Если любишь — отпусти
Ибо слова твои летят, как в спину ножи.
И я боюсь от них разлететься на части.
(Panic! At The Disco — This Is Gospel)
Блять. Это было преобладающее состояние, бешено повторяющееся в голове Вэйвер Вельвета, среди какофонии внутреннего ужасного крика и ненависти к себе. «Но тебе всё равно нужно услышать это от кого-то, кто понимает, к чему ты идешь: ты совершаешь ошибку». И он, и Шишиго подразумевали, что само участие в войне было ошибкой. Самоубийственной, и это в лучшем случае. Но масштаб ошибки, которую Вэйвер действительно совершил, теперь полностью отозвался в его сердце и заставил кровь бежать кипящим огнем головокружительной паники. Шишиго был прав, предупреждая его, Айрисфиль была права, упоминая об этом, и права, сомневаясь, способен ли Вэйвер справиться с происходящим, потому что сам он сейчас видел, как тщательно продуманные планы грозили рассыпаться в прах и уступить место апокалипсису. Всё потому что, встретившись на мгновение с глазами Диармайда, он почувствовал, как на него разом обрушилось десятилетие душевной боли. И это показалось ему почти ироничным до тошноты. Вэйвер сам наложил на себя проклятие, и, в отличие от Граинне до него, в этом была полностью его вина. Алхимики Атласа владели техникой, известной как «Разделение Памяти» — способностью поддерживать параллельно несколько мыслительных процессов. Продолжать или обрывать их по мере необходимости, управляя человеческим разумом, как программами в компьютере. Вэйвер не владел этим навыком и не имел возможности научиться ему, но он всё равно использовал этот метод для моделирования своих собственных мыслительных процессов. Если одна нить не давала результатов, он обрывал её, и по параллельной нити шёл дальше к своей цели. Простая, холодная логика распадалась на тонкие связи причин и следствий. Призвать Слугу, вступить в войну, сражаться, жить, умирать, спасти мир или потерпеть неудачу и дать ему сгореть- Он бы отдал почти что угодно, лишь бы перерезать каждую ниточку, спутавшуюся в его голове прямо сейчас. <Ты уверен, что должен идти? > — раздался слишком знакомый голос из воздуха рядом с ним: его Слуга в форме духа, невольно угрожал разбить насильно удерживаемое спокойное лицо мага. Хорошо, что Вэйвер сейчас не мог его видеть: ему нужна была передышка. — Я буду жить, — отвечал бодро Вэйвер, ноющая боль в ноге не давала ему потеряться в собственных мыслях, а наоборот, удерживала его в реальности. Мог ли Диармайд увидеть, как он сжимает трость? Конечно, это не ускользнуло бы от его внимания, но, если повезет, он скорее спишет это на боль, чем на отчаянную борьбу своего Мастера за сохранение рассудка. <Мастер, есть ли… что-то во мне, что тебя не устраивает? > — Нет, — услышал он себя в быстром и резком опровержении. Затем он повторил, немного спокойнее. —…нет. Ты хорошо справился, и мне повезло, что ты ответил на мой зов, — ему повезло больше, чем он мог заставить себя сказать. — И ты можешь просто… называть меня «профессор». Большинство людей так и делают, и нет смысла в такой формальности. Было бы правдивее признать, что если бы он услышал свое имя из уст Диармайда, он бы раскололся и рассыпался на куски на месте. Но вместо этого он решил проигнорировать этот факт. Отмахнуться от мучительной боли в груди, игнорировать кричащее осознание того, что он действительно может оказаться не в состоянии сделать необходимое, вместо того чтобы поступить разумно и по-настоящему объясниться. Трудные разговоры и время для них будут позже. Сейчас же он должен был сосредоточиться и придерживаться тех рамок, которые они наметили ещё до приезда в Фуюки. Шаг за шагом, неся себя через город, вперед к судьбе, что сейчас была очень неопределенной. — Ты можешь подождать здесь? Церковь — нейтральная территория, если я возьму с собой Слугу, то у меня будут неприятности. <С тобой всё будет в порядке? > — Нейтральная — значит нейтральная, это железобетонно, — покачал головой Вэйвер: даже если Диармайд сейчас был неосязаем, он мог практически ясно видеть его обеспокоенный взгляд. — Никто не попытается убить меня в пределах церковной территории. Будь начеку и дай мне знать, если что-нибудь увидишь, если я вдруг ошибаюсь, я позову тебя. Медленно вздохнув, чтобы успокоиться, Вэйвер миновал открытые железных ворот и пошел к молчаливой часовне под темным ночным небом. Хотя Вэйвер по-прежнему был уверен, что они трое — единственные, кто выжил в катастрофе в Фуюки, слово «почти» в этом утверждении имело существенную оговорку. Она была права, указывая на то, что они смогли выжить, что сделало возможным сам факт спасения. Даже если Кирицугу и бесчисленные невинные прохожие погибли… это не значит, что погибли все. Но это не было его заботой, вернее, это не было заботой мага в Пятой Войне. Насколько всем — особенно Церкви — было известно, он ничего не знал о завершении предыдущей войны. Если Кирей Котомине всё ещё жив, то у Вэйвера было преимущество — он знал, что представляет собой угроза, в то время как в свою очередь враг не мог предположить того же самого. Что будет дальше, предстояло спланировать уже Айрисфиль и Майе. Тишина и безмолвие, словно тяжелый туман, висели в самой церкви, и один лишь звук трости, стучащей по полу, раздавался также громко, как и выстрел. Единственным источником освещения служили пыльные потоки лунного света, проникающие через окна, и редкие мерцающие свечи. В целом это был примерно тот мрачный и тревожный образ, который маг может создать в памяти, говоря о Святой Церкви в тихих тонах или с тонко завуалированным отвращением. — Если вы пришли на исповедь, боюсь, час уже ужасно поздний. Всё тело Вэйвера напряглось от внезапного голоса, ясного, как колокол, сопровождаемого шагами из темноты за алтарем в дальнем конце комнаты. Фигура, окутанная тенью, шагнула вперед, едва дотянувшись до серебристого света из окна — ровно настолько, чтобы он смог разглядеть в подробностях, кто говорил. Она была одета в темную одежду прихожанки, льняные волосы распущены по плечам. Трудно было сказать, виноват ли в этом тусклый свет, но с того места, где стоял Вэйвер, её кожа казалась бледной: если об Айрисфиль и Илие можно было сказать, что они неземной бледности, то эта женщина была просто смертельно бледной. …Что-то показалось ему странно знакомым, слабая тень дежавю промелькнула в глубине его сознания. Но это было невозможно: он никогда раньше и близко не подходил к церкви. Должно быть, напряжение хаотичной ночи сказалось на нем. — Я прибыл, чтобы отчитаться перед Святой Церковью, — сказал Вэйвер, говоря практически властно и подняв правую руку с алыми Командными Заклинаниями. — Я — лорд Эль-Меллой второй, вступаю в Пятую Войну за Святой Грааль в качестве Мастера, независимого от дома и имени Арчибальдов. — Ясно, — прохладно ответила женщина. — Какой класс у вашего Слуги? — Сэйбер, — он почти прикусил язык против автоматического Лансер, напомнив себе, что сейчас это не тот случай. Женщина слегка нахмурилась, или ему так показалось. Возможно, это был просто обман тусклого света. Прошло несколько секунд молчания, а затем она снова заговорила: — Понятно. Ваше участие в грядущей войне будет достойно внимания, я уверена. «Грядущей войне»? Интересно. Может ли быть так, что все семеро пока ещё не были призваны? Разве в таком случае она не заявила бы, что война официально началась? Вэйверу это показалось вполне логичным, но, опять же, он понятия не имел, о чем думают эти агенты Церкви. Кроме того, он не хотел задерживаться здесь дольше, чем нужно, из-за своего странного беспокойства. Маги и Церковь не пересекались и не должны были сталкиваться друг с другом чаще, чем это было необходимо, вот от чего, по его мнению, исходило это нервное дрожание кожи. На этом должно быть всё, верно? Пока он не вышел обратно на улицу в холодный зимний воздух, Вэйвер не обращал внимания на то, насколько застойной казалась атмосфера в церкви. Как только он оказался снаружи, он почувствовал, что с его плеч свалилось страшное давление, и нигде не было никаких следов Кирея Котомине. Несомненно, Айрисфиль испытает не меньшее облегчение, когда он скажет ей об этом. <Мастер- ах, профессор? > — не успел он ступить за пределы территории, как в его голове раздался голос Диармайда. <При всем уважении, ты неважно выглядишь.> Честно говоря, он чувствовал себя не очень. Не считая накопившегося за день стресса, он был на ногах буквально весь день и до самой ночи. Прислонившись спиной к каменной стене по периметру церкви, Вэйвер размышлял о том, что им ещё предстоит добраться до замка в лесу, который находился на совершенно противоположном конце города. К тому времени, когда он сможет пройти это расстояние, уже рассветет, если не наступит утро. И это при условии, что он не сдастся на полпути. Если бы он снова использовал магию усиления на ноге, то после прошедшего вечера наверняка бы лишь усугубил своё положение. — Со мной всё будет в порядке. Нам просто нужно добраться до замка и убедиться, что никто не пробрался за барьер, — но выбора не было. Он должен был отбросить и игнорировать человеческие ограничения: такова была природа мага, и именно так он собирался выжить в борьбе с шестью другими магами, жаждущими его крови. — Я вижу, тебя не переубедить, — согласился Сэйбер, выйдя из формы духа, а Вэйвер внезапно обнаружил пустое место в отдалении, на которое можно было увлеченно смотреть. — Я бы и не подумал противоречить своему Мастеру, но раз уж ты настаиваешь, то я, по крайней мере, готов оказать посильную помощь. Уголком глаза Вэйвер заметил небольшое движение своего Слуги, однако, по ощущениям, земля ушла у него из-под ног во второй раз за сегодняшний день. — А-? — он поднял голову и почувствовал, что его сердце снова хочет застрять в горле и задушить его до смерти. При всей его подготовке, это было то, чего он никак не мог предусмотреть. Это был фактор, который не учитывал ни один маг, и в данный момент эта не поддающаяся оценке переменная стала его гибелью. Потому что теперь он наконец-то ясно увидел Сэйбера — увидел Диармайда, стоящего на расстоянии вытянутой руки с безмолвным предложением помощи и нежной улыбкой, от которой золотые глаза стали яркими, как звезды над головой. На мгновение ему снова стало девятнадцать, он сидел на вершине моста Фуюки вместе с Лансером. На мгновение он увидел лишь закат в последний день войны, и в этот миг он почувствовал нечто, оставшееся прежде невысказанным столь долго, что уже никогда не будет произнесенным. Если он возьмет эту руку то, как знал Вейвер, он не сможет вернуться с того шага, что сделает. Однако рука была неподвижна, она зависла над ладонью Сэйбера в парализованной нерешительности, прежде чем Вэйвер осознал, что она вообще пошевелилась. Маги не могли учитывать то, чего им не хватало, ведь именно человеческое сердце было главной переменной. С легчайшим прикосновением — словно Вэйвер боялся, что его Слуга может исчезнуть в любую секунду — он принял это предложение, и с дьявольской улыбкой рука Сэйбера сомкнулась вокруг его собственной, а другая — обхватила талию профессора. — Держись. — Подожди, чт- Конечно, раздался недостойный вопль удивления, когда проворный Слуга взвился в воздух, чтобы начать перепрыгивать с крыши на крышу с магом, изо всех сил держащимся за жизнь.***
Странный человек, а именно таким казался его Мастер, был полон противоречий. Сэйбер стоял возле церкви в духовной форме и хмурился, пытаясь понять, что за человек заключил с ним контракт. Он не выглядел жестоким, если выражаться простыми словами. Лучше было бы сказать «холодный» — фразы оставались отрывистыми и краткими, хотя в словах мага не было ни злобы, ни насмешки. Выразив благодарность своему Слуге, профессор почти на одном дыхании уклонился от того, чтобы назвать своё имя. Он даже не смотрел прямо на своего Слугу, и это было так резко неприятно, чего Сэйбер никак не ожидал. Это не имело смысла, и рыцарь был в полной растерянности, не зная, как правильно поступить. Может быть, его Мастер просто маскировал разочарование каким-то аспектом ситуации? Однако если это так… если не в его Слуге дело, то в чем? Сэйбер был уверен, что за те несколько часов, что они были вместе, он не совершил ни одной ошибки или неверного движения (он прокручивал в голове каждую минуту, пока они шли по городу), но что-то было не так. И если даже профессор был недоволен не из-за его действий, то сам Сэйбер всё равно будет испытывать недовольство до тех пор, пока не разберется в этой странной головоломке. Очень упрямой головоломке. Потому что, когда его Мастер вернулся, маг выглядел бледным как смерть и стоял на ногах, которые, казалось, готовы были подкоситься в любой момент. Поразмыслив, Сэйбер признал, что вечер был в лучшем случае тяжелым. Возможно было не совсем справедливо пытаться давать такие оценки с первого взгляда. Оценивать характер человека за одну ночь было в худшем случае глупостью, а в лучшем — слишком рьяным желанием. Он протянул руку как для немедленной помощи, так и для того, чтобы сделать вторую попытку товарищества… и наконец увидел, что его Мастер смотрит на него прямо так, что трудно определить. Ошеломленно? Поражено? Смущенно? Это могло быть всё вместе, или же его лицо просто покраснело от зимнего воздуха. Его безымянный господин протянул руку, взгляд упал на ладонь своего Слуги: сияние лунного вечера было как раз таким, чтобы Сэйбер смог разглядеть глаза мага за солнцезащитными очками, и в последовавшей за этим нерешительности он задался вопросом, какого они цвета. Эта мысль покинула его так же быстро, как и появилась — рука профессора легко опустилась на его ладонь. Предложение было принято, пусть и неуверенно, и требовало размышлений. Этого, заключил он, было достаточно для первой встречи. И, возможно… совсем немного, было странно почувствовать облегчение, получив очень человеческую реакцию, когда его Мастер издал нечестивый звук, словно задушенная курица, и вцепился в него железной смертельной хваткой, когда они взлетели в ночь от фонаря к крыше.