Небо, казавшиеся столь широким, всё ещё так далеко от нас,
А душа, стремящаяся вперед, яростно взывает.
Маги редко когда придерживались каких-либо твердых принципов. Честь, рыцарство, справедливость — всё было так, как он говорил Диармайду. Строго следовать рыцарскому кодексу было равносильно тому, чтобы позволить тем, у кого меньше ограничений, прирезать тебя на месте. И хотя он с большой неохотой отказался от большей части строгого благородного поведения, которым так восхищался, была одна вещь, на счет которой он не хотел идти на компромисс. Он был категорически против того, чтобы Илия и Рин участвовали в этой войне. Именно по этой причине его класс был убежищем для тех, кому больше некуда было податься. Мастерская Кастера под рекой оставила темное пятно на его сердце, став одним ярким ужасом среди полудюжины кошмаров, преследовавших его на протяжении десяти лет с тех событий до сегодняшнего дня. Ни один ребенок не должен был носить такие шрамы — душевные или физические, — какие носил Вэйвер Вельвет. Никто из них не должен был умереть в муках, выброшенный на свалку как не более чем батарейка для мага или Слуги. Ничто на свете не могло разозлить его больше, чем зрелище, представшее перед ним сейчас. Сначала, конечно, был шок — а как ему не быть? Никто бы не ожидал, что совершенно неожиданно столкнется с отголоском одного из своих худших кошмаров, и ещё две секунды назад он понятия не имел, что на самом деле представляет собой магия Галлиасты. Вэйвер жалел, что до сих пор не знал об этом, но такое нельзя было ни выучить, ни забыть. Позади себя он смутно заметил, что Атрум продолжает говорить, не слыша ни единого его слова — одного звука этого спокойного, пренебрежительного объяснения было достаточно, чтобы перевести его из «шока» в состояние «бешенства». Честно говоря, Вэйвер был уверен, что на мгновение потерял сознание. Он почувствовал, как сильный удар отозвался в его левой руке, и раздался тошнотворный, удовлетворительный звук ломающихся костей, за которым потянулись приказы с достаточным количеством магической энергии, чтобы наложить внушение на несколько часов, не меньше- — Изо, бесполезный пьяница, убей его! Вэйвер не вздрогнул от внезапного давления присутствия Слуги, обрушившегося на него, как лезвие гильотины. Он не моргнул, когда Диармайд вышел из духовной формы позади него, или когда Ассасин с глухим звуком пронесся сквозь прочную стену, когда камень и металл подались под нечеловечески мощным ударом. Сквозь облако пыли в ранее безупречной мастерской он различил фигуру Атрума, пытающуюся найти путь к отступлению за то время, которое потребовалось Вэйверу, чтобы влить в свои ноги магию усиления и побежать за ним. <Убей его. Оставь Галлиасту мне, но убей Ассасина. Мне всё равно как, мне всё равно, что ты будешь делать, ни один из них не выйдет отсюда живым. Это ясно?> Это было всё. Забылась стратегия, забылась отдаленная возможность появления ещё одного Мастера и Слуги, поддерживающих их дело, — всё это больше не имело для Вэйвера значения. Нельзя было допустить, чтобы их Война за Святой Грааль продолжалась, и в одно мгновение все колебания, которые он испытывал по поводу убийства Атрума Галлиасты, испарились. Было только два варианта: подняться на один этаж выше, на крышу, или спуститься вниз. Логика подсказывала, что Атрум должен был проскочить несколько этажей вниз и найти укромное место, надеясь, что Ассасин решит насущную проблему до того, как его найдут. Однако «логика» не дала ему должной оценки этой ситуации, нехотя признался себе Вэйвер, когда повернулся, чтобы стремительно взлететь по единственной лестнице и открыть дверь на крышу. Тут же резкое жужжание пронеслось мимо его уха и принесло с собой вспышку тепла и света, молния ударила в стену позади него и оставила чернеющий след от ожога. Пригнувшись за дверной рамой в ожидании второго выстрела, Вэйвер успел лишь мельком увидеть окровавленного Атрума, стоявшего поодаль: одной рукой он прикрывал рот, видимо, устраняя повреждения, а другой сжимал маленькую терракотовую сферу. Конечно, он был готов и поджидал его. «Только идиот может броситься на него с оружием наперевес, — напомнил он себе. — Успокойся, Вэйвер. Он знает, что теперь тебя можно спровоцировать, а это опасно. Ты не сможешь победить его, если не будешь мыслить здраво». — Ты выбрал для этого самую неудачную ночь, Эль-Меллой! — прозвучал голос Атрума в холодном воздухе высоко над Фуюки. Сверкнула молния, за ней последовал гром, и Вэйвер понял, что да, он совершил тактическую ошибку. Как и почти любой маг, Атрум владел Мистическим Кодом — Первобытной Батареей, проводником для мощной электрической магии. И хотя использовать манипуляции с погодой для современного мага было крайне непрактично, естественный ход погоды сработал бы не хуже. Если бы буря приблизилась или началась всерьез, то сила его врага настолько сильно увеличилась бы, что Вэйвер наверняка бы погиб. — Почему бы тебе просто не выйти и не умереть с достоинством?! Тогда ему нужно было просто закончить всё как можно быстрее. Произнеся под нос знакомое заклинание, спрятанная под рукавом проволока ожила, светясь магической энергией, и закрутилась, образуя крошечного воробья на конце нити. Будь у него хоть половина от умений Айрисфиль или Илиисвиль, массивный сокол или проволочный меч сейчас были бы куда полезнее, чем крошечная птичка и горстка склянок. Что бы он ни предпринял далее, он в любом случае окажется прямо на линии огня Атрума — лучшее, что он мог сделать, это выстрелить с дальней дистанции и надеяться, что он попадет в цель. Взмахнув светящимися крыльями, воробей из проволочного каркаса двинулся первым, огибая дверную раму и пикируя прямо на Атрума, сжимая в своих крошечных коготках маленький стеклянный пузырек. — Это что, шутка- Как только он услышал это и понял, что глаза Атрума устремлены на проволочный каркас, Вэйвер вышел из-за дверной рамы, схватившись левой рукой за правое запястье, и выстрелил из Гандра прямо в Атрума. Это была лишь доля секунды разделенного внимания и страшный риск: если у его противника рефлексы окажутся лучше, чем надеялся Вэйвер, он оставит себя открытым для ещё одного удара молнии. Но атака с двух сторон, казалось, поставила другого мага в тупик: он уклонился в сторону, чтобы избежать удара магической энергии, и крошечные крылья света последовали за ним. Пикируя за ним, воробей выпустил пузырек, что держал в лапках, и тот упал на землю у ног Атрума. Стекло треснуло, и темнота взорвалась белым светом, который ужалил глаза Вэйвера, хотя он и успел поднять руку, чтобы защитить их. Атрум, получивший гораздо меньше времени на предупреждение, закричал от боли, плотно закрыв горящие глаза, даже когда свет померк. Было крайне важно использовать преимущество, пока оно на его стороне, чтобы всё закончилось быстро, даже когда он разрабатывал план действий на случай непредвиденных обстоятельств. Первым шагом был простой вопрос: что самое дезориентирующее маг может сделать со своим противником в бою? «Если ты не можешь сражаться на условиях других, заставь их сражаться на своих». Даже сейчас эти слова звучали так же ясно, как и в тот день, когда Лансер произнес их, и он придерживался этого подхода в течение десяти долгих лет. Оттачивая то немногое, чем он владел, используя слабые магические средства нетрадиционными способами и отказываясь от всех приличий мага Ассоциации во имя чистого выживания в тех редких случаях, когда дело доходило до смертельной опасности. Даже если «Вэйвер Вельвет» был для него не более чем бесполезной личиной в этой войне, на поле боя он действительно не мог быть никем иным. Учитывая всё это, вопрос заключался в том, как на самом деле должен вести себя благородный аристократ из Часовой Башни? Сократив расстояние между собой и противником быстрыми шагами, ускоренными магией усиления, он ответил на этот вопрос без слов. Выдающийся Лорд Современной Магической Теории вытянул правую руку назад и со всей силой, на которую был способен, ударил кулаком прямо в полузажившую челюсть Атрума. Спотыкаясь и пытаясь удержаться на ногах, выкрикивая кровавые проклятия на незнакомом Вэйверу языке, другой маг вслепую бросил маленький кристалл из кармана. Он рассыпался в пыль в воздухе, чистая магическая энергия вырвалась наружу и разделилась на дюжину отдельных взрывов, которые бессистемно обрушились вниз. У его создателя не было времени на то, чтобы прицелиться, да и видимость он не успел восстановить — в этом плане Вэйверу повезло. Один выстрел отскочил от его плеча с достаточной силой, чтобы выбить его из равновесия, другой ударил его прямо в грудь с такой мощной силой, что Вэйвер свалился с ног и ударился о стену, ведущую обратно к лестнице. Один маг яростно тер глаза, пытаясь избавиться от звездных вспышек, затуманивающих зрение, другой лежал на земле, кашляя и задыхаясь, пытаясь найти воздух, выбитый из легких — всего на мгновение битва застопорилась. Но не более чем в нескольких шагах от него, на крыше, над Фуюки со скоростью, сравнимой с удаляющейся молнией, столкнулись клинки — бой был далек от завершения. Сколько раз ему придется спасать тебя? — редко можно было найти более суровое наказание, чем то, что исходило от собственных мыслей Вэйвера. — Вставай и сражайся. — И это всё магические способности дома Арчибальд? — нахмурился Атрум, щуря голубые глаза в темноте ночи. Время, которое он выиграл с помощью этой вспышки, быстро подходило к концу, но оно послужило своей цели. Этого времени было достаточно, чтобы поставить их в относительно равное положение, обоих открыться, со всеми вытекающими отсюда преимуществами и недостатками. — Фокусы для вечеринок и кулаки? Неужели маг Часовой Башни не способен на большее?! Поднявшись на ноги, маг издал короткий, задыхающийся звук, похожий на кашель и смех. На металлических крыльях светящийся воробей снова закружился вокруг него, длинный хвост из тонкой светящейся проволоки переплелся между пальцами Вэйвера с молчаливым намеком на то, что он очень даже может превратиться в гарроту* в считанные секунды. — Я не понимаю, о чем ты… — ледяным тоном ответил Вэйвер, держась другой рукой за трость с такой силой, с какой человек хватается за край обрыва, чтобы не упасть на встречу верной смерти. Улыбка, полная ярости и упорства, промелькнула на его лице, как далекая молния, и часть его души надеялась, что Атрум видит достаточно ясно, чтобы понять это. —…с чего ты вообще взял, что я буду использовать магию Кейнета?***
Уловки и двуличие не были оружием рыцаря. Хотя он с неохотой согласился с тем, что его Мастер считал такое поведение необходимым для их успеха, сам Сэйбер с момента своего первого призыва был не в своей тарелке. И хотя он не осмеливался произнести ни слова жалобы, это начало утомлять его терпение. В этом отношении вспышка общего оправданного гнева и простой приказ, который ему отдали, были своего рода облегчением. Слуги, естественно, были вынуждены сражаться друг с другом, как он и указал Берсеркеру. В этом и заключалась причина его существования как рыцаря: добиваться победы в бою не на жизнь, а на смерть. В этом была очень простая радость, заключающаяся в рутинном выполнении своего предназначения, в душевном волнении от столкновения с врагом в замысловатом танце поющей стали. Весь мир исчез, и не осталось ничего важнее настоящего. Ничего, кроме них двоих и трех мечей, со свистом проносящихся сквозь ночь в золотом, алом и серебряном цветах. Было бы неосторожно недооценивать этого Слугу только по его классу. Ассасин — или Изо, как его назвал вражеский Мастер — был в положении обороняющегося против более сильного Слуги с одним дополнительным мечом, но он отбивался, и делал это хорошо. Под каким бы углом не были направлены клинки Сэйбера, они с ослепительной скоростью блокировались или отклонялись в быстром движении. Широко раскрытые алые глаза, горящие жаждой крови, следили за каждым движением рыцаря, и одно только его восприятие имело потрясающий эффект, заставляя Сэйбера чувствовать себя в невыгодном положении. …Честно говоря, это было абсолютно захватывающе. Вызов прорваться сквозь инстинкты Ассасина был желанным испытанием, а столкнуться с человеком с такими отточенными навыками, было больше, чем мог надеяться Сэйбер сегодняшней ночью. — Ты оказался куда лучше, чем я ожидал— — Бегалтах пронесся по воздуху в середине фразы, Ассасин пригнулся достаточно поздно, чтобы удар успел зацепить прядь темных волос, но не отправить голову вражеского Слуги в полет с его шеи. — Но неужели ты рассчитываешь держать оборону всю ночь? Твой Мастер… — Сэйбер отклонил катану, которая в свою очередь ответила на его удар. —…сейчас в опасности, можешь ли ты позволить себе медлить? — Медлить? — недоверчиво рявкнул Ассасин, после чего разразился смехом, таким же неровным, как и его внешность. — Не так уж много мыслей скрывается за твоим смазливым личиком, а?! Катана опустилась вниз, врезаясь в землю со всей неизмеримой нечеловеческой силой Слуги, от удара под ними разверзлись трещины, поднимая обломки и пыль так, будто земля грозила обрушиться. Маневр должен был заслонить Сэйберу обзор в возникшем облаке пыли, что и произошло, однако Ассасин тоже ничего не смог разглядеть. Острые золотистые глаза уловили мелькнувшее справа движение, и Сэйбер решил воспользоваться этим преимуществом. Он прыгнул вперед, Моралтах рассек воздух ударом, гарантировавшим решающую победу… …только чтобы встретить удивление: клинок не встретил сопротивления, движение вызвало порыв ветра, который рассеял заслоняющее облако… и показал потрепанное хаори, развевающееся в воздухе на две чисто отрезанные части. В тот же миг Сэйбер понял, что попался на приманку, и инстинкт сработал на полную мощность: другая его рука перехватила золотой меч обратным хватом и ударила по воздуху прямо позади него — туда, где Ассасин пытался атаковать исподтишка. Катана резко отклонилась от курса, когда Изо рванул в сторону: острие Бегалтаха оставило тонкую рану под глазом, а серебряное лезвие рассекло не бронированное плечо Сэйбера, вместо того чтобы пробить его спину. — Ты быстр, — кровь стекала по его лицу в пятно на шарфе, Ассасин прорычал то, что могло бы сойти за похвалу, если бы он сказал это не как рычащий волк. — Не то чтобы это имело значение. Я уверен, что видел более чем достаточно. Не обращая внимания на порез в плече, и текущую по руке кровь, Сэйбер крепче сжал оба меча. Его собственная травма была ещё не настолько серьезной, чтобы стать помехой, но её было достаточно, чтобы сейчас он ушёл в оборону. Поза Ассасина изменилась, низкая и сутулая осанка выпрямилась во весь рост. Одна рука покинула рукоять катаны и была прижата к боку, сам меч был поднят вдоль груди, как щит. …Вернее так, как сам Сэйбер держал Моралтах — стойка самурая теперь повторяла стойку рыцаря, за исключением отсутствия второго клинка. — Что ты-… — вопрос оборвался на полуслове, смятение уступило место той информации, которую ему незачем было знать, пронесшейся в его голове. Истинное имя Слуги, стоявшего перед ним, уже было известно, а Грааль заполнил всё остальное: этот человек был исключительным в том, чтобы быстро и болезненно положить конец человеческой жизни. Не было самурая более умелого, чем Окада Изо, который мог подражать приемам своих врагов с первого взгляда. Магическая энергия собралась в воздухе вокруг них с тяжестью осязаемой силы, гром и молния грохотали, неся с собой начало холодного зимнего дождя… — Божья кара падет на тебя, — одни только слова звучали так, как будто от них исходила огромная сила, они гулко и звонко отдавались в воздухе. Если это был его Благородный Фантазм — пусть даже и нет, решил Сэйбер, это не имеет значения. Его нужно было остановить, пока рыцарь не лишился преимущества, чего бы это ни стоило. Может, он был быстрее Ассасина, а может, дважды ему так не повезет, был только один способ это выяснить. И только одно можно было сделать, столкнувшись с вызовом. Ассасин двинулся, и Сэйбер мгновенно последовала за ним — противники ринулись прямо друг на друга, подняв клинки. Всё закончилось так быстро, что человеческое зрение едва ли смогло бы воспринять происходящее, не говоря уже о том, чтобы измерить доли секунды, которые потребовались мечникам для нанесения последнего удара. Сэйбер не стал оказывать Ассасину услугу, утверждая, что самурай совершил ошибку. Это не было «ошибкой» в строгом смысле слова — его поза и движения были скопированы с такой безупречной и точной детализацией, что это могло бы одурачить любого из Фианны, если бы они были тому свидетелями. Он даже распознал, что клинок Моралтах сильнее, и атаковал соответственно. Движения были поистине достойны гения. То, чему Сэйбер учился всю жизнь, Ассасин скопировал почти безупречно всего за две короткие встречи. Столь острый взгляд и столь отточенные инстинкты вызывали восхищение — он был поистине прирожденным талантом, не имеющим себе равных. Будучи таким блестящим фехтовальщиком, Ассасин должен был знать, что его мимикрии не хватит в этом отношении: на взгляд Сэйбера, он смог приспособиться, воспользовавшись неожиданностью, характерной для его скопированной позиции, прежде чем начать атаку со всей силой, которую можно было за ней скрыть. — Шиматсукен- Едва он произнес название своего Благородного Фантазма, как катана взметнулась по той же широкой горизонтальной дуге, которую Сэйбер сам использовал всего несколько секунд назад, вплоть до мельчайшего движения. Без сомнения, это был смертельный удар, направленный прямо в горло противника. С убежденностью человека, видящего каждую деталь движений своего врага до мельчайшего мига или глотка воздуха, Сэйбер не сделал ни единого движения, чтобы отклониться от прямого нападения — демонический клинок ярости встретился с катаной Ассасина в ударе, который потряс сам воздух вокруг них, серебро на долю секунды остановилось и вступило в борьбу с багровым светом. Клинки Диармайда Уа Дубне никогда не сражались в одиночку. В тот же миг золотой меч страсти вспыхнул в его другой руке; с криком агонии и брызгами крови незащищенная рука Окадо Изо была отрублена у плеча. Он споткнулся и упал назад, выкрикивая смесь бессловесной ярости и проклятий, сжимая то место, где всего несколько секунд назад была его правая рука. Она лежала там, где упала, в растекающейся луже крови, смешанной с дождевой водой, и всё ещё сжимала катану — теперь уже расколотую от удара о Моралтах. — Сукин сын, ублюдок двойных клинков, я убью тебя на хрен, ты заплатишь за- — Твоё поведение во время поражения сводит на нет твои усилия, Призрак Тоса, — Сэйбер прервал его, опустив мечи. Дождь пошел сильнее, кровь, пролитая на золотые клинки и зеленые доспехи, смешивалась с ливнем и стекала на землю. Он спокойно смотрел на Изо — бой, по сути, был окончен, и победитель ровным голосом хвалил усилия побежденного: — Твое мастерство поистине непревзойденно. — Пошел ты, — рыча, как загнанный в угол зверь, Ассасин уже начал рассеиваться по краям разорванной хакамы и раненого плеча. — Не смей… не смей издеваться надо мной… этого не может быть… я никак не мог- Над головой сверкнула молния, и вместе с ней Сэйбер услышал раскат грома, слишком резкий и внезапный, чтобы быть частью сопровождающего грозу хора. Ассасин резко дернулся, как будто его ударили ножом, вскинул голову и посмотрел вдаль, а затем, не успев произнести ни слова, поверженный Слуга рассеялся в клубах магической энергии. …Что-то было не так. Он исчез слишком внезапно, и об этом возвестил не этот гром, почти ушедший с грозой… что только что произошло? Сэйбер посмотрел в ту сторону, куда, как он полагал, посмотрел и Изо перед своей гибелью: на вершине ещё более высокого здания стояла одинокая фигура, настолько далекая, что даже острые глаза Слуги не могли различить деталей под дождем. Ему показалось, что он различил красное одеяние и оружие, поднятое для прицеливания в неизвестную цель- Все мысли тут же прервались, и Сэйбер начал двигаться со скоростью молнии в небе прямо над головой. Ему нужно было вернуться туда, где они с Мастером расстались, и сделать это быстрее, чем таинственный нападающий успеет нанести новый удар. Ассасин исчез так внезапно, потому что раненый Слуга внезапно потерял своего Мастера. Если дело обстояло именно так, и если убийственный удар нанес не собственный лорд Сэйбера, то вполне очевидно, что судьба профессора рискует стать такой же, как и у его врага.***
Прямой бой между магами был более редким событием, чем изначально можно было предположить. Естественно, такое случалось, но Часовая Башня не была зоной беззакония. Всему свое место и время, и дуэли до смерти за власть или престиж не были исключением. Пролитие крови по той или иной причине воспринималось как данность жизни тех, кто посвятил себя магическому искусству, но большинство никогда не сталкивались с таким воочию. В результате многие — когда-то даже сам Вэйвер — знали битву только как нечто абстрактное, как естественный вызов жизни, который можно просто встретить и преодолеть с изяществом, словно любое другое академическое достижение. Идиотизм. Те, кто смотрел на это так, кто предполагал, что победа дается так легко, потому что они считали, что она им причитается… они ничего не знали о том, что значит смотреть в лицо своей собственной неминуемой смерти. Не было большей слабости, чем самодовольство. По мере того как гром всё ближе накатывал на небо Фуюки, Вэйвер пришел к выводу, что огромная разница в их магических способностях была преодолима только потому, что он знал это чувство адреналина в бешено колотящемся сердце, чувствовал инстинктивное стремление к чему-то столь же элементарному, как выживание. Более того, на переднем фронте его сознания всё ещё кипел раскаленный добела гнев, и то немногое, что он позволял себе, — гордость — цеплялось за него, это было как: «черт возьми, я никогда не позволю такому мусору, как ты, остановить меня». Трансмутация Вэйвера не была такой мощной или сложной, как у Айрисфиль или Илиисвиль — маленькие проволочные птицы были самыми детальными конструкциями, которые он мог создать, по сравнению с впечатляющими проявлениями силы, на которые они были способны. Но это не означало, что он не смог хорошо усвоить то, чему его учили, а в качестве алхимика простые манипуляции с металлом были под силу даже ему. Бесформенные проволоки, светящиеся белым, как бумага, цветом, змеились вокруг него в хаотичном движении, диктуемом наполовину заклинателем на конце нити, а наполовину мощным ветром, предвещающим надвигающуюся бурю. Нельзя было терять времени и давать врагу время на раздумья; по жесту и направлению энергии атака разразилась непредсказуемо дикими движениями, и Атрум уклонился в сторону, чтобы избежать удара хлыста. Рука Вэйвера дернулась в ответ, провода последовали за целью, словно намереваясь загнать её в силки. На открытом поле боя, как сейчас, это было проблемой: не доставало того, за что зацепиться и создать паутину из проволоки, чтобы поймать другого мага в ловушку. Если движения Атрума не удастся остановить, их придется направить туда, где Вэйверу будет легче поставить ему мат. Но поскольку Вэйвер представлял собой неподвижную цель, ничто не мешало уклоняющемуся Атруму начать контратаку. Ещё один кристалл треснул и лопнул, превратившись в осколки льда, выпущенные в Вэйвера со скоростью и точностью мастера стрельбы из лука. Заставив его отступить, один из них врезался в землю, где он только что стоял, ещё несколько сбились с курса, быстрым жестом перерезав проволоку на своем пути. Последний попал ему в плечо, к счастью, лишь вскользь, но кровь всё равно пошла. Что, черт возьми, за стихия у него была? Если она была такой же, как у Рин, то это будет серьезной проблемой; оставалось надеяться, что Атрум был просто исключительным алхимиком, а не владел всеми стихиями. — Я не потерплю неуважения к себе из-за твоих жалких усилий, Эль-Меллой-! — крикнул он сквозь начинающийся ливень, уворачиваясь от проволоки, которая билась о крышу с костедробительной силой. — Как только Ассасин закончит, тогда- Одного мгновения, когда он сосредоточился на Вэйвере вместо того, чтобы атаковать, было достаточно. Конец проволоки, словно змея, ударил по задней части ног Атрума и повалил алхимика прямо на землю с сильным ударом и брызгами дождевой воды. — Заткнись. С тобой и твоей больной маленькой мастерской покончено. Окровавленная и израненная, загнанная в угол и разъяренная, рука Атрума в мгновение ока метнула что-то вверх, и воздух ливня затрещал от молний, которые теперь были гораздо ближе, чем несколько минут назад. Подброшенная в воздух среди диких витков и изгибов металлической проволоки, Первобытная Батарея заискрилась от окружающей электрической энергии в воздухе. Слишком поздно Вэйвер понял, что не учел проводимость металлической проволоки, которой он манипулировал. На этот упущенный из виду вопрос быстро ответила кричащая агония тысячи игл, начавшаяся с его руки и мгновенно пронзившая каждый дюйм его тела. Мучительная боль длилась то ли долю секунды, то ли несколько минут, то ли несколько часов — время как таковое перестало существовать, и если бы его сознание не стало совершенно пустым, Вэйвер проклинал бы себя за столь очевидную ошибку. Следующее, что он осознал, было ощущение прохладного дождя и звук медленных шагов. Он пришел в себя на полу крыши, с сердцем, которое, возможно, танцевало чечетку, и телом, с трудом пытающимся откликнуться. Атрум навис над ним с торжествующей, хотя и окровавленной ухмылкой, подбрасывая в одной руке маленький Мистический Код. — Я ведь говорил тебе, не так ли? Ты выбрал худшую ночь, чтобы бросить мне вызов, — он легко рассмеялся, а Вэйвер отчаянно пытался найти хоть какую-то ниточку связной мысли, за которую можно было бы зацепиться в беспорядочной каше, вызванной головной болью. — П-пошел ты, Галлиаста. Сейчас этого было недостаточно. Если в ближайшие две секунды что-то не изменится, он умрет. Диармайд не станет тянуть время, чтобы убить и Слугу, и Мастера, не в этот раз. Как только он переведет дыхание, чтобы позвать своего Слугу, маг перед ним нанесет удар на поражение. Но Атрум был в пределах досягаемости, если бы он только мог остановить дергающуюся руку, чтобы ухватиться за что-нибудь и сделать ещё одну внезапную атаку, он мог бы достать другого мага скрытым лезвием своей трости. Если бы он только мог- Молния озарила черные небеса, а за ней последовал раскат грома: тело Атрума слегка дернулось вперед, словно он споткнулся. Что-то, что по идее должно было пройти прямо сквозь спину Атрума, пролетело над головой Вэйвера и унеслось в темноту, оставив после себя брызги крови. — Что ты… сделал-? Пустая рука блондина дрожала, когда он поднял её к отверстию, появившемуся в его груди, багровое пятно быстро расползалось по его одежде. Первобытная Батарея выпала из ослабевшего захвата, терракотовый цвет разбился о крышу. Он открыл рот, но из его горла вырвался лишь кашель — кровь хлынула изо рта на залитую дождем землю, её запах перебивал всё ещё падающий дождь. Неуверенными движениями Вэйвер попятился назад, то ли от шока, то ли от запаха крови, но все мысли полностью покинули его, и он уставился на происходящее расширенными глазами. Атрум Галлиаста выиграл бой, но упал на пол крыши, побежденный смертью. На долю секунды Вэйвер услышал только шипение проливного дождя. Его взгляд остановился на том, что осталось от его врага, человека, которого он был полностью готов убить не менее пяти секунд назад. Конечный результат был бы точно таким же, если бы он выполнил то, что задумал. Ещё хуже было то, что не было красивого способа убить кого-то, когда провода были твоим основным оружием. Почему же при виде трупа в луже воды и крови всё вокруг словно остановилось, и он больше не находился в собственном теле? Вопрос о том, что убило Атрума, то насколько близко Вэйвер подошел к тому, чтобы быть убитым, и вопрос о том, не собирается ли он умереть так же, как и его коллега-Мастер… он не обращал на всё это внимания, тупо уставившись на то, что осталось от Атрума, не будучи уверенным в том, что он вообще это видит. Стремительный, как ветер, несущий бурю, багровый всполох мелькнул в пространстве перед ним, демонический меч взметнулся, чтобы перехватить какой-то заряд, ударившийся о крышу слева от Вэйвера с резким стуком и треском под ним. И снова наступила тишина — подняв голову, он увидел Диармайда, стоящего перед ним в оборонительной стойке с обоими мечами наготове, глаза смотрели вдаль на какую-то неизвестную угрозу, которую не мог заметить никто из людей. Это, как ничто другое, вернуло Вэйвера в реальность: казалось, всё вокруг обострилось, от шума дождя до томительной боли, отдававшейся эхом в его теле. Вдох. Выдох. Он должен был сосредоточиться, потому что это ещё не конец. Это не закончится, пока они не окажутся за много миль отсюда, и если Вэйвер хоть на мгновение задумается о том, что произошло сегодня ночью, он не сможет сделать ничего, за исключением крика. —…Ушли, — Диармайд признал это в манере, которая больше походила на раздраженное проклятие, чем на подтверждение. — Профессор, нам нужно вернуться… Профессор? Зрение затуманилось от сильной головной боли, а всё тело ужасно болело, и на мгновение он подумал, что потеряет сознание на месте. Даже бдительный и настороженный Диармайд смотрел на него с беспокойством — но это не имело значения. Он не мог упасть духом, пока ещё оставалось кое-что, что надо сделать. Сейчас ему нужно было сконцентрироваться, сосредоточиться, когда же всё будет закончено, он позволит этому никчемному телу развалиться на части Вэйвер Вельвет поднялся на ноги и неуверенно покачнулся, прежде чем выпрямиться. Лорд Эль-Меллой II, не говоря ни слова, развернулся и направился обратно в мастерскую. На расстоянии нескольких миль он услышал, как Диармайд начал быстро идти за ним. После них остался лишь мокрый от дождя труп и раскаты грома, медленно прокатившиеся над ничего не знающим городом.***
Стекло разбилось о пол на противоположной стороне мрачного подобия магического круга, содержимое пробирки вылилось и зажгло огонь на дальней стене и полу (к счастью пустом) некогда безупречной мастерской. Промокшее от дождя и забрызганное кровью, бледное лицо Мастера не выражало никаких эмоций с того момента, как Сэйбер вернулся к нему. Всё вокруг было пустым и холодным, как будто он был настолько далек от реальности, что всё это не имело никакого значения — за много миль от той открытой ярости, из-за которой началась схватка. Не было произнесено ни единого слова, профессор двигался механически твердо. Мастерская горела на их глазах — маг был верен своему слову. Оранжевое сияние мерцало на ветру во время дождя, который завывал в пробитой стене, через которую был выброшен Ассасин, и какое-то мгновение его бесстрастный Мастер лишь наблюдал за происходящим. По крайней мере, это было правильно. Уничтожение этого объекта было обязательным, так как его цель была непростительной. С этим признанием Сэйбер пришел к очень нежелательному осознанию. Атрум даже не моргнул глазом при обсуждении его алхимических «материалов», а теперь его собственный Мастер казался настолько далеким, что и сам казался бесчеловечным. Если бы в этот момент маг вспомнил о том, что его чуть не убил таинственный нападавший в красном одеянии, то это стало бы для Сэйбера настоящим сюрпризом. С трепетом он осознал: это и было то, что представляли собой человеческие маги этой эпохи, и почему и Майя, и его собственный Мастер так сильно их порицали. Возможно ли вообще настолько увлечься смертью невинных, чтобы подобное стало настолько несущественным? Прежде чем он успел обдумать эту новую тревожную тему, его Мастер повернулся к нему лицом с потухшими глазами, в которых был лишь намек на узнавание — как будто он только сейчас понял, что Сэйбер вообще здесь. Оглядев Слугу, словно в поисках какой-то оценки, холодный взгляд задержался на порезе, оставленном клинком Ассасина. Маг поднял руку, в которой мерцало слабое сияние — словно искра, которую не успели поймать, — но потом оно стало более ровным: целительная магия исправила то немногое, что успел нанести убийца. — Мастер… не беспокойся обо мне, ты ранен. Мы должны немедленно отступить, — Сэйбер забыл о приличиях Слуги, если он будет стоять в стороне и позволит ему продолжать, то его Мастер просто убьет себя. Кровь текла из пореза на руке, испачканной, без сомнения, кровью вражеского Мастера, и Сэйбер был уверен, что края его одежды выглядят заметно подпаленными — независимо от того, признает он это или нет, выживший Мастер был сейчас не в том состоянии, чтобы продолжать путь. К великому облегчению рыцаря, его Мастер закрыл глаза и выдохнул с тихим вздохом. — Айрис- — к искреннему шоку Сэйбера, неземное спокойствие на лице мага разрушилось, как только он сделал шаг к двери; его лицо исказилось от мучительной боли, и он покрылся холодным потом, неуверенно покачиваясь, прежде чем наклониться влево, держась за трость таким крепким хватом, что мог привести его к повреждению руки. — Мастер, ты- — Не сейчас, — прервал он сквозь скрежет зубов, и Сэйбер быстро опустил протянутую руку, как будто одна только эта отрывистая команда обожгла его… что, возможно, и произошло, так как это было неожиданно и неправильно. Профессор и раньше проявлял к нему лишь спокойное терпение, но теперь, похоже, это терпение достигло предела. — От… отправляйся в замок. Я должен поговорить с Айрисфиль, и нам… обоим нужно восстановиться. Сэйбер допустил серьезный просчет, и у него не было другого выбора, кроме как задуматься об этом, когда пара покинула горящую мастерскую, набрав скорость, чтобы в считанные секунды пронестись по крышам Фуюки. Он увидел искренность под маской льда и решил, что это единственное, что скрывает его Мастер. Несмотря на то, что эта искренняя доброта не покидала мыслей Слуги, только сейчас он понял, что всё не так просто. Человек, который говорил о том, что дает приют ученикам, которых никто другой не берет, и так глубоко переживающий по поводу ненужных жертв, не мог быть полностью жестоким или бессердечным — в этом Сэйбер был полностью уверен. Его Мастер не был каким-то ужасным человеком, не в своей сути. Но это был критический момент, который Диармайд Уа Дубне должен был уже знать, истина, которая не изменится, сколько бы тысячелетий ни прошло: Гнев сострадательного человека вызывал такой же страх и почтение, как шторм над некогда спокойным морем: бескомпромиссный, непоколебимый и, прежде всего, непрощающий.