Глава 43. На перепутье
7 апреля 2023 г. в 10:01
«И когда один из них встречает другую половину, настоящую половину самого себя, будь он любовником юности или любовником другого рода, пара теряются в изумлении любви, дружбы и близости, и один не уйдет из поля зрения другого, так сказать, даже на мгновение» © Платон.
— Мы можем вытащить его прямо сейчас. — настаивала Уэнсдэй.
— Нам нужно чтобы Торпа арестовали, — промолвил её отец, — но и твоего Тайлера нельзя оставлять там в одиночестве.
Уэнсдэй немного напряглась, конечно, родители не могли не догадаться, что она чувствует к сыну мистера Галпина, судя по её странному волнительному поведению, её реакции на его удержание внутри и по первому решению в полицейском участке.
— У тебя есть номер Винсента? — тревожно спросила Уэнсдэй.
— Как у одного акционера может не быть номера другого? — подшутил Гомес и начал пристально перелистывать контакты в своем телефоне, — Посмотрим. Вот.
— Ты наберешь его? — её тон звучал грубо, но в глазах теплились мольба и надежда, что мечтали лишь о том, чтобы вновь услышать стук его сердца в ритме со своим.
— Конечно, моя червоточина, — Гомес поправил свой галстук.
— Спроси его, не знает ли он где я, не говори про документы, пусть начнет нервничать, мы поможем Тайлеру выбраться и сразу сольем всё полиции и ФБР, кто-то может направить документы за тебя? — задала вопрос Уэнсдэй, строя план в своей голове.
— Наш семейный адвокат может, у него есть копии всех моих материалов, — объяснил Гомес.
— Опасно поручать такое адвокату, — предположила она.
— Я понимаю причины твоего недоверия, но он проверен электрическим стулом, — в этот момент шерифу уже было непонятно, где блеф, а где настоящие Аддамсы.
Крепкая мощная рука нажала на значок вызова.
Гудки терзали всех вокруг.
— Здравствуй, Винсент, это Гомес Аддамс. Надеюсь, ты узнал меня, — его тон был омерзительно вежливым, — не сочти за дерзость, но наши дети в некоторой мере дружат, и я хотел бы спросить, твой сын случайно не в курсе, где моя дочь.
— Здравствуй, Гомес, как давно мы уже не виделись. Я могу позвонить Ксавье и спросить его, но уверен, ты и сам это знаешь, — грубо и недоверчиво произнес он.
— Отпусти мальчика, по-хорошему, — продолжил её отец.
— Извини, но я не могу сделать этого, на кону репутация, огромные деньги, тебе то что до этого сопляка? — разнервничался Торп старший, — только не говори, что присмотрел его в качестве зятя, Гомес. Такие как он нужны только для исполнения приказов.
— Винсент, не гневай судьбу. Я тебя предупредил. Там, где Аддамсы злятся — проходит дорога в ад, — ровным тоном произнес Гомес, уже настроенный на то, чтобы слить компромат, кому нужно.
— Я с тобой ссориться не планировал, — надменно заявил отец Ксавье, — Но и ты не лезь в чужие дела.
— Я тебя услышал, и ты не оставил мне выбора, — скинул он трубку.
«Материалы дела №14-67/ Государственные службы, полиция, ФБР, исполнительный офис Президента США, телеканалы, газеты - Сейчас. Анонимно. Срочно».
Две минуты и написанное сообщение от Гомеса было прочитано семейным адвокатом.
— Я звоню Стейси, вызываю наряд, будем вытаскивать его, — тревожно заявил мистер Галпин и отошёл сделать звонок.
На часах было уже 23:42, но на новость отреагировали моментально.
Казалось, это вызовет всемирную катастрофу.
Буквально спустя пятнадцать минут приехал наряд от кузины Стейси, которая работала ни много, ни мало помощником шерифа. Увидев новости, они незамедлительно направились на задержание. Пока у Тайлера уже брали кровь, поместив его в какую-то звукоизоляционную комнату, дверь в помещение распахнулась.
— Полиция Дарлингтона, всем лежать! — последовали чёткие указания, и весь персонал испуганно лёг на пол, Тайлер делал ровно то же самое, думая о том, что Аддамс вновь придумала какие-то выходки, — Вы имеете право хранить молчание. Всё, что Вы скажете, может быть и будет использовано против Вас в суде. Вы имеете право на присутствие адвоката во время допроса. Если Вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен Вам государством. Ваши права Вам понятны? — надевали наручники на задержанных.
Рука Донована опустилась на плечо Тайлера, из которого откачали, казалось, больше литра крови.
— Всё закончилось, Тай, его объявили в розыск, — промолвил отец, — Мы можем ехать домой.
— Это она, да? — спросил Тайлер, приподнявшись с пола и растирая руки, потому что от потери крови всё стало каким-то ледяным и бесчувственным.
— Её отец, — улыбнулся Донован.
— Они приехали? Она пришла в себя? — задавал он тревожно вопросы.
— Да, всё хорошо, она ждёт тебя снаружи, в сознании, — сказал Донован, и Тайлер обнял его своей крепкой хваткой.
Уже на выходе его взгляд приковал себя к ней, хоть она и была в окружении своих родных. Он думал, что она не простила его, думал, что она не захочет показывать свои чувства на людях, но что-то вдруг резко изменилось, потому что она из последних сил встала на ноги и быстро примкнула к нему, уткнувшись носом в его шею, а он обнял её в ответ. Молчаливо и настолько глубоко, что все вокруг наблюдали за этим с содроганием сердца. Наконец, Уэнсдэй Аддамс впустила кого-то в своё пространство, да ещё и не сопротивляясь. Улыбка не сходила с лица её матери, лёгкая, но такая коварная, уверенная в том, что её дочь не могла выбрать что-то ненастоящее. Ворон, что сидел в ней, становился сильнее рядом с ним. И этим было всё сказано.
— Я — Пагсли, — протянул ему руку её младший брат.
— Ох, — он замешкался, утопая в сосредоточенности Уэнсдэй, что вцепилась в его тело маленькими, настойчивыми ручками, но всё же вытащил свою руку в ответ, протискиваясь между объятиями, — Привет, я — Тайлер.
Улыбка её брата была какой-то по-детски доброй и миловидной, даже несмотря на сероватые круги под глазами.
Он очень отличался от сурового вида Уэнс, у него не было её пронзительного, напряженного и испепеляющего дотла взгляда.
Уилл, наконец, начал приходить в себя, Франсуа держала его за руку, наблюдая за тем, как её старший сын проявлял первые до боли взрослые и настоящие чувства. Она вспоминала их с Донованом, и ей очень хотелось склеить свою семью из сотен кусочков, на которые она когда-то нехотя её порезала. Но хотели ли этого Донован и Тайлер она не знала, да и спрашивать было совершенно неправильно, неуместно, слишком вопиюще нагло.
Пока Донован и Гомес договаривались о даче показаний, ходе расследования и о многом другом, Франсуа позвонила Хейзу, переговорив с ним о том, что они переночуют в том самом мотеле, а на утро навестят его, чтобы направиться жить новой жизнью.
Им повезло, что комнат в последнем было достаточно.
Ночь была тяжелой и гнетущей.
Ксавье и Бьянка уже давно спали, думая о том, что вечером ничего не происходило, тем более они не очень хорошо себя чувствовали после воздействия.
Уэнсдэй тоже выглядела уставшей и напряженной, но всё время думала о нём, вспоминая их последний разговор, где она сказала ему, что не изменит своего мнения.
— Завтра с утра мы ждём тебя в своей комнате, дочь, — скупо произнесла Мортиша, лукаво осматривая Тайлера с ног до головы, — Юноша, нам предстоит более тесное знакомство, держите руки при себе, а то наша Среда хорошо рубит с плеча.
Улыбка её мамы выглядела особенно жутковато в тёмном коридоре этого мотеля с отвратительным освещением.
— Мама. — выпучила она глаза, глядя на дверь их комнаты, и Мортиша грациозно удалилась, вспоминая их отношения с Гомесом, пока они учились в Неверморе.
Всё, что Уэнсдэй чувствовала при этом, не было похоже на стеснение, скорее на нежелание тратить лишние силы и эмоции на бесполезные разговоры. Ей всегда тяжело это давалось. Восприятие чужих эмоциональных кодов, невербальных жестов, порой даже прямые намеки могли показаться ей чем-то недоступным к постижению.
Их с Тайлером заселили в одну комнату, больше из понимания, что им предстоял тяжелый разговор.
Он бережно передал ей чёрное махровое полотенце, слегка отстранившись назад. Он всё ещё переживал о её травме, поэтому старался не делать каких-то необдуманных касаний.
— Болит? — спросил он с сочувствующим взглядом.
— Уже почти нет, — врала она.
Ей не хотелось рассказывать про бесконечный цикл тех ложных видений, что она видела, ведь это принесло бы им обоим только страдания. Но боль этой раны стала только сильнее от того, что она пережила в том хосписе. Будто всё нутро гнило от представления его бесконечных вероломных пыток с тем ножом.
Направившись в душ, но в разные кабинки, каждый из них тоскливо и смятенно вдумывался в происходящее.
Вода смывала все грехи, всю внутреннюю грязь, глупости и печали, оставляя только невинные тела и чистоту их сожженных душ.
Но стоило им вернуться в комнату, все воспоминания нахлынули с новой силой.
Их глаза, наконец, встретились наедине, сплетая их в одно целое.
Он смотрел на неё как на собственное божество, а она на него как на обожаемого Сатану в людском обличии, что подводил её к грехопадению.
Эти чувства внутри зашкаливали у обоих.
Он жертвовал собой, а она спасала его. И это был бесконечный, взаимный круг, в котором они оба понимали, что нашли то единственное для того чтобы быть полноценными.
Мокрые, распущенные волосы, что спадали на её оголенные плечи, чёрное полотенце, закрывающее лишь половину бедра, выпирающие ключицы, тонкая шея и ложбинка на груди, которая притягивала взгляд сильнее самого мощного магнита.
Тайлер смотрел в её графитные, стальные, затуманенные глаза, словно окутанные сероватой плёнкой и отчаянно хотел успокоить внутреннего зверя, который порывался выскочить из груди и сорвать с неё это чёртово полотенце. Но её рана всё ещё была серьезной.
Уэнсдэй стояла на полу голыми ступнями не в состоянии оторвать от него свой взгляд, и она знала, как мучить его сильнее. Как нужно смотреть, дышать, двигаться, словно это уже вошло в её больные привычки. Выводить его настолько, чтобы всё, чего он хотел — это нервно и покорно ждать продолжения.
— Какая же ты красивая, — прошептал он себе под нос с лёгким хрипом, что бродил по её коже мурашками.
Взъерошенные влажные волосы ждали её прикосновений, а плечам не хватало новой дозы её впивающихся в плоть ногтей. Они оба знали, что нужно делать, чтобы свести друг друга с ума, но это предвкушение странно волновало и притягивало их обоих.
— Я сходил с ума, когда тебя забрали, — продолжил он, — Забыл, как дышать.
Они не касались друг друга руками, но были взаимно внутри обеих душ всё это время.
Её глаза бегали, раньше она не умела говорить какие-то громкие фразы, все её изречения, как правило, стреляли кому-то в лоб. Это были либо угрозы, либо просто обидные слова, но только не драматические тексты, которые она считала верхом вульгарности и цинизма. Но Тайлер был тем, с кем новое не значило позорное или неприемлемое. Он был тем, с кем изменения казались естественным процессом взросления и принятия.
— Я тоже сходила без тебя с ума, хотя сейчас я чувствую тоже самое, — как-то не думая выпалила она, — потому что ты где-то внутри меня.
Это прозвучало настолько честно и открыто, что было как-то по особенному важно.
И, наконец, раскрыв перед ним полотенце, она скинула его на пол, тяжело дыша и нервничая, словно это был их первый раз. Его взгляд непроизвольно и болезненно тянулся ко швам, что были на её красивом, впалом животе, отчего она тут же опустила голову и также уронила свой взгляд на них.
— Я знаю, что ты думаешь, — произнесла она печальным голосом, подкрадываясь всё ближе к нему.
— И что же? — задал он вопрос,
— Не хочу это озвучивать, — продолжила она, заглядывая своими огромными глазами прямо вглубь его измученной души.
Его рука потянулась к её лицу, большой палец водил по её пухлым губам, слегка надавив на них и проскальзывая внутрь. В любом таком новом движении низ её живота связывался в тугой узел. Медленно вынув его из её рта он направил его вниз, оттанцовывая чечётку на её нервах. Она стояла словно прикованная, сомкнув свои глаза, слегка запрокинув голову и двигая бедрами в такт его движениям.
— Открой глаза, Уэнсдэй, смотри на меня, — прозвучал приказной тон, и левая рука слегка сжала её скулы, направляя её взгляд на себя.
От каждой такой фразы внизу становилось до изнеможения влажно, и он знал это.
— Боюсь сделать тебе больно, — прошептал он ей на ухо, прислонившись кончиком носа к её щеке и вдыхая её одуряющий, сладкий запах, — боюсь за твои швы.
— Сними футболку, — промолвила она настойчиво, но очень тихо. И это его движение напряженной руки, что в любом подтексте приковывало взгляд. Горячая кожа, что была как само пламя, в котором она безмолвно таяла. Предательски совершенное мужское тело, каждый изгиб и выпуклость которого заставляли её нервно перебирать ноги, чтобы хоть как-то успокоить пульсацию снизу, которая отдавала гулом в её ушах.
От подступающих волнообразных приливов возбуждения, она обвила своими руками его голые плечи и зарылась пальцами в его влажные кудри, слегка оттягивая их в сторону, заставляя его выпятить напряженные скулы, которые она тут же принялась облизывать. Дыхание вновь стало прерывистым и надломленным. Ведь всё, чего он хотел было в непростительной близости от него. Тонкие штаны уже не могли скрывать очевидных вещей.
Её мягкие губы, наконец, впились в его в каком-то безумном порыве, полном безрассудных эмоций. Уэнсдэй на секунду подумала, что со стороны могло казаться, будто она хочет его сожрать. Но она и не исключала возможное желание отхватить от него кусок и навсегда оставить у себя в качестве личного трофея.
— Если тебе станет больно — скажи, и я остановлюсь, — нервно произнес он, силой разворачивая её тело к себе спиной и раздвигая коленом её трясущиеся ноги. От этих слегка пошлых движений голова шла кругом.
— Поставь руки на тумбу, нагнись, — добавил он, надавив на её поясницу.
Избавив себя от лишней одежды, он вновь направил свои пальцы к ней между ног, отчего она расставила их ещё шире, двигаясь и постанывая. И терпеть уже было нереально. Тайлер в мгновение достал презерватив, и надев его, заполнил её собой сумасшедшим, резким толчком, отчего она вся выгнулась струной, прогибаясь под ним и всхлипывая.
Схватив её за мокрые волосы и натянув их так, что её шея была очень близко с его губами, прогибая её тело в неестественном изгибе, он нежно покусывал её кожу, оставляя на ней красные отметины, и, наконец, понял, что именно хайду нравилось во всём этом. Будто она была исполнителем всех его желаний и фантазий, и он мог вертеть ей как ему вздумается, оставляя за собой право решать будет ли она стоять перед ним на коленях или гордо восседать сверху, двигая своими шикарными бёдрами.
Его пальцы клещами вцепились в косточки под её талией и придавали их темпу сумасшедшую глубину. Будто каждое его движение должно было выбить из её головы всё плохое и лишнее, что случилось между ними. Он хотел, чтобы она покорилась ему, поняла, что она только его и никогда не будет принадлежать кому-то другому. А она уже знала это, чувствовала на интуитивном уровне, что так бывает только раз в жизни, когда ты задыхаешься, а любимый человек чувствует это вместе с тобой, словно эмпат, что не владея этим даром, способен разделять с тобой всё, что ты ощущаешь.
Он водил кончиками пальцев по её коже, не оставляя ни одного сантиметра без внимания, словно ощущая энергию её тела через эти касания.
— Это тело… — выдыхал он, глядя на неё. И это были уже знакомые ей слова, от которых когда-то нервно пересыхало во рту, а снизу всё происходило ровно наоборот.
До общего чувства эйфории оставались считанные секунды. Совокупность их телесного и душевного взаимодействия приводила все существующие законы физики в действие. Красота момента, что сейчас происходил зашкаливала до критической отметки. Комнату, наконец, заполнили тяжелые, прерывистые стоны, сменяющиеся расслаблением тел и успокоением их душ.
Она тут же прильнула к нему, не выдержав этой долгой разлуки, что сверлила маленькое, черное сердце в её груди.
— Я так сильно люблю тебя, Уэнсдэй Аддамс, — прижал он её ещё сильнее, обвив руками хрупкую спину.
Луна освещала комнату, которая казалась особенной им обоим.
Усталость словно отошла на второй план.
Им хотелось провести так всю ночь, в нелепых разговорах о прошлом и будущем, что их ждало. Уэнсдэй рассказывала ему истории о дяде Фестере, о том, как он ласково называл её своей протеже с косичками. Тайлеру он запомнился ещё тогда, когда слегка ударил его током при знакомстве. Уэнсдэй никогда не было скучно с ним, он учил её драться, метать ножи, подсказывал новые виды пыток для Пагсли. Тайлер знал, что со всей темнотой, которую она хотела выставить напоказ, на деле она была совершенно чиста. Немного безумна, но искренне предана, чувственна и великолепна.
И лёжа с ней на своей груди, он по своей привычке водил кончиками пальцев по её плечу, восхищаясь ей.
— Я больше никогда не дам тебя в обиду, — раздался уверенный голос, что ни на секунду не давал сомневаться в этом.
— Тайлер, я люблю тебя, — вновь услышал он самые важные в жизни слова и, наконец, провалился в сон…