Смена вкуса

После полуночного разговора о нежных чувствах великого комбинатора прошло почти два дня. Неловкость, возникшая между мужчинами, не внесла особых изменений в их общение, но стала сильно угнетать Остапа. Например, с утра он не смог с былой легкостью подшутить над Сергеем, тщательно бреющим свою юношескую поросль на подборке. На репетиции спектакля в доме Культуры, которые мужчина время от времени посещал как образцовый сценарист, Остап бегал и рьяно жестикулировал, требовал изменить декорации, ругался на актеров и спорил с режиссёром без обыкновенного запала. Никого из присутствующих не удивило, что Бендер пришёл на репетицию спектакля, автором которого он не являлся, но многие заметили, что сегодняшний Остап мерк на фоне Остапа обыкновенного. Одна из молоденьких актрис даже уверяла, что видела во взгляде Остапа Ибрагимовича затаенную тоску. Вряд ли терзания отражались в глазах великого комбинатора. Он предпочитал использовать их по назначению. После обеда он вернулся в зрительный зал и стал пристально наблюдать за репетицией оркестра. Сегодняшняя репетиция была контрольной – это значило, что мужчины пришли в костюмах, женщины – в платьях, и у всех были напряжённые и недовольные лица. Напряжённее и недовольнее всех был дирижёр. Этот невысокий мужчина с густой шевелюрой и мощным подбороком размахивал руками с таким жутким выражением лица, что зрителям следовало благодарить бога за то, что они сидят у него за спиной, а не на месте музыкантов. Дирижёр только что прекратил костерить несчастного трубача, от волнения проворонившего свое вступление, и перешёл к струнно-смычковым. Они отрабатывали фрагмент симфонии раз за разом, и Остап всё больше убеждался в том, что Серёжа играет лучше остальных и выглядит прекраснее всех. Конечно, его трудно было назвать каноничным красавцем, для этого у него недоставало наглости и самоуверенности, но нельзя было не отметить его благородного меланхоличного лица с выразительными глазами, длинной и стройной фигуры, которую не мог испортить даже плохо сидящий костюм. Репетиция подходила к концу. Напоследок решили ещё раз сыграть особенно трудный отрывок из симфонии. И тут с Остапом произошло что-то странное. Музыка, которую до этого он слушал не один раз без особого внимания и интереса, возымела на него странное действие. Это была все та же мелодия, но теперь она казалась Бендеру во сто крат ярче и напряжённее. Будто бы музыканты, до этого игравшие еле-еле, грянули в полную силу. Он чувствовал, как с нарастанием ритма, с приближением к кульминации, учащается его сердцебиение, что-то стучит в груди и висках. Он сам не заметил, что встал, что репетиция окончилась и музыканты уже успели разойтись. Нужно было срочно действовать. Не совсем соображая, что именно он собирается сделать, сын турецкоподданного понёсся сначала в фойе, потом за кулисы, а оттуда прочему-то в буфет. Цель своего забега он обнаружил в пустом гардеробе. Она надевала пальто. – Серёжа! – рвано выдохнул Остап, схватившись за вешалку. Сережа, непонимающе глядя на мужчину, замер. – Мне нужно вам сказать. Филимонов, успевший надеть только один рукав, продолжал молчать. Пальто его с тихим шелестом начало скользить вниз. – Я люблю вас! – прошептал Бендер, и Сергей едва услышал эту фразу, заглушенную шорохом упавшего на пол пальто.