Я помню тебя из сна, который я считал правдой.
Ты светишься магией, а я ослеплен моей юностью.
Пойми, всё, чего я хочу, так это держать тебя за руку,
Ведь только твоя улыбка убивает во мне темноту.
(AmaLee — Magia)
На вопрос о том, как и когда начался мир, каждый герой из любого времени, места и культуры ответил бы по-своему. В письменной или устной форме, высеченные на камне или нарисованные чернилами, истории о сотворении мира имели лишь общие черты: «Сначала не было ничего, и из него появилось нечто». Эти истории передавались из уст в уста, их пересказывали, записывали и переписывали, они переходили из рук в руки на протяжении всего существования человечества, так что уже давно невозможно было узнать, какова же истина. Или, если уж на то пошло, была ли вообще когда-нибудь единая правда в этом вопросе. Однако, как бы ни начался мир, Диармайд Уа Дубне предполагал, что неясный хаос перед ним — это, вполне вероятно, возможный его конец. Всё вокруг него было неясным, словно затянутым туманом далекого воспоминания или нежелательного сна. Над ним было потемневшее небо, а в воздухе висел свет и звук, издаваемый золотой фигурой, кружащей вокруг какого-то ужасного бесформенного существа вдалеке. За его спиной была знакомая серебристая фигура, выкрикивающая приказы словами, слишком неразборчивыми, чтобы их можно было понять, а вокруг них были жуткие твари, немыслимые даже в столь неопределенном и неясном видении. Не насекомые и не водяные, они смердели гнилью и свежепролитой кровью. — Слева-! — с панической настойчивостью крикнул неизвестный голос из его собственных уст. Сияние тонкой нити закружилось вокруг, превращаясь в фонтан, должно быть, крови тех мерзостей, что окружали их. Фигура произнесла что-то ещё, он не разобрал слов, затем она схватила его за руку и потянула за собой, а потом нечто, похожее на величественные крылья, прорезало путь через ад, раскинувшийся перед ними. Глубокий ужас поселился в его сердце — единственное острое ощущение в этом приглушенном и покрытом дымкой окружении. Он был окрашен чувствами, незнакомыми герою: отчаянием и смертельным ужасом от нежелания умирать. Человек с трудом поспевал за женщиной, обхватившей его запястье рукой, его мысли метались в тысяче направлений одновременно так, что даже Диармайд почувствовал головокружение. Он наблюдал, как впереди формируется и рушится дюжина возможностей, ощущал беспомощность от того, что их загнали в угол, а смерть с каждой секундой приближается всё ближе. — Мой Слуга может… —…ер? Сэйбер? Его голова резко вскинулась от внезапного и неожиданного осознания: кристально чистый вид звезд над головой и леса за оградой немедленно вернул Диармайда к тому моменту, когда он стоял на стене замка Айнцбернов, резко повернувшись лицом к темноволосому Берсеркеру, который наблюдал за ним с чем-то похожим на беспокойство, светившееся в глазах медового цвета. — Вот ты где, — сказал мужчина в неприметной одежде свободного покроя, рот приподнялся в небольшой улыбке. — Что-то не так, Сэйбер? —…Нет, — резко ответил рыцарь, прижав руку к голове. — Разве мы не договорились, что будем патрулировать противоположные стороны замка, Берсеркер? Чего ты хочешь? — Я вполне доверяю ограниченному полю, так что у нас должно быть достаточно предупреждений независимо от маршрута патрулирования, если вдруг возникнет угроза, — предполагаемый безумный Слуга слегка рассмеялся, сложив руки, Диармайд заметил, что этот жест служит для того, чтобы держать карабин и пистолет на поясе вне пределов досягаемости. Было ли это намеренно или нет, он не знал. — Поэтому я решил воспользоваться случаем, чтобы прояснить ситуацию: прости меня за такое предположение, но у меня такое чувство, будто я тебе совсем не нравлюсь. — Ты, должно быть, сошел с ума, раз задаешь такой нелепый вопрос, — ответил он, с недоверием глядя на другого Слугу. Он казался совершенно искренним, что только ещё больше сбивало с толку, независимо от его класса. — Союзник ты мне или нет, но в природе Слуги инстинктивно воспринимать других Слуг как врагов, которых нужно убить. Неужели ты хочешь сказать, что не чувствуешь в себе совсем никакого врожденного принуждения? — Берсеркер задумчиво хмыкнул, наклонив голову и нахмурившись. Была ли эта невозмутимая манера поведения притворством? Диармайд подумал, что это определенно так. Однако, как бы ни проявлялось его Безумное Усиление, маскировка, вроде этой, должно быть, была его частью. — Возможно, да, немного, — ответил он, пожав плечами. — Но я бы не придавал этому значения. Твой господин — драгоценное сокровище для моего Мастера, и я не посмел бы ослушаться желания своей госпожи. Кроме того… — глаза мужчины странно пожелтели в свете звезд, когда они по-кошачьи точно сфокусировались на Диармайде, а его улыбка стала чуть более широкой и показала слишком много зубов, чтобы быть истолкованной как полностью дружелюбная. —…Ты не сделал мне ничего плохого, добрый сэр рыцарь. Человека, подобного тебе, я бы не назвал врагом, разве что у меня не было бы другого выбора. Сомнений быть не могло, ибо отчетливый холодок, пробежавший по позвоночнику Диармайда, знал правду: как бы профессор ни сомневался в способностях этого Слуги, под его приветливой манерой скрывался Берсеркер. Зимний воздух загустел от напряжения, словно что-то свернувшееся и опасное готовилось к приходу весны… а затем, стремительно, как океанский бриз, уносящий облака, всё исчезло. Улыбка Берсеркера потеплела, а его голова слегка наклонилась в вопросительном выражении: —…но оставим это в стороне, Сэйбер, минуту назад ты выглядел совершенно другим. Ты уверен, что с тобой всё в порядке? Вопрос был настолько глупым, что заставил рыцаря вспомнить, как едва заметное появление Берсеркера застало его врасплох, и Диармайд пришел к выводу, что он действительно размышляет над этим вопросом. Это было абсурдно, потому что Слуги, конечно же, не способны болеть. Но он признал, что нечто на мгновение овладело им, хотя и не знал, что именно. Виды и звуки, которые ранее казались неясными, теперь почти полностью исчезли, растворились, как сон при дневном свете. — Не стоит спрашивать о чем-то столь абсурдном, Берсеркер. Я в полном порядке, — по большей части, так оно и было. Одно необычное происшествие не стало катастрофой — возможно, оно беспокоило, но не вызывало тревоги. Пока, по крайней мере. — Ну же, мы же союзники. Может быть, если бы ты был немного проще, ты бы меньше хотел меня убить, — он прошел мимо своего собеседника и запрыгнул на парапет высотой по пояс, перекинув ноги через край и сев. — Смелые слова для союзника, скрывающего своё имя, — возразил рыцарь, хмуро глядя на беззаботного спутника. — Мой собственный Мастер явно не видит причин скрывать его от своих товарищей, и я с ним согласен. — Илиясвиль столь же упряма, сколь и храбра, боюсь, она не уступит в этом вопросе. Моё истинное имя останется между нами, если только не возникнет необходимость раскрыть его. Она замечательная девушка, думаю, я могу считать себя счастливчиком, заключив с ней контракт, — Берсеркер посмотрел через плечо на Сэйбера, и тот почувствовал себя так, словно его пристально изучают. — Но скажи мне, ты уже оценил своего Мастера? Сэйбер нахмурился в ответ на этот вопрос: во-первых, какое отношение это имеет к другому Слуге? Во-вторых, не имело большого значения, с кем он заключил контракт — Мастер Сэйбера был его Мастером, всё было просто. Чувства к своему господину как к личности не влияли на клятву верности рыцаря. Но ради их союза Сэйбер нехотя вздохнул и задумался. На сам вопрос не было четкого ответа, пока что: маг был сложным человеком. Он говорил о своих намерениях открыто, но в то же время, казалось, хотел держать карты поближе к груди. В данный момент он не мог даже предположить, о чем на самом деле думает профессор, но в то же время и не чувствовал опасности предательства. Это было твоей ошибкой в прошлый раз, — пробормотал горький шепот в глубине его сознания, который впрочем, был немедленно проигнорирован. —…Я считаю его мужественным человеком. Для того, чтобы выстоять против Ассасина достаточно долго, и призвать меня, потребовалась бы сильная воля и немалая доля храбрости, не говоря уже о том, чтобы взять на себя непреодолимые трудности и полностью перечеркнуть Войну за Святой Грааль, — произнося эти слова, Сэйбер чувствовал себя правым, но в то же время он понимал, что трудно примирить такую безрассудную и дикую храбрость с расчетливым, и в то же время основательно измученным магом. — И видно, что он высоко ценит своих товарищей, иначе он не стал бы выступать в роли миротворца в отношении твоего призыва. — Так я и думал, — размышлял другой Слуга. — Он не боится раскрыть твоё имя в надежной компании, но ты не знаешь его собственного, не так ли? Сэйбер почувствовал, как его лицо побагровело от возмущения и досады за то, что он попался в такую простую ловушку. Хотел ли Берсеркер знать его мнение или нет, было неважно — он спросил одно, а хотел получить ответ на совсем другое. Задыхаясь от сдерживаемой ярости, он бросил взгляд на расслабленного Слугу, сидящего на парапете: — На что ты намекаешь, Берсеркер?! — Спокойно, я не хотел тебя задеть, — проведя рукой по разметавшимся каштановым волосам, чтобы привести их в порядок, расслабленное выражение лица Берсеркера приобрело нотку серьезности. — На самом деле, наоборот. Я лишь хочу предупредить: те, кто нагло носят только титул, часто скрывают нечто большее, чем просто имя. Удивительно, что отсутствие намерения задеть обычно означает, что человек всё равно так или иначе останется уязвленным, — так мог бы подумать Сэйбер, если бы сейчас не кипел от негодования: — Если ты смеешь пытаться заставить меня сомневаться в моем Мастере, то ничего у тебя не получится- — Нет, нет, конечно, нет! — перекинув ноги через парапет и не обращая внимания или предпочитая игнорировать гнев Сэйбера, Берсеркер снова встал на крепостную стену вместе со своим товарищем-Слугой, коротко хлопнув по-дружески рукой по плечу рыцаря. — На самом деле, я бы предложил не более чем простое терпение. Просто подожди и посмотри, что за человек твой Мастер, если конечно у тебя есть какие-то сомнения. И, ради всех нас, надеюсь, он окажется таким же доблестным, каким ты его считаешь. А теперь извини меня — уже почти рассвело. Я обещал миледи приготовить чай, чтобы это утро началось лучше, чем вчерашнее. С бесцеремонным взмахом руки Берсеркер спрыгнул с высокой ограждающей стены и исчез из виду; оставшись один в тишине между ночью и утром, Сэйбер уставился на пустое место, где он стоял. Любая иллюзия о том, что Берсеркер не опасен, была развеяна. Несомненно, другой Слуга был гораздо умнее, чем он сам себе позволял — всего за несколько слов он крепко влез в голову Сэйбера, и рыцарь искренне не мог понять, было ли это сделано по злому умыслу. Осторожная часть его души подозревала, что интерес к его господину был завуалированной угрозой — Берсеркер наверняка чувствовал инстинктивную вражду между ними, и если он не мог надеяться сравниться с одним из рыцарских классов в бою… то особенно хитро с его стороны было бы стремится перерезать сопернику горло хитростью. Был он Слугой Илиисвиль или нет, Сэйбер молча решил стараться не поворачиваться спиной к нему, если это будет в его силах. Оставалось только размышлять над другой проблемой, не имеющей четкого решения. То, что и без того было непонятным и незнакомым, теперь растворилось, как сон, который он сейчас с трудом мог вспомнить — спасибо Берсеркеру за то, что он, похоже, прервал его. Всё, что осталось, — это угасающее воспоминание о надвигающемся страхе, тянущем за края сердца, колеблющегося между отчаянным желанием жить и сокрушительной безысходностью реальности. Герои были героями, потому что им был неведом подобный страх перед лицом того, что не под силу одолеть простым людям. То есть, ужас и разочарование от столкновения с адом и ловушкой из-за нехватки сил, чтобы преодолеть её, были… …Эти мысли и чувства не были его собственными. Но если это было так- Сэйбер прижал руку к голове, быстро отбросив эту мысль. Это было не то, на чём следовало сосредоточиваться — план его Мастера и так звучал шатко, а ошибки никто из них не мог себе позволить. Задать вопросы — если это вообще было в его праве — можно было и потом. Раз уж они собирались преодолеть невероятные трудности, то не должно было быть места для сомнений.***
— Я начал задумываться, не слишком ли тебя недолюбливает твоя коллега в черном. Мастер и Слуга покинули замок Айнцбернов поздно вечером того же дня, после того как мать и дочь восторженно попрощались с ними. Сэйбер почти боялся, что Илиясвиль сломает ребра его господину, настолько сильно она обнимала его. А вот суровая и спокойная женщина в черном перед отъездом обменялась с профессором лишь рукопожатием. — Кто, Майя? — пройдя несколько шагов вперед по лесной тропе, маг пренебрежительно махнул правой рукой — левая вернулась к опоре на трость, которая всегда была при нем. — Просто она такая. Честно говоря, сейчас она практически дружелюбна по сравнению с тем, что было раньше. — Между вами что-то произошло? — осторожно поинтересовался Сэйбер, наблюдая за спиной своего Мастера в поисках какой-либо реакции. Несмотря на все свои вмешательства и игры разума, Берсеркер был прав: этот человек был полной загадкой. Это было не недоверие, говорил он себе, а любопытство. В последнем не было ничего плохого, если только оно не было окрашено первым и не предвещало катастрофу. —…Не совсем, — признал профессор после задумчивой паузы. — У неё проблема не столько со мной, сколько с магами. Она их терпеть не может, и не могу сказать, что я её виню. Мы мерзкие существа в целом, это правда. — Я… понял, — он не понял. Это жестокое утверждение прозвучало так обыденно, словно кто-то указал на то, что, конечно, комары — кровососущие вредители, конечно, зимний холод душит цветы, конечно, маги вызывают отвращение. В его словах не было ненависти к себе, просто констатация факта и ничего более. Это озадачило Сэйбера до крайности, и хотя он наблюдал за своим Мастером, ожидая чего-то большего, ответом было лишь молчание. Вопрос о том, почему маги были мерзкими существами, и почему Майя их так ненавидела, был похож на приглашение к какой-то истине, которую Слуга не был готов понять. Поэтому он молча наблюдал за тем, как его Мастер идет чуть впереди, следя за легкой неровностью его шагов, и тем, как блестящие черные волосы, собранные в аккуратный хвост, слегка покачивались при этом. Во всем этом было очень мало смысла. Когда они покидали церковь и после вызова Берсеркера, в нем мелькали проблески нормальности — человечности, как почти хотел сказать Сэйбер. Его безымянный Мастер был взволнован и расстроен, язвителен и напряжен, даже когда излагал план, построенный на просчитанном риске. Более того, он поинтересовался мнением Сэйбера и без промедления отвечал на вопросы Слуги. — Ты будешь в порядке, возвращаясь в город пешком? — осторожно спросил он. — Прости меня за мои предположения, просто по дороге сюда мне показалось, что ты напряжен. — Всё в порядке, — ответил он без колебаний, как бы сразу пресекая ожидаемый вопрос. — Это не новая травма — я знаю свои пределы и знаю, когда стоит рисковать, — сначала казалось, что это всё, что он скажет в своей обычной резкой и короткой манере, но потом он слегка повернул голову, чтобы посмотреть назад: —…Тебе не нужно беспокоиться обо мне. Итак, если подобная сторона мага существовала, если даже сейчас он думал успокоить своего Слугу, почему же он так упорно избегал смотреть на Сэйбера? Как бы это его не беспокоило, рыцарь решил прислушаться к совету Берсеркера, но в то же время он был полон решимости докопаться до истины. От любопытства нельзя было отказаться, его можно было только временно унять. Пока пара шла через лес к окраине города, солнце опускалось всё ниже и ниже в небе, а тишина нарушалась тем, что Сэйбер изредка осмеливался задать вопрос, за которым следовал ответ в ставшей уже привычной краткой, но честной формулировке. Из ответов своего Мастера, возможно, не очень охотных, Сэйбер узнал, что лорд Эль-Меллой (второй, — как настойчиво добавлял он) уже несколько лет преподает в Часовой Башне, на кафедре Теории Современного Магического Искусства. О своих учениках он рассказывал чуть больше: в частности, о гениальном недоумке, вундеркинде в области звериной магии, девушке с драгоценностями вместо глаз и обычном молодом человеке, которого он обучал магии электричества. — Похоже, они тебе очень дороги, профессор, — заметил внимательно слушающий Слуга, как только маг закончил описание своего занятия. Он подошел немного ближе, пока они шли, и под углом с боку своего Мастера, как ему показалось, почти различил краешек улыбки на его лице. — Хм… ну, они не самая худшая компания. Обычно. Иной раз я удивляюсь, как здание ещё не взорвалось, — маг выдохнул короткий вздох, который мог быть лишь подобием смеха. — Проблема в остальной части Ассоциации. Это натолкнуло Сэйбера на одну мысль, а именно об инциденте с его вызовом. Он, конечно, видел вражеского Слугу, но теперь ему пришло в голову, что единственным магом, о котором он знал, был тот, кто сейчас находился рядом с ним. — Ассасин напал до того, как у тебя появился Слуга, для защиты… скажи мне, разве его Мастер не является твоим коллегой-магом, что узнал тебя? — Именно это я и предполагаю, — подтвердил он, пожав одним плечом. — Но это не совсем сужает круг поиска. — У тебя так много врагов? — Сэйбер с недоумением посмотрел на своего Мастера — каким бы холодным он ни был, ему было трудно представить, что сдержанного учителя будут настолько сильно презирать, что дело даже дойдет до покушения. — «Враги» — это сильное слово. Оно подразумевает какую-то взаимную ненависть или кровную вражду, или что-то в этом роде, — пока они говорили, солнце село: глаза мага всё ещё были устремлены куда-то вперед, он стянул с лица солнцезащитные очки и водрузил их на голову. — Правильнее будет сказать, что у меня много «людей, которые меня чертовски ненавидят». Мастером Ассасина может быть почти любой аристократ, которому я случайно досадил, или любой, кого они наняли, чтобы вступить в войну от их имени. И снова он сказал что-то глубоко волнующее с почти полным безразличием, и снова Сэйбер почувствовал немалую тревогу по нескольким причинам. Не последней из них было то, как спокойно профессор заявил, что он понятия не имеет, сколько людей жаждут его крови, и как мало это его беспокоит. Возможно, это была какая-то грань того, что он имел в виду, говоря о жестокой оценке магов, и почему Майя так ненавидела их? К сожалению, времени на обдумывание этого вопроса больше не было. Магическая энергия гудела в воздухе, пустое пространство жилого квартала впереди озарялось вспышками искрящегося металла о металл. Сэйбер мгновенно пришел в полную боевую готовность, обычная одежда превратилась в доспехи с кобальтовым отливом, в которых он был призван. В тот же момент его Мастер едва не проглотил сигарету, которую пытался зажечь, из-за внезапно изменившейся атмосферы. — Блять. — кашлянув, он убрал сигарету и зажигалку в карман и сосредоточился на пустой земле и разбросанных мертвых деревьях впереди. — Сэйбер, прими духовную форму и держись поближе. Если там уже идет бой, последнее, чего я хочу, это чтобы двое Слуг обратились против нас. Он не нашел нужным отвечать, исчезнув в одно мгновение и следуя за своим Мастером. Конфликт был слишком далеко впереди, чтобы человек мог разобрать что-то большее, чем тени и вспышки магии — Сэйбер и сам мог разглядеть очень немногое. Один из них был знакомым силуэтом: потрепанное кимоно и тонкий серебряный клинок. Другого разглядеть было сложнее… казалось, он вообще не держит никакого оружия. С первого взгляда можно было подумать, что воздух вокруг него движется в световых вспышках, от которых защищался Ассасин, но для полного восприятия потребовалось бы больше времени, чем полсекунды. Шаги профессора были быстрыми, слабый импульс магической энергии направлялся к его ногам, вероятно, именно с этой целью. Он двигался так тихо, как только можно было двигаться по почти бесплодной пустоши, пригнувшись за полуразрушенным деревом с мертвыми пепельными ветвями. Либо удача была на их стороне, либо оба Слуги были настолько поглощены своим конфликтом, что незваные гости остались незамеченными. — О чем, черт возьми, они думают? Тут нет барьера — есть ли вообще здесь их Мастера? — прошептал он сурово, неслышно для всех, кроме его собственного Слуги, за лязгом металла. <Я не вижу никого, кроме них. Один из них — Ассасин, в этом я уверен. Другого я не узнаю…> Пока рыцарь говорил, маг слегка высунулся из-за дерева, чтобы самому разглядеть двух Слуг, и тут же мысли Сэйбера были прерваны воплями хаоса в его голове. Это был эквивалент белого шума, включенного на полную громкость, и от одной только его силы он едва не потерял равновесие. Зрение перед ним превратилось в резкие вспышки, наполовину затуманенные густой черной дымкой и туманом полузабытого кошмара. В мельканиях между реальностью и иным миром он различал остовы разрушенных зданий, удушливый запах горящих трупов и черный дым, а над головой — багровое небо, закрученное в вихрь, разрывающий саму реальность словно бумагу. Сама смерть висела в воздухе, говорила какая-то врожденная уверенность, пронзившая его грудь, словно нож из твердого льда. На его глазах происходило начало и конец самого существования, и никакая сила во всем мироздании не могла этому помешать. Ад на земле перед его глазами длился в мерцающих видениях в течение мгновения, которое показалось ему часами, и Сэйбер на секунду оцепенел от шока и замешательства. Это была какая-то психическая магическая атака? Или- Удушливый звук сбившегося и неглубокого дыхания остановил его дальнейшие гипотезы. В ту же секунду Сэйбер стал свидетелем чего-то непостижимого — его Мастер упал на колени, покрывшись холодным потом, с бледным, как пепел, лицом и неконтролируемо дрожащими плечами. Маг прижал руку ко рту, словно отчаянно пытаясь остановить беззвучный крик, рвущийся из его горла, дыхание было рваным и беспорядочным от паники. — Этого не может… он не может… — Мастер-?! — не обращая больше внимания на скрытность, он опустился на колени рядом с магом и огляделся, пытаясь понять, что только что произошло. Перед ними поле боя было усеяно бесчисленным количеством оружия, отраженного мечом Ассасина или просто не попавшего в цель. Из золотистого мерцающего воздуха за спиной неизвестного врага появилось ещё несколько полусфер, их сияние освещало Слугу лишь силуэтом, но и этого было достаточно, чтобы различить волосы цвета льна и очертания свободной одежды, ничуть не уступающей по своей нарядности легким перьям на одной когтистой перчатки правой руки. Самым ярким из всего его образа были багровые глаза, похожие на кошачьи, острые, как у хищника, сосредоточенные на Сэйбере и его ужаснувшемся Мастере.