Никогда не говори "навсегда"

Иду по улице пустой, Единственной, что мне знакома. Не знаю я, куда ведет, Но чувствую себя как дома. Проулком я безлюдным вышел К бульвару грез, разбитых мной, Ну а пока что город спит, И только тень идет за мной... Green Day - Boulevard of Broken Dreams

- Иди ты к черту! Не прикасайся ко мне! - сдавленное, угрожающее шипение. Микеле чувствует, как его мелко начинает трясти внутри. Что он делает? Прячет взгляд, пытается обойти, сбежать, спрятаться... Детский сад! Но не мог он оставаться с Армэлем один на один. Причем страх этот был вызван не столько поведением мужчины, сколько собственная на это реакция. Что-то старое, как будто спрятанное в чулан далеко-далеко, шевельнулось под сердцем еще неделю назад, когда их взгляды, как две сабли, пересеклись. - Ты и твои слова расходятся во мнениях. - не то вкрадчиво, не то с долей насмешки. Все-таки он загнал его в угол. Как зверя, нависая, так маняще, обольстительно изгибая в улыбке губы. Микеланжело все еще старательно смотрел на пуговицы на груди Армэля, не в силах заставить себя поднять взгляд, итальянец мял в пальцах свободный край платка на запястье, стараясь сосредоточиться на чем угодно, кроме чуть ухмыляющегося, но все еще, в глубине души интерпретируемого, как "любимый", голоса. - Я не буду повторять. Дай мне пройти, дьявол бы тебя побрал! - ладони сжимаются в кулаки, чувства в груди дрожат натянутой струной. Бежать, надо бежать, что есть сил, как можно дальше, от взгляда, который Микеле фактически ощущает кожей, от легкого запаха парфюма, от дыхания, от тепла тела. Что мешает просто уйти, его ведь не держат силой? Почему становится дышать тяжело, словно ему не дают полностью выдохнуть, от чего так знакомо кружится голова? Тонкие пальцы с силой сжимаются в кулаки. Давай же. Просто замахнись, ударь, что бы больше он не приближался. "Не могу... Не могу так больше". - Я почти тебе поверил. Да только если бы ты хотел на самом деле уйти - тебя бы тут и десять таких, как я, не задержали. И мы это оба прекрасно знаем. - голос становится тише, в нем скользят ласкающие, поощряющие ноты. Эти слова, явное явление преимущества, подействовали словно пощечина. Встрепенувшись, Микеланжело резко вскинул подбородок, сталкиваясь взглядом с взглядом черных, как ночь, глубоких глаз. Где-то в груди сердце пропустило несколько ударов и заколотилось, словно остервенелое. Кровь в венах начала медленно превращаться не то в отравляющий рассудок яд, не то в раскаленную лаву, выжигающую артерии. Секунды три Локонте не может не смотреть в глаза Армэля, а потом медленно, через силу отводит взгляд, отворачивая и опуская подбородок, глядя в сторону и уже не так враждебно, а скорее сломленно и побежденно, чувствуя, как слабо вспыхнули скулы. - Я... Прекрати, прошу тебя. Пусти. - уверенность слабеет, взгляд блуждает, а руки дрожат уже заметнее. Нет сил справляться с собой, нет воли уйти. Слова из требования превратились в мольбу, которой было не суждено дойти до адресата. Микеле понимал это, и все равно слепо надеялся, что музыкант пустит его, что сжалится, в конце-концов. Ведь это всего-лишь игры, Локонте слишком хорошо знает этого человека. Пока он рядом, он просто не даст быть ему счастливым с кем-то другим. Но и сам счастья не подарит, кроме мимолетных вспышек пламенных слов. - Нет, не пущу. Он никогда не полюбит тебя так, как я. Никто не сможет испытать таких чувств к тебе. - почти в губы, опустив ресницы. Итальянец невольно прикрывает глаза, вжимаясь всем телом в стену. Внутри дурным голосом надрывается голос чувства долга, но вспыхнувшие старые чувства не позволяют ему пробиться к сознанию мужчины, и сейчас, в эти секунды, Флоран Мот совершенно выброшен из головы. Слишком близко. Теплое дыхание щекочет губы и подбородок, Локонте хотелось мертвой хваткой вцепиться в плечи Армэля и силой оттолкнуть его от себя... или же наоборот, не отпускать. Неясные желания зарослями дикого винограда овивали сознание, селя в нем смуту. Так хотелось верить тем словам... Так хотелось. - Ты не любил меня. - сдавленно, как будто воздух в горле мешает говорить. "Разубеди меня, тверди о том, что любишь, сделай все, что бы я поверил тебе..." - мысленно молил Д'Эстена Микеланжело, внутренне пугаясь этого своего порыва. Разве так можно, разве можно снова ему поверить, снова позволить играть с собой, забыть о том, что есть сейчас, что бы снова с головой окунуться в прошлое, попытаться воскресить его из пепла? Нельзя. Но сердце слишком сильно ноет, слишком требует этого душа. - Любил... Люблю... Буду любить... Всегда. Ты не уйдешь от меня. Прежде, чем Микеле успевает произнести хотя бы слово, требовательный поцелуй в губы тушит его последнее желание упрямиться. И сил оттолкнуть того, кто это делает, у него нет. Медленно ладони легли на плечи Армэля, и с каждым мигом тонкие пальцы мужчины все сильнее сжимались на них. Боги, неужели можно было забыть вкус этих губ, то, как головокружительно впиваются они в его собственные? Происходящее казалось таким привычным, и... правильным. Словно не было ничего с их последнего теплого дня вместе, словно не было холода, не было тяжелого года, когда Микеле оказался на самом дне, откуда его фактически за шиворот вытащила Мия. А если опять так? Несколько счастливых лет в лучшем случае, а потом он опять надоест этому музыканту, и снова он выставит его из своей жизни, беспощадно бросив на растерзания собственным чувствам? Да какая сейчас была до этого разница, какое дело, что будет после, если сейчас снова весь мир Локонте сосредоточился вокруг этого мужчины. Вокруг того, как его руки оглаживают худые бедра, такие горячие и знакомые, родные, касаются под задранной рубашкой поясницы, спины, лопаток, ведут пальцами линию по позвоночнику. Итальянец рвано вздохнул, почти рефлекторно сжав тонкие пальцы на густых волосах Армэля, когда словно клеймом обжег шею поцелуй сейчас снова до дрожи известно трепетных губ. Но уже через миг эта ладонь оказалась пригвозженной к стене, и ловкие пальцы брюнета развязали платок на запястье. Нет, нет, ведь это так подло... Армэль знает все его слабые места, знает, как буквально парой поцелуев можно свести итальянца с ума, заставив забыть обо всем на свете от желания. Губы, как будто охваченные лихорадочным огнем, коснулись чувствительной кожи по-девичьи тонкого запястья, спустя миг расчертив по ней влажную дорожку, от чего Микеланжело, не выдержав, тихо, хныкающе застонал, закрыв глаза, слегка откинув назад голову, ощущая, как почти моментально жаром заливает низ живота, и щекочущей тяжестью начинает тянуть поясницу. Острое желание, что бы им обладали, без спроса ворвалось в рассудок горячим туманом, вышибая остатки мыслей. - Как же я скучал по твоим стонам. - почти рычание коснулось уха вместе с губами, и по всему телу Локонте, которое, кажется, стало внезапно в тысячу раз чувствительнее, прошлись мурашки. Почему-то итальянец даже не услышал, как щелкнула бляшка его ремня, как ослабла уже расстегнутая пуговица. Только ощутил, как сомкнулись на его каменеющем от возбуждения члене пальцы мужчины, буквально через миг снова ощущая жар его дыхания на изгибе шеи, прерывистого, тяжелого. Уже даже и не думая сдерживаться, он застонал, свободной рукой крепче обхватив высокого брюнета за шею, прильнув к нему так, что между ними не было свободного пространства. Армэлю всегда было слишком легко завести его, слишком падок перед ним был Микеле, подчас, раньше, хватало одного только взгляда его глаз. Невольно итальянец подался бедрами вперед, от чего рука Д'Эстена в его джинсах оказалась зажата на мгновения между ними. Сдавленный полувздох-полувсхип вырвался из груди мужчины, когда музыкант, как будто дразня, провел большим пальцем по головке его члена, слегка надавив на центр. Теперь уже Локонте попросту не мог сопротивляться. Ловко пальцы Армэля расстегнули его рубашку, и через мгновение губы поцелуями жгли уже грудь и ключицы, в то время как руки самого Микеланжело безудержно жадно шарили под футболкой музыканта. Спустя секунды итальянец ощутил, как губ его коснулись два пальца молодого мужчины, и безропотно он открыл губы, пуская их в жаркую и влажную глубину рта, соскользнув кончиком языка между ними, обводя каждый, смыкая губы, скользя по ним, прикрыв глаза. - Мне нравится. Повтори. - хриплый от желания голос ласкает слух, и в то же время звучит приказом, и как когда-то раньше, Микеле не может ему перечить, как и не слишком сильному, но твердому давлению ладони на плечо. Итальянец послушно опустился на колени, положив ладони на бедра Армэля, слегка потеревшись щекой о его ширинку, вызвав тем самым из груди брюнета тихое рычание. Спустя буквально миг Локонте уже стянул с Д'Эстена брюки сразу с бельем, сжав его стоящий колом член ладонью, проведя вверх-вниз, легонько подув на головку, вызвав еще один рык. Опустив ресницы, не дрогнув, мужчина сомкнул губы на желании брюнета, еле-еле ощутимо пульсирующем, и начал ласкать его, глубоко принимая в себя, вода ладонями по его бедрам и низу живота. Шумно вздохнув, музыкант пальцами сжал пряди волос Микеле, однако пока не давя, только еле ощутимо двигаясь бедрами ему на встречу - ласки и так были достаточно интенсивны. Но все-таки в какой-то момент мужчина властно надавил на затылок актера, вынудив его прижатся носом к влажной коже, и Микеланжело поспешно расслабил горло, ощущая, как на глазах выступили слезы от давления на трахею. - Иди ко мне. Буквально рывком Микеле оказался на ногах, а спустя миг - уже не чувствовал поверхности пола, потому как Д'Эстен подхватил его под бедра, так вжав в стену, что и без того нехватающего кислорода стало еще меньше. Итальянец обхватил ногами спину мужчины, притянув его к себе еще ближе для глубокого, развратного поцелуя, от которого голова шла кругом, почти в тот же момент ощущая, как в него проникли сразу два влажных пальца. Но это было почти не больно - в конце концов, они с Флораном уже месяц как жили вместе, и тело Мике попросту привыкло к этому. Сквозь поцелуй Локонте сдавленно застонал, невольно разрывая его, откинув голову назад, потому что всего через одно движение пальцы коснулись простаты, рассылая по телу волну удовольствия, да и Армэль сильнее к нему прижался, зажав его собственное возбуждение меж их разгоряченными телами. Видимо, музыкант быстро понял, что подготавливать Микеле долго не надо, потому, убрав из него пальцы, мужчина грубовато, во всю длину, сильно вошел в податливое, хрупкое тело. Почти жалобный стон вырвался из груди итальянца - так все таки было больно. - Тише, малыш, я заставлю тебя забыть о боли. Еле слышно, рвано всхлипнув, актер притянул Д'Эстена за шею, целуя его, как будто прося его успокоить. И он действительно получил это успокоение: губы мужчины касались его лица и шеи, он не двигался, давая Микеланжело чуть привыкнуть. А после, крепко держа итальянца, и вжимая его, едва ли не задыхающегося от стонов, в стену, начал жестко врываться в его тело. Вся нежность, с которой он утешал мужчину, испарилась. Микеле буквально заметался, вцепившись в обнаженную кожу Армэля, в голос застонав. В конце-концов, тут их не мог никто ни услышать, ни увидеть - разошелся почти весь персонал, а сюда никто не ходил, ведь там, где дальше по коридору был один из кабинетов - тупик. Впрочем, не об этом сейчас думал Локонте. Сейчас он только сходил с ума, почти физически ощущая, как по швам трещит реальность, которая, наверное была только сном, и не было жестоких годов, которые когда-то разлучили его с его возлюбленным, чувства к которому снова вспыхнули с такой силой, что дрожь расходилась по телу. С каждым стоном, с каждым тяжелым вдохом, с каждым грубым толчком, с каждым поцелуем настоящее превращалось в прошлое, кривыми мазками черной краски перечеркивая его. *** Микеле всего колотило. Такая дрожь сотрясала тело, что он еле мог стоять на ногах. В который раз он набрал в сложенные ладони ледяной воды, шумящей из крана, плеснув ее на лицо, не боясь за водостойкий макияж. Не помогает. Пальцами итальянец сжал края раковины так, что к ним почти перестала поступать кровь. Он снова поднял лицо, взглянув в зеркало. Микеланжело был даже не бледным, а серым, от чего глаза казались огромными, в них застыло какое-то затравленное выражение, холодные капли воды бежали по лицу. "Ты жалок. Как же ты жалок... Что это было? Что произошло минуты назад, зачем, зачем ты сдался, ты же знаешь, чем все это кончится." - голова раскалывалась от мыслей, они роились и жалили и без того воспаленное сознание. - "Но ведь... за что, за что его любить, скажи!" - Мике, тебе плохо?! От услышанного голоса кривая, нервная улыбка на миг исказила губы итальянца, ему показалось, что ноги его сейчас точно подкосятся. - Почему ты такой бледный? - в голосе Флорана, оказавшегося рядом, была тревога, он развернул мужчину к себе за плечи, от чего тот рефлекторно так от него отскочил, что едва не приложился спиной о стену. - Микеле, да что с тобой, ты сам на себя не похож? - Ничего, я в порядке, просто голова закружилась. - Локонте, хоть и был актером, лгать он совершенно не умел. Едва ли не пулей Микеланжело выскочил в коридор, но через пару шагов его остановили. - Погоди, что происходит? Ты уверен, что тебе лучше? - Мот запнулся, заметив, что итальянец к нему не поворачивается. - Ложь и ты вещи ведь не совместимые, что?.. Француз замолчал, потому как впереди увидел тень - явно кто-то шел в их сторону. Невольно Мике поднял взгляд. Увидев, кто вышел в коридор, он повторно ощутил, как предательски дрогнули колени, еле держащие внезапно ставшее таким тяжелым тело. - Солнце, вот ты где. А я тебя ищу. - Армэль улыбнулся, вроде бы и так тепло, но как-то... не так. Хотя сейчас все было не так. Микеле весь сжался,не в силах пошевелиться, когда ладонь мужчины обвила его талию, и губы мягко коснулись виска. Он только боковым зрением видел, как замер Флоран. Итальянец ожидал чего угодно. Криков, обвинений, требований объяснений. Но не того, что француз заговорит таким, кажется, спокойным, но леденящим душу голосом: - Думаю, не стоит вам мешать. Круто развернувшись, быстрым шагом "Сальери" скрылся в ближайшем коридоре. И все же это так до тоскливой боли в груди было похоже на бегство... - Помнишь, лет десять назад я говорил тебе, что не отдам тебя никому, что ты мой и не чей больше? Теперь, надеюсь, ты понял, что я не бросаю слов на ветер. Локонте смог встрепенуться только тогда, когда он, наконец, смог осознать слова Армэля. Он отшатнулся от музыканта, ощетинившись, но сейчас это выглядело как-то не то жалко, не то жалобно. - Какого черта?! - голос итальянца дрожал. - Почему, зачем ты делаешь это, зачем ты уже второй раз ломаешь мою жизнь, что такого дурного я сделал тебе?! Локотне снова затрясло от переполнявших его эмоций, та страсть, те былые чувства, что до этого застилали его голову, испарились. Ну почему только Микеле такой, почему что бы понять, что он на самом деле ценит и любит только тогда, когда потеряет это? - Я же говорил тебе. Ты - мой. - буднично повел плечом брюнет, слегка усмехнувшись. Микеланжело уже не слушал его. Сорвавшись на бег, он летел, едва касаясь ногами пола, чувствуя, как голова идет кругом. Где, где сейчас искать Флорана, как объяснить ему все после того, что он видел, и наверняка понял, после того, что сам Микеле рассказывал ему после Д'Эстена! Сердце отчаянно билось о ребра, мешая дышать, думать, здраво рассуждать. Но, наверное, сегодня хоть в чем-то удача была на стороне итальянца. Или же наоборот... - Флоран, постой! - неровно дыша после бега, актер буквально вырос перед французом, уперев руку в его грудь. На лице Мота не было ни единой эмоции, и только в глубине глаз было что-то такое, что до судороги где-то в груди напомнило Локонте того, кем Фло становился на сцене. - Давай без подробностей. И да, рубашку застегивай на все пуговицы, если не хочешь слухов. Когда Флоран обошел его, Микеле мысленно проклял себя, глянув в сторону и обнаружив на ключице бледно-фиолетовое пятнышко засоса. - Нет, погоди! Постой, пойми, я... - Я знаю, что "ты". - француз остановился, все еще стоя спиной к Микеланжело, только лишь повернув голову в его сторону из-за плеча, но не поднимая взгляда, и такое презрение прозвучало в его голосе, что у итальянца внутри все оборвалось. - Прав был твой этот Армэль - ты действительно лишь шлюха, не знающая понятия верности.