Наше обоюдное безмолвие

Мелькают недели, и наступает Рождество. Гермиона настаивает, чтобы они попросили у Выручай-комнаты рождественских украшений для гостиной и Большого зала. Драко не проявляет особого энтузиазма, но наблюдает за её предпраздничной суетой с одновременно удивлённым и раздражённым видом. Но ей плевать! Она любит Рождество, поэтому позаботится о том, чтобы у них был настоящий праздник. Драко остаётся мрачным весь вечер, даже когда замок устраивает им грандиозный рождественский ужин. Она игнорирует его поведение, пока ей не надоедает поддерживать видимость праздничного настроения. — Ладно! — фыркает она, откладывая нож и вилку. — В чём дело? Он пытается изобразить удивление, но она слишком хорошо его знает. Поэтому, не отводя взгляда, ждёт ответа. Наконец, его плечи опускаются, и он говорит, уткнувшись взглядом в тарелку: — Я ненавижу Рождество. Все эти украшения и праздничные застолья напоминают мне только о том, как мы обычно сидели молча за огромным столом, и отец пытался не читать нотации, что я снова всего лишь второй в классе по успеваемости. Гермиона не знает, что и сказать. Она всегда думала, что родители любили и баловали его. Рождество должно ассоциироваться у него с горой подарков! — Я думала… — начинает она, но не знает, как продолжить. — Я знаю, какое мнение у всех о моей семье, — с горечью говорит он. — На самом деле, я думала, что ты для них важнее всего на свете, — тихо добавляет она. — Я… ну, может быть, для мамы. Но семья, традиции — они всегда важнее. — Драко смотрит на неё: — На самом деле, я всегда винил тебя. Если бы тебя не существовало, я бы был лучшим в классе. — Но может быть и нет. Мне кажется, тебе необходим дух соперничества, — она озвучивает первое, что приходит в голову. Он пожимает плечами. — Драко, — она тянется через стол и берёт его за руку, — жаль, у тебя так и не было настоящего Рождества. Твои родители должны были… Что-то вспыхивает в его взгляде. Она слишком поздно понимает, что ей не следовало этого говорить. — Не говори о них, — внезапно рычит он. — Но ты только что сказал… — пытается она объяснить, но он отдёргивает руку. — Я сказал тебе это не для того, чтобы ты меня жалела! — плюёт он в ответ. — Я и не жалею тебя! Я просто хотела… — Рассказать мне, насколько здесь будет лучше? Доказать, что ты справишься лучше них? Он встаёт. Она всё ещё немного озадачена, что он так разозлился. — Ты такая же, как остальные! Судишь о моих родителях и о том, как они ко мне относятся, основываясь на слухах и обрывочной информации. Она тоже вскакивает. — Думаю, я всё же кое-что знаю! — И что ты можешь знать, Грейнджер? — шипит он. — Ты, как всегда, считаешь, что всё обо всех знаешь! Такое больно слышать, даже несмотря на то, что он не впервые говорит ей подобные вещи. Но не здесь! Не в этой реальности, в которой существуют только они оба. Это несправедливо! — Лишь прошлой весной я сражалась в Министерстве с твоим отцом и тётей! — кричит она. — Я видела, что они за люди! Или, по крайней мере, как они относятся к таким, как я! Он обходит стол и встаёт перед ней. Его взгляд мечет молнии. — Ты ничего не знаешь о моей семье, — шепчет он, а затем уходит. У Гермионы на глаза наворачиваются слёзы. Ей хочется окликнуть его и извиниться, сказать, что ей очень жаль. Но она сомневается в том, что ей действительно жаль. Ну и пусть! Если он хочет быть упрямым мудаком в канун Рождества, пусть им и будет! Но слёзы всё равно катятся. Она садится за стол, перед нетронутыми блюдами и плачет, уткнувшись в ладони. Потому что сегодня она скучает по своей семье и по друзьям. Скучает по весёлому рождественскому ужину у родителей, где за общим столом собирались все родственники. Скучает по колядкам и праздничной суете. Но она расстроена не только из-за этого. Эта ночь заставляет её осознать, насколько же они с Драко на самом деле разные. Они могут с лёгкостью притворяться, что внешний мир не имеет для них значения, что прошлое не имеет значения… И здесь это правда: без его привычного окружения и без прошлого он ей нравится! Ей понравился тот человек, которым он становится, когда отпадает необходимость играть на публику. Он нравится ей, возможно, даже больше, чем она хотела бы признать. Но то, что остаётся в стороне, то, кем он является с остальными, его долг и обязательства… Здесь их легко игнорировать, но они — часть его. Люциус и Нарцисса, Беллатриса и Пожиратели смерти… Это та семья, которая у него есть. Семья, с которой он остаётся, несмотря ни на что. Как она могла так сильно игнорировать реальность до сих пор? Как она могла притворяться, что это не имеет значения, лишь потому, что единственная семья, которая у него здесь сейчас, — это она? Да, сейчас это так. Но в реальном мире, по сравнению с его настоящей семьёй, она ни черта не значит ни для кого из них. Так почему же она считала, что останется для него важной? Не в её силах изменить его, потому что он Малфой. И семья, которой он всегда будет верен, — её враги.

***

В ту ночь она ложится спать в свою постель в башне Гриффиндора, в холоде и одиночестве. Утром Гермиона идёт в украшенный Большой зал и срывает всё, что напоминает о Рождестве. Потом она весь день сидит одна в гостиной Гриффиндора, глядя на огонь. Поздним вечером в дверях комнаты появляется он. Она делает вид, что не замечает его. Но он, не говоря ни слова, продолжает стоять так долго, что ей приходится на него посмотреть. — Послушай, — начинает он, но она поднимает руку и останавливает его. — Я не могу так, — тихо говорит она. — Не могу, если на самом деле ничего не изменилось. Я не могу больше притворяться, что между нами что-то есть, если за пределами этого места это ничего не значит. Он не пытается её перебить. — Мы не можем притворяться, что всё то, кем мы были раньше, теперь не имеет значения! Я всё ещё маглорождённая! И всё ещё хочу уничтожить Волдеморта! А ты — ты все равно будешь со своей семьей, если мы когда-нибудь выберемся отсюда. И твоя семья всё так же хочет избавиться от таких, как я. — Она поднимается, подходит и встаёт перед ним. — И я не прошу тебя что-то изменить, но я не могу притворяться, что меня это устраивает. Я думала, что смогу, но не получается… Его лицо как каменная маска. Он застыл, не произнося ни слова. Ей хочется плакать. Потому что отказаться от всего того, что у них было, выходит больнее, чем она думала. Она бы с радостью и дальше притворялась. И продолжала бы их непринуждённый лёгкий страстный роман. Но всё это было бы лишь иллюзией. И она понимает, что в дальнейшем пережить расставание будет ещё больнее. — Прости, что я испортил тебе Рождество, — наконец говорит он. Она качает головой: — Неважно… И это действительно неважно. Теперь уже нет. Теперь её беспокоят более насущные вопросы. Например, как им снова отдалиться друг от друга. Он поворачивается, чтобы уйти. Гермиона кусает губу, сдерживая слёзы, чтобы не расплакаться раньше, чем он выйдет за дверь. Но он снова оборачивается. — Это не так, — твёрдо заявляет он. Она понятия не имеет, о чём он говорит. Прежде чем к ней возвращается голос, он подходит и возвышается над ней, вторгаясь в её личное пространство. Гермиона моргает. — То, что ты сказала, — неправда, — почти со злостью произносит он. — Я уже говорил тебе, что даже если я буду сражаться вместе со своей семьёй, меня всё равно убьют! Ты хочешь, чтобы всё было по-настоящему? Что ж, это самый настоящий я, какой только бывает! Она смотрит на него широко раскрытыми глазами. — Вот он я настоящий, Грейнджер! — он разводит руки. — Если ты думаешь, что это притворство, то ты понятия не имеешь, как выглядит притворство! Он вздыхает: — Разве ты не понимаешь? Притворяюсь я в реальном мире! Из-за этих дурацких правил! Но что бы ты о них ни думала, они всё ещё моя семья! И какого бы я ни был о них мнения, это ничего не меняет! Но это не значит, что я согласен со всем, что они делают! — Но ты всё равно будешь за них?! — возражает она. — Я был готов совершить самоубийство, чтобы не идти на это! — Но ты примкнёшь к ним, если мы когда-нибудь вернёмся! — Она не собирается так просто сдаваться. — Ты всё равно будешь сражаться против меня! — Покажи мне любой другой выход, и я не стану! — рычит он ей в лицо. — Скажи мне, как выпутаться из всего этого так, чтобы мои отец и мать остались в живых?! Она просто смотрит на него. — И знаешь что? Я даже не против сражаться за другую сторону, если бы знал, что им ничего не угрожает. Но единственный способ спасти их жизни — это умереть самому! Только так Он не убьёт их за мой провал. — Драко… — Гермиона касается его руки, её вспышка гнева угасает. И теперь она чувствует себя глупо. Потому что она предполагала… даже когда все его поступки доказывали обратное, она просто предполагала, что он всё равно вернётся к ним. Даже когда он пообещал ей, что не станет с ней сражаться. Вот, значит, насколько она готова ему доверять? После всех недель, проведённых с ним наедине? Ей стыдно, когда она глядит в его печальное лицо. — Прости. Мне не стоило… — бормочет она. — От старых привычек трудно избавиться, — грустно усмехается он. Она качает головой: — Нет, ты этого не заслужил. Мне не стоило… Мне не стоило говорить тебе всего этого. Он некоторое время молчит, а затем, не глядя на неё, добавляет: — Мне просто никогда не приходилось думать о них подобным образом. — Гермиона не совсем понимает, о чём он говорит. — Моя семья, мои родители, строгие и требовательные, но они мои родители, и я их единственный сын. Мне никогда не приходилось сомневаться в их решениях. По крайней мере, до того, как я попал на собрания Пожирателей смерти и понял, чем они занимаются. Они сражались с тобой в Министерстве. Но они взрослые волшебники, а рассказывали об этом так, как словно провели настоящее сражение. Но вы же были детьми, — он опускает взгляд. — Всё, о чём я мог думать, когда слушал их, — это мёртвое тело Диггори после турнира и как это было несправедливо. А теперь я должен убить Дамблдора? Мне шестнадцать! Как я могу это сделать?! Я знаю, что сам сказал им, что хочу. Какое-то время я даже гордился этим заданием. Но даже я знаю достаточно о войнах, чтобы понимать, что дети обычно не должны быть на передовой, как бы они туда ни рвались! Он вдыхает, и Гермиона ждёт, когда он продолжит. — Я понимаю, что то, что происходит, неправильно и кошмарно. Я ненавижу Поттера, не пойми меня неправильно! Но он, чёрт побери, ребёнок! Такой же, как ты, как я и все остальные! И я должен во всём поддерживать свою семью, но даже я понимаю, как это отвратительно — отправлять детей на поле боя! Она позволяет его словам повиснуть между ними и понимает, что он прав: это отвратительно! Прошлой весной Пожиратели смерти в Министерстве магии пытались убить своих противников, которые были просто детьми. Детьми! Она думала, что на войне как на войне, но он прав! Это не война! — Но они всё ещё мои родители, — едва слышно говорит он. И она, наконец, понимает, как это всё выглядит с его точки зрения и как на него влияет их образ. Они его родители, и он их единственный ребёнок. Конечно, он их любит! Гермиона вспоминает о своих родителях. Что, если они сделали бы что-то ужасное? Конечно, она попыталась бы оправдать их. Потому что они её родители, и она их любит! Потому что они всегда относились к ней с любовью. — Я ужасно по тебе скучаю, — через некоторое время шепчет она. Он хмыкает: — Я даже спать не могу. Попробовал лечь на диван, но эти грёбаные рождественские украшения продолжали обвиняюще на меня смотреть. — Прости, что я, не разобравшись, сразу же тебя осудила. — Она считает, что должна объясниться. — Не то чтобы я не мог справиться лучше, — пожимает он плечами, а затем наклоняется и целует её. И когда их губы соприкасаются, когда он обнимает её за талию и притягивает ближе, Гермиона понимает, что никогда не сможет держаться от него подальше. Она без труда смогла бы придумать себе какое-нибудь объяснение, почему для того, чтобы оставаться в здравом уме и вытащить их отсюда, ей требуется его целовать и требуется, чтобы он её обнимал… Она погибла. Все её благородные идеалы пали. И она бы позволила разрушить себя до основания, если бы это потребовалось, чтобы находиться рядом с ним. Потому что, когда он так её обнимает, кажется, что во всём мире уже воцарилась гармония.

***

Они провожают уходящий год, стоя на Астрономической башне. Ища взглядом фейерверки, но вокруг них лишь тьма ночи. Драко стоит позади неё и обнимает за талию. Гермиона прижимается к его груди. — Когда закрываю глаза, то почти могу их увидеть, — говорит она. — Что увидеть? — Залпы фейерверков! Он фыркает. Но отпускает её и подходит к перилам, вытаскивая что-то из кармана. И тогда ей уже не приходится представлять, потому что небо раскрашивается всеми цветами радуги. — Где ты их взял? — с восхищением спрашивает она, подходит и встаёт рядом с ним. — В Выручай-комнате, конечно. Я подумал, что раз ты так любишь Рождество, то это может распространяться и на другие праздники. Гермиона счастливо и беззаботно смеётся. — Как ты думаешь, уже полночь? Он пожимает плечами: — Разве это имеет значение? — Конечно! Существует магловская традиция… — Гермиона поворачивается к нему. Драко поднимает бровь, и она улыбается. — Вначале идёт обратный отсчёт до полуночи. Гермиона начинает считать c десяти, с пяти к ней присоединяется Драко, закатывая глаза. Когда они доходят до нуля, Гермиона притягивает его к себе и целует. В небе всё ещё вспыхивают фейерверки. И в этот самый момент она бы не хотела оказаться здесь ни с кем другим.