***
Гермиона делает следующий шаг, потому что чувствует, что настала её очередь. А ещё потому, что вот уже несколько дней она сидит с ним в одной комнате, а он до сих пор ни разу не оскорбил её. Не то чтобы они особо говорили. Но, конечно же, он бы уже мог придумать предлог, если бы захотел. И вот в один из вечеров она подходит к его столу и протягивает стакан. Тот со звоном ударяется о бутылку. Малфой медленно поднимает взгляд на стакан, а затем на неё. Она лишь вопросительно изгибает бровь. И всё так же, не позволяя себе никаких едких комментариев, он наливает в её стакан янтарную жидкость. — Спасибо, — приветливо благодарит она. Берёт стакан и возвращается на своё место. Виски согревает, но обжигает горло, пока она медленно его потягивает. Гермиона пьёт не впервые, но ей никогда не нравится чувство опьянения, которое дарит алкоголь. Или то, как он туманит разум. Но когда Драко подходит к её столу и протягивает бутылку, она всё равно кивает и позволяет ему повторно наполнить стакан. — Никогда не думал, что ты такая любительница выпить, Грейнджер. Он говорит очень тихо, едва ли не на грани слышимости. — Ты и не знаешь меня по-настоящему, ведь так, Малфой? — она смотрит прямо на него. Он пожимает плечами: — Действительно, не знаю. А затем он уходит. Она некоторое время смотрит ему вслед, прежде чем залпом осушить стакан целиком. Она замечает, что бутылку с остатками алкоголя он не забрал, поэтому наливает себе ещё один стакан. Огромная ошибка с её стороны! Если за всю жизнь вы выпили лишь несколько бокалов вина или парочку коктейлей, то крайне опрометчиво в таком случае начинать хлестать залпом виски полными стаканами. Она бредёт, спотыкаясь, по бесконечным коридорам, пытаясь добраться до башни Гриффиндора. Мир вокруг плывёт, словно в тумане. Коридоры внезапно изгибаются и дыбятся, и она, силясь удержать равновесие, опирается о стены. Когда лестница под ногами начинает двигаться и менять направление, Гермиона спотыкается на ступеньках и смеётся. Вскоре весёлый смех перерастает в истеричный. Она смеётся и смеётся, а потом вдруг начинает плакать. Когда лестница останавливается, она кое-как добирается до верха и ложится на спину прямо посреди коридора, уставившись в каменный потолок. Всё безнадёжно! Она ни на йоту не приблизилась к разгадке с того дня, как всё началось! Они навеки застряли в этой ловушке! И снова она начинает бесконтрольно рыдать. Лежа на спине, она жадно глотает воздух и время от времени икает. Может быть, им обоим стоит просто взять и прыгнуть. — Грейнджер? Что ты тут делаешь? Она понятия не имеет, как он её нашел. Да ей и плевать, по большому счёту. Он беспардонно вмешивается в её крайне личный момент душевного срыва! — Иди в жопу, Малфой! — она сплевывает слюну и снова начинает смеяться сквозь слёзы. — Ты пьяна. — Да. Так что оставь меня в покое! — Может быть, тебе лучше пойти поспать? — А может, тебе лучше отвалить! Внезапно само его присутствие здесь вызывает у неё раздражение. Если бы только это был кто-нибудь другой… Кто угодно! Они бы помогли друг другу! Это точно! Если бы здесь был кто-то другой, то он бы помог ей справиться! А не просто бы молча сидел и распивал виски целыми днями! Но это Драко, блядь, Малфой! Заносчивый мудак, который ждёт, пока грязнокровка найдёт выход, прежде чем он сможет покончить с собой. Как будто он единственный в этом мире, у кого есть проблемы! Она вскакивает и садится на пол, гневно уставившись на его фигуру, возвышающуюся над ней. Он тоже выглядит раздражённым. Какое он вообще имеет право злиться на неё? Он мог бы просто уйти и оставить её в покое, как она и просила. — Иди в свою комнату, Грейнджер. — Кто ты такой, чтобы указывать мне, Малфой? Кто ты такой, чтобы приказывать? Почему ты считаешь себя важнее других, а? Она хочет, чтобы он затеял с ней ссору! Накричал на неё! Да что угодно! Что угодно, чтобы просто поговорить с другим человеком! Чтобы просто использовать свой голос! Она так долго молчала, что даже начала бояться, что совсем разучится разговаривать! — Почему ты считаешь себя важнее других, Малфой? Почему ты решаешь, что и кому говорить? Почему именно ты решаешь, сидеть тебе в моей компании или нет? Почему в этом чёртовом молчаливом аду именно ты решаешь, будем мы разговаривать или нет?! Она кричит на него, даже не будучи уверенной, есть ли в её словах хоть какой-то смысл. — Почему ты можешь решить покончить с собой и оставить меня совсем одну? Почему ты каждый грёбаный раз заставляешь меня бояться, что настанет день, когда ты больше не сможешь этого выносить и я останусь одна? Почему именно от тебя зависит, сойду я с ума в этом одиночестве или нет?! Из её глаз катятся слёзы, злые и неудержимые. — Я дал тебе слово! — выплёвывает он в ответ с явным раздражением. — И что твоё слово должно значить для меня?! Ты никогда не проявлял ко мне никакого уважения! Какое тебе дело до моей просьбы! — Я всё это время демонстрировал уважение к тебе! Я не сказал ни одного плохого слова! — А не разговаривать — это уважение? Да пошёл ты, Малфой! Она, качаясь, поднимается и начинает пробираться туда, где, по её мнению, должна находиться башня Гриффиндора. Утром, когда Гермиона просыпается, голова раскалывается от боли. И она не в башне Гриффиндора. Она на полу в туалете, совсем в другом конце замка. — Чёрт… — бормочет она и, пошатываясь, встаёт. Когда она падает на свою кровать и зарывается головой в подушку, то клянётся, что больше никогда не будет пить виски.***
Два дня спустя он присоединяется к ней на утренней пробежке, также молча, ничего не объясняя. Но следует за ней по пятам. Вероятно, именно с этого момента всё начинает меняться. Они по-прежнему почти не разговаривают. Она говорит ему «доброе утро», а он лишь кивает в ответ. Но теперь она сильнее ощущает его присутствие, чувствует, что она не так одинока. Они вместе бегают и сидят в библиотеке. Бывают дни, когда она его вообще не видит. Но на следующее утро он снова на месте, готовый бежать рядом с ней. Наконец она сдаётся и начинает рассказывать ему о своих догадках и предположениях. Он, в основном, только хмыкает в ответ. Но, похоже, это меняет его отношение к поиску информации в книгах. — Нам нужно посмотреть книги в кабинетах учителей, — однажды предлагает он. — В кабинете Слизнорта нет ничего полезного, я уже проверил. Он прав, поэтому она кивает и встаёт. Один за другим они обходят учительские кабинеты и берут с собой книги, которые, по их мнению, могут пригодиться. И понемногу также начинают обсуждать свои находки. Она не знает, насколько сильно ему приходится сдерживаться, чтобы не оскорблять её. Или не начать насмехаться. Но он прилагает усилия. И она не может этого не ценить. Их общение, кажется, запускает какие-то скрытые механизмы. Во время еды они начинают сидеть за одним столом, иногда за гриффиндорским, иногда за слизеринским. Она даже пробует завязать с ним лёгкую беседу. В основном он почти ничего не говорит в ответ, только лишь кивает или ухмыляется, давая понять, что слушает. Но это лучше, чем ничего. И после своей пьяной выходки она решает на полную использовать ту компанию, которая у неё есть. Проходят дни, и она замечает, что он уже выглядит не так болезненно. Тени под глазами исчезли, и глаза больше не настолько тёмные. И иногда, редко, но всё же, она ловит намёк на улыбку, готовую расцвести на его губах, в ответ на какую-то её реплику. Она не помнит, чтобы когда-нибудь видела его искренне улыбающимся. И хотя это всего лишь намёк на улыбку, в ней это вызывает странную теплоту. — Знаешь, я всегда хотела увидеть гостиные других факультетов, — однажды утром за завтраком говорит она. — Так что тебя останавливает? — бормочет он, бросая на неё короткий взгляд. Гермиона пожимает плечами и встаёт: — Тогда пошли. — Это твоё желание, не моё. — Но в одиночку это не так весело! Неохотно, но он всё-таки следует за ней. И, в конце концов, они проводят удивительно приятный день. Сначала они пытаются ответить на загадку, чтобы попасть в башню Когтеврана. Затем угадывают пароль для прохода в гостиную Пуффендуя. И спорят, куда идти дальше: на Гриффиндор или в Слизерин. Она ведёт его в Гриффиндорскую башню и позволяет осмотреть комнаты её факультета. Он не произносит ни слова. Но на его лице нет насмешки, так что она полагает, что он вроде как одобряет увиденное. — Отличается от ваших? — спрашивает она, дав ему какое-то время оглядеться. — Весьма… — не поворачиваясь к ней, бормочет он, читая доску объявлений рядом с камином. — Скоро увидишь. Снова воцаряется тишина. И, может быть, из-за того, что он находится на её территории, а может быть, потому что они провели вместе такой чудесный день, она решается задать ему вопрос, который вынашивала уже несколько дней. — Почему ты ни разу не оскорбил меня с тех пор, как мы здесь? Он оборачивается и смотрит на неё. Посреди красно-золотой гостиной он выглядит как-то иначе. Мягче… — Зачем мне это? Здесь нет зрителей. Она пристально глядит на него, пока до неё доходит смысл его слов, затем пожимает плечами: — Потому что ты ненавидишь меня? Потому что не выносишь моего вида? Никакая публика не сможет этого изменить, разве нет? Он долго и серьёзно смотрит на неё. Затем, взвешивая каждое слово, отвечает: — Я ведь совсем не знаю тебя. Как я могу тебя ненавидеть? Ей нечего на это ответить. В голову не приходит ни одной связной мысли. Разве у него мало причин? Разве не он сам раз за разом озвучивал их снова и снова? Она грязнокровка: мерзкая, ничтожная, недостойная магии. Всезнайка, которая бесит тем, что вечно первая тянет руку, думая, что знает всё лучше всех. Гриффиндорка, а значит, уже враг по определению. Заносчивая ханжа и зануда. Разве не он упрекал её во всём этом бесчисленное множество раз? А теперь он заявляет, что совсем не знает её?! Эти мысли роятся у неё в голове, пока они пробираются в подземелья. В тот момент, когда Гермиона входит в гостиную Слизерина, она понимает, что та превосходит все её ожидания. И что было огромным заблуждением думать, будто здесь, внизу, её будет ждать тёмное, холодное и неприветливое подземелье. О комнате, которую она видит перед собой, можно сказать всё что угодно, только не это. Точно так же, как в гостиной Гриффиндора, уютно потрескивает камин. Точно так же гостеприимно манят удобные диваны и кресла. Но мягкий зеленоватый свет придаёт этому месту особенно волшебный шарм, создавая ощущение, будто они находятся под водой. И вид из больших окон на дальней стене подтверждает, что это не просто ощущение. Драко останавливается в центре комнаты, наблюдая за ней, пока она идёт к окнам. — Мы под озером? — шепчет она, глядя на проплывающих мимо рыб и струящиеся в воде зелёные водоросли. Комната полностью выбивает её из колеи. Совсем не так она представляла себе обитель слизеринцев. Здесь волшебно, уютно и изысканно. Она ходит по комнате, водя рукой по бархатистым тканям мебели, и останавливается перед плакатом на стене с гербом Слизерина. «Правила Слизерина», — написано на нём большими зелёными буквами. — У вас есть свои собственные правила? — спрашивает она, но Драко по-прежнему молчит. Она уже готова повернуться к нему и сказать, что невежливо не отвечать, когда к нему обращаются. Но тут ей бросается в глаза правило номер один: 1. Ваш факультет — это ваша семья. Семья едина. Семья едина… Ей сразу вспоминаются все случаи, когда слизеринцы выступали единым фронтом. Ни разу она не видела, чтобы они публично о чём-то спорили. Она всегда считала, что дело в том, что все они мыслят одинаково и во всём друг с другом согласны. — До сегодняшнего дня я думал, что у каждого факультета есть свои правила. Гермиона вздрагивает, потому что он стоит ближе, чем она ожидала. Она вспоминает все те случаи, когда гриффиндорцы громко конфликтовали друг с другом. Когда она сама ссорилась с Роном или даже с Гарри у всех на глазах. — Снейп особенно строго следил за тем, чтобы мы следовали правилам. Все разногласия должны решаться внутри факультета, а не выноситься на публику. Гермиона вспоминает, как она, Рон и Гарри жаловались, что Снейп всегда на стороне своего факультета. И они были правы. Всё именно так и выглядело… со стороны. — Семья едина, — тихо шепчет она. — Старый кодекс поведения Чистокровных. Мы все уже привыкли жить по этим заветам, когда только приехали сюда. Она смотрит на Драко. И внезапно видит его в новом свете. Возможно, дело отчасти в особой атмосфере, которая царит вокруг благодаря зелёным цветам его факультета, но и не только в этом… Внезапно всё обретает гораздо больше смысла. — Вы все следуете этому правилу? Как и ваши семьи? — Конечно, следуем! Нет ничего более порочащего честь, чем предать свою семью и традиции! Даже ложась спать, она всё ещё думает о его словах. Думает о своей семье, Малфоях и Слизерине… Затем она вспоминает Сириуса и Андромеду. Где же были их семьи, когда они должны были быть едины? Нет, всё вовсе не так! Всё с точностью наоборот: либо ты во всём поддерживаешь семью, либо больше не принадлежишь ей. Все эти правила, кодексы поведения, идеи, уходящие корнями вглубь поколений, только облегчают маньякам вроде Волдеморта путь к власти. «Семья едина», — этому учат чистокровные родители своих детей, которые затем идут в школу и попадают на Слизерин, где в них продолжают ещё сильнее культивировать эту идею. И как в итоге дети могли бы воспротивиться Волдеморту, если их семьи поддерживают его? Никак… Потому что семья едина! Это не оправдывает и не снимает вины с таких людей, как Драко. Но, по крайней мере, теперь она понимает, что им движет. Даже понимает, почему он мог решить, что смерть лучше, чем жизнь, которую он вёл дома после возрождения Волдеморта. Теперь она понимает, что не знает его. Совершенно не знает… И могла заблуждаться даже насчёт того немногого, что, как ей казалось, она о нём знала. И все причины, по которым она должна была ненавидеть его до глубины души, могут быть совершенно надуманными.