Don't need your help, time will tell I see a devil in myself I see a devil in myself Lust like a fiend, I don't feel what you feel for anyone or anything If I have a heart, why am I so cold? If you love me still, I don't feel it I always knew in the end that I'd become a crooked soul Don't need your help, time will tell My only concern is myself (Я не нуждаюсь в вашей помощи, время покажет Я вижу в себе дьявола Я вижу в себе дьявола Вожделея, как дьявол, я не чувствую того, что ты чувствуешь к кому-либо и чему-либо. Если у меня есть сердце, почему я такой холодный? Если ты все еще любишь меня, я этого не чувствую. Я всегда знал, что в конце концов стану порочной душой. Я не нуждаюсь в вашей помощи, время покажет Моя единственная забота — это я сам) «Crooked Soul» — Dayseeker
Им пришлось вернуться без Кевина. И если Тетсуджи старательно делал вид, что ничего страшного не произошло, Рико едва сдерживал в себе весь тот напор эмоций, что клокотали в нем. Было видно, что он опасается дядю, ведь именно он посоветовал ему расправиться с Кевином таким способом, и он чувствовал себя обманутым. Но многолетняя муштра не прошла даром — перечить Хозяину он не смел. Зато с легкостью мог выплеснуть негатив на других Воронов. Рико не отпускал от себя Жана, и Натаниэль, не имея другой альтернативы, держался их двоих. Оставшиеся полтора дня до вылета домой прошли в напряженном молчании. Рико будто ждал, что Кевин передумает, но Натаниэль знал, что этого не случится. Он знал о существовании Эндрю, и в отличие от Рико понимал, что Кевину было куда уйти. Казалось, что Рико потерял последнюю надежду даже не тогда, когда они сели в самолет и приготовились к перелету, а только тогда, когда их лимузин въехал на территорию университета, и стала видна громада Эвермора. Морияма скрипнул зубами, отчетливо ощущая пустоту там, где всегда сидел его названный брат. Это пустое место, образовавшаяся воронка, наполненная абсолютным Ничто, засасывала остатки человечности, что ещё в нем оставались. Рико сжал кулаки и с трудом заставил себя расслабить руки. Эмоциональная судорога, застрявшая на неопределенной смеси из обиды, злости и досады, никак не хотела отпускать его сознание. Он перестал чувствовать что-либо ещё. Лимузин въехал на подземную парковку, и солнечный свет привычно исчез из жизни Воронов. Лампы под потолком потрескивали. Рико хотелось, чтобы время остановилось и пошло вспять. Ему и казалось, что всё происходит слишком медленно и является чем-то нереальным. Он отупело смотрел, как дядя выходит из автомобиля, а затем салон покидают Веснински и Моро. Рико продолжал сидеть, сжимая и разжимая кулаки. Он ожидал, когда призрак Дэя выскочит наружу и окрикнет его. Морияма тихонько заскулил, понимая, что этого больше никогда не произойдет. Он посмотрел на свои руки, свои чистые руки — и увидел на них кровь Кевина. Это просто невыносимо! «Ты сделал это, Рико, потому что хотел. Признайся», — призрак Кевина действительно заговорил, но он не звал его добежать наперегонки до их комнаты — он обвинял его. Рико резко обернулся и уставился в противоположную сторону сиденья — он ожидал увидеть там Кевина, сжимавшего в уцелевшей руке поврежденную кисть. Превращенную Рико в кровавое месиво кисть. Даже то, что он никого не увидел, не успокоило Рико, он вскрикнул, наткнувшись на пустоту. Ему казалось, что эта пустота выглядит даже страшнее того, во что он превратил руку Дэя. Если бы он был сейчас рядом, даже травмированный, Моряма бы это пережил, но пустота… Мир Рико треснул, и по его идеальной глянцевой поверхности, выкрашенной в красный и черный, пошла глубокая уродливая трещина. Он скривился, желая накричать на пустое место, на котором сейчас должен был сидеть Кевин, но дверь резко распахнулась, и Рико обдало прохладным кондиционируемым воздухом. — Выметайся, — не церемонясь приказал дядя. Он был готов ухватить племянника за плечо и выволочь наружу, если тот так и будет сидеть, уставившись в одну точку. Но Рико будто отошел ото сна и встрепенулся. — Извините, Хозяин, — бесцветным голосом проговорил Рико, и Тетсуджи похолодел. Рико выбрался из машины и не оглядываясь направился прямо к лифту. Натаниэль недобро улыбнулся Жану и жестом руки пригласил пойти следом. У Веснински было достаточно времени, чтобы сделать выводы о последствиях, с которыми встретился Кевин — сам Кевин Дэй. Натаниэль прекрасно понимал разницу между собой и ним, разницу в цене, что была назначена за них. Но как ни странно, поступок Рико его не испугал. Натаниэль просто укрепился в своем мнении — выбраться из Гнезда можно только выкупив свою жизнь.***
Рико дал понять, что не желает, чтобы его сопровождали дальше, и пошел в сторону их спальни в одиночестве. Он думал, что уже пережил самое сложное, но когда он пересилил себя и заставил перешагнуть через порог комнаты, осознал — самое трудное ещё впереди. Он оглядел то, что осталось от Кевина, его вещи, аккуратно расставленные на полках книги и ноутбук с планшетом, лежащие на прикроватной тумбочке. Сложенную и лежащую стопкой чистую черно-красную форму. Кроссовки, выглядывающие из-под кровати. Рико не чувствовал вину, но от этого ему было не менее больно. Ядовитая злоба отравляла все те эмоции, что уже причиняли ему боль — обиду, сожаление, нежелание принимать неизбежное. В его раны будто плеснули кислотой, и он взвыл от того, что раздирало его изнутри. Он ненавидел, ненавидел Кевина, ненавидел его призрак, его упёртость и то, что этот идиот не мог даже закричать. Он ненавидел Кевина, ненавидел эту комнату, ненавидел воспоминания, ненавидел тот день, когда они с Кевином поселились здесь. Их первую ночь, когда они делились своими переживаниями и мечтами. Ненавидел память о тех бессонных ночах, что они проводили здесь, как сбегали вместе за пределы Эвермора. Ненавидел всё то, что случилось, и всё то, что могло случится. Ненавидел тот день, который даже не мог больше вспомнить — день их знакомства. Ненавидел день, когда дядя привел заплаканного Кевина в Эвермор и сказал растерянному Рико, что теперь он будет жить с ними. Ненавидел тот день, когда… Он ненавидел всё, связанное с Кевином, но больше всего он ненавидел себя. Рико так отчетливо понял, что сильнее всего ненавидит именно себя, что внутри него всё будто покрылось ледяной коркой. И затем — резко, неожиданно — ослепительная вспышка ярости, огненная и обжигающая на контрасте. Рико зарычал, низко и как-то по-животному, он даже не понял, как начал крушить всё, что попадалось ему под руку. Он срывал и выбрасывал, хватал и швырял, пинал то, что попадало под ноги. Всё смазалось перед глазами, а звон в ушах от собственного крика казался единственным естественным звуком. — Посмотри на меня, посмотри! — Моро, появившийся неизвестно откуда, пытался перехватить его руки, но Рико рычал на него, брыкался и не боялся нанести травму. Кулак Рико проскользил по скуле Жана, и теплая волна удовлетворения растеклась по жилам. Рико понравилось причинять боль другим, когда в нём самом её скопилось столько, что терпеть стало просто невозможно. Моро отшатнулся в сторону. Он почти не пострадал, но то, как Рико теперь смотрел на него, привело его в тихий сковывающий ужас. Перед Жаном стояло жаждущее крови животное. Опасное, мстительное, изобретательное. Смертельно раненное животное, не успокоящееся до тех пор, пока не причинит такую же невыносимую боль как можно большему числу окружающих людей. Рико, тяжело дыша, откинул с мокрого раскрасневшегося лица налипшие черные пряди волос, попытался выпрямиться и принять более спокойную позу. Его лицо обезобразила недоулыбка — страшный болезненный оскал. — Всё в порядке? — Моро попятился в сторону двери. И снова казалось бы банальная вещь — простой вопрос — вывела Рико из себя, он выпустил из легких остатки жалобного крика, что ещё в нём оставались, и уцепился в то, что попалось ему под руку — в пальто на смертельно бледном Моро. Низкий и даже миниатюрный в сравнении с ним, но от этого не менее сильный Рико насел на подвернувшегося ему под руку Жана, дернул на себя, перехватил более удобно и замахнулся кулаком. Жану казалось, что время замедлилось, стало тягучим, и мгновения нехотя перетекали друг в друга. Сердце гулко отбивало редкие удары, оглушая, внезапно похолодевшее тело покрылось липким потом, а комок в горле мешал сделать достаточно глубокий вдох. Дыхание Рико, низкое, тяжелое, стало единственным отчетливым звуком. Жан умел драться и был в прекрасной физической форме, он мог бы одним движением ноги сбить Рико, но понимал, что это бесполезно. Он чувствовал спиной, затылком, самим кажется спинным мозгом то, как вокруг него смыкались стены Гнезда, а сверху придавливало к земле величие Эвермора. Жан был в ловушке. Он оказался в этой яме заживо погребенным, потому что его жизнь выменяли на прощение долгов. Его шкуру продали, пока он был ещё жив. Поэтому он был готов, что сейчас кулак оставшегося в одиночестве Принца встретиться с его лицом. Он был готов к этой боли, он был готов проглотить её и надеялся только на то, что его оставят в живых ещё хотя бы на какое-то время. Резкий оклик на японском, злой, не терпящий пререканий, рассек пространство, что ещё осталось между кулаком Рико и лицом Жана. Морияма вздрогнул, стряхнув с себя облик безумца, и замер. Его рука, так и оставшаяся занесенной, дернулась, но не опустилась. — Моро, вон отсюда! Убирайся! — голос Тетсуджи, переполненный раздражения и нетерпения, показался Жану самым прекрасным звуком на свете. Тренер выдернул его из рук племянника и с силой толкнул в сторону двери. Жан пошатнулся и чудом нашел в себе силы, чтобы не упасть. То, что он видел в лице Рико ранее, теперь казалось ему чем-то нереальным, и он уже не был уверен, что понял всё правильно. — Зачем ты вообще полез к нему? — раздраженно спросил Натаниэль, перехвативший его за порогом. — Я же сказал, что нужно позвать тренера. Рико полный урод, всегда им был и остаётся, так что… Моро оглянулся на дверной проем, стараясь игнорировать истеричные ноты, проскальзывающие в словах на японском языке, что кидали друг другу дядя и племянник. Поток ругательств прекратился резким звуком. Кого-то всё-таки ударили по лицу, но это был не Жан, а Рико. То, как резко стало тихо после этого звука, доказывало, что это был не просто легкий удар для того, чтобы привести в чувства. Опасаясь того, в каком состоянии из комнаты выйдет тренер Морияма, Натаниэль потащил Жана по коридору. Они молчали вплоть до границы красного крыла. Только тогда Натаниэль сбросил свою ношу и с раздражением снова повторил свой вопрос. — Ты не понимаешь, — серые глаза Жана расширились. — Он разрушил полкомнаты. Веснински скривил губы. — Это вполне ожидаемо, Рико в бешенстве, потому что потерял свою правую руку. Думаешь, что он так легко переживет потерю Кевина Дэя? — и снова Натаниэль старался игнорировать мучающий его вопрос о том, вернется ли Кевин вообще в строй, в составе хоть какой-нибудь команды. — Я понимаю, почему он принялся крушить вещи Кевина. Жан замотал головой, и его чуть вьющиеся волосы растрепались. Он был бледным и еле шевелил языком. — Он оставил вещи Кевина нетронутыми и уничтожал только свою половину комнаты, — возразил он. По спине Натаниэля прошелся неприятный холодок. Он и до этого был уверен, что если Рико узнает, что он знал о предстоящем побеге Кевина, знал об Эндрю, о том, что этот Лис приходил в Эвермор, и может быть даже не один раз — если Рико узнает об этом, то постарается сделать так, чтобы Натаниэль очень сильно пожалел о своём предательстве. Но сейчас он всерьез начал опасаться за свою жизнь. Рико не побоится уничтожить собственность основной ветви семьи Морияма и скорее всего сделает это со всей своей нездоровой изощренной жестокостью. — Что с тобой? — Жан начал приходить в себя и растер ушибленную скулу ладонью, место удара чуть ныло, но особой боли он не чувствовал. — Я в порядке, — процедил Натаниэль сквозь зубы.***
Прошло около недели с того дня, как Рико вернулся в Гнездо без Кевина. За это время его разбитая дядей губа успела распухнуть, снова принять нормальные размеры, на месте удара растекся синяк, а рассеченная кожа покрылась корочкой. Рико не был похож на себя прежнего, рассеянный, заторможенный, он отстраненно и лениво наблюдал за тем, что происходит на поле. Сам он отказывался даже близко походить к нему. Полностью экипированный, он сжимал в руках клюшку и стоял не ближе, чем за две-три скамьи от защитного стекла. Он мучился воспоминаниями, мучился призраком Кевина, маячившим везде, куда бы не совался в Гнезде Рико. Буквально каждый уголок в этом проклятом месте был насквозь отравлен Дэем. Натаниэль старался избегать Рико, но это было уже невозможно. Теперь он был вынужден быть в связке с Жаном и Рико одновременно, так что призрак Кевина изводил и его тоже. Однажды ночью он даже пробрался на этаж, на котором любил тренироваться в одиночестве Кевин, пока все остальные спали. Натаниэль не так много времени провел с ним, но всё равно чувствовал какую-то смутную тоску, когда буквально везде замечал отсутствие Кевина. Пустой тренировочный зал выглядел словно чья-то могила. Веснински проглотил ком в горле, когда его сознание попыталось дорисовать Дэя на поле. «Он не умер, — попытался образумить себя Натаниэль. — Это ты в любой момент можешь стать трупом, но не Кевин. Кевин в безопасности, пусть и заплатил такую цену». Время до совершеннолетия Натаниэля истекало. Оставались последние дни до того момента, как он спустя столько лет снова встретится со своим отцом лицом к лицу и будет вынужден сделать выбор — отказаться от всего и, откупившись от отца, вернуться в Гнездо, или ухватиться за надежду и попытаться отыграться на другом поле, чтобы потом откупиться от более крупного хищника — семьи Морияма. Натаниэль не знал насколько хватит его сил. Всё это напоминало игру в покер, и он не мог знать, хватит ли того расклада, что оказался в его руках, чтобы пойти ва-банк, или ему стоит спасовать, чтобы не потерять последнее. Рико выглядел одиноким. Даже потерянным. Но недолго. Ему всё ещё было больно, пусть дядя и попытался выбить из него большую часть дури. А когда Рико больно, он делает больно другим. Безжалостный, изворотливый, идущий любыми путями к победе — он был опасным соперником, и не только на игровом поле. Всю жизнь вылезающий из шкуры, чтобы показать, что он достоин короны и заслуживает внимания отца, Рико давно перестал замечать, когда наступает на чью-то голову. Через десять дней после События, Рико первый раз вышел на поле. Он отстоял сразу три прогона, с какой-то остервенелостью разнося остальных игроков. Он не чувствует усталости, он выплескивает злость и боль, что так и не кончаются в нём, и калечит нескольких слабых Воронов. Он не желает чувствовать себя жалким и брошенным, он упивается силой, что имеет. Тетсуджи наблюдает за тем, как ведет себя его племянник, но ведет себя по-философски безразлично. Он делает практичный вывод о том, что если игрок оказался слабым на тренировке, команде он больше не нужен, и следит только за тем, чтобы Рико не навредил самому себе. Он понимает Рико. Один человек, носящий фамилию Дэй, тоже сделал ему очень больно однажды. Достаточно давно, чтобы забыть обо всем, но всё же недостаточно, чтобы всё простить. Тетсуджи не признается в этом самому себе, но ему приятно видеть во что превращается Рико.***
Натаниэль старается не оставлять Рико и Жана наедине. После того, как Моро поделился своими мыслями, тем, что он пережил тогда в комнате Рико, Натаниэль старается разделить внимание Рико, его злость и раздражение на них двоих, чтобы тот не навредил Жану. Все его мысли заняты предстоящей встречей с отцом, но всё же он не может перестать думать о Жане. Веснински не хочет признавать этого, но он считает его своей семьей. Человеку, чтобы не сойти с ума, нужно за что-то зацепиться, и на этот раз Натаниэль цепляется за Жана. В тот вечер, когда всё должно решиться, Натаниэль сам садится за руль. Сегодня ему исполнилось восемнадцать, но никакого праздника не будет. Он давно уже привык, что никаких памятных дат, кроме дней игр, в его жизни нет. Он перестал что-либо ждать так, как ждал в детстве. Теперь время для него идет иначе — он отмечает не памятные даты, а сам факт того, что тот или иной день прошел. Натаниэль повзрослел намного раньше того момента, когда попал в Гнездо. Жан чувствует, как его сосед нервничает, но уступает ему место за рулем. Он понимает, что таким образом Натаниэль старается избавиться хотя бы от части напряжения. Хочет почувствовать, что от него хоть что-то зависит. Жан рассматривает напряженное лицо Натаниэля, пока тот всматривается в сгущающиеся сумерки, разрываемые пронзительным светом фар, как между его бровями пролегает морщинка, как жестко, почти зло кривятся его губы, когда он идет на обгон очередного автомобиля, которому не посчастливилось встретиться сегодня им на дороге. Моро знаком с Натаниэлем достаточно, чтобы понимать — он не злой человек и даже не жестокий, но какая-то бесхитростная практичность в нём иногда может по-настоящему пугать. Натаниэль человек со сбитыми моральными ориентирами, но делает ли это его плохим? Лола ждёт их на привычном мечте. Сегодня на ней длинное пальто цвета верблюжьей шерсти, богатая пушистая опушка выглядит роскошно. Натаниэлю кажется, что это лисий мех, и от этого его начинает ощутимо тошнить. Малкольм не приглашает их в свой автомобиль. Она больше не намерена опекать Веснински-младшего. Все это понимают, и атмосфера между всеми собравшимися сразу заметно меняется. Это больше не формальность — Натаниэль должен повести себя по-взрослому, этого от него сегодня ожидают. Кивнув Лоле и получив ответный кивок, говорящий, что пора трогаться, Натаниэль возвращается за руль. Он бросает короткий взгляд на Жана, прежде чем тронуться вслед за внедорожником Малкольм. Дорога им предстоит долгая. — Ты хочешь поговорить об этом? — спрашивает Моро, разглядывая свои руки. — Я в порядке, — бесцветно отвечает Натаниэль. За пазухой, за поясом, а также за специальной повязкой на щиколотке у него спрятаны те три ножа, что подарила ему Лола. Он не уверен, что его не обыщут перед встречей, но ему хочется зацепиться за любую возможность. Тем более, что эти три ножа сейчас дают ему уверенность хотя бы на время поездки в Балтимор. Мили идут одна за другой, каждая из них мало чем отличаются от всех остальных, и голова Натаниэля постепенно очищается. Он думал, что будет только хуже, но чем ближе он к цели, тем яснее становится у него в мыслях. Он привык всё упрощать до простейших задач, возможно поэтому многим он кажется каким-то бесчувственным. Он оставляет Жана в машине, убедив пересесть за руль, когда вынужден покинуть его. Натаниэль не хочет, чтобы он сопровождал его, тем более он надеется, что всё пройдет быстро. Если он останется жив, конечно. Лола уже ждет его у крыльца. По обе руки от неё стоят двое охранников, чуть дальше Веснински замечает её брата, Ромеро. Ему почти льстит, что его считают такой важной персоной, что встретить его вышел сам начальник охраны. Но всё же они не обыскивают его. Они идут за ним, но не прикасаются к нему. Сегодня в особняке почти по-траурному тихо. Это непривычно и вызывает подозрения. Натаниэль думает, что его проведут в зал на втором этаже, где его обычно показывали собравшейся публике, но сегодня на него некому смотреть. Он идет за спиной Лолы и чувствует, как в его затылок упирается острый взгляд Ромеро. Нож, спрятанный за поясом упирается рукоятью под ребро и натирает кожу. Это приятное чувство, оно внушает уверенность. Его провожают к дверям кабинета Балтиморского Мясника, и Лола замирает спиной к нему. Акт высшего доверия. Когда она оборачивается, на её лице застывает какое-то неопределенное выражение. Молча она уступает место Ромеро, и тот заходит первым, без стука. Он отсутствует не более двух минут, всё это время Натаниэль не опускает глаз, прямо смотря в лицо Лолы. Она не отводит от него взгляда, и складывается впечатление, что она всё знает — знает о ножах, ведь она сама их ему подарила. Интересно, считала она его глупцом или трусом, когда вручала их ему? На что она рассчитывала? Ромеро распахивает дверь и приглашает Натаниэля войти. Пропуская его вперед, он склоняет голову, не переставая нехорошо улыбаться. Не сулящая ничего хорошего улыбка, застывшая на жестком лице, покрытом шрамами и черной щетиной, и этот поклон — Натаниэль догадывается, что произошло нечто такое, что перетасовало карты в его руке. Но в какую сторону, ему только предстоит узнать. Сердце, до этого сходящее с ума, замедлилось, похолодевшие руки предательски дрогнули, когда Натаниэль вцепился в замысловатую ручку двери. Шаг, один только шаг. Мягкий ковер под ногами, внушительное пространство, разделяющее его от человека, сидящего за столом. Щелчок за спиной возвестил о том, что отца и сына оставили наедине. Вот и всё. Натаниэль поднял глаза одновременно с этим щелчком за спиной, он звучал как выстрел откуда-то издалека, из далекого прошлого. Он помнил отца только обрывками, и во всех этих кусочках зачастую ужасающих воспоминаний он представал непобедимой внушительной глыбой, способной голыми руками сломать шею любому, кто посмеет ему перечить. Жестокий, непредсказуемый, он ассоциировался у Натаниэля с непременной болью, если тот попадался ему на пути. И это были не просто удары или тычки, боль всегда была изощренной, неуправляемой, граничащей с пытками. Натаниэль не мог вспомнить времена, когда отец относился бы к нему с любовью или хотя бы с нарочитой заботой напоказ. То, что его мать тогда проиграла, только доказало — отец непобедим, он неуязвим, не знает границ, не знает слабостей, не знает поражений. Но тот человек, что сейчас сидел за столом, устало облокотившись головой на сложенные в замок руки, не был похож на образ, что сложился из воспоминаний. Уже не молодой, явно больной человек, всё ещё сохранивший в себе черты прошлого Натана Веснински, буравил взглядом свою молодую, только набирающую силу копию. По-прежнему густые рыжие волосы, заметно тронутые сединой, лежали беспорядочной, хаотичной копной, наводя мысли о сильном и опасном характере своего обладателя. Широкое лицо с грубыми чертами, появившимися на нем в течение всей его наполненной жестокостью жизни, было напряжено — для него это тоже была не простая встреча. Голубые льдистые глаза, заметно выцветшие в силу возраста, неотрывно следили за каждым движением молодого щенка. Натаниэль не видел близко отца долгих восемь лет, и видимо они оба сильно изменились за это время. Он сглотнул и попробовал сделать шаг. Мышцы, кажется, все до единой одеревенели и отозвались неохотным скрипом. — Ты мог бы поздороваться, — густой низкий голос отца заполнил внушительное пространство между ними, и Натаниэль почувствовал себя слишком маленьким — он не унаследовал почти двухметровый рост отца и его медведеподобную широкоплечую фигуру. — Впрочем нам ни к чему вся эта официальность, — Натан кивнул на отодвинутый стул напротив себя и вернулся к тому, от чего его отвлекли несколькими минутами ранее — долил себе в низкий широкий стакан щедрую порцию виски из прозрачного графина. Натаниэль, стараясь сохранить уверенность на лице, неспеша подошел ближе. Прежде чем сесть на стул, небрежно, по-хозяйски развалившись, а не притулившись на краешке, он без разрешения взял со стола тот же самый графин и плеснул в один из пустых стаканов на маленьком круглом серебряном подносе темную жидкость в два пальца высотой. Натан хмыкнул, следя за ним. — Я думал, что ты притащишься с этим французишкой, — Веснински-старший одним движением опрокинул в себя всё содержимое своего стакана и даже не поморщился. — Вы всюду таскаетесь вместе, словно он твой грёбаный муж, — он хохотнул, прищурив холодные глаза. — И что с тобой не так? Что ты делаешь со своими волосами, недоносок? — А что с ними не так? — Натаниэль не опускал взгляда, смело принимая вызов, он покрутил в руках стакан, прежде чем отхлебнуть немного. — Полегче, — предупредил Натан, имея ввиду алкоголь. — Твои волосы, идиот. Почему они черные? — Ты не в курсе о существовании краски для волос? — склонил голову к правому плечу Натаниэль и тоже прищурился. Натан резко подался вперед и ударил раскрытой ладонью по столу перед ним — ему совсем не понравилась наглость, что просквозила в ответе. — Какого хрена ты красишься?! Не строй из себя кретина! — на этот раз он действительно повысил голос, и по спине Натаниэля пробежал неприятный холодок. Кожа, с которой соприкасался нож на лодыжке, начала зудеть. — На кого ты похож? — Натан встал изо стола, в один миг возвысившись над сыном настолько, чтобы заставить тень непростительной наглости исчезнуть с его лица. — На себя самого, — постарался как можно более спокойно ответить Натаниэль. Ноздри Натана расширились, и лицо опасно перекосилось раздражением. — Ты не видел меня восемь лет? — всё так же спокойно продолжал Натаниэль, он смотрел прямо отцу в глаза. — Почему для тебя сегодня стало открытием то, как я выгляжу? Тебе же было всё равно. Ведь так? Так зачем делать вид, что сейчас мой внешний вид вызвал у тебя интерес? Может, нам лучше продолжить игнорировать друг друга? Ах да, мы же больше не можем этого делать. Нам нужно поговорить. Я должен подписать какие-то бумаги, чтобы сделать тебе подарок на свой день рождения? — Твоя наглость, — Натан сделал буквально два шага и уже оказался по другую сторону огромного стола из мореного дуба. — Если ты продолжишь так себя вести, ты проживешь очень недолгую, но наполненную страданиями жизнь. Совсем как твоя мать, — широкая, покрытая волосами и шрамами ладонь, опустилась на поверхность стола рядом с плечом Натаниэля. Да, этот человек действительно может сломать ему кость только схватив за руку. — Не стоит осквернять её память, — Младший напрягся, его пальцы, сжимающие стакан, побелели. Порыв мальчика, желающего защитить одну только память о матери — всё, что от неё осталось, — развеселил Натана. Ему показалось это забавным, защищать одно только воспоминание. — Твоя мать, гаденыш, — сквозь неприятный сухой смех проговорил он, — не была святой женщиной. Она бы сломала тебя под себя, так что скажи спасибо, что ты не оказался под её влиянием и вырос в Дыре, или где вы там гоняетесь за резиновым мячиком. — Гнезде, — невозмутимо поправил отца Натаниэль. — Ты отдал меня в Гнездо. И да, моя мать была не святой, может быть она была бы не лучше тебя, но у неё не было времени, чтобы доказать это. Ты не дал ей такой возможности. Поэтому она навсегда останется лучше тебя. Мальчик смотрел прямо, и его голос не дрожал. Он не прогибался под внушительной глыбой Натана. В нём был характер, всё ещё был, хоть Натан и опасался, что за долгие восемь лет из него вырастят какого-то чужака. На самом деле он всё это время опасался встречаться с ним, чтобы не убедиться в этом. Но сейчас, буравя друг друга глазами, отец и сын узнавали себя в человеке напротив. — Гаденыш, — пробурчал Натан и растянул губы в хищном довольном оскале, в его голосе сквозило какое-то иррационально удовлетворение — щенок кусался в ответ, он всё ещё не сломлен. — Я польщен, — губы Натаниэля предательски дрогнули, несмотря на то, что он пообещал себе сохранять спокойствие, и растянулись в точно такую же ухмылку, что и у отца. — Теперь, когда мы обменялись приветствиями и любезностями, мы можем перейти к делу? Я должен где-то что-то подписать? Ты пригласишь нотариуса? Натан замахнулся, намереваясь отвесить сыну пощечину, но резко передумал. Он выпрямился, став, кажется даже ещё выше, чем есть, и размял шею. «Он явно нездоров», — подумал Натаниэль, следя за его движениями. Веснински-старший вернулся к своему креслу и грузно опустился в него, будто растеряв все свои кости. Снова плеснув в стакан темной прозрачной жидкости, он посмотрел на сына через него и его плещущееся, искажающее реальность содержимое. Затем вновь одним движением опрокинул выпивку в себя. — Не будет никакого нотариуса, — зло хмыкнул он. — Не будет никаких подписей. Натаниэль выгнул бровь и поставил свой почти опустошенный стакан рядом с собой на стол. — Федералы копают под нас, — Натан задумчиво посмотрел куда-то мимо сына. — Кто-то сильно пожалеет об этом, но пока придется идти на жертвы. Мне нужно, чтобы большая часть активов Веснински была на заметном, но чистом перед законом, преданном своей стране гражданине. Тогда, когда я выйду, — он поморщился, — они гарантированно не достанутся этой самой стране в качестве конфиската. Улыбка сползла с губ Натаниэля. Он считал, что у него есть выбор, но выбора не было. Его поставят щитом. В очередной раз.***
Рико лежит на кровати, когда дверь в его спальню приоткрывается. Ровно на столько, чтобы в образовавшуюся щель смогла протиснуться по-мальчишечьи стройная девичья фигурка. Морияма приподнимает одну бровь, всматриваясь в незнакомку. Она точно не Ворон, но одета в черно-красную джерси без игрового номера. На её гладкой загорелой коже, не скрытой фиксирующими повязками, нет ни одного синяка, что можно увидеть на любом из Воронов. Хорошенькое личико, чуть подчеркнутое косметикой, слишком миловидное, а бесконечные стройные ноги недостаточно сильные, чтобы удержать свой вес при ударе противника. Это выглядит забавно. Рико приподнимается и садится на кровати, он внимательно следит за незваной гостьей, но не прогоняет её. Ему любопытно. Одно только то, что она оказалась на этом этаже Гнезда, говорит о неслучайности её появления. Кто-то подослал её, и Рико решает, что это дядя. Он хочет помириться с племянником, решает он. Девушка закрывает за собой дверь до характерного щелчка и оборачивается. У неё длинные темные волосы, совсем немного завивающиеся на концах, и глубокие зеленые глаза. Она несомненно очень красива. Достаточно красива, чтобы иметь высокую цену, а Рико привык к тому, что всё и все имеют свою цену. Ему нравится такой подарок. Девушка смущенно улыбается, робея перед тем, кто сидит напротив неё. Но это всё только напускная, притворная робость, потому что в следующую секунду незнакомка с грацией истинной кошки проходит по периметру комнаты, проводя пальчиком по мебели и вещам, разложенным по её поверхностям. Девушка показывает себя, она заигрывает с ним, как выставленный на витрину товар. Она должна вызвать аппетит. И она его вызывает. Она задерживается на половине комнаты, что раньше принадлежала Кевину. Со стороны ей трудно понять, кто именно тут жил, но всё же несложно догадаться, что тот, кто оставил все эти вещи, сюда больше уже не вернется. Девушка очень смелая, либо же ей очень много заплатили, потому что её не пугает ни этот жертвенный алтарь, ни взгляд, которым сопровождает каждое её движение оставшийся хозяин комнаты. Она проходит ближе, переставляя длинные оголенные ноги, они блестят от того, какая гладкая и намасленная на них кожа, словно жемчужная. Две идеальные брови чуть приподнимаются, когда она замирает перед своей целью. — Привет, — говорит она своим томным, мурлыкающим голосом. Девушка красуется, делает полный оборот, чтобы ещё раз показать себя со всех сторон, а затем грациозным движением приподнимает верх своей формы и стягивает через голову. Она без нижнего белья, и обнаженная грудь, небольшая, но тугая и упругая, чуть подпрыгивает от резкого движения. Темные ареолы сосков так вкусно смотрятся на фоне загорелой ровной кожи, что на языке появляется вполне ощутимая сладость. Рико задерживает взгляд на этом зрелище, а затем поднимается выше, к лицу девушки. Он привык, что его боятся, но она не боится. Это настолько пьянит, что окружающий мир на мгновение пошатывается. Рико вновь осознает себя только тогда, когда отлипает губами от одного из темных сосков, твердых и налившихся возбуждением. Кожа на грудях девушки покрылась мурашками, а сама она издала тихий неуверенный стон, когда встретилась с темными глазами Рико, то, что скрыто за этой загадочной темнотой, ей не известно, и, как ни странно, это тоже безумно возбуждает. Она чувствует, как иголочки холода проходятся по её позвоночнику, приподнимая каждый невидимый волосок на её теле. Рико молчит, и она решает, что нужно немного подтолкнуть его. В одних шортах она оттопыривает зад и опускается на корточки, сотворив из этого простого движения настоящее шоу. Она широко разводит в стороны согнутые в коленях стройные ноги и проводит руками по шву на шортах. Пальцы у неё нежные и, скорее всего, никогда не держали в руках клюшку, а ногти длинные и выкрашены в темно-бордовый, винный цвет. Рико решает, что девушка слабачка, и она никогда не добилась бы его внимания при других обстоятельствах, но у него всё равно нет выбора. И всё же она хороша. По-своему. Рико ухмыляется, откинувшись назад и облокотившись на согнутые руки. Он смотрит, как чертовка ловко стаскивает с него шорты и нижнее бельё, как она старается добиться его расположения. Он наслаждается одним только тем, как она мучается, подбирая ласки, как её рот без устали ласкает его, как наманикюренные, похожие на птичьи, лапки гладят и надрачивают его, чтобы привести в достаточную твердость. Рико смеется, потому что она ему не нравится, но её старания и правда заслуживают внимания. Он не хочет облегчать ей задачу, и продолжает с ухмылкой следить за ней, когда она решает, что сделала всё, что могла. Его член вполне ожидаемо торчит, но всё же он не ощущает того жадного желания, что похоже на жажду. Девушка дергает за шнурок на шортах и приспускает их, мягкая ткань скользит по упругим гладким бедрам, таким стройным, что если бы не грудь, она вполне сошла бы за мальчика. Девушка цепляет носком правой ноги сползшие шортики и игриво отбрасывает их в сторону. Она старается улыбаться соблазнительно, но уже сейчас Рико чувствует, что она начала волноваться. Она не привыкла, что кто-то может так вяло на неё реагировать. Безымянной незнакомке пришлось постараться, чтобы оседлать его, а Рико так и не предпринял ничего, чтобы ей помочь. Готовый вот-вот опасть член нехотя входит внутрь и намеревается выскользнуть каждый раз, когда она пытается двигаться. Даже нарочитые томные стоны и шоу с выставлением груди в лучшем свете не помогают. Рико смеется, издеваясь над девушкой, и её щеки стремительно розовеют. — Ты так и не поможешь мне? — сдается она, теряя остатки профессиональной соблазнительности. Она сидит на нём, изо всех сил стараясь не выпустить из себя. Морияма протягивает палец к её волосам и наматывает на него темную длинную прядь, тянет на себя, и образовавшийся локон соскальзывает с него. — Но ведь не мне за это заплатили, а тебе, — нехорошо смеется он, но затем смягчается. — Попроси меня, — неожиданно говорит он. Девушка хмурится, а Рико заливается смехом. Он кладет обе руки на её талию и с силой сжимает её своими грубыми ладонями. Девушка вскрикивает от ощутимой боли и непроизвольно вся сжимается внутри. Взгляд Рико становится чуть более затуманенным, томным, его рот приоткрывается, когда он одной рукой поднимается выше и не щадя девушку сжимает между пальцами её сосок, он оттягивает его, словно намереваясь оторвать, и девушка снова вскрикивает. Ей хватает мозгов, чтобы не вскочить или ударить Рико, но она подбирается и преображается — теперь она больше не коварная уверенная в себе соблазнительница, ей больно и страшно. Рико обхватывает уже обеими руками обнаженную девичью грудь перед собой и сжимает её, тянет в разные стороны, пока она не выскальзывает, тогда он снова хватает её и сжимает с ещё большей силой. С каждым разом он будто пробует, проверяет границы дозволенного, границы физического предела чужого тела. И с каждым разом он становится только тверже, желание горячей волной растекается в нём — волна за волной, любопытство, садизм и наслаждение. Он толкает девушку в плечи, и она слетает с него, теперь это не так просто, она вся сжата, а он наоборот — слишком твердый, слишком полный. С влажным звуком член Рико выходит из девушки, и он ласкает сам себя, цедя проклятья через стиснутые зубы. Незнакомка на непослушных ногах пятится назад, когда Рико наступает на неё, теперь ему несомненно более весело. Он теснит её до кровати Кевина и вновь, уже более властно, по-животному грубо толкает в хрупкие плечи. Она падает на чужую кровать и вскрикивает. В широко раскрытых зеленых глазах разлит страх. Рико не чувствует границ, он видит только эти глаза и то, что плещется в панике в них, он с силой ударяет владелицу этих глаз по лицу, и она кричит. О да, она кричит — кричит так, как должен был кричать Кевин, когда он ударил его клюшкой по руке. Он снова замахивается — и снова вскрик. Тупой Кевин, неужели ему было так трудно закричать. Рико сгибает ноги девушки и разводит в стороны, его движения грубы и болезненны, ещё более болезненно то, как он вторгается в неё. Её тело совсем не хочет этого, но её сопротивление только пьянит его. Рико сильный, и когда он чует чужую слабость, то становится только сильнее. Он имеет её так, как хотел с самого начала — не она должна диктовать правила. Король здесь только один. Она кричит, и Рико запрокидывает голову назад от наслаждения, тугие стенки сжимаются вокруг его члена, почти причиняя ему боль, и это только ещё больше злит его. Он рычит, приподнимая ноги девушки ещё выше, погружает пальцы в её плоть так глубоко, что чувствует, как перекатываются мышцы под его пальцами. Когда он снова смотрит на неё, он видит только глубокие зеленые глаза, и ему кажется, что на щеке у девушки чернеет цифра «два». С трудом отдавая себе отчет в том, что он делает, Рико подается вперед и обхватывает обеими ладонями тонкую шею, он сжимает её, и девушка больше не может кричать, только хрипеть, отчаянно пытаясь отцепить своими хрупкими слабыми пальчиками его руки от своей шеи. Рико смотрит, как краснеют её глаза, а лицо приобретает синюшный оттенок. Он толкается внутрь, всё быстрее и злее, и теперь она больше не сжимает его с такой силой, она вот-вот готова сдаться и потерять сознание. Рико кончает прежде, чем из глаз девушки исчезает последняя осознанная эмоция. Одновременно с судорогой наслаждения, прошедшейся по всему его телу, он выпускает тонкую хрупкую шею из своих рук. Девушка хрипит и кашляет, она пытается продышаться, она трогает себя за шею, и ей кажется, что по коже, по горлу, по легким — разливается жидкой огонь. Она плачет. От её былого лоска не осталось и следа. Рико встает и подбирает с пола футболку девушки. Он вытирается ею, а затем бросает в сторону незваной гостьи. — Убирайся! — хохочет он. Он не хочет смеяться, но хохочет даже тогда, когда остается один.