Второй пилот

      Окна были распахнуты, и квартиру сквозняком наполнял густой запах влаги. Весь день дождило. Миша натягивала на пальцы растянутые рукава старой толстовки, обнимала ладонями парующую чашку чая, неторопливо похлебывала его и… волновалась.       В голове заевшим эхом повторялись слова Фабьена:       — Это жирный вопрос. Прежде, чем мы дадим утвердительный ответ, нам нужно хорошенько подумать и понять, как ты и Тибо Бастьен будете уживаться.       Наверное, именно это агент имел в виду. Наверное, именно этого она и боялась. Надеялась? Наверное, между ними всегда было что-то. По крайней мере, всем вокруг так казалось. Порой над ними подтрунивали — сладкая парочка, но ни Тибо, ни сама Миша, вопреки привычке огрызаться на все другие задирки, на это никак не реагировали. Наверное, поэтому в ноябре между «Маклареном» и «Ред Буллом» она выбрала красного быка.       Будто отказываясь в этом признаваться самой себе, Миша все еще не была готова. Они договорились, что Тибо приедет за ней в восемь. Светящиеся зеленым часы на микроволновке показывали, что он уже опаздывал на несколько минут, а Миша так и похлебывала обжигающий чай в старом спортивном костюме, в который укуталась вместо банного халата, утром после самолета приняв душ. Будто отрицая, что это свидание состоится. Будто отмахиваясь от того, что на самом деле этого хотела и теперь волновалась.       Кёйпер сделал большой обжигающий глоток, отставила чашку и притянула к себе пачку сигарет. Они договорились встретиться сразу после возвращения с гран-при Бельгии, и всю неделю голова Миши была занята гонкой, возможным переходом, предстоящей премьерой её неоднозначного интервью, Хорнером.       За несколько дней до заезда она пришла к нему и прямо заявила:       — Я хочу честную гонку в Спа.       Кристиан вскинул на неё взгляд, заметно похолодевший от их первой встречи; лицо его, пусть и казалось таким же неизменно светлым и улыбчивым, транслировало его напряжение. Он кивнул и без промедления согласился:       — Ладно.       Это было домашнее для Кёйпер гран-при в Бельгии, наполненное особым волнением, но и поддержкой болельщиков, местной прессы и семьи. Впервые за полгода в Формуле-1 на гонке были мама и обе сестры. Мише было особенно важно показать себя. Новой команде, «Ред Буллу», самой себе — отстоять себя.       Теперь на полу возле камина стояли кубки победителя двух гран-при подряд. Миша пока не нашла им более уважительного места, будто не до конца верила, что они — её. Будто суеверно боялась определить под них специальную полку, будто так победы могли закончиться. Впрочем, доля трезвости в этом страхе была. Кёйпер понимала очень трезво, что это была лишь одноразовая уступка от Кристиана Хорнера, а не найденный ими компромисс. Вместе с тем она надеялась, что эта гонка напомнила ему, почему он вообще захотел заполучить её своим пилотом, заставила его задуматься о необходимости компромисса.       Гонку в Спа Миша выиграла не в последнюю очередь благодаря дождю, решению других пилотов сменить резину, своей готовности рискнуть и везению. Но преимущественно все же благодаря своему умению. Она прошла всю гонку без пит-стопа, на одной и той же гладкой резине, заметно уставшей на последних кругах, с несколькими проколами и потертостями. Она обошла всех остальных, пока те пытались удержать болиды в стремительно тонущем сцеплении на заливаемом дождем асфальте. Она удержала свою позицию, когда, переобувшись, лидеры гонки вернулись на трассу. Показать себя бесстрашной и тонко чувствующей лимиты машины в Бельгии было особо опьяняюще.       Но это было вчера, а сегодня все эти мысли и эмоции оттеснили собой усталость и волнение. Миша провела весь день дома, бесцельно утыкаясь то в телефон, то в телевизор. Она приняла душ, подремала и одну за другой выкуривала сигарету. Чемодан так и остался валяться неразобранным. В раковине собралось несколько чашек из-под кофе и чая. В холодильнике громоздились едва начатые контейнеры еды из доставки. У неё не было аппетита и несколько раз она почти убедила себя, что у неё не было и сил, и хотела всё отменить. Но правда состояла в том, что она была парализована волнением. Приятным, но сильным, незнакомым ей прежде, а потому так отторгавшимся ею.       Часы на микроволновке высветили 8:07, когда звякнул домофон. И будто погасли стартовые огни гонки, Миша вдруг собралась. Она шагнула к окну и выглянула наружу. По узкой Уэстон-Стрит в такт шагам пошатывались распахнутые, поблескивающие влагой зонты. В наползающих сумерках ярко вспыхивала аварийка белого фургона, сдававшего назад в открывшиеся ворота приватного заезда напротив. На тротуаре под дверями, сунув руки в карманы толстовки и натянув капюшон на голову, ждал Тибо Бастьен. Через плечо он оглядывался на свой низко прижатый к дороге Макларен, на близость высокого черного пластика бампера на фургоне, хранившего несколько тонких росчерков царапин, на то, как желтое мигание отражалось в спортивных изгибах.       Мише вдруг вспомнилась их поездка из Штутгарта. Тогда ей очень хотелось заговорить с Тибо, она хотела угостить его купленной на заправке сладкой газировкой — редким лакомством, которое могла себе позволить только потому что не пришлось покупать билет. Но Бастьен лишь раздраженно вытягивал наушник, кривил губы, мотал головой и отворачивался. Тогда Мише казалось, что он даже разозлился на родителей за то, что решили подвезти её. И вот теперь Тибо ждал, чтобы отвезти её на свидание. Усмехнувшись тому, что та Кёйпер, десятилетней давности, не поверила бы в это, она отошла от окна, нажала кнопку открытия дверей, приоткрыла двери в саму квартиру и двинулась в гардеробную.       Перешагнув чемодан, она задумчиво остановилась перед небольшим арсеналом свисающих с плечиков платьев, а затем решительно развернулась к полке с джинсами. Шаги на скрипящих ступеньках приблизились и затихли, немного приглушенно послышался голос Бастьена:       — Миша?       — Заходи, — отозвалась она. — Дай мне минуту.       И по отличительному вздоху половиц расслышала, что Тибо шагнул в квартиру. На очень короткое мгновенье Мишу охватило замешательство и даже стеснение — она совсем не подготовилась: посуда осталась не помытой, в пепельнице тлела сигарета, на стекле самодельного кофейного столика подсыхали пятна её без аппетита поковырянного ужина. Кубки на полу, куртка на спинке кресла, свалка рекламных проспектов на углу кухонного стола. Но она одернула себя. Всё осталось так по той же причине, по которой она не собиралась наряжаться — она могла предложить только себя настоящую, притворяться и приукрашать она не привыкла.       Миша подхватила свои любимые джинсы, белую футболку, вытряхнула из коробки затертые черные вэнсы, и с этой охапкой выглянула в коридор.       В гостиной просто напротив Тибо рассматривал покосившуюся стопку книг и опершуюся на них картонную фигуру Кёйпер. По его джинсам продолговатыми темными подтеками растянулась дождевая влага. Миша заметила, что он уважительно разулся, — переступал с ноги на ногу в белоснежных носках — и от этого ей почему-то стало тепло. Он заметил её сваленную грудой возле дверей обувь и молча последовал примеру хозяйки. Кёйпер любила чувствовать гладкость старого дерева босиком, любила садится просто на пол, церемониально заваривая в японском сервизе чай, любила просто на полу хранить свои вещи. Она испытывала неловкость, когда просила не привыкших к подобному гостей снимать обувь. И очень ценила, когда кто-то сам предлагал разуться. Это было не про чистоту пола, это было про уважение к чему-то настолько интимному, как домашний уют.       — Привет! — Проговорила Миша в обернутую к ней широкую спину. — Встретил мою заместительницу?       — Она не разговорчивая, — заметил, поворачиваясь, Бастьен.       — Тебе под стать.       Что-то в его выражении переменилось, едва уловимо, но вместе с тем — очень заметно. Тот же длинный овал лица, тот же открытый высокий лоб, те же цепкие темные глаза, те же гладко выбритые щеки, тот же тонкий росчерк губ. За последний без малого год Миша видела это лицо постоянно: вживую, на фотографиях, вблизи и издалека. Но только сейчас рассмотрела прежде незаметную ей мягкость.       Бастьен коротко растянул губы в несмелой тени улыбки.       — Ты готова?       — Ещё минуту, — ответила Миша, подмигнула и, шагнув назад, толкнула за собой дверь. Уже из-за неё, отбросив вещи на так и оставшийся закрытым чемодан со смятой биркой аэропорта на ручке, она спросила:       — Куда мы поедем?       — В «Уандсворт».       — Куда?!       Она стянула с пояса растянутые спортивки и неловко переступала, стряхивая их с ног. Подхватила край толстовки и потянула вверх.       — Это развлекательно-спортивный центр, — ответил Тибо. Голос его стал немного тише, отдалившись.       — Спортивный центр?       Миша сдернула с головы толстовку и, откинув, растерянно уставилась в свои джинсы. Она не знала, стоило ли ждать от Бастьена банальности в выборе места для первого свидания — вроде ресторана или кино, но и к подобной оригинальности оказалась не готова. На мгновенье она засомневалась, не надеть ли леггинсы, и обернулась к корзине со своей тренировочной одеждой.       — Там есть многоуровневый картинг, — пояснил Бастьен. — Сегодня открытый только для нас. Мне показалось… — Голос его снова приблизился, а тогда оборвался. Рефлекторно Миша обернула к нему голову, и к своему удивлению вместо прикрытой двери уперлась взглядом в Тибо.       Он смотрел на нее из гостиной, все так же уткнув руки в карманы. Она смотрела на него из служившей свалкой её одежды комнаты, в одних трусах замерев над грудой скомканной одежды. Дверь, распахнутая сквозняком, еще немного пошатывалась на петлях по инерции. Они молча смотрели друг на друга пару секунд, и Миша как-то отвлеченно заметила, что Тибо Бастьен отчаянно старался удерживать сползающий взгляд на её лице.       — Так! — Взмахнула рукой Кёйпер, подхватывая футболку. Она пыталась примешать к голосу звонкого веселья, но получалось неубедительно: — Это должно следовать после первого свидания. Как минимум.       Она сражалась с краем футболки в поисках правильной стороны и отверстия рукавов, опустив голову и пытаясь спрятать вспыхнувший под кожей жар.       — У нас всё с тобой не по порядку, — хрипло возразил Бастьен. Его черный взгляд коснулся её небольшой груди, и от этого, а ещё от влажного дуновения из распахнутого окна, кожу Миши защекотали мурашки.       Она посмотрела на футболку в своих руках. Что-то внутри неё негромко, но настойчиво нашептывало: черт с ним. Она не была кокетливой красоткой, как Аннелен, не разбиралась в мужчинах, не умела заигрывать одним взглядом и безошибочно точно считывать, когда кто-то подхватывал этот флирт и собирался подойти знакомиться. Было время, когда она искренне пыталась этому научиться, но куда привычнее ей было идти напролом. Миша определяла, чего хотела, и искала наиболее короткий и действенный способ это заполучить. А потому она отбросила футболку обратно на чемодан и позвала:       — Тогда иди сюда.       Очень выразительно его темный взгляд исследовал её тело. Какое-то мгновение он молчал и не двигался, а тогда снова очень цепко заглянул Мише в лицо и спросил:       — Точно?       — Тебя еще уговаривать нужно?       Бастьен обнажил зубы, и в этом оскале воплотилась вся его холодная, точно выверенная агрессия; необратимая готовность взять своё.       — О нет, — выдохнул он. — Тебе придется просить, чтобы я остановился.       — Какие громкие…       Слово «угрозы» она уже не смогла выговорить. Тибо сократил расстояние между ними несколькими широкими шагами, сгреб Мишу в тиски объятий и подхватил с пола с такой легкостью, будто она не была с него ростом, будто литая твердость её мышц, растворившись, обернулась в невесомый воздух. С ней на руках он обернулся, перехватил её под бедрами одной рукой, а высвободившейся другой толкнул дверь. Та с грохотом захлопнулась. В щели под ней возмущенно загудел сквозняк, и белое полотно дерева, сначала поддавшись и приоткрывшись, вновь стукнуло, когда Бастьен впечатал спину Миши в дверь.       Ей показалось, что она соскальзывает с его предплечья, а потому обхватила его пояс ногами и с силой — будто не возбуждения, а настоящей злости — сжала. Тибо придавил её собой, к горячей коже её груди прижалась пропитанная тяжелой влагой ткань его толстовки. Оказавшись затиснутой, Миша судорожно вдохнула, но выдохнуть уже не смогла — с той же напористостью Бастьен накрыл её губы своими. Поцелуй вышел недолгим, но жадным, будто требующим что-то вернуть. Он подхватил её ягодицы в ладони, пальцы сжались, впиваясь в кожу с граничащей с болью напористостью.       Отстранившись, Тибо заглянул Мише в глаза и, смешивая их дыхания, прошептал:       — Мишель.       Не к месту ей захотелось его исправить, но, прежде чем она смогла вспомнить нужные слова, он сполз поцелуем на её шею. Оттуда влажной мягкостью губ скользнул к ключицам, а исследовав их выпирающий под кожей острый рельеф — к груди. Хватка его рук ослабла, Миша разжала сплетенные на его бедрах ноги и опустила, находя опору на полу. Руки Тибо, сминая под пальцами кожу, почти щипая, сместились с ягодиц на её бедра, а затем подхватили грудь. Его ладони накрыли её контрастно мягко, почти невесомым теплом легли на вздыбившиеся от холода соски. Его губы сползали ниже, выстраивая волнительную дорожку к пупку и дальше.       Там, где кожу прятала под собой резинка трусов, Бастьен остановился. Он опустился на колени и, запрокинув голову, поднял вязкий черный взгляд на Мишу. Её голову повело будто от большого глотка крепкого алкоголя. И прежде чем стены вокруг них остановили своё вращение, Миша ощутила щекочущий ритм его дыхания на внутренней стороне бедер. Его пальцы подцепили и сдвинули край её трусиков, его губы прижались к лобку. Распахнутое окно напротив всё норовило уползти куда-то в сторону, и чтобы в этом внезапном головокружении не сползти самой, Миша поискала опору. Одной рукой она нащупала дверную ручку, пальцами второй прочесала немного влажные волосы Тибо. Не облегчая ей задачи, он подтолкнул её бедро, забрасывая её ногу на своё плечо.       Сначала Миша ощутила горячее скользкое прикосновение вдоль половых губ, а затем изворотливый кончик языка стал заигрывать с бугорком клитора. Тибо чутко прислушивался к каждому шумному выдоху Миши, к каждому напряжению мышц и прогибу спины, к каждому сжатию пальцев в его волосах. Ведомый этим он точно отыскал ту прежде не поддающуюся другим её партнерам точку, малейшее прикосновение к которой пронзало разрядами тока, настойчивое подталкивание которой противоречиво заставляло изогнуться, убежать и вместе с тем придвинуть его губы и язык ближе. Дыхание Миши порвалось на шумные, жадные глотки воздуха и громкие выдохи, всё больше напоминающие стоны. Она зажмурилась и сосредоточилась на этом пульсирующем комочке горячего, наэлектризованного напряжения. Она напряглась всем телом, прогнула спину и привстала на цыпочках, уже улавливая приближение набегающей волны.       — Да… — Выдохнула она. — Тибо…       И когда это бурлящее обещание почти обратилось в оргазм, он остановился, стряхнул с себя её руку и ногу и встал. Миша едва разочаровано не зарычала. Она открыла глаза и напоролась на его близкий, плещущийся кипящей смолой взгляд.       — Пока рано, Мишель, — сказал он, и в этот раз она оказалась достаточно выкинутой в реальность, чтобы раздраженно возразить:       — Я — Миша.       Бастьен вскинул бровь и оскалился.       — Да неужели? — Из заднего кармана джинсов он достал блестящую упаковку презерватива и надорвал кончик. — Может, ты и Миша — для тех, кому не хватает мозгов запомнить твоё имя. А для меня ты всегда была и навсегда останешься Мишель.       Он расстегнул молнию ширинки и одним резким движением стянул с бедер джинсы вместе с трусами. Налившийся требовательной твердостью член, высвободившись, покачнулся и нацелился в Мишу. Она жадно впилась в него взглядом. Она видела его впервые, пусть и чувствовала его в себе: в Монако, и в нескольких снах, кажущихся настолько реальными, что, просыпаясь, Миша ещё какое-то время ощущала его давление внутри. Она заворожено наблюдала, как Тибо надел плотное белесое кольцо презерватива на взбугрившуюся, потемневшую головку, как точными движениями распрямил влажную тонкость резинки по всей длине испещренного венами члена. Ей захотелось протянуть руку и обхватить его пальцами, но Тибо перехватил это движение, развернул её и толкнул грудью в дверь.       По инерции Миша сперто выдохнула и не успела ещё вдохнуть, когда он вошел в неё сзади — растягивающая, напористая, заполняющая волнительным жаром твердость. Её сны были лишь блеклым эхом её воспоминаний, и прочувствовав Тибо вновь, по-настоящему, Миша не сдержала улыбки, но спрятала её, упершись лбом в дверь. Сначала Тибо погнался быстрым ритмом, упершись лбом в её затылок, сжав её бедра, а затем стал постепенно замедляться, уронил на её плечо несколько поцелуев. Миша даже немного обозлилась. Оргазм не был её частым спутником в сексе, и если сегодня Бастьену опять удалось его нащупать, она не собиралась рисковать этим изворотливым мгновением ради его игр.       Она напрягла ноги, уперлась в дверь руками и одним резким движением оттолкнула Тибо. Он отступил, его член выскользнул из Миши. Она обернулась достаточно быстро, чтобы заметить коротко пробежавшую по его лицу тень замешательства. И приказала:       — Сядь!       Бастьен коротко оглянулся через плечо, отступил в сторону, чтобы не напороться на чемодан, и послушно опустился на пол — протянув ноги в приспущенных джинсах, упершись в пол широко расставленными и отведенными назад руками. Миша шагнула к нему, оседлала и добавила:       — На тебе слишком много одежды.       Так же безропотно он подхватил край толстовки и одним быстрым движением стянул её вместе с футболкой, а тогда одним комком отбросил в сторону. По рукам от кистей к плечам густо сплетались узоры татуировок. С груди взлетали три ворона. Их немного остроугольные крылья стекали угольно-черными подтеками вниз по животу. Миша рассмотрела его рельефный торс, накрыла ладонью одну из птиц и, наклонившись, поцеловала. Так, как любила сама: нежно подхватывая, оттягивая его губы, накрывая и сминая, заигрывая с ними кончиком языка. Второй рукой она подхватила его член, утоляя свое любопытство, сжала в ладони и несколько раз провела сверху вниз, а затем направила его в себя.       Она не любила играть в поддавки, не любила, когда её заставляли отказываться от того, чего она хотела. Миша сама могла трахнуть Тибо, и она задвигалась на нем сверху вниз, повела бедрами в стороны, отыскивая тот угол давления, под которым почти погасший в клиторе импульс снова воспламенился. Она различила его и настойчиво погналась следом, ускорившись, прервав поцелуй и найдя опору на широких плечах Тибо. Она почти ухватилась за пенистый гребень волны, за почти отдавшееся внутри нее дрожанием удовольствие, не замечая, как надсадно начала стонать, когда Тибо опрокинул её на пол и навис сверху.       — Пожалуйста… — Едва не всхлипнула Миша вслед вмиг откатившемуся ощущению бурления.       — Как же быстро ты сдалась, Мишель, — холодно засмеялся ей в губы Бастьен. Он снова вошел в неё, но проникал медленно, а затем почти полностью выходил. — Пожалуйста — что?       — Зачем ты так меня дразнишь?       — Затем, что я слишком давно тебя хочу, чтобы мне хватило нескольких минут, — его голос стихнул до едва вибрирующего шепота. Он скользнул кончиком носа по её щеке и опустил очень нежный поцелуй на её опущенное веко. — И потому что секс в Монте-Карло — вместо дать разрядку — заставил мечтать о тебе постоянно. — Тибо потерся носом о её другую щеку и так же невесомо поцеловал второй глаз. Ритм его бедер оставался очень медленным, выжидающим. Он продолжил: — Сейчас я воплощаю эти мечты.       Миша открыла глаза и заглянула в его — в расширившихся зрачках полыхал азарт. Его главной мечтой было победить в этой гонке, на самом деле заставить её просить. На его губах играла довольная полуулыбка. Он дышал тяжело, шумно. Миша буквально видела пульсацию надувшейся на его виске вены. Она различала в его лице и его теле ложь — нескольких минут ему было более чем достаточно. Он остановился не только потому что играл с Мишей, но и потому что почти кончил сам. Она хищно усмехнулась этому пониманию, напряглась всем телом и, застав Бастьена врасплох, опрокинула его на пол. Прежде чем он попытался привстать, она запрыгнула сверху, мертвой хваткой сжала его кисти, оттягивая его руки и придавливая их коленями под весом всего своего тела.       Если играть, то по обоюдно — не — честным правилам.       Она трахала его в том быстром ритме, в такт сжимая и расслабляя мышцы внутри, который почти сразу обернул его дыхание на стоны. Тибо высвободил руки, сжал Мишу, но не пытался её приподнять. Она подхватила рукой его подбородок, наклонилась к губам и с вызовом проговорила:       — Если ты не хочешь так быстро, ладно. Я остановлюсь, если ты назовешь меня Мишей.       — Ми-ше-е-ель, — протянул он упрямо.       В его надтреснутом голосе было то же, что и в её судорожных вздохах — близкая разрядка. Миша прогнулась назад, нащупывая изворотливый, заигрывающий комок. Тот колотился слабым эхом где-то внизу живота, Мише пришлось закрыть глаза и сосредоточиться, а тогда расслабить мышцы влагалища, которыми так настойчиво подталкивала Тибо к признанию своего поражения. И как только её искусственная хватка вокруг его члена исчезла, как только его выразительная рельефность растворилась, его давление стало другим, не встречающем напряженное сопротивление, прежде лишь нашептывающее удовольствие зазвучало вдруг очень отчетливо. Оно застало Мишу врасплох, сведя судорогой бедра, затрепетав шелковистым теплом между ног, откатившись волной короткого предельного напряжения дальше по телу, а затем забурлив назад, обнажая приятную усталость и сладостное расслабление.       Голова на мгновенье опустела. Миша не сразу поняла, что Тибо притянул её к себе, крепко сжал в объятиях, уткнул её лицом в свою пышущую жаром шею и погнался следом. Он подмахивал бедрами между полом и её расслабившимися ногами, наращивая темп, сжав зубы с такой силой, что Миша различала напряженное шевеление его желваков своей кожей. Он задержал дыхание, коротко замер, стиснув руки вокруг Миши в почти удушающей хватке, и она, оглушенная собственным оргазмом, обессиленная им, вдруг с удивлением различила пробежавшую по всей длине члена пульсацию. Тибо, застонав, прерывисто выдохнул.       Какое-то время они пролежали так, не ощущая обдувающего их влажного сквозняка, а лишь согреваемые друг другом, убаюкиваемые галопом сердцебиений. Затем Миша тоже перекатилась на пол.       Тибо Бастьен вскинул руку и уткнулся лицом в сгиб локтя. Приглушенно он проговорил:       — А знаешь, перед твоим приходом в «Ред Булл» мне составили новый контракт. Точнее, дополнение к моему контракту. Основной пункт: не иметь сексуальных или каких-либо других — кроме профессиональных — отношений с другими пилотами команды.       Он бессильно уронил руку обратно на пол и повернул лицо к Мише. Она улыбнулась ему.       — Кажется, теперь у меня есть чем тебя шантажировать, чтобы стянуть тебя с позиции первого пилота.       Бастьен отвернулся, устремил взгляд в потолок и немного помолчал. А когда заговорил, в голосе звучала какая-та грусть:       — Хуйня какая-то с этим первым пилотом. Ты обошла меня в Венгрии и Бельгии. Могла обойти меня и в Монако, если б не проебались с резиной.       Кёйпер скривилась, не различая в его голосе, искренне ли он считал это всего лишь проёбом. И решила спросить напрямую:       — Ты правда думаешь, что они просто вдруг разучились закручивать болты?       Он промолчал, но вопросительно посмотрел на неё, и Миша продолжила:       — Меня специально задержали, давая тебе фору. Ты первый пилот, Тибо. И Хорнер всё сделает, чтобы я не отобрала у тебя подиум. Даже когда ты не знаешь, что они делают. Даже если этого не хочешь. Ты всё равно его первый пилот. А я второй.       Она помолчала, и тогда на выдохе едва слышно добавила:       — Я вторая. Навсегда.       Бастьен сначала беззвучно пошевелил губами, а потом, будто победив в мысленном споре, ответил:       — Тебе не стоило ссориться с Хорнером.       — Хм? — Протянула, не понимая, Миша. Будто это был её выбор.       — Ты налетела на него в Баку. Не стоило. Он такого не любит. Я пытался тебя остановить.       — Пытался меня остановить? — Задохнулась возмущением Миша. — Когда вынес меня в отбойник?       — Когда в кабинете Хорнера пытался тебя заткнуть, но ты все равно успела нагородить хуйни.       — Да! — Вспыхнула она. — Потому что перед этим ты вынес меня в сраный отбойник!       — Я тебя не видел.       — Ага, наваливай!       Бастьен привстал на локте и навис над Кейпер, почти уперся в её лицо. Взгляд его снова был собранный, будто наполненный черной ртутью.       — Я тебя не видел, Мишель, — повторил он с напором.       — Ты на меня набросился сразу после столкновения!       — Я… вспылил тогда. Мне жаль. — Он подтолкнул её лицо к себе, заглянул ей в глаза. — Это была не первая наша гонка. И были гонки после Баку. Я никогда — и ты это знаешь — не подвергал тебя опасности. И никогда не подставлял. А в Баку я… ошибся. Я не увидел тебя. Ты… меня не предупредили, что ты идешь на обгон.       С минуту Миша продолжала обозленно буравить его взглядом, а тогда со вздохом призналась:       — Потому что я не должна была идти на обгон. Мне приказали сохранять дистанцию. — Они задумчиво помолчали, а тогда она договорила очень тихо: — Мне никогда не вырваться со второго места в «Ред Булле».       Тибо нахмурился.       — Не уходи.       Кёйпер пожала плечами. Правда, которой ей пока ни с кем нельзя было делиться, состояла в том, что она уже ушла. Ей оставалось 10 гонок за «Ред Булл Рейсинг», а в день последнего же гран-при этого сезона вступал в действие её потенциальный контракт — с командой «Макларен».       — Не уходи, — повторил Бастьен. — Прошу. Давай обговорим всё с Хорнером. Может, я и первый пилот в твоем дебютном сезоне, когда он не знал, как ты себя покажешь. Но так не должно быть всегда. Давай обсудим с ним следующий сезон.       Почему-то это ощущалось наглой, болезненной ложью, когда Миша кивнула и выдохнула:       — Ладно.