Никогда не говори "навсегда"

Ты останавливаешь бури, Ты даешь мне спокойствие, Ты держишь меня в своих руках, Ты никогда не позволишь мне упасть. Ты покорил мое сердце, ты удивляешь меня. Пожалуйста, забери меня … Пожалуйста, забери меня подальше, сейчас. Как, стоя рядом с тобой, я могу ничего не испытывать? Пожалуйста, скажи мне, что может быть лучше, чем это? Lifehouse – Everything

- Твой святой Микеланжело на самом деле просто шлюха, не знающая понятия верности... Перед глазами Флорана потемнело. Именно так всегда с ним бывало за секунды до того, как он переставал себя контролировать, до того, как ему совершенно переклинивало голову, и зачастую француз следующих минут двадцати не помнил точно, их просто отшибало из памяти. Его глаза налились кровью, а губы за миг разъехались в угрожающем зверином оскале. - Стой, Фло! Мот почти не ощутил собственного мощного удара в скулу Армэля, фактически в этот момент в гримерную заглянули Солаль, Ямин, Мерван и несколько танцоров. Моран и Рим синхронно бросились к разъяренному французу и силой отдернули его от музыканта, которого их явление явно спасло. К самому же Армэлю поспешил, кажется, Массимилиано, фактически вырастая перед ним на тот случай, если музыкант надумает бросится в ответ на актера. Однако черноглазый мужчина только вскинул подбородок, презрительно искривив губы. - Я засуну твои слова тебе же в глотку!!! - выкрикнул Флоран, пытаясь вырваться из рук еле-еле его сдерживающих Солаля и Мервана, и смотря сквозь Ямина, который махал руками перед его лицом, стараясь достучаться до рассудка обычно такого сдержанного и доброго француза, который сейчас превратился просто в один ком ненависти и злости. - Неужели? - насмешливо спросил Армэль, даже не пытаясь предпринять попытки хоть на шаг приблизиться к французу. - А может, ты сначала спросишь, правда ли мои слова у кого-то, кроме меня? Ледяной взгляд черных глаз переместился за спину Флорана и тех, кто силился угомонить мужчину, который, в общем-то, больше не вырывался, но явно только ждал повода, чтобы вновь взорваться. Наверное, механически почти все присутствующие обернулись ко входу. На пороге стояли Маэва и Микеле. Девушка еле сдерживала слезы, в ее глазах стоял испуг, даже губы слегка подрагивали. Лицо Микенланжело вновь было непроницаемым, но белым, как бумага, отчего грим вокруг глаз казался в несколько раз ярче, что придавало, пожалуй, странное выражение глазам. - Мы услышали шум и крики Фло... - очень тихим голосом начала Мелин. - И поспешили... От ее голоса как будто все отмерли. Микеле мягко, ободряюще приобнял девушку за плечи, успокаивающе поцеловав ее макушку, и подошел к мужчинам. - Вот, собственно, кто может тебе ответить на все вопросы, которые явно теперь возникли в твоей голове. - с ухмылкой заметил Д'Эстен. - Помолчи. - почти перебив его, негромко и как-то устало произнес Локонте. От слов Армэля, Мот вновь резко дернулся в его сторону, в этот раз, расслабившиеся было Мерван и Солаль не смогли ему удержать. И все было бы очень плачевно. Если бы Микеланжело не встал на пути мужчины. - Флоран, пожалуйста... Слегка склонив голову вбок, Локонте чуть привстал на мысочках, заглядывая в глаза Фло. Того как будто окатило ледяной водой, которая заставила погаснуть внутренний пожар, выжигающий все дотла. Медленно и заметно напряженный мужчина расслабился, как-то апатично взглянув на возлюбленного. - Пойдем. - так же негромко сказал Микеле в полнейшей тишине, взяв Мота за запястье. Двое мужчин, так и не услышав и слова от коллег, покинули гримерную, а через пару минут - Дворец Спорта. Дорога до дома француза (каким-то негласным уговором они пошли именно туда) растянулась невыносимо сильно, и Микеле, и Флоран молчали. Микеланжело шел, спрятав руки в карманы, и не отрывал взгляда от асфальта под ногами. Француз же, наоборот, смотрел исключительно вперед, но явно ничего не видел. Они оба размышляли: Фло - о словах Армэля и реакции Микеле на это. Локонте: о том, как придется все рассказывать... Черт, он хотел ведь рассказать обо всем раньше! Но всякий раз, стоило ему набраться смелости, он видел такой мягкий, любящий взгляд Флорана. И уверенность испарялась, словно роса по утру. Наконец-то бесконечная дорога закончилась, щелкнул дверной замок, когда Микеле попал в него только с третьего раза из-за дрожи в руках. - Может, объяснишь уже? - наконец-то подал Фло голос, который прозвучал неожиданно сипло. В темноте коридора, в котором почему-то никто из них не включил свет, он видел, как спиной к нему замер итальянец. - Предлагаешь тут это сделать? - спокойно спросил тот, снимая куртку и обувь, и проходя в зал. Кусая губы, Мот прошел следом за любовником. Микеланжело, включив настольную лампу в зале, забравшись с ногами в кресло, крепко обхватил колени, прижатые к груди. Медленно Фло опустился напротив итальянца в соседнее кресло, внимательно глядя на то, как лихорадочно горят его глаза, на то, как постепенно проступают эмоции на его лице: подавленность, унижение, усталость, боль... Наверное, минуты три точно Микеле молчал, глядя в одну точку с правой стороны от себя, время от времени сильнее сжимая пальцы на собственных руках. Казалось, в глубине орехового цвета глаз можно было разглядеть обрывки воспоминаний, раз за разом мелькающих в них настолько быстро, что уловить и понять толком ничего было невозможно. - Наверное... - наконец заговорил Микеланжело, облизнув пересохшие губы. - Начать, наверное, надо с того, почему три месяца назад я бегал от тебя после той ночи. Девять лет назад я зарекся, что никогда больше не заведу отношений ни с одним мужчиной... Медленно глаза Мота раскрылись шире. - Минутку! - невольно перебил он возлюбленного. - Но ты говорил, что у тебя не было отношений с мужчиной! Помнишь, Мелисса... Спрашивала... - Помню. - так же, не двигаясь и не меняя положения взгляда, отозвался Локонте. - Да только она спрашивала "за последние семь лет". Это было сказано в шутку, но это была лазейка для меня. Так что, я не солгал тогда. Микеле крепче обхватил свои колени, положив на них подбородок, и неровно вздохнул, как будто ему потребовалось перевести дыхание, что бы говорить дальше. - Я сходил с ума, когда ты был рядом. Меня просто лихорадило, стоило тебе пройти мимо, места, к которым ты случайно прикасался, так странно и приятно болели. Я ведь... Мне столько лет, мог бы и спокойнее ко всему этому относиться. Но я просто медленно лишался рассудка, капля за каплей. Эти чувства были мне так знакомы, я понимал, что должен прекратить их на меня влияние, во что бы то ни стало. Даже начал новые, более-менее продолжительные отношения. Даже убедил себя на какое-то время, что влюбился в Синтию. Но это было только самовнушение, не было никаких чувств, и быть не могло. Потому я и не подходил к тебе три недели: старался заставить себя забыть, не думать, не вспоминать, но как такое может быть после того, что было между нами. Я старался не оставаться с тобой наедине, зная, что при ком-то сдержать мне себя гораздо легче. И вот, стоило мне лишь взглянуть в твои глаза без свидетелей - я понял, что вновь пропал... - итальянец снова замолчал на минуту. Дальнейшие слова дались ему с явным трудом. - Мы с Армэлем были вместе два года. Ему было двадцать, мне - двадцать четыре. Я... Просто не мыслил своей жизни без этого человека. Влюбился так, как ни в кого и никогда, один его взгляд подчинял все мои чувства. Он стал светом в моей жизни, я готов был сравнять небо с землей ради него. И первый год все было идеально. Только рядом со мной он был иным, чем его видели люди: так тепло улыбался, так нежно прикасался, что у меня все переворачивалось внутри, смотрел так, как ни на кого. Я отдавал ему всего себя без остатка, растворялся в нем, терял в нем себя, я тогда еще не понимал, как сильно сломлена им моя воля. Я перестал принадлежать себе, я был его и только его. Но дальше... Микеланжело прикрыл глаза, прикусив нижнюю губу, и продолжил чуть тише, не поднимая век. - Дальше сказка закончилась. Я не замечал, или замечал, но отказывался себе признавать факт того, что он остывает. Что холодеет его взгляд, что он все время пропадает, что срывается на меня раз за разом. Я терпел. Потому что просто не мог без него, как не может человек без воздуха. Я терпел измены; загулы на несколько дней; сходил с ума от того, что он мог исчезнуть на много часов, отключив телефон; не спрашивал, когда он возвращался о том, где он был, просто будучи до безумия счастливым от понимания того, что он вернулся ко мне, что он жив и здоров. Я терпел измены... Много измен, он не скрывал этого от меня. Я просто был раздавлен. Я готов был терпеть даже то, что он ежедневно бывает с другими, лишь бы только иметь счастье прикоснуться к его руке, посмотреть на него, быть хоть недолго с ним рядом. Но однажды закончилось и это. Я просто осточертел ему настолько, что он не мог меня видеть, и он просто выкинул меня из свой жизни, как выкидывают из дома на улицу ненужных котят. И вот тогда-то я и... Пустился, что называется, во все тяжкие. - итальянец сильнее зажмурил веки. - Я просто носился от одного парня к другому, позволяя затащить себя в постель через два часа знакомства, словно дешевую блядь. Я даже сейчас и не вспомню, сколько их сменилось, их могло быть двое, трое за день. В каждом, с кем я был, я искал Армэля, не находил, и сломя голову бежал к следующему, и так раз за разом. Сколько времени? Не знаю, может быть, месяц. Я потерял счет дням тогда, я падал в пропасть, из которой не видел выхода. В какой-то момент я понял, что из моей затеи ничего не выйдет. Тогда я начал пить. Много, до такого состояния, что забывал собственное имя, до бреда, мне не было важно с кем и где я нахожусь, главным было сбежать от собственных мыслей. И я не знаю, что со мной было бы сейчас. Если бы не Мия. Мия Броссар... Наконец-то Микеле открыл веки, еле заметная, с нотами светлой грусти улыбка пробежала по его губам. - Она поддерживала меня с того самого момента, как я перебрался во Францию. Мы познакомились совершенно случайно, на второй день моего проживания в новой стране, совершенно для меня чужой. Мы во многом помогли друг другу в этот сложный для нас обоих период: она тоже только-только переехала из Стратсбурга в Париж, к тому же ей тогда было всего семнадцать. Я не знаю, как и почему так вышло, но я никогда не мог подумать о ней как о девушке, женщине. Она всегда была для меня как будто младшей сестрой: такая хрупкая, нежная, но удивительно сильная духом. Мне хотелось охранять ее, беречь от всех возможных и невозможных невзгод. Именно она и вытащила меня из этой страшной ямы, на дне которой я оказался. Ей даже неплохо пришлось повоевать со мной: я все пытался убедить ее в том, что это моя жизнь, и я знаю, что она кончена, что из нее забрали самое главное. Что я не хочу жить в живом теле с умершей душой. Но она не отпускала меня, иной раз даже руганью вызывая во мне хоть какие-то эмоции. Фактически поставила меня на ноги. Месяцы казались мне тогда до боли в груди длинными, я едва мог отличить день от ночи. Потому что мне было совершенно все равно на то, что происходит вокруг меня. Но ни одна боль в нашей душе не может быть столь острой вечно: я понял, что надо выбираться дальше, что пока я сам не захочу жить, мне не поможет до конца даже Мия. Не сразу,рваными толчками, срываясь, и вновь поднимаясь, я начинал доверять, радоваться жизни, даже влюбляться. Вот только с одним зароком: никогда больше я не позволю себе влюбиться в мужчину. И вот потом ты появился в моей жизни... А дальше ты сам все знаешь. - Что с ней случилось? - спросил Флоран, находясь где-то вне реальности, еле держа с ней хоть малейшую связь, глядя сквозь стену, медленно, сбивчиво дыша и изредка впиваясь пальцами в подлокотники. - Я не уберег ее. Она разбилась три года назад. - Микеле медленно провел ладонями по лицу и откинулся на спинку кресла. Он чувствовал, как с души падает не то, что камень, а целая гора. Но на место старой уже спешила новая. - В общем, теперь ты все знаешь. В квартире воцарилась полнейшая тишина, прерываемая только ставшим неожиданно громким тиканьем часов. - Дурак ты, Локонте. - тихо, грустно прозвучал голос Мота. Француз чуть на миг сжал пальцы в кулаки. Все то время, которое говорил Микеланжело, ему казалось, что малейший звук ядовитым когтем полосует внутренности, оставляя за собой черный след, пульсирующий напряжением. - И что мешало не тянуть до последнего? Я думал, я убью его, когда он назвал тебя... Флоран запнулся, на что Микеле только невесело улыбнулся. - Не продолжай - представляю, кем он меня считает. Он ведь знал, как я схожу без него с ума, был свидетелем этого на протяжении всего того кривого пути. И стоило мне пойти на поправку - как он исчез. - наконец, итальянец смог заставить себя поднять взгляд на Фло. - Почему не сказал? А ты думаешь, признаваться в подобном так легко? Я хотел, клянусь, я хотел рассказать тебе еще с самого начала! Столько раз хотел сделать это, и... Не мог. - Дурак... - вновь повторил мужчина, медленно протягивая ладонь Микеланжело. Локонте несколько секунд просто смотрел на ладонь француза, а потом так же медленно, как будто рука внезапно налилась свинцом, вложил в нее свою собственную. Несильно Флоран потянул его к себе, прося встать, и Микеле послушно, безропотно поднялся на ноги, в два шага оказываясь возле возлюбленного. - Ну какой же ты все-таки глупый у меня, черт возьми... - голос Мота совсем сорвался на шепот, когда он крепко обнял пояс итальянца, уткнувшись носом в его плоский живот, наконец, выравнивая дыхание. - Чего ты боялся? Что я оставлю тебя? Это же, дьявол, прошлое, Микеле. Мне плевать, каким плохим или дурным ты был раньше, сейчас ты со мной. И только это имеет значение, потому что я люблю тебя. И сделать больно я тебе больше никому не дам. Ты веришь мне? Медленно ладонь Локонте легла на густые черные волосы Флорана, ласково касаясь их, пропуская сквозь пальцы мягкие пряди. Неторопливо, даже осторожно, на лице итальянца появлялась еле заметная улыбка. - Верю. Разве ж ты дашь мне тебе не верить? - склонив голову и прикрыв глаза, негромко проговорил итальянец. Подняв голову, Флоран мягко потянул возлюбленного к себе, усадив его на колени грудью к себе. - Не дам. Потому что я люблю тебя. Люблю... Люблю... Люблю... Люблю... Каждое слово француза сопровождалось легким прикосновением губ к лицу Микеланжело. Они не упускали ничего: уголки губ, скулы, виски, прикрытые веки, брови, щеки. Беспорядочные поцелуи постепенно стали складываться в дорожки: неторопливые, до щекотки где-то под сердцем нежные касания, что заставляли Микеле прикрывать глаза от удовольствия , слова Флорана, тепло его тела как будто переносили итальянца в другую реальность, где есть место только им двоим. И руки Локонте, крепко обвивавшие в эти моменты плечи француза, несильная улыбка его любимых губ были для "Сальери" лучшим вознаграждением. *** - Иди ты к черту! Не прикасайся ко мне! - сдавленное, угрожающее шипение. - Ты и твои слова расходятся во мнениях. - не то вкрадчиво, не то с долей насмешки. - Я не буду повторять. Дай мне пройти, дьявол бы тебя побрал! - ладони сжимаются в кулаки, чувства в груди дрожат натянутой струной. - Я почти тебе поверил. Да только если бы ты хотел на самом деле уйти - тебя бы тут и десять таких, как я, не задержали. И мы это оба прекрасно знаем. - голос становится тише, в нем скользят ласкающие, поощряющие ноты. - Я... Прекрати, прошу тебя. Пусти. - уверенность слабеет, взгляд блуждает, а руки дрожат уже заметнее. Нет сил справляться с собой, нет воли уйти. - Нет, не пущу. Он никогда не полюбит тебя так, как я. Никто не сможет испытать таких чувств к тебе. - почти в губы, опустив ресницы. - Ты не любил меня. - сдавленно, как будто воздух в горле мешает говорить. - Любил... Люблю... Буду любить... Всегда. Ты не уйдешь от меня. Прежде, чем Микеле успевает произнести хотя бы слово, требовательный поцелуй в губы тушит его последнее желание упрямиться. И сил оттолкнуть того, кто это делает, у него нет.