Как мне уничтожить собственную слабость?
Ведь она всегда стоит на моем пути.
Если мы научимся одолевать свои изъяны — будущее снова будет нашим,
И нам удаться зажечь каждую звезду впереди.
(AmaLee — Brave Shine)
Давным-давно запятнанный кровью убийца посмотрел на пустую куклу и решил научить её жить за то короткое время, что ей отведено. А ещё раньше тот же бессердечный наемник нашел на разоренной войной земле молодую девушку и решил дать ей ещё один шанс. Несмотря на всё зло, которое он совершил, и на всех убитых им людей, этот человек стал причиной жизни их обеих. Он делал так, как считал необходимым для спасения целого мира, несмотря на то, какую цену приходилось при этом платить как ему, так и другим. Было ли это «правильно» или «неправильно» в более широком смысле, судить было не Айрисфиль фон Айнцберн. Она не могла этого делать, поскольку желание, которое двигало Кирицугу Эмией, было передано ей и Майе Хисау для исполнения в будущем. «Мир без конфликтов»… она не думала, что чудо, способное это исполнить теперь достижимо, но знала, что Кирицугу сделал бы всё, что в его силах, чтобы остановить надвигающуюся угрозу самому мирозданию. Поэтому, конечно, те, кто унаследовал его мечту, не могли поступить иначе. За почти десять лет, прошедших с того времени до настоящего момента, её тело не изменилось: оно уже не разрушалось, но всё ещё имело все недостатки и изъяны не совсем обычного человекоподобного гомункула. Она догадывалась, что подобный застой был результатом состояния самого Грааля — его незавершенной формы, которая так и не была по-настоящему реализована в конце Четвертой Войны. Но хоть она и не изменилась физически, многое произошло в промежутке между прошлым и настоящим. Прежде всего, она смогла вырастить прекрасную дочь: несмотря на то, что отец Илии так и не вернулся, они были вместе, с ними была Майа, и в их разношерстной семье каждый тянулся друг к другу через ту же пустоту, которая образовалась после потери общего смысла жизни. Но в своей основе природа человечества была динамичной, а их способность к изменениям — было тем, что делало их по-настоящему живыми. Она сама наблюдала как Илия вырастает в умную и сообразительную девушку с тягой к соперничеству. (Где именно она этому нахваталась, Айрисфиль никогда не узнает наверняка). Она видела изменения Майи в более тонких проявлениях, наблюдая, как та медленно разматывает тугую пружину, в которую была скручена, и даже иногда улыбается. И хотя она редко делилась с Айрисфиль своими глубокими мыслями об их уникальной ситуации, те немногие моменты, когда она всё же делала это, заставляли гомункула задуматься: не было ли это действительно тем, что чувствовал сам Кирицугу, общаясь с чистым листом, который, спотыкаясь, учился быть личностью. Ей было интересно, как Кирицугу отнесся бы ко многим вещам сейчас. Особенно сейчас, глядя на телефон в своей руке. Злился бы он на неё, за совершенные ей поступки? За уход из дома Айнцбернов, за вступление в союз с человеком, который стал тем, на кого наверняка нарвался бы Убийца Магов, и за планирование свержения самой основы Третьей Магии? …Он понял бы, заключила она, ведь это было сделано ради исполнения того самого желания. Этот маг сдержал каждое своё невероятное слово, данное почти десять лет назад, обладая силой и ресурсами, которые иначе не были бы доступны двум гомункулам-отступникам и солдату. Она научила его всему, чему только смогла — большинству из того, что он, как маг, просто не мог осознать в полной мере, и обе стороны до сих пор соблюдали условия сделки. И именно с этой мыслью она набрала номер той же линии, которая так или иначе устанавливалась бесчисленное количество раз на протяжении многих лет — они никогда не теряли связь с того дня, когда их пути разошлись после войны, независимо от расстояния. Возможно, это тоже была ещё одна пара рук, протянутых друг другу через широкую трещину общего чувства потери. Звонок прозвенел один раз. Потом второй. Третий, и на краткий миг её охватило безумное иррациональное чувство, что что-то ужасное уже произошло, ещё до начала войны. Но нет, если она будет на взводе уже сейчас, то им ни за что не справиться с происходящим. Паника не принесет никакой пользы, а тем более такая, что не имеет никакой основы в реальности. — Я здесь, — раздался голос на другом конце, как всегда с легким акцентом далекой страны, в которой ей не доводилось бывать, огрубевший от прошедших десяти лет и раздражающей привычки курить. — Это я, — просто ответила она. Никто из них не любил приветствий и светских бесед, когда прямо над головой висела надвигающаяся тень ужасной катастрофы. — Я хотела подтвердить текущий план и убедиться, что у тебя всё в порядке. — Ну, это не особо имеет смысл, пока ничего катастрофически плохого не произошло, — послышался звук движения, прерываемый фоновым скрежетом металла о камень. — Но хорошо, я повторю ещё раз. Я добрался до Фуюки целым и невредимым. Как только вызов будет завершен, тогда, согласно указаниям Майи, я осмотрю город, а затем отправлюсь в замок. Проверю его на наличие угроз, удостоверюсь, что защитное поле всё ещё на месте, и всё такое. Я знаю, что она захочет снова навести там порядок, как только войдет в дверь, поэтому мы будем действовать тщательно. Как только это будет закончено, я свяжусь с тобой и дам добро на то, чтобы ты сама добиралась сюда. Мы будем поддерживать постоянную связь, пока не встретимся лично, чтобы ты знала, что я не умер — опять же, по настоянию Майи. Когда всё это будет сделано, мы встретимся в замке и начнем думать, что делать дальше. Прежде всего, Майя была скрупулезной в своем планировании. Она научилась осторожности у Кирицугу, и научилась хорошо — подход был стратегически обоснован в качестве начального маневра, чтобы восстановить безопасность их базы до начала войны. И хотя Вэйвер утверждал, что любой, кто считает план безошибочным, не встречал достаточно везучего дурака, даже он в итоге согласился с тем, что это был лучший вариант действий. Этот скрежещущий звук продолжался… нет, она поняла, что это было высекание. В голове возникла почти комичная картина: лорд Часовой Башни вручную вырезает круг призыва на полу мастерской. Без стандартных фамильяров оставалось не так много вариантов, помимо ручного труда, от которого маги вроде Айнцбернов обычно отшатывались. — Ты собираешься сообщить в Церковь? — В прошлый раз я этого не сделал, но они обидятся, если на этот раз маг Ассоциации не потрудится их уведомить. У меня нет выбора, если я хочу вести себя как обычный участник, — Айрисфиль почувствовала, как её рот сжался в тонкую линию, и недовольно фыркнула в ответ. —…Что? Священник ни за что на свете не смог бы выжить, если ты об этом беспокоишься. — Мы выжили, — указала она, и в ответ раздался лишь звук вырезания круга призыва на каменном полу. — Ладно, ладно, — вздохнув, согласился маг. — Но я не могу вести себя так, будто я что-то подозреваю: последнее, чего я хочу, это преждевременно спутаться со Святой Церковью. Мы и так уже нажили себе достаточно проблем. — Я знаю, Вэйвер. Тебе всё ещё нужно быть осторожным. Я до сих пор не до конца понимаю, почему Кирицугу так боялся его, но… — Я буду держать глаза открытыми и оставаться начеку, обещаю. Я сильно сомневаюсь, что кому-то из его врагов будет не наплевать на меня из всех возможных людей. Если Кирей Котомине всё ещё жив, то у них есть фактор неожиданности, чтобы разобраться с ним, так, по крайне мере, она надеялась. Но даже если отбросить эту мысль, в наступившей паузе её беспокоил вопрос, более насущный, чем нависшая тень Церкви: — Наш катализатор, скорее всего, ещё в замке. Ты мог бы… — она запнулась, но не из-за неуверенности в своем предположении, а потому что звук скрежета на другом конце прекратился. — Это не сработает, — ответ прозвучал ледяным тоном, словно он ожидал этого разговора и репетировал одну и ту же реплику, пока она не стала бы звучать совершенно корректно. — У меня не хватит магических способностей, чтобы поддерживать такого Слугу, как Гильгамеш. И если даже истощение маны не убьет меня, то столкновение характеров уж точно. —…Ты же знаешь, как работает ритуал, — мягко сказала она, накручивая распущенные серебряные волосы на свободную руку беспокойным и неловким движением. — Он не будет… — Я знаю, — по линии раздался вздох усталости, за которым последовал глухой стук чьей-то спины о твердую стену. — Наличие одного и того же катализатора и одного и того же призывателя не станет исключением. Слуги не сохраняют воспоминаний о предыдущих войнах, так что Лансер не будет тем «Лансером», которого я знал. — Вэйвер… Она не была уверена, что хотела сказать в ответ на это. За то время, что они знали друг друга, их осторожное доверие выросло до чего-то более настоящего: её беспокойство за его безопасность по поводу Церкви было искренним, и по поводу этой ситуации тоже. Они оба изменились, в этом она была уверена. Айрисфиль выросла если не телом, то духом, и, как могла, крепилась перед лицом надвигающейся бури. Раз войну нужно было остановить, она не могла сделать меньшего. Для того чтобы Илия была в безопасности, а не подверглась ужасной участи, её мать должна была обрести железную волю и решимость защитить её любой ценой. Но как бы ни была крепка эта решимость, под ней всегда что-то оставалось. Темная и глубокая пустота, в которой эхом отдавалась утрата, никогда не уменьшалась, хотя и Айрисфиль, и Майя, и Илия протягивали друг другу руки в знак поддержки. Отсутствие Кирицугу мучило её каждый день на протяжении последних лет, и она была бы глупа, если бы не знала, что совсем иная рана была нанесена другому человеку в тех же самых событиях. Другая рана, к которой никто не мог протянуть руку в знак понимания. Ей не следовало задавать этот вопрос, и она знала, что не должна была. Но сейчас начинало казаться, что его следовало задать гораздо раньше: — Ты-… т-ты уверен, что справишься с этим? …Это был не тот вопрос. Она отступила в последний момент, поспешно остановившись, прежде чем вызвать столкновение между ними, от которого невозможно было бы оправиться. Избежать ответа было бы невозможно, если бы слова всё-таки вырвались на свет, но она, как никто другой, знала, какая тяжесть давит на сердце после потери. И из сострадания она не могла допустить, чтобы он усомнился в том, действительно ли имеет полное представление о глубине трещины в своем собственном сердце. —…Да? — на другом конце Вэйвер не понимал, почему Айрисфиль решила спросить об этом. — Моей магической энергии было достаточно для призыва десять лет назад, так что то же самое должно быть актуально и сейчас. Возможно ли, что он не знал о том, что Айрисфиль видела на лице несчастного подростка много лет назад? Она замерла, осознав, что эта теория вполне может оказаться фактом. Даже она могла понять, что это критический изъян в текущем плане, но если сам Вэйвер не знал об этом, то как она могла даже надеяться на то, чтобы попытаться исправить его? Какими бы союзниками и соучастниками они ни были, Вэйвер никогда… никогда не смог бы стать Кирицугу. Маги были холодны и безжалостны по своей природе, об этом ей говорили много раз. Отсутствие человеческого сердца было для них положительной чертой, и кто-то вроде Кирицугу страдал под бременем любящего сердца, насильно закрытого и запертого во имя: «делать то, что необходимо». Ребенок, который привел Айрисфиль в чувство в горящей пустоши и отвел в безопасное место, не обладал ни тем, ни другим качеством. Ученик, что проклинал собственную неполноценность, пока хвалил навыки Илиисвиль, учитель, который, как ей неоднократно доводилось слышать, говорил о своих учениках как гордый, хоть и перегруженный работой родитель, человек, который даже сейчас рисковал лишиться Печати Обозначения* или поплатиться чем-то худшим, лишь для того, чтобы помочь ей завершить испорченный ритуал… Он не смог бы закрыть своё сердце, даже если бы попытался, и он смотрел слишком далеко вперёд, для понимания, что это может быть необходимо. — Если… ты уверен, — сумела вымолвить она. Независимо от того, что могло произойти дальше, они были слишком глубоко втянуты, чтобы начать отступать. Он поймет это со временем, как она сейчас, он должен будет понять. Их общая убежденность не допустит меньшего. …Но даже по сравнению с Кирицугу, что чувствовал радость и боль в равной степени, но решил закрыться от того и другого, и с самой Айрисфиль, что чувствовала всё, что только может предложить человеческая жизнь, не сдерживаясь более, казалось выше всякого понимания, что человек может так мало знать своё собственное сердце.***
Осуществление ужасных идей — это то, благодаря чему лорд Эль-Меллой II очень далеко зашел в жизни за счет случайностей и поворотов судьбы. Разумный человек знал бы, когда нужно покончить с потерями и прожить остаток жизни, не рискуя при этом собой, понимал бы, что одно опасное дело за другим приведет к гибели или чему-нибудь похуже. (А о «хуже» лучше было и не думать). Однако он не был тем, кого многие назвали бы «разумным». Признаться, пока он активно планировал действия независимые от ситуации, редко случалось, что он знал, что конкретно может пойти не так, но он пришел к выводу, что лучше понимать то, что всё в принципе может обернуться катастрофой, чем быть застигнутым подобным врасплох. На данный момент у него всё было предусмотрено и спланировано на ближайшее будущее — план был широким, и учитывал те капризные случайности, которые, как он прекрасно знал, появятся. Нет никакой переменной в уравнении, что была бы совсем не решаема; нет достаточно большого гаечного ключа, что застрял бы в шестеренках; и нет ничего менее предсказуемого, чем фактор под названием «другие люди», и даже если бы он не знал этой истины раньше, то преподавание Флэту Эскардосу в течение целой эпохи семестров давало ему кристально чистое представление об этой истине. Он понимал, что находится на пороге «ошибки», поскольку собирался совершить нечто совершенно безумное, что поставит под угрозу сразу и его жизнь, и карьеру и всё остальное, если эта ужасная переменная совершит ход, который он не сможет учесть — а это неизбежно произойдёт. Не существовало настолько продуманного плана, который бы безошибочно довел человека до конца Войны за Святой Грааль, и «глупое везение» было таким же фактором, как собственные способности или класс Слуги. На последнем он не стал задерживаться: его катализатор был надежен. Что касается первого… пока что он отложил вопрос о своих способностях в сторону. Покинув каменное убежище, где он высек на полу круг призыва, Вэйвер решил потратить оставшийся световой день на то, чтобы осмотреть город; он намеревался начать ритуал на закате, учитывая, что Фуюки вскоре станет совсем другим, более смертоносным после наступления темноты. …Фуюки. Всё это казалось слишком уж нереальным, и, возможно, чтобы убедиться в действительности происходящего, он запер внешние ворота и пошел по дороге так, словно ежедневно проходил по этому пути. Возможно, в каком-то смысле он ходил по нему тысячу раз. Вспомнив звук шагов другого человека, идущего всего в нескольких метрах, в прохладном зимнем воздухе он почти осмелился посмотреть направо и ожидал увидеть там кого-нибудь. Почти, потому что это было бесполезно. Даже если бы он был там сейчас, он бы не вспомнил — Вэйвер сам это отметил в разговоре с Айрисфиль. Но он признавал, что это нормально. «Мне не нужно, чтобы он помнил. Не нужно. Я доверяю ему быть самим собой, он тот, кому я могу доверить свою жизнь, независимо от того, знает он меня или нет», - уже не в первый раз он повторял про себя эту мысль, он уже даже сбился со счета сколько конкретно. На мгновение Вэйвер задумался, не пытается ли он убедить себя в этом… но это было невозможно. Он просто был на взводе, а кто не был бы в такой ситуации? Рука его опустилась от того места, где, как он осознал, она возилась с цепочкой на шее, лицо нахмурилось в молчаливом порицании собственной глупости. Его неровные шаги приостановились в торговом квартале — идти пешком по улицам уже было просто невыносимо. В этом была лично его вина, признавался себе Вэйвер: несмотря на то, что целительное искусство Айрисфиль было на голову выше его собственного, сломанная нога, которую он заработал себе той ночью в лесу, так и не зажила как следует. Прибавка в росте на почти тридцать сантиметров тоже не шла ей на пользу — придется придумывать что-то другое в отношении транспорта. Впрочем, сегодня это не имело значения: он собирался пройти ещё немного, прежде чем отправиться обратно. Снова начав идти, он миновал знакомое кафе, на краткий миг Вэйвер представил себе четырех человек, сидящих у входа: двух магов и двух Слуг, почти вцепившихся друг другу в глотки. Этот краткий образ был не более осязаем и длителен, чем облако белого дыма, тянущееся за ним. «Айрисфиль питает слабость к детям». Насмешливая колкость Гильгамеша в тот момент только раздражала его, но после того, как всё уже было сказано и сделано, она обрела гораздо больший смысл. «Девятнадцать» ощущалось гораздо старше в девятнадцать лет, чем в двадцать девять, и Вэйвер закатил глаза при воспоминании о собственной глупости. Неудивительно, что та, у кого есть собственный ребенок, протянула руку помощи даже врагу. Впрочем, если бы события развивались иначе, Вэйвер не сомневался, что даже если бы Айрисфиль не убила его тогда, то Кирицугу Эмия быстро всадил бы пулю ему в голову. Такова была природа Войны за Святой Грааль — убей, или будь убитым. Этот факт нигде не был так очевиден, как в том месте, где остановились его шаги. Дороги сужались, трещины на асфальте и шрамы постепенно зарастали слоем травы. Это почти могло напоминать обычный парк, если бы не смертельная тишина, которая, казалось, покрывала просторы заброшенной земли, как ограниченное поле. Не было слышно ни малейшего отдаленного пения птиц, и никакие звуки города не долетали до сюда. Даже люди, судя по всему, избегали этого места — то ли потому, что помнили о катастрофе, то ли из-за врождённого чувство того, что ясно ощущал маг. Он старался не думать о том, сколько домов стояло здесь до того, как ад обрушился на ни в чем не повинный жилой район. Старался не думать сколько людей погибло в проклятом пожаре, старался забыть едкий запах горящих трупов, и так же, как он делал это бессчетное количество раз за последние годы, совершенно не мог отбросить всё это. Вновь и вновь он видел это пылающее место в бесчисленных кошмарах, и то, что он лицезрел сейчас его своими глазами, не слишком помогло ему успокоиться, на что надеялся Вэйвер. Подавив чувство тревоги, скрутившееся в его груди, и тошноту, завязывающую желудок в узел, он решил позвонить Шишиго позже: если рожденные этой ночью проклятия будут такими же долгоиграющими, то некромант наверняка будет лучше знать, что с этим делать. Может быть, он смог бы заверить Вэйвера в том, что эта сила не изменила необратимо саму эту землю. …Возможно, это было именно то, что он отчаянно хотел услышать, когда повернулся и покинул безмолвное кладбище безо всяких ориентиров. Он не рискнул взглянуть в сторону темнеющей синевы позднего вечера — часть его души боялась, что если он осмелится посмотреть, то само солнце будет чернее ночи и мертвее, чем лежащее под ним поле. «Ты уверен, что справишься с этим?» — спросила она. Этот вопрос застрял в его сознании, как камешек в ботинке — крошечная вещь, настолько неудобная, что её невозможно игнорировать. Это было не похоже на неё — так сомневаться в его способностях: Айрисфиль лучше всех, кроме, возможно, Райнес, знала пределы магических навыков Вэйвера. Зачем вообще было спрашивать, если она не находила причин сомневаться в нём? «Может быть, она подумала, что я не смогу сделать это во второй раз, — подумал он, — Десять лет — большой срок. Люди меняются». И не только люди. Город казался намного больше, чем он помнил, но не совсем как процветающий мегаполис. Скорее, это напоминало ощущение «большего» пространства, в котором гораздо меньше людей. Сама атмосфера казалась неуютно неподвижной, будто там, где должна была быть жизнь, были лишь широкие полосы пустого места. Возможно, это потому что так оно и есть. Десять лет — это долгий срок, и всё же не совсем такой. Десять лет — сущий пустяк по сравнению с тем временем, что потребуется для заживления шрамов от немыслимой катастрофы — материальных или каких-либо иных. Мало кто знал, сколько времени займет такое исцеление, кроме Вэйвера: Четвертая Война оставила на нем свой след, как физический, так и моральный, как бы он ни старался отрицать существование последнего. Старинный ключ повернулся во внешних воротах, которые со скрипом начали открываться — Вэйвер не отличался достатком, но бывшее разрушенное поместье в городе, запятнанном смертью, стоило заплаченной им цены. Ему в любом случае нужна была база за пределами замка, чтобы никто не догадался, что он связан с Айнцбернами даже по касательной. На бумаге он был всего лишь магом Часовой Башни, вступившим в Войну за Святой Грааль, и сохранять видимость этого пока что было жизненно важно. В эгоистичном плане, независимо от того, сколько времени он провел в замке, именно это место было для него «домом» в Фуюки. Пустое и изолированное поместье, которое было относительно безопасным для подростка и его рыцаря, вызывало странную ностальгию, что облегчало Вэйверу выбор места. »…Я больше не самонадеянный ребенок, который слишком глуп, чтобы дважды думать о последствиях, — этого он не мог не понимать: Четвертую Войну он пережил благодаря чистой случайности. — Мы с ней оба знаем, что я жалкий маг. Один неверный шаг — и весь план провалится. На этот раз тупое везение не будет длиться вечно». — Вы, маги, действительно нечто. Это так просто, что даже не весело. И в первый же день, ещё до того, как Пятая Война за Святой Грааль началась всерьёз, глупое везение лорда Эль-Меллоя II закончилось.