Но день продолжался,
Давя словно гири,
Никого не изволив ждать.
Словно память об уходящих днях,
Оглушает нас ураганом.
(Rise Against — Savior)
Прошло какое-то неясное количество часов с момента их возвращения в замок, и Сэйбер переосмысливал почти каждый свой шаг, сделанный после того, как он убил Ассасина. Правильно ли он поступил, молча взирая на тихий гнев своего Мастера, или лучше было бы сказать что-нибудь, что успокоило бы разъяренное сердце? Правильно ли он поступил, рассказав всё, что знал, старшей Айнцберн? Она была союзницей и пользовалась доверием его господина, но не переступил ли Сэйбер черту, выразив беспокойство по поводу того, что битва могла измотать профессора так, как Слуга не мог даже представить? Он пребывал в духовной форме с тех пор, как Айрисфиль выслушала его отчет о ночных событиях и ответила небольшим вздохом, прежде чем отправиться вдогонку за раненым магом. Неосязаемость была гораздо удобнее, чем беспокойное шатание по коридорам в бесцельном волнении, даже если не брать в расчет простой прагматизм экономии энергии. Если бы после всего этого ему ещё и пришлось выслушивать загадочные речи Берсеркера, Сэйбер не смог бы удержаться от выбрасывания безымянного Слуги из ближайшего окна замка. Позднее утро принесло с собой звонкий стук трости о пол, шаги его Мастера остановились на полпути по коридору. Достав из кармана солнцезащитные очки, он одной рукой расправил их и снова надвинул на глаза. Словно готовясь к чему-то, маг вздохнул и выпрямился, оглядывая, казалось, пустой коридор. — Диармайд? Он проявился сразу же, и профессор почти не удивился его внезапному появлению. Очевидно, он уже ожидал этого: даже в духовной форме его Слуга никогда не ушел бы далеко от него. — Я здесь, профессор, — ровно ответил он, изо всех сил стараясь не наброситься с дюжиной вопросов, которые, конечно же, задавать было не в его компетенции. К счастью, ему не пришлось решать, какую черту переступить: его Мастер заговорил первым, неловко поправляя солнцезащитные очки: — Я-я хотел… скорее, я должен извиниться перед тобой. Я не должен был… то есть, я знаю, что я- Эти запинки и неловкость звучали ужасно неправильно. Его Мастер иногда спотыкался на слове-другом, но никогда вот так. До сих пор, когда он говорил, было видно, что слова подбирались с особой тщательностью — возможно, чтобы избежать именно подобной ситуации. Сэйбер терялся в догадках, что делать или говорить, и поймал себя на том, что жалеет, что не знает имени своего Мастера, словно возможность произнести его сама по себе могла бы стать неким священным талисманом, способным рассечь мысли, опутавшие слова профессора. — Мастер, — попытался он, осмелившись подойти ближе, — ты не сделал ничего такого, за что стоило бы извиняться. — Не- не делай так, — тряхнув головой, маг выглядел так, словно быстро собирал кусочки какой-то неосязаемой мысли, разлетевшейся по его сознанию. — Мне просто… нужно это сказать, так что дай мне закончить, а потом… уже решай принимать слова или нет, это твоё право. Но не отмахивайся от них, как от чего-то ненужного. За этим последовал глубокий вдох, затем ещё одно беспокойное поправление солнцезащитных очков, которые и так были на своем месте. Между этим жестом и сжиманием трости Сэйбер начал понимать, что гнев предыдущей ночи полностью исчез, а необычное зрелище связано с чем-то другим. Возможно ли, что он просто нервничал? Что бы это ни было, он прилагал явные усилия, дабы смотреть своему Слуге прямо в глаза, пока говорил дальше, также слова стали гораздо решительнее, чем те, с которых он начал. — Я… был холоден с тобой без причины. Я не мог бы требовать лучшего, более сильного или более преданного рыцаря, так что это несправедливо, что я… поступал так, как поступал. Я должен извиниться перед тобой, так что прости меня за то, что я был таким кр-… непростым человеком. Последняя часть прозвучала как быстрая коррекция курса, но это не было главным в мыслях Сэйбера, обдумывающего слова своего Мастера. Очень странные слова. Не то чтобы неприятные, но странные. Впрочем, это никак не повлияло на ответ, который он уже решил дать, но, как и просили, Сэйбер взвесил слова своего господина с особой тщательностью. Искренность всего этого было невозможно игнорировать, она звучала так же, как и заявление мага о том, что Сэйбер — по его словам — «мой рыцарь». Он мог считать себя благодарным за то, что следует за кем-то с такой откровенностью в сердце. Даже его гнев, как бы он ни был раздражен, исходил из заботы и беспокойства о других. Тем не менее, Сэйбер не мог отрицать, что его держат на расстоянии по причинам, которые он пока не разгадал. Ещё одна особенная двойственность, которая, казалось, находилась в постоянном конфликте внутри его Мастера, ещё один кусочек из сотен других, которые предстоит разыскать в этой сложной головоломке. — Мой лорд, правда, прощать не за что, — профессор открыл рот, чтобы возразить, но быстро закрыл его с удивленным видом, когда Сэйбер поднял руку в молчаливой просьбе подождать ещё немного. Ещё один маленький бунт, но профессор, казалось, был готов принять его. — Я не ожидал, что координация будет не без недостатков — это естественный ход вещей. Ситуация была тяжелой с самого начала, а мы знаем друг друга всего несколько дней. На мгновение Сэйберу показалось, что маг слегка дрогнул, словно от удара, но если это и произошло, то движение было настолько незначительным, что могло быть просто обманом света. Ничего не было сказано, что указывало бы на то или иное, и Слуга продолжал: — Если ты хочешь попросить у меня прощения за то напряжение или недопонимание, которое, по твоему мнению, существует между нами, то ты его уже получил. Ты спрашивал моего мнения о нашей стратегии на каждом шагу и тщательно объяснял свои доводы, когда я не совсем соглашался с ними — ты был прав, так как я явно недооценил вопрос, — то, что его Мастер не сумел внушить Сэйберу жестокость магов, было ошибкой самого мечника. Доказательства лежали перед ним, и он не собирался снова ошибаться в оценке их врагов. — Ни один Слуга не может просить большего, и я не смею требовать совершенства, просто прошу тебя помнить, что я здесь, чтобы ты мог положиться на меня столько, сколько потребуется. В этом, по его мнению, и заключалась суть — двойственность или нет, загадка или нечто иное, — его Мастер был далеким островком, окруженным непроницаемыми бурями, и лишь редкие разрывы в облаках показывали, что лежит за его пределами. Такая краткая передышка, как та, что была у них сейчас, выражение скрытых глаз, трудно различимое и напряженное чем-то безымянным — была ли это боль? Гордость? Или и то, и другое одновременно? Неважно. Ему нужно было решить ещё одну проблему, которая беспокоила его с момента окончания их битвы с вражеским магом и Слугой. — А теперь, если позволишь: ты ранен, Мастер? Ответа не последовало — не сразу. Его повелитель одним шагом преодолел расстояние между ними, протянув багровую правую руку, которая мягко легла на кобальтовый металл наруча Сэйбера. — Что… что за глупый вопрос… — прозвучали слова дрожащим голосом. — Со мной всё будет в порядке… Я жив благодаря тебе. Ты сделал всё именно так, как я и просил, и даже больше, — в этом утверждении чувствовался неосязаемый, но тяжелый вес, больший, чем дрожащая, но сильная настойчивость, сопровождающая слова. Сэйбер не мог понять почему, но подозрение, что в словах профессора заключен какой-то более глубокий смысл, он развеять не мог. Возможно, дело было во внезапном отсутствии тщательно хранимого и поддерживаемого магом самообладания: отнюдь не слепая паника их первой встречи с Кастером или ярость в мастерской Атрума, но тучи ненадолго рассеялись, и маска спала, превратившись в замешательство, которое, на взгляд Сэйбера, выглядело очень искренним. — Т-так… — попытался продолжить его Мастер, но слова звучали подобно тому, как будто ему пришлось преодолеть поле разбитого стекла, чтобы их можно было расслышать. —…спасибо тебе, Диармайд. За то, что спас мне жизнь, снова. Это… это всё, что я хотел сказать. Об остальном мы можем поговорить по дороге домой, я должен- — Подожди, — продолжая добиваться своего, чтобы не оставить всё как есть, Сэйбер поймал руку своего Мастера, когда профессор стремительно пронесся мимо него. Несмотря на то, что профессор застыл на месте (чего, признаться, Слуга и ожидал, учитывая, как маг обычно реагировал на подобное), он не сделал никакого движения, чтобы отстраниться или отойти. Это было, как он научился понимать, молчаливое согласие слушать. — Милорд, тебе не за что благодарить меня. Благодаря твоему руководству я смог предугадать, когда Ассасин нанесет удар, и действовать соответственно. И хотя я знаю о нашем таинственном нападавшем не больше, чем осведомлен ты, я знаю, что ты доблестно сражался, чтобы я мог сделать то же самое не отвлекаясь. Хорошо, что в данный момент его Мастер стоял спиной к Сэйберу. Это значит, что было невозможно увидеть, как Слуга бросил короткий взгляд через плечо и резко добавил: — Кто бы это ни был, они и все остальные, кто был свидетелем того, что произошло сегодня ночью, знают, что нас нельзя недооценивать. Поскольку всё позади, ты можешь сосредоточиться на достижении своей цели и позволить мне побеспокоиться обо всем остальном. Его рука оторвалась от руки профессора, и, в странном оттенке красного, он поправил солнцезащитные очки и пробормотал что-то о том, что ему нужно с кем-то поговорить, после чего быстро пошел дальше по коридору. Такая же странная реакция, как и всегда, хотя и не нежелательная. Теперь оставалось решить другой вопрос. — Подслушивать предполагаемых союзников — не тот поступок, который я мог бы назвать достойным доверия, — заговорил Сэйбер, как только его Мастер скрылся из виду, повернувшись лицом к пустому коридору и человеку, вышедшему из-за угла с овечьей улыбкой. — Прошу прощения, Сэйбер, — сказал Берсеркер, слегка рассмеявшись. — Я просто проходил мимо и не хотел прерывать, казалось бы, важный разговор. — Я позволил тебе это вторжение, чтобы решимость моего Мастера заглушила твои раздражающие опасения. Теперь ты доволен? — резко нахмурившись, не пытаясь скрыть, насколько ничтожным показалось ему это оправдание, рыцарь сохранял напряженное спокойствие, пока Берсеркер приближался легкими и беззаботными шагами, как океанский бриз. — Не понимаю, о чем ты, — смеясь, как если бы он приветствовал старого друга, он провел рукой по непокорным волосам и улыбнулся. — Единственный, кто должен искать здесь удовлетворения, это не я, Сэйбер. Разве я не советовал надеяться на лучшее? И разве я не говорил, что терпение со временем прояснит твою голову? Так скажи мне: тебя сейчас всё устраивает? Подобно тому, как тонкий лед над черной водой был похож на твердую землю, слова и поведение другого Слуги выглядели совершенно искренними. Озабоченность и снисходительность смешивались настолько хорошо, что невозможно было определить, сколько в них было того или другого, но Сэйбер слышал гораздо больше последнего, чем ему нравилось. — Я не должен перед тобой отчитываться, — огрызнулся он в ответ поджарому юноше: хотя они и были одного роста, Берсеркер производил впечатление человека гораздо младшего. Несмотря на клинок и пистолет на поясе, Сэйбер сомневался, что он когда-либо в жизни держал в руках оружие. Ошибкой было бы считать его слабым, но непритязательная картина была нарисована четко — намеренно, он был в этом уверен. Пожав плечами, второй Слуга лишь задумчиво хмыкнул, прежде чем заговорить дальше: — С его стороны было очень любезно так говорить. По моему опыту, услышать, как человек искренне извиняется за свои недостатки — большая редкость, — Берсеркер положил одну руку на бедро, а другой поднял палец, как будто ему в голову пришла какая-то мысль. — Впрочем… слова это только слова, не так ли? Легко сказать — ещё легче предать. Я надеюсь, что наш дорогой профессор действительно имел в виду подобное проявление раскаяния и благодарности. Сэйбер ничего не сказал: пускай, уж лучше так, чем дать другому повод для дальнейших детских игр, которые он затеял. Если Берсеркер хотел вбить клин между Мастером и Слугой, то он был полон решимости не допустить успеха такой подлой тактики. — Интересно, что именно Финн сказал тебе во время примирени- Следующее, что успел осознать Диармайд, это то, что Бегалтах уже был призван в руки, а он сам резко бросился вперед, намеренно не задев горла Берсеркера в считанных дюймах. Несколько прядей непокорных каштановых волос упали на пол, но цель открытой угрозы не шелохнулась. Дружелюбная улыбка на его лице даже не дрогнула. — Если ты произнесешь ещё хоть слово против моего господина — прошлого или настоящего — тогда мне всё равно, что скажут другие, это будет последним, что ты скажешь. Медовые глаза заострились, переводя взгляд то на клинок, то на ярость, несомненно, написанную на лице Сэйбера. Однако Берсеркер выглядел совершенно безучастным к резкой перемене- Нет, не безучастным. Не испуганным. Либо он знал, что угроза была пустой (хотя Сэйбер действительно имел в виду то, что говорил, убийство другого Слуги вызвало бы осложнения в их отношениях с Граалем), либо в истинном проявлении безумия он просто не считал эту ситуацию опасной для себя. Вопреки всем доводам разума, последнее стало казаться истинным ответом, когда Берсеркер осторожно взял край лезвия между большим и указательным пальцами, чтобы отвести его дальше от своей шеи. —…Слава богу, я уже начал думать, что ничто не подтолкнет тебя действовать самостоятельно. Пораженный дерзостью такой спокойной реакции, Сэйбер мало что мог сделать, кроме как признать это. Золотой клинок опустился, исчезая в магической энергии, из которой он был призван. Берсеркер скрестил стройные руки и посмотрел на Сэйбера с жалостливо-хмурым видом, словно ему не было никакого дела до того, насколько открыто ему только что угрожали. Он совершил ужасную ошибку. Если другой Слуга ранее не знал, как можно спровоцировать Сэйбера, то теперь рыцарь устранил все сомнения. Очевидные слабости — легкая мишень, а для кого-то вроде Берсеркера- — Довольно, — если загадочный Слуга уже знал, как его спровоцировать, то не было нужды притворяться. Пустые руки сжались в напряженные кулаки по бокам Сэйбера, готовые заткнуть этот наглый рот, если это потребуется. — Я уже устал от твоих игр, и мне хотелось бы знать, чего ты хочешь добиться. — Ну же, не смотри на меня так, — тошнотворно-сладкая манера поведения сменилась на более мягкую, разговорную. — Я испытываю беспокойство, а не враждебность. На самом деле я очень доволен. Ты наставил на меня клинок, даже зная, что наши Мастера — союзники. Если бы ты просто молча снес такое оскорбление ради его приказа… На мгновение показалось, что свет в замке стал тусклее. Берсеркер шагнул ближе, становясь во весь рост на уровне Сэйбера, и что-то в его глазах изменилось: они стали не совсем кошачьими, но с какой-то странной и нечеловеческой остротой. На мгновение показалось, что они светятся, а тени в зале стали длиннее и темнее, так как давление подавляющей силы наполнило воздух вокруг них. — Возможно, я посчитал бы уместным применить радикальные меры. Сэйбер не сделал ни одного движения, чтобы атаковать или отступить — он уже достаточно выдал сегодня своих уязвимых мест. Золотые глаза резко встретились с огненно-желтыми, не дрогнув при виде подразумеваемой угрозы жизни его Мастера. Он даже почувствовал облегчение, увидев за жеманными улыбками и неискренним дружелюбием хоть крупицу истинного Берсеркера. Беспокойство? Какая глупость. Такая тьма никогда не смогла бы исходить из сердца того, кто заботился о нем в достаточной степени, чтобы испытывать волнение, ни в какой форме, присущей нормальному человеку. — Если ты хоть пальцем его тронешь, — прошипел Сэйбер с жаждой крови, излучаемой всем его существом, — ты пожалеешь, что тебя высекли на Троне Героев. Берсеркер широко улыбнулся, обнажив слишком много зубов, в растущей тени они казались намного острее, чем раньше. Духовное давление в коридоре — вызывающий гнев Сэйбера, и темное и непостижимое нечто Берсеркера — нависло напряжением неизбежной смертельной битвы… …только для того, чтобы Берсеркер отступил вялыми шагами и протянул руки в преувеличенном жесте пожимания плечами, тени отступили, а свет вернулся к норме, как будто ничего не менялось. — Я думаю, что не только твой Мастер мучается от недопонимания между вами, Сэйбер. Я лишь хотел проверить, действительно ли ты будешь говорить или действовать хоть немного вразрез с его приказами. — Зачем? — он скорее потребовал, чем спросил. Это продолжалось слишком долго и перешло несколько границ, которые Сэйбер не мог терпеть, и единственное, что удерживало его сейчас, это необходимость увидеть любую извращенную причину, стоящую за всем этим делом. — Разве это не очевидно? — снова положив руки на бедра, Слуга снова вернулся к «безобидному» образу. Это был великолепный камуфляж, опасно близкий к тому, чтобы полностью обмануть Сэйбера. Но вместо дружелюбной улыбки и легких слов, в голосе прозвучала серьезность, похожая на мягкое назидание: — Твоя история мне известна. Ты позволяешь себе много во имя верности и клятвы… даже слишком много. Истинно добрыми и сострадательными людьми, по моему опыту, легко воспользоваться, когда это служит целям более жестоким, по сравнению с ними самими, — эти медовые глаза уставились на потерявшего дар речи рыцаря, в них всё еще тлели угли прежнего нечеловеческого пламени. — И не заблуждайся, Диармайд Уа Дубне, этот мир жесток. Сэйбер не стал опровергать это, потому что… не мог. И он знал это четко. Мир был и оставался жестоким — вот почему существовали герои, причем с самого начала истории. — Почему это имеет для тебя значение? — вместо этого он задал очевидный вопрос. Зачем вообще играть в эту затянувшуюся игру? Какова была его конечная цель? — Мой господин не принадлежит тебе, наш контракт — не твоё дело. Мы союзники и не более того, эта твоя забота далеко за пределами необходимости. — Возможно, это действительно так. Но, боюсь, у всех нас есть свои стандарты того, что мы считаем неприемлемым. Для тебя — неверность. Для меня… — последние осколки непринужденной манеры поведения исчезли, голос Берсеркера понизился на целую октаву до низкого рычания. —…те, кто так жестоко пользуется чужим доверием, непростительны. И если даже кто-то слишком добр, чтобы искать возмездия сам, я буду требовать праведного суда от его имени. Сэйбер почувствовал, как что-то соединилось в его сознании, наблюдая за разворачивающимся зрелищем. Его собственный гнев ослабевал по мере того, как говорил другой человек, но вот злость Берсеркера только усиливалась, доходя до кипения. —…Скажи мне, а не была ли эта твоя приветливая натура когда-то настоящей? Вопрос выглядел такой же пощечиной, как и подстрекательство Берсеркера, и Сэйбер не признался бы в удовлетворении от того, как расширились медовые глаза и цвет, казалось, исчез с загорелого лица. Вот и ответ. Всё это было притворством, но притворством, которое когда-то было честной натурой такого же доброго человека. — Ты- — Берсеркер! — резкий окрик пронесся между ними так же внезапно, как взрыв, и молодая девушка, которая его провозгласила, направилась прямо к Слуге, ростом на целую голову выше неё, с явным намерением высказать ему всё, что думает. Бледная рука Илиисвиль фон Айнцберн, схватившая Слугу за запястье, вывела Берсеркера из кратковременного шока, и когда он повернулся, чтобы посмотреть ей в глаза, его раздражающе солнечное расположение вернулось на место. — Да, моя леди? — не обращая внимания на шок Сэйбера от резкой перемены, он радостно поприветствовал Мастера, взорвавшуюся как внезапный зимний ветер. — Не говори «да, моя леди», пытаясь выпутаться. Я ведь уже говорила тебе прекратить провоцировать Сэйбера, мама и брат и так уже достаточно раздражены! — она сердито посмотрела на Слугу, который ответил мягким смехом. — Мои самые искренние извинения и вам, и доброму рыцарю. Больше такого не повторится, — Илиясвиль издала недовольный звук и потащила Берсеркера за руку по коридору. — Пойдем, мы возвращаемся в библиотеку. О, прости за это, Сэйбер, пожалуйста, присмотри за моим братом! — отозвалась она, а Берсеркер бросил на ошеломленного Слугу взгляд, острый и короткий, как вспышка меча. Невозможно было сказать, было ли достигнуто понимание или нет, но в чем Сэйбер точно мог быть уверен, так это в том, что это ещё не конец.***
«Если ты даже не можешь доверить любимому человеку своё настоящее «я», то какую жизнь ты пытаешься сохранить?» Ответа на вопрос, который Айрисфиль бросила ему накануне вечером, не было. Оба они знали, что ответа не будет ни этой ночью, ни, возможно, даже в последующие дни. Вэйвер не мог сказать, есть ли ответ, но он знал одно: нынешняя ситуация неустойчива. Он должен был извиниться перед Диармайдом, и он с трудом сумел это сделать. Это правда, он был холоден. Годы, проведенные в обществе, которое требовало этого, заставили его стать холодным, но это было неправильно. По крайней мере, неправильно было показывать эту сторону себя единственному человеку, которому он доверял больше всех на свете. Но это не облегчало задачу. Он спотыкался о слова, захлебывался собственными чувствами и едва мог что-то сказать… но это не имело значения. Конечно, это не имело значения. Диармайд простил и принял его, каким бы жалким ни выглядел его Мастер. Это было неудивительно, но теперь Вэйверу предстояло выяснить, как заставить себя сдержать собственные слова и при этом собраться с силами, чтобы сохранить им всем жизнь. Что касается последнего… теперь, помимо межличностных проблем, появились и другие заботы. Кто бы ни убил Атрума… он не знал, что из этого следует. Факты, как он их припоминал, не складывались в разумное заключение, под каким бы углом он их ни рассматривал. И хотя он намеревался позже расспросить Диармайда о подробностях, это был не единственный вариант действий. Прежде чем искать ответ, необходимо было исключить другие возможности. На том конце телефона, который он держал в руке, раздался один гудок, затем второй. На третьем Вэйвер подумал, что, возможно, что-то не так, а на четвертом начал беспокоиться. Случилось ли что-то, или он получил какую-то другую работу, о которой Вэйвер ничего не знал? Четыре с половиной, и резкий голос на линии заставил Вэйвера облегченно выдохнуть задерживаемое дыхание. — Ты хоть знаешь, который час? Я сейчас немного занят. — Я даже не знаю, где ты находишься, откуда мне об этом знать? — возразил он, заслужив раздраженное ворчание. — Это быстро, Шишиго. Мне просто нужно знать, не слышал ли ты о ком-нибудь, кто занимается сейчас наемничеством в Японии. — У меня нет всех наёмников на быстром наборе, откуда мне знать? Вэйвер понимал, что шансов мало. Но он знал только двух киллеров, причем вторая всё это время находилась в замке. —…Да. Конечно. Извини, что звоню в какой-то ужасный час, я- — Да подожди же чертову минуту, — голос некроманта внезапно прервал его. Если в этот час он и спал, то проснулся на удивление быстро. Для Вэйвера это было логично, ведь Шишиго был одним из самых эффективных наемников со времен самого Убийцы Магов. — Ты дерьмово звучишь, Вельвет, кто-то снова пытается тебя убить? «На данный момент, а кто нет», — подумал профессор. — Я в порядке. Просто было кое-что странное, на что я случайно наткнулся некоторое время назад, — и то, и другое было правдой. Он всё ещё был жив, и то, что на его глазах застрелили человека, можно было назвать «странным» наряду с несколькими другими словами, которые могли прийти ему на ум. — Я подумал, что могу спросить у тебя, знаешь ли ты о том, что происходит, прежде чем я сам разберусь с этим. — Вэйвер- Пока он говорил, в комнату тихими шагами вошла Майя, держа в одной руке серебряный металлический футляр и выжидательно уставившись на него. Вэйвер поднял голову и кивнул ей в знак признательности, после чего быстро заговорил. Честно говоря, он был благодарен за то, что она прервала разговор: если один из них называл другого по имени, это всегда было сигналом к тому, что диалог переходит в неловкое искреннее русло. Последнее, что ему сейчас было нужно, это ещё более сложные эмоциональные проблемы, ему и так хватало забот с Диармайдом. — Извини- у меня уже кое-что появилось. Я поговорю с тобой позже. —…Да. Я буду глядеть в оба, так что свяжись со мной, если что-то случится. Положив трубку, телефон исчез в кармане, а он повернулся к неподвижной Майе и встретил её обычный напряженный взгляд. — Извини за это. Что -оу! — она впихнула футляр ему в руки, удар чуть не сбил его с ног. — Майя, какого черта? — Возьми это, — ответила она, не сводя с него глаз. — Я нашла тебе небольшой калибр без сильной отдачи. И патроны тоже. Если ты так и не научился стрелять, мы пойдем во двор прямо сейчас. Несмотря на то, что слова были резкими и короткими, для отсутствия недопонимания, разум Вэйвера прокручивал в голове разные варианты, пытаясь понять, что к чему. — Небольшой кали-Майя, это гребаный пистолет, ты с ума сошла? Я не- — Кирицугу, — она закончила раньше, чем он. — Даже не близко. Он бы не вернулся раненым. Это немного задело, но Вэйвер согласился. Даже если он не сражался так, как подобает магу, он всё равно бился так, что с ним можно было считаться. Действуя в рамках магического искусства, он использовал методы, которые другие сочли бы абсурдными и нетрадиционными. Из того немногого, что знал Вэйвер, он мог предположить, что ужасный Убийца Магов застрелил бы Атрума на месте во время их первой встречи, как только тот начал бы говорить. Он неохотно признавал, что так было разумнее. Или было бы, если бы хоть что-то в этой войне было в порядке вещей. — Ты знаешь или не знаешь, как им пользоваться? — огрызнулась она. —…Я знаю, как стрелять из пистолета, Майя, — признался он, нахмурившись. К счастью, он знал, что она не спросит, где он этому научился, и Вэйвер будет избавлен от этого специфического неловкого разговора. — Не очень хорошо, но, наверное, смогу, если придется. Холодные серые глаза смотрели прямо сквозь него: Майя была не из тех, кто читает лекции, но ей никогда и не нужно было этого делать. Осуждение в её напряженном и немигающем взгляде говорило достаточно. Обычно. — Кирицугу желал мира без конфликтов, — прямо заявила она. — Грааль ставит под угрозу всё, за что он когда-либо выступал, а значит, и всё, за что выступаю я. Всё, что у нас сейчас есть на передовой против этой катастрофы — это ты, — слышимое презрение было… в её духе, но гораздо более жестким, чем обычно. — Я не хочу слышать о том, что это может противоречить твоим принципам или твоей гордости. Я слышала это от сотен таких же целей, как ты, и труп, сохранивший гордость, от этого не становится менее мертвым. Слишком многое в этой операции зависит от слабейшей опоры, и если ты падешь, то падет и всё остальное. Если придет другой Мастер, который захочет убить тебя, я ожидаю, что ты будешь стрелять первым. Возвращайся с успехом, или не вздумай снова входить через парадную дверь. Он нерешительно признал, что она права. Возможность нанести решающий и наверняка смертельный удар устранила бы значительную часть опасности в предыдущей схватке между магами. Вэйвер не вернулся бы в замок с видом, будто его сбил поезд. Это было прагматично, это было умно, это было правильно — защищать себя, как только возможно, от неизвестных переменных, когда ставки были так непостижимо высоки. Он не мог привести никаких аргументов, чтобы опровергнуть утверждение Майи, и поэтому они просто смотрели друг на друга в коротком напряженном молчании. — Ладно, — уступил он. — Я возьму его. Вэйвер не говорил, что будет использовать его или даже носить с собой — он и не собирался. Но Майя будет находиться в состоянии, близком к «спокойному», насколько это вообще возможно, и у Вэйвера будет запасной вариант действий, если ситуация станет настолько отчаянной. Вэйвер надеялся, что ситуация таковой не станет, потому что он не собирался этого делать. Не из гордости или принципа, как она справедливо полагала, а… ну, Вэйвер не знал, как это назвать. Детское упрямство, возможно. Желание действовать как есть, а не выдавать себя за убийцу, которым он не являлся, и к черту высокий риск. Тем не менее, она была права: это могло легко привести к его смерти и к тому, что весь этот шаткий карточный домик рухнет. Не самая утешительная мысль в мире, но этот провал ещё не был неизбежен. Были совершены ошибки, которые он постарается больше не повторять, и в этом и заключалось преимущество того, что до сих пор ему везло. Пока Вэйвер выживал, он мог учиться на своих ошибках и действовать соответствующим образом, чтобы в следующий раз удача не понадобилась. И, кроме того, он сражался далеко не один.