном одиночестве, очень обречённо опустив голову вниз. И Дазай мог бы подумать что угодно и не стал бы делать поспешных выводов о том, что произошло, но... Чуина шляпа лежала на полу у его ног. Та самая шляпа, с лентой из дорогущего шёлка и цепочкой на полях, которую подарил ему не так давно шатен, и которую Чуя хранил как зеницу ока. Если столь дорогая его сердцу вещь валяется помятой на полу, значит произошло нечто действительно серьёзное. Дазай, обычно подходивший ко всем с лучезарной улыбкой на лице, сейчас тронул Чую за плечо с лицом, источавшим лишь холодное спокойствие и сосредоточенность. Он не поздоровался, когда Накахара поднял на него взгляд. Он лишь кратко кивнул, и то, в привычку, и спросил: — Сможешь объяснить сначала кратко, а потом вдаваясь в подробности, что произошло? И что сказал тебе Мори? Несмотря на абсолютную невозмутимость, в чёрных, звенящих своей пустотой, бесцветных глазах Дазая читалось искреннее волнение.***
Тишину подвального помещения, которое рыжий парень называл домом, прорезал телефонный звонок. Чуя недовольно мычит и тянется к мобильнику, чтобы взять трубку. — Да? — Накахара, добрый день. Прошу прощения, но Тачихаре пора вернуться с прогулки. И ему не следует уходить так далеко. — Чего? А мне вы нахера об этом говорите? Скажите медсестрам, пусть ведут обратно, я заеду вечером. — на той стороне на пару секунд повисло молчание. — Медсестры сказали, что его вывели на прогулку именно вы. Раз это не так, то прошу приехать прямо сейчас. Его уже давно нет в палате, на территории больницы и в саду. Накахара? Чуя даже не сбросил вызов. Он, не переодевшись, вылетел на улицу, нахлобучив шляпу и сжав телефон в руке, по дороге сунув его в карман. Накахара запрыгнул на свой мотоцикл и, вдавив педаль в пол, явно нарушив с десяток правил дорожного движения, стремглав поехал к больнице. Как, блять, можно было потерять лежачего пациента?! Куда, блять, они его проебали?! Кричит сам на себя в своей голове Чуя, когда тормозит у входа в здание больницы. Ничего, ничего, если что, он попросит у Мори несколько людей, ему нужно не много, просто помощь... Ему... нужна помощь? Чуя резко останавливается у палаты Тачихары, чуть не врезавшись в стену. Потом с громким хлопком распахивает дверь и сразу же встречается взглядом с врачом и двумя медбратьями. Он кидается вперёд и буквально прыгает на ни в чем не повинного юношу, одного из медбратьев, трясёт его, ухватившись за ворот халата, и несколько раз ударяет головой о пол. — Где он, мать вашу, где?! Как это вообще могло случится?! Ты что, умственно отсталый?!! Лечащий врач и второй медбрат берут его за плечи и резко поднимают. А лежащий юноша отползает подальше, позже поднимаясь и потирая ушибленный затылок. Чуя, тяжело дыша, сжимает и разжимает кулаки. Потом резко вздрагивает. Это в голову наконец пришло осознание. Он до боли кусает внутреннюю сторону щеки и осторожно выпутывается из держащих его рук. — Прошу прощения. Я могу посмотреть записи с камер? — Конечно, пройдемте. — кивнул врач и уже хотел было приобнять Чую за плечи, в качестве поддержки, но тот резко двинулся с места и вышел из палаты. Лишь бы найти. Всё что угодно, лишь бы найти. Лишь бы только он был в порядке. Всё что угодно... Они заходят в комнату охраны и просматривают видео со времени пропажи Тачихары. Чуя просматривает записи со всех камер дважды, но это не дает ему толком ничего. Разве что информацию о том, что Мичизу переоделся в джинсы, футболку и слишком легкую для этой противной погоды куртку прежде чем выйти за территорию больницы. Чуя сжимает ткань, которой обтянут стул под ним, и чуть ли не рвёт её, но вовремя себя останавливает. Персонал пытается что-то объяснить, неразборчиво мямлит, но Накахара не слышит. Он опять потерял дорогого человека. Опять. Чуя сдавленно рычит и так же сдавленно, не разжимая зуб, прощается со всеми, кто находится рядом. Затем резко встаёт и вылетает из комнаты. Нет уж, это ещё не конец. Не мог Тачихара шибко далеко уйти, ему же ходить сложно. Правда ведь? Чуя пытается себя успокоить, щелкая зажигалкой в руке бесконечное количество раз. Он выходит из больницы. И сразу же бежит обыскивать округу, расспрашивать прохожих. Но это тоже ничего не дает. Боже, да он абсолютно беспомощен... Но у него всё же есть последний вариант. Мафия, они помогут, ящерицы в два счета кого угодно найдут! В глазах Чуи загорается искренняя надежда. Он срывается с места, бежит обратно к больнице и прыгает на свой мотоцикл. Заводит мотор и сразу же отъезжает. Добравшись до здания мафии, он тут же метнулся наверх, к кабинету босса. Как только вошёл, так сразу, не церемонясь, но при этом не забывая о вежливости, изложил ситуацию и попросил о помощи. Голос дрожал. Но надежда... Надежда, на то, что у него действительно получится. Ресницы, голос, пальцы, немного колени... Всё дрожит от потухающей вместе с блеском в голубых глазах надежды, от желания прямо сейчас бросится на поиски. Но... — Ох, нет, Чуя, ни одного человека выделить не могу. Просто смирись, ничем помочь сейчас не в силах. — Мори складывает пальцы "домиком" и слащаво улыбается. — Так что, давай сам. Свободен. Отчаяние. Сам? Сам?! Он не найдёт сам! Будет слишком поздно, Мичизу нужны лекарства, постельный режим и правильное питание, а вдали от дома это невозможно, нельзя же так..! Но Накахара лишь покорно склоняет голову и выходит из кабинета. Руки предательски сильно дрожат, в горле стоит ком. Ничего не выйдет... Конечно не выйдет, когда у него что-то выходило без посторонней помощи? Никогда. Он абсолютно беспомощен один. Не сможет спасти единственного друга, как не смог спасти мать, не смог спасти сам себя, не смог уберечь Даз-.. — ... — Чуя поджимает губы и резко срывает с себя шляпу, с силой швыряя её об пол. — Да пропадите вы все пропадом, со своим боссом, ящерицами и всей этой организацией, горите в аду! — надрывая связки, кричит Чуя, сжимает кулаки и с силой ударяет по стене напротив, обессиленно свесив голову вниз. Ноги еле его держат. Шляпа смятой валяется на полу, и ему уже плевать на её стоимость. Костяшки пальцев болят от удара о стену, кожа содрана. Голова гудит так, словно в неё засунули целый барабанный оркестр. Или же это сердце так оглушительно стучит, что кровь бурлит в венах? Лёгкое прикосновение к плечу заставило Накахару прийти в себя на несколько секунд и поднять голову, с явно выдающими его состояние, красными, словно от слёз, глазами. Ну конечно, кто же, если не Дазай? Ну почему именно сейчас? Однако привычной тупой улыбки, за которую хотелось начистить ему ебало, не было. Осаму казался на удивление спокойным и даже холодным. И это каким-то невероятным образом успокаивало Чую. — Сможешь объяснить сначала кратко, а потом вдаваясь в подробности, что произошло? И что сказал тебе Мори? Эта патлатая надменная скумбрия... Он что... Волновался? Что ещё за шутка больного на голову человека!? Но почему тогда... Почему Чуя так верит этому? Его спокойный и низкий, ниже обычного, голос заставляет Накахару успокоиться и верить каждому его слову. Он стискивает зубы и из последних сил ударяет Осаму сначала под рёбра, а после хочет ударить и по лицу, но Дазай, словно специально позволивший ударить себя один раз, что бесит, перехватывает оба его запястья, поднимая их у рыжего над головой. — Чуя. Говори. Накахара чуть ли не виснет на нём, сводя брови к переносице. В принципе... Он был в таком отчаянии, что был готов принять помощь даже от этой скумбрической катастрофы. Чуя опускает голову и дёргает руками, высвобождая их из хвата. Потом поднимает с пола шляпу, осторожно отряхивает и надевает на себя. А затем, всё ещё не глядя на Осаму, кратко излагает как обстоят дела. — Мой... лучший друг пропал из больницы, и он умрёт, если будет долго находиться без лекарств. Я не могу его найти, в полицию обращаться нельзя, сам понимаешь из каких средств я оплачиваю его лечение, а Мори отказал мне в людях. Но тебе-то какое дело, чёртов Дазай?! Несмотря на то, как сильно Чуя хочет показать последней фразой, что не нуждается в помощи этого придурка, его голубые глаза вновь начинают блестеть огоньком надежды.