Chamomile/Ромашка

Хван просыпается от чужого громкого смеха, ворвавшегося в его сладкий сон так резко и внезапно. Смех этот имел своё начало где-то в районе кухни и разносился волной по всей квартире. Парень глубоко зевает и медленно потягивается, расслабляя затекшее ото сна тело. Ещё раз громко зевает и трёт глаза, чтобы окончательно скинуть с себя остатки сна. Когда распахивает веки, то понимает сразу несколько вещей: смех никуда не исчезает, а значит он не был частью сна, и сам парень не у себя в спальне. Хван принимает сидячее положение и в непонимании хмурится. Внимательно оглядывается вокруг, действительно убеждаясь, что находится сейчас в зале. Почему не в своей спальне — вопрос, конечно, интересный. С кухни снова раздаётся громкий смех, принадлежащий как минимум двум людям. Он прервал размышления парня и Джинни хмуро глянул на выход с комнаты. Очень странное утро. Даже слишком. Но самое удивительное во всём этом — блаженное чувство того, что он полностью отдохнул и выспался. Он так давно его не испытывал, что все остальные факторы непривычности уходят на задний план. Он лезет руками в карманы толстовки, и понимает, что телефона там нет. Зато он нащупывает растаявшую и раздавленную в кашу конфету. Почтив память светлой, пихает обратно туда же. Телефон видит рядом на полочке и решает, что пусть он остаётся тут лежать и дальше. Ещё разок хорошенько потягивается, встаёт и шлёпает босыми ногами на кухню. Парень хотел понять и выяснить, кто же это так громко смеялся всё утро. На кухне его встречает чужеродная и слишком неожиданная картина. Йед-дон сидит за столом, болтая ногами в воздухе, и что-то активно рассказывает Феликсу, который в свою очередь, возится у плиты. Эти двое выглядят так, будто не первый день знакомы. И даже не второй. И от этого в груди Хвана разливается нечто непривычное и странное, но очень приятное и тёплое. Йеджи для Джинни была самым близким человеком из всех. Она буквально ему заменяла всю его семью. Он доверял ей, чуть ли не больше, чем собственной матери. И Феликс, который так легко с ней сошёлся и сейчас так мило общался, будто бы они давно знакомы — это ощущалось так странно! Словно Хван познакомил свою семью с… А с кем? Кто для него Ликс? Джинни закусывает губу. Если память не подводила, то Феликс для него был «бракованным соулмейтом», злейшим врагом, с которым у него совсем не ладились отношения. И это было так в течении двух лет, что они знакомы, а сейчас… Сейчас такие слова бросить в его адрес язык не поворачивался. Последние события, особенно те, что оставили неприятный отпечаток на ментальном состоянии обоих, парней очень сильно сблизили. Они стали друг другу куда ближе. Уже не враги, но ещё и не друзья. Что-то между. Да. Если подытожить, то они были скорее новоявленными друзьями. Странными, но друзьями. Смеющаяся на кухне парочка Хвана в дверном проёме совсем не замечает. Они слишком бурно обсуждают какие-то TikTok-тренды, демонстрируют друг другу видео с телефонов и делятся опытом в танцах. И Феликс, что удивительно, совсем из себя никого не строит. Да, Хван искренне считал, что Ликс всегда кого-то отыгрывает в обществе. С друзьями и незнакомцами он — то ещё дружелюбное солнышко, с близкими друзьями и семьёй, в лице Чана, открывает свою суть, немного раздражённую и любящую иногда подушнить, и только с Хваном, по его личному мнению, он показывает себя самого настоящего. И тут даже Джинни не мог охарактеризовать парня верно. Потому что у младшего было столько граней! Он мог быть чувствительным ребенком и расплакаться, внезапно явив свои самые слабые стороны, мог быть вредным демоном и злиться так, что Сатана в аду позавидует, мог быть грубым, резким на слова и совсем не заботиться об окружающих, а мог быть напротив, понимающим и заботливым. Его характер, одним словом, сплошные взлёты и падения. И вот сейчас ты умиляешься тому, какой он милашка, а в следующую секунду думаешь, что тебе пора слинять, пока его гнев тебя не достиг. Очень сложный человек. Но тем, более и интересный. И сейчас Хван был убеждён, что не парящийся по поводу и без, Ликс на его кухне, который общается с его сестрой, самый настоящий. Он совершенно расслаблен, много улыбается, много шутит, активно жестикулирует. На голове его беспорядок, какая-то слабая гулька, чтобы волосы не мешали, совсем без косметики и на щеках его яркие веснушки. Домашний, одним словом. Милый даже. Ладно. Возможно на счёт «дружбы» Хван погорячился. Со своей стороны так точно. Он прочищает хриплый ото сна голос и интересуется: — Что тут происходит? Двое его, наконец, замечают. Йеджи оборачивается и приветственно машет рукой, а Феликс, теряя всё спокойствие и утреннее расслабление, весь и полностью становится одним сплошным оголённым нервом. Заслышав знакомый голос, сначала он вздрагивает от неожиданности, а потом пытается изобразить активную деятельность, бурно мешая что-то в кастрюле. Из его рук на пол летит ложка, расплескав своё содержимое по полу. Он хватает тряпку и резко нагибается, чтобы убрать последствия своих неловких действий, а разгибаясь, неудачно вписывается в дверцу открытого шкафчика, больно стукаясь об неё головой. Весь краснеет, словно помидор. Пытается поправить одновременно прическу, почесать ушибленное место и убрать весь беспорядок, который учинил. В итоге поняв, что дело это — гиблое, просто отворачивается, чтобы свою пунцовую мордашку спрятать от брата с сестрой. А ещё мечтает провалиться сквозь землю от стыда. Йеджи, наблюдая за всем этим, еле сдерживает улыбку. С самого утра, как она нашла этого парня, лежащем на её брате, смущённым донельзя, девушка поняла в чём было дело. И сейчас, приход Джинни лишь лишний раз подтвердил, что в своих умозаключениях школьница не ошиблась. Феликс-оппа был влюблён в её брата. Весь и без остатка. Это его волнительное поведение, краснеющее лицо, предметы, что валятся из рук — это всё так трогательно и мило! Она сама не так давно рассталась со своим парнем, после очередной их ссоры, и глядя на Ликса и испытываемые им чувства, немного даже позавидовала. И, не смотря на то, что пообещала себе пока что повременить с любовными отношениями, вновь захотела испытать нечто подобное. А Хёнджин стоял в дверном проёме и, нахмурившись, косо поглядывал на парня и на свою сестру. Его взгляд как бы спрашивал: что с ним? Он в порядке? Девушка ничего не ответила, лишь тяжко вздохнула. В этом плане её братик слегка глуповатый. Не поймёт он, что в него влюблены, пока ему не скажешь прямо. — Дым ведь общажный должен был выветрится за ночь… Нет, разве? — буркнул Джинни еле слышно, а потом повторил вопрос ранее заданный: — Так что тут происходит? Феликс на вопрос снова вздрагивает, но так и не поворачивается лицом к ним, продолжая изображать, что он кошмарно занят! Поэтому ему на помощь приходит Йеджи. — А что происходит? — не понимает она, — Мы готовим тебе завтрак, обед и ужин, а ещё разговариваем. — Ты хотела сказать, что ОН готовит, а ты рядом сидишь и… — Учусь! — перебивает его Йед-дон, — Ты знал, что если маринованный имбирь мелко нарезать и добавить в овощи, то они становятся просто божественными на вкус? Джинни отрицательно помотал головой в стороны. — Вот и я не знала! А теперь знаю! — довольно заключила школьница. После непродолжительной паузы, Джинни вздохнул и произнёс постным незаинтересованным голосом: — Вау. Затем он прошёл в центр кухни. Ему хотелось налить себе кофе, чтобы хоть что-то с утра было привычным, раз уж всё остальное шокирует. Чайник стоял прямо рядом с плитой, так что он двинул в сторону, пока что ничего не подозревающего Феликса. Хёнджин потянулся рукой к чайнику и только тогда попал в поле виденья блондина. И стоило этому произойти, как младший резко, будто ошпаривались, отпрянул от Хвана. Лишь чудом не упал, вовремя вывернувшись, словно кошка в воздухе, и только таким образом, оставшись стоять на своих двоих. Хван такое поведение совсем не считал за поведение влюблённого и смущённого (это последнее, что он бы мог подумать про мелкого), а потому заключил, что единственное объяснение этому было в том, что для правильного и всегда ответственного Феликса, проснуться на утро с похмелья, да ещё и в чужом доме — было непростительным и постыдным делом. И только поэтому он так себя вёл. — Да ладно тебе. — произносит Джинни, как бы успокаивая парня (как будто это могло помочь), — Кто не напивался? Йеджи громко вздыхает и отвешивает себе смачный шлепок по лицу. Это же надо было вселенной так поднасрать, чтобы свести вместе этих двух идиотов? Влюблённых друг в друга и не понимающих этого. Пока эта парочка дойдёт до отношений, она уже внуков своей младшей дочери будет нянчить! Покачав головой, она хватает печеньку с вазочки (их утром Ликс испёк), сообщает парням, что ей надо срочно Рю позвонить (вот прям срочно-срочно, чтобы пожаловаться на их тупость!) и на том упархивает в спальню. Надо было видеть лицо Ликса при этом. Он таким несчастным и напуганным выглядел, когда ее провожал, а она ему, перед тем как исчезнуть в коридоре, подмигнула. Дерзай, мол, парень! У тебя всё получится! И так и оставила их наедине. Ликс громко сглатывает и чувствует, что сердце его из грудной клетки точно выскочит. И от самого факта, что они только вдвоем и от страха неизвестности. Ведь он совершенно не помнил, что вчера, после первого же бокала, происходило! И как он умудрился докатиться до того, что проснулся в обнимку с объектом воздыхания? Полная катастрофа, одним словом! Джинни же никак не отреагировал на уход сестры. Спокойно себе налил кофе, да ушёл к стулу, который школьница освободила. Привычно залез на него с ногами. — Пралорараимиа… — пробурчал Феликс. И мало того, что вытяжка шумела, да на сковороде что-то шкворчало, блондин ещё и мямлил еле слышно себе под нос. — Чего? — переспросил Джинни. — Я сказал, прости за вчерашнее. — повторил чуть громче Ликс, и даже рискнул развернуться к парню корпусом. Неловко почесал шею сзади, потом нашёл пальцами прядь волос и принялся накручивать её, чтобы руки свои занять и хоть как-то самого себя успокоить. Это помогло, и он смог поднять взгляд на собеседника, не дрогнув при этом ни единым лицевым мускулом. А что творилось внутри — это мы упустим. — Я вчера не доставил много проблем? — робко спросил Ли. Ликс был осведомлён, каким он бывает под действием алкоголя. Ему брат и друзья рассказывали. И даже видео показывали как-то. С каплей алкоголя в крови Феликс становился буйным, совсем себя не контролировал и говорил обычно всё подряд, что в трезвом состоянии держал бы при себе. Хёнджина, после вопроса мелкого, накрыло вьетнамскими флешбеками. О том, как он оттаскивал Ликса от барной стойки (тот очень хотел на неё залезть и сообщить всем кое-что очень важное); как отбивал от него пьяного тучного мужика, которому надоело слушать сопливые истории влюблённого малолетки. И как он в такси пытался утихомирить своего соула, который лез под руку водителю и умолял включить ему одну конкретную, очень печальную, лиричную и глубокую песню, подходящую прекрасно под его несчастное разбитое состояние. И ещё много чего вспомнил Джинни, но вопреки всему ответил простое: — Нет. Феликс расслабленно выдохнул и уточнил: — И лишнего я ничего не ляпнул? После такого вопроса, глаза он спрятал, щёчки его зарделись и он начал нервно покусывать губы. Хван конкретно так залип на это трогательное зрелище на некоторое время, но быстро отогнал от себя это наваждение, а потом и вовсе отчего-то разозлился. Просто бесило его вспоминать признания Феликса тому типу с его факультета. — Ничего такого. — буркнул сначала Джинни, а потом подумал: а чего это он один будет беситься? Так что добавил: — Кроме того, что ты мне весь вечер в любви признавался. Своё раздражение хотелось куда-то деть. Зудело под ложечкой просто невозможно! И так как собеседник у него только один, то и поиздеваться он мог только над ним. Потому и выдал эту шутку. И снова неудачную, видимо. Так как блондин на глазах буквально побледнел и даже дышать прекратил. Он весь затрясся и выглядел таким напуганным. — Ч-что? — заикаясь, переспросил он тонким голоском. Видя это напуганное и умилительное нечто, которое старший опять сейчас рисковал довести до белого каления, Хван сам на себя чертыхнулся и исправился, пока всё не пошло по одному месту, как вчера. — Да шучу я! Ничего ты не говорил. — успокоил он парня, хотя у самого от раздражения зубы сводило. Ликс шумно выдыхает от облегчения. Потому что если и признаваться в чувствах, то совершенно точно не так. Это же должно стать каким-то особенным моментом! И точно не таким, когда на утро ничего не помнишь. Хван, надувшись сам на себя, отпил из кружки кофе и залез в карман. Снова нащупал внутри раздавленную конфету и резко вспомнил, что так и не извинился за свою дурацкую шутку со смертью от падения с дерева! Он тут же подскакивает с места (точно так же ведёт себя сердце Феликса от резких телодвижений его краша) и суёт конфету под нос блондину. Младший не торопится взять её в руки. Так и стоят посреди кухни, глупо пялясь то друг на друга, то на этот раздавленный и растаявший шоколадный «шедевр». — Э-это ч-что? — косится недоверчиво Феликс на конфету. — Мои извинения. За вчерашний дурацкий розыгрыш с падением. — раздражённо произносит Хван и даже глаза слегка закатывает. Так раздражённо, как будто перед Феликсом уже битый час извинялся, а тот до сих пор не понимал за что. Дотрагиваться было страшно, но всё же робко Ликси тянется за протягиваемым предметом. Касаясь лишь кончиками большого и указательного пальцев, поднимает с чужой ладони конфету (или точнее то, чем она раньше являлась) в воздух и подносит ближе к лицу, чтобы рассмотреть внимательнее. Произносит очевидную для обоих вещь: — Она растаяла. — Конечно, она растаяла! Зажатая всю ночь между двумя телами! — возмутился старший, — Взял бы вчера, она бы такой не была. — И зная, что у неё отвратный вид, ты мне всё равно её даёшь? — уточняет Ли, потому что сомневается, что перед ним действительно сейчас пытались извиняться. Больше походило, что это Ли был виноват, что во время не простил и, какая досада, конфетка растаяла. — Так у меня нет другой! — пожимает плечами Хван. Наступает молчание. Феликс смотрит на конфету. Потом на Хвана. Снова на конфету и снова на Хвана. Не выдерживает и его прорывает на дикий смех. — Ну, ты и придурок! — громко смеётся Ли, — Вообще извиняться не умеешь! Джинни смотрит на это и тоже не может удержаться от того, чтобы не расплыться в лёгкой улыбке. Рад одновременно нескольким вещам. Вроде как его простили (конфету же в лицо не кинули!), и в целом настроение у Цыплёнка отменное с утра. А ещё куча вкусной еды вокруг и отдохнувшее выспавшееся состояние тела старшего. Если это не счастье, то что им является тогда? Поэтому улыбку сдержать и не получилось. Но Хёнликсы будут не Хёнликсами, если даже тут не найдут места для своих разборок и препирательств. — Если не нравится, отдай! — заявляет Хван и тянется за конфетой, чтобы отобрать её, но Ли тут же изворачивается и прячет её за спину. И даже отходит на несколько шагов назад, чтобы первый подарок, пусть и такой хреновый, от любимого человека, никто не отнял. — Очень даже нравится. — парирует Ли. — А чего тогда выпендриваешься? — Ты передо мной извиняешься вообще-то! — шуточно возмущается Ликс, — Так что давай повежливей! — Он мне еще и указывать будет! — фыркает Джинни. — Конечно, буду! — заявляет младший, а потом сменяет гнев на милость и произносит снисходительным тоном: — Ну ладно. Так и быть. Я прощу тебя и будем считать, что мы квиты. — Это с чего это? — складывает руки на груди Джинни. — Мои вчерашние пьяные выходки и твоя с деревом. — поясняет Ли. — Ну, уж нет! — не согласен Хёнджин, — Ты мне доставил гораздо больше проблем! — Ты же сказал, что не доставил? — прищуривается Феликс. — А теперь передумал! Ты мне должен! И сразу, говорю, конфета не принимается! — И что же принимается тогда? — ухмыльнувшись, зеркалит Феликс позу старшего и тоже руки на груди складывает. И именно этого вопроса старший и ждал. — Брауни! — заявляет нагло он. Наступает какая-то странная и очень напрягающая Хвана пауза. А ещё мелкий на него как-то подозрительно косится. — Что ты с ним делаешь? — наконец подаёт он голос и в нём слышится какая-то то ли обида, то ли ещё что-то грустное. — В смысле? — опешил старший. — Твоя сестра про брауни не в курсе. Ты ей его не давал. Ни разу. Джинни моментально покрывается испариной. Вот чёрт! Они же всё утро с мелким общались! Не удивительно, что кузина сдала своего брата. Хван пятится назад. Пытаясь уйти от ответа, он возвращается на стул и отхлёбывает из кружки кофе. Смотри мол, рот занят, я пью. Но Феликс не намерен этот вопрос оставлять открытым, а потому подходит близко и разве что не нависает над парнем. Требовательно спрашивает ещё раз: — Что ты с ним делаешь? Он даже толком не знал, зачем ему эта информация. Просто ему было бы до чёртиков обидно, если Хван, к примеру, просто выкидывает кекс или ещё чего подобное с ним вытворяет. И всё только для того, чтобы заставить Ликса его печь, а следовательно — потратить время и деньги, а потом, дабы насолить, весь этот труд выкинуть в мусорку. Хотя сердце в такой исход верить не хочет. Оно думает, что Джинни не такой. Даже не так. Оно знает, что он не такой. Но тогда куда Хёнджин девает брауни? Ведь собаке он не стал бы давать — им же сладкое нельзя. — Йед-дон тебе наврала. — нагло брешет Хван, чуть отодвигаясь от блондина, — Она так от него в восторге, что даже не помнит, как его ела. Ликс хмыкает. Удовлетворённым данным ответом не выглядит. Резко выпрямляется, расплывается в слабой хитрой улыбочке и кричит: — Йеджи! У Джинни глаза по пять вон от ужаса. Воровато поглядывая на коридор, он умоляюще просит мелкого: — Да не зови ты её! — Тогда скажи, куда ты деваешь брауни. — ставит условие Цыплёнок. Джинни продолжает молчать, поэтому Ликс решает поторопить парня и открывает уже рот, чтобы снова позвать кузину старшего, как старший подлетает с места, тут же затыкая его рот ладонью. — Ладно-ладно! Скажу! — шипит он. А потом снова молчит. — Ну? — сквозь ладонь буркает Ликс, поднимая вверх брови. Хёнджин вздыхает и глаза закатывает. Его уже буквально к стеночке прижали, так что дальше врать никакого смысла не было. — Я сам его ем. — признаётся он тихо и назад ещё посматривает, чтобы там не было сестры. А то, если она узнает о таком, то ещё год будет потешаться! Наступает неловкое молчание и переглядки глазами. Их не волнует в данный момент ни их поза, при которой Джинни всё ещё закрывает рот Цыплёнка ладонью, ни тем более их близость. Один ждёт, что над ним начнут смеяться, а второй не может поверить своему счастью. Но всё же Хёнджин отвисает первым, и спохватившись, убирает руку с лица мелкого, а затем спешит на своё место. А блондин так и не может прийти в себя от услышанного. — Ч-что? — опять пищит он, не веря своему счастью. — Я сказал, что я его сам ел. — повторяет Хёнджин, смущённо потупившись в кружку. Не понятно какими силами, но Ликс заставляет себя сохранить внешнюю невозмутимость, и, не начать кричать и прыгать от радости по кухне. Он не верит, что это с ним происходит. Это похоже на какой-то слишком прекрасный сон! — Т-ты же гов-ворил, что сладкое н-не любишь? — уточняет младший. Джинни слегка хмурится. Во-первых, он сам такого точно не говорил и готов был сейчас отвернуть бошку тому, кто мог сказать такое Цыплёнку. Хотя это и было правдой. А во-вторых… — Твой брауни — исключение. Он вкусный! — честно отвечает Хёнджин. — П-правда? — ещё раз уточняет Ли. Его голос, обычно поражающий своим низким диапазоном звучания, особенно в сочетании с его миловидной внешностью, сейчас пищал так высоко, что Хван лишний раз убедился, что такое прозвище парню, как Цыплёнок, он дал не зря. Джинни кивает: — Да. Правда. Так что с тебя брауни в качестве извинений. У Ликса мир внутри содрогнулся, рухнул и заново собрался. Джинни САМ ел его десерт! И мало того, он ему ещё и нравился! От радости хотелось кричать и пищать, прыгать по кухне, написать всем друзьям о том, как он безмерно счастлив, рад, влюблён и… и… Да много ещё чего! На столько много чувств в нём было! Но внешне он постарался сохранить невозмутимость, потому что знал, что его не поймут и будет много вопросов. Так что сдержав свой внутренний крик в себе, блондин развернулся к плите, чтобы продолжить готовку. И чтобы слёзы счастья от плохо сдерживаемых эмоций не стали видны старшему. Хван же, ожидающий, что сейчас начнут над ним смеяться, сильно удивляется. Ведь этого не случается. Феликс вообще никак не прокомментировал эту ситуацию. «Что не так с этим утром?» — поражается третьекурсник. Пока Цыплёнок там кашеварит, Хёнджин от нечего делать, находит себе занятие: пялиться в его спину. И много думать. Очень много думать. Ведь было над чем. Кто бы что про Хвана не говорил, и каким бы глупым не пытался его выставить — это было далеко не так. Он прекрасно понимает, что с ним происходит в последнее время. Он осознаёт и свою ревность, и своё желание защищать, и своё влечение. И, конечно же, свои зарождающиеся чувства, совершенно далёкие от дружеских, по отношению к Ли. И именно это пугает. Хван этого не хочет. Потому что никогда и ничем хорошим это не заканчивалось. Если не упоминать все его мимолётные влюблённости в незнакомцев или в одноклассников в прошлом (которые обычно отшивали его ещё до момента, когда Джинни успевал открыть им свои чувства), то всё равно в памяти оставался выжженым отпечатком один неприятный инцидент. В данный момент времени, Джинни близко дружил только с Хо, но раньше это было не так. В школьные годы он был более открытым для знакомств и общения, дружил со многими ребятами и совсем не боялся открывать им себя и своё сердце. И этот крайне неприятный инцидент как раз был связан с его близким другом и одноклассником. Наверное, тот парень и Джинни друг друга недопоняли, либо Хван был слишком глуп и наивен, раз умудрился считать в поведении друга то, чего не было. Просто в один момент, Джинни показалось, что его одноклассник испытывает в ответ тоже, что и он сам. Испытывает нечто большее, чем просто дружба. В течении учебного года Хёнджин ловил от парня какие-то странные сигналы: лишние улыбки, многозначительные взгляды, слишком интимные близкие касания. Например, его могли резко взять за руку или лишний раз погладить по макушке. Всё это Джинни посчитал за какое-то особенное отношение со стороны друга к себе. Он сам начал влюбляться и думал, что парень испытывал тоже самое. Но однажды правда раскрылась. Совершенно случайно, при самых нелепых обстоятельствах. И при воспоминаниях о которых хотелось зарыться в песок и никогда больше не высовывать голову на свет божий. Тот парень не считал Джинни никем, кроме как своим лучшим другом. И всё его поведение было простым дружелюбным проявлением внимания. И когда Хёнджин это понял, его сердце разбилось. Он почувствовал себя таким глупым, таким неважным, и в какой-то мере даже обманутым. Пусть по факту обманывали не его, а только он сам себя. Конечно же, продолжать общение с тем парнем, как раньше, стало просто невозможным. Всё вмиг обернулось во что-то неловкое и странное. От испытываемого стыда Джинни закрылся в себе и начал сторониться бывшего лучшего друга, как мог. Тому парню тоже было неловко. Он не мог теперь лишний раз по плечу похлопать или свободно улыбнуться, проявив свои обычные дружелюбные качества. Только из-за того, что боялся быть неправильно понятым. Таким образом их общение свелось на нет и он окончательно ушёл из компании. К тому же сменил школу. А Джинни, что ещё долго переживал об этой ситуации, виня себя и своё глупое сердце, окончательно для себя решил больше ни с кем так близко не контактировать. Да, он мог общаться, но только обязательно держа некую дистанцию и не позволяя чего-то большего в отношении себя. Ни за что не подпускать к себе ближе, чтобы ненароком не сломать этот хрупкий статус «простого знакомого». Это табу. Потому что, как оказалось, разбивать сердце чертовски больно. И он не хотел повторения той ситуации теперь. Ни тогда, когда они с мелким более менее научились общаться друг с другом. Но парадокс заключался в том, что он не мог к нему не тянуться. Он хотел быть к младшему ближе, хотел впустить в своё сердце. Так же, как Феликс ранее открылся ему, посвятив в свою историю с отцом, Джинни хотел сделать то же самое. Открыться ему, рассказать, что на душе лежало. И одновременно с этим не хотел. А всё из-за душевной травмы, что случилась в школьные годы. Что, если он опять влюбится, а Феликс в ответ не будет испытывать того же? Вдруг все эти сигналы со стороны Цыплёнка о том, что чувства Джинни могут быть ответными, ему только кажутся? Терять его, как того одноклассника, было страшно. Слишком близки они стали в последнее время. Но и совсем от себя отталкивать соула, игнорируя собственные чувства, тоже уже не получалось. В прошлом присутствовала хоть какая-то конкретика. Ещё месяц назад они могли с уверенностью заявить, что они — худшие в мире враги, а сегодня они задумываются о чувствах второго чуть больше, чем того требует ситуация и уже не понятно, кем они друг другу приходятся. И это ещё больше путало ощущения. Поэтому Джинни и избрал для себя самую безопасную, в первую очередь для него самого, — тактику страуса. Игнорировать любые многозначительные вещи, что витали между ними и самое главное: собственные чувства. Если он хотел каких-то их взаимодействий в будущем, а он хотел, то лучше бы ему забыть о своей зарождающейся влюблённости совсем. Запереть на замок. Не подпускать парня ближе, чтобы не ломать возможный будущий статус «отличного и близкого друга». Перед Хёнджином вдруг резко появляется тарелка с едой и он вздрагивает от неожиданности. Не ожидал, что его размышления так резко прервутся. — Ешь. — буркает Ликс, плюхаясь напротив него с ещё одной порцией еды, только в этот раз для себя, — Хватит одними булками и кофе питаться! Джинни взглянул на младшего и слегка усмехнулся. Вот и включилась эта нудная и душная часть характера Цыплёнка. Хотя и душная, но всё равно умилительно-заботливая. — Ты поэтому и не спишь нормально! — продолжал нудеть Ликс, — Питание — главная и неотъемлемая часть здорового тела. Я бы даже сказал основополагающая! О каком здоровом сне может идти речь, если ты употребляешь один кофеин и углеводы на постоянной основе? Джинни слегка улыбается и ничего не отвечает. Забавно. Когда это он успел перейти в разряд такого друга, что Феликс к нему начал относится, будто Хван — часть его семьи? Следит вон за его состоянием, беспокоится, лекции о здоровом образе жизни читает. И это совсем не раздражает, что удивительно. Ведь когда тоже самое делает Хо или Хван Усок, то это чаще всего бесит. Джинни ощущает себя неразумным и несамостоятельным ребёнком из-за такой гиперопеки. И это бьёт по самолюбию, а ещё заставляет сомневаться в себе и во всех своих принятых решениях. Это просто уничтожает его самооценку. Но Феликс… Феликс делает что-то другое. Хван откладывает в сторону кружку с кофе и берёт в руки палочки. Накручивает на них немного лапши и подхватывает овощи. Поднимает на уровень подбородка, аккуратно дует и засовывает в рот. Хорошенько прожевывает, смакуя все оттенки вкуса. Это охрененно! Вроде обычные овощи, но маринованный и мелко нарезанный имбирь, дарит блюду поистине потрясающий вкус. Хотя наверняка, помимо имбиря, есть ещё какие–нибудь секретики, о которых знает только Ли и которые применяет в своей кулинарии. Иначе как объяснить то, что каждое его блюдо получалось таким чертовски вкусным? Воля бы Джинни, он бы так всю жизнь питался. — Ты прямо ходячая энциклопедия по здоровому образу жизни. — замечает Хёнджин, вспоминая все те случаи в том же магазине, где Ликси учил его, как правильно выбирать продукты. Хван сказал это, потому что желал продолжить беседу. Ведь лучше они о чём-нибудь поговорят, чем будут сидеть в неловком молчании. Но только в этот раз Феликс ему ничего не отвечает. Слегка краснеет и дальше продолжает есть. Джинни сначала разочарованно вздыхает и слегка обижается, а потом вспоминает, что это к лучшему. Ведь он сам ведь собирался держать дистанцию. Так чего же тогда лезет со своей беседой к парню? Какое-то время они сидят в полной тишине и спокойно едят, как старший вспоминает кое-что. И хотя только что он приказал сам себе не сближаться и не пытаться как-то наладить контакт, но всё же эту тему нельзя оставить вот так просто, а потому Джинни снова подаёт голос: — Ты как вообще? Не ожидавший вопроса, Цыплёнок вздрагивает и вздёргивает голову: — Ты о чём? — Ну… Твой… — Хван запинается. А стоило ли упоминать этого обмудка, когда его уже забрали полицейские? Он ведь в обезьяннике, где ему самое место и больше ничем не угрожает сыну. Да, ведь? Ликс сразу понял, что имел в виду старший. — Ты про моего папашу? Джинни заглядывает в карие глаза и осторожно кивает. Весь внутренне сжимается и собирается с силами. Если что, то он будет готов. На случай новой панической атаки. Но всё хорошо, потому что Феликс пожимает плечами и как-то неопределённо бросает в ответ: — Нормально. Правда голос его слегка дрогнул, чем и выдал парня: ничего у него не нормально. И так как он понял, что уже себя спалил, то тут же прекращает есть, бросая палочки на стол и резко откланяется назад на спинку стула. С шумом выдыхает: — Надеюсь? Раздражённо трёт руками лицо. Не знает, какие слова подобрать, чтобы точно описать своё состояние. — Я не знаю! — в конце концов, глухо восклицает он, не отнимая рук от лица, из-за чего звук его голоса и искажается. — Сейчас со мной всё хорошо. Но что будет потом, я не знаю. Всё равно ведь не единожды с его пьяной рожей придётся встретиться. В том же суде. И если до этого дойдёт, то я не уверен, что со мной всё будет в порядке. — Просто представляй его голым. — внезапно советует Хёнджин. Ликс резко отнимает руки от лица и смотрит во все глаза на парня: — Чего? — Я говорю, представляй его голым. Или в неподобающем виде. — Зачем? — хмурится Ли. — Это было в Гарри Поттере! — улыбается Хван, — Лучший враг страха — это юмор. Феликс грустно усмехается. — Хороший совет, да. Вот только он — мой папаша. И когда напивался в драбадан я его и не в таком жалком виде видел. Так что вряд ли мне это поможет. — печально произнёс Ликси и снова придвинулся к столу. Он, полагая, что разговор окончен, взял брошенные ранее палочки, собираясь продолжить трапезу, как Хёнджин находится с ответом и в этот раз. — Тогда представляй кого-нибудь ещё! Ликс смеряет его взглядом исподлобья и затем усмехается: — И кого же? — Кого-нибудь! — Тебя что ли? — Ну, если тебе так проще, то можешь и меня! — отвечает, совсем не задумавшись о последствиях, старший. И оба резко замолкают. Смех с улыбками исчезает. Лёгкость беседы тоже. Оба смущённо опускают взгляды в свои тарелки и пытаются руками прикрыть лица. Такие неоднозначные разговоры в последнее время было опасно вести. И хоть оба это понимали, однако же оно всё равно умудрялось проскальзывать. Джинни подумал о том, как это будет чертовски сложно. Сложно держать дистанцию. Её уже невозможно удерживать. Хочется быть ближе и узнавать о парне что-то новое. А что будет завтра? — А твой как? — спрашивает вдруг Феликс, в мыслях которого всё в точности наоборот. Держать дистанцию для него просто недопустимая вещь в данный момент времени. Он-то хочет её сократить по максимуму. — Что мой? — теперь очередь Джинни удивляться и не понимать о чём его спрашивают. — Твой папа. На Дне рождения Чонина ты говорил, что он у тебя в больнице. — пояснил Ли и Хёнджин вдруг резко приходит в ужас. Побросав приборы для еды, он подлетает с места с громким: — Чёрт!!! — спешит в зал, где оставил телефон на тумбе. Ликси, напуганный такой внезапной сменой настроения, бежит вслед, однако останавливается в дверном проёме, не решаясь войти в комнату. От нервов кусает губы и переживает, что сделал что-то не так. Йеджи вместе с Кками, услышав внезапную движуху и крик снаружи комнаты, тоже решают вылезти из спальни, чтобы посмотреть в чём дело. Джинни набрал папу, и прослушав долгие гудки несколько раз выругался себе под нос. Ему опять никто не отвечал! Он скидывает и набирает номер ещё раз. Снова длинные гудки, молчание, а потом и вовсе телефон сбрасывают. Обескураженный парень отнимает трубку от лица и смотрит в экран. Теперь он точно был убеждён, что что-то случилось. Чтобы Хван-старший трубку скидывал? Это нонсенс какой-то. Тогда он набирает маму, а про себя молится, чтобы хотя бы та ответила, а не забыла свой телефон опять где-нибудь на кухне или в саду. Потому что он уже не просто волновался, а находился в самой настоящей панике! И хотелось бы хоть какой-то конкретики по поводу всего происходящего. И если родители ему сейчас же не ответят, то Джинни соберётся и без приглашения наведается в отчий дом. — Да? — через некоторое время отвечает голос матери и Хёнджин выдыхает от облегчения. — Мам, слава богу, ты трубку взяла! Что происходит? Почему отец к телефону не подходит? На том конце телефона молчание. Такое ощущение, что мама раздумывает над ответом. Или с мыслями собирается. Арин, громко вздохнув, всё же отвечает: — У него операция была, милый. — Что? — сердце парня пропускает удар, — Ему опять стало хуже? Йеджи тихо подходит сзади, чтобы слышать весь разговор. Феликс тоже, хотя и не настолько близко, как девушка. Не мог он себе этого позволить. Хван Арин снова молчит и теперь действительно кажется, что над каждым своим словом она долго думает: а стоит ли говорить вообще? — Да, сынок. Стало хуже. — голос её пытался быть спокойным, однако же сдал её волнение и подозрительно дрогнул. Джинни нахмурился. — Почему вы мне об этом не сказали? — возмущается парень. — Почему отец повторно в больнице, а вы и словом не обмолвились? — Он был против. — тихо отвечает женщина. — Что значит против?! О таком не молчат! — восклицает Хёнджин. — Ты же знаешь, какой он у нас. Он не любит, когда кто-то видит его слабым. Особенно его жена и ребёнок. Хёнджин громко фыркает. Нифига себе заявочки! Да, он был в курсе, какой у него папа гордый и неприступный. Но не до такой же степени! Как можно было сыну не сообщить о своём состоянии? — Ладно. — выдыхает парень, сменяя гнев на милость, — Так ему уже лучше? Операция прошла хорошо? Арин снова молчит. — Мам? — обеспокоенно зовёт парень, — Почему ты молчишь? На том конце трубки раздаётся всхлип. — Что происходит? — пугается парень. Йеджи осторожно дотрагивается до плеча брата и с сочувствуем заглядывает в его бледное, с застывшим ужасом в глазах, лицо. — Вряд ли ему станет лучше, сынок. — наконец отвечает Арин, — Эта операция… Хёнджин медленно садится на диван. Сердце его гулко бьётся от страха. — Ч-что с-с этой операцией? — дрогнувшим голосом переспрашивает парень. — Она лишь предназначена, чтобы продлить срок. — еле слышно отвечает женщина. — Какой ещё срок? — шепчет Хёнджин. На том конце трубки молчание. — Какой ещё срок, мам?! — более требовательно повторяет парень свой вопрос. И женщина ломается, не выдерживав под таким напором. Она эмоционально устала и выгорела. Арин громко зарыдала в трубку. — Твоему отцу осталось жить не больше полугода… — сообщила она самую страшную новость, хотя и знала, что Джинни не должен был быть в курсе этого. Усок строго настрого приказал жене держать рот на замке. Если Джинни будет звонить, то сообщать ему, что всё хорошо и всё отлично. Жалость — то, что этот мужчина никогда не приемлет в своей жизни. Особенно по отношению к себе. Даже в такой ситуации. Йеджи от ужаса прижала ладошки ко рту и переглянулась с таким же бледным и шокированным Феликсом. Блондин сделал пару неосознанных, осторожных шагов по направлению к Джинни, собираясь уже было то ли обнять, то ли ещё чего сделать, но потом резко остановился. Не рискнул подойти ближе и дотронуться, тем самым нарушив личное пространство парня, хотя и очень хотел. Феликс не был уверен, что это было позволительно для него и что старшему захочется сейчас его прикосновений. У Джинни же буквально вся жизнь разделилась на ДО и ПОСЛЕ. Не сказать, что у него с отцом были тёплые отношения и вообще хоть какие-то адекватные, но… Всё же этот человек его вырастил, Джинни на свет появился благодаря ему, да и горе его матери разбивало парню сердце. Он вскочил с места и подошёл к окну, не желая, чтобы двое сзади услышали дальнейший разговор. И они поняли его без слов, оставшись около дивана. Хван долго о чём-то переговаривался с матерью и Ликс готов был поклясться, что он слышал, как парень пару раз всхлипнул. А когда Хёнджин закончил разговор и отнял трубку от лица, то он ещё долго стоял около окна и просто смотрел на улицу немигающим отсутствующим взглядом. Потом растормошил волосы и, так и не повернувшись к сестре с Ли, произнёс слегка хрипловатым голосом: — Идите домой. — Но, Джинни… — встаёт было с дивана Йеджи, собираясь оспаривать это решение. Она считала, что покидать брата и оставлять его совершенно одного, в такой тяжёлый для него момент времени, было нельзя. Но однако же Хёнджин договорить ей не даёт, буквально гаркнув в ответ: — Идите домой, Йед-дон!!! Оба!!! Девушка вздрагивает и останавливается на пол пути, а Хван, поняв, что перегнул палку, уже чуть тише, добавляет: — Пожалуйста. Феликсу хватило и первой просьбы, так что он, вздохнув и бросив сочувствующий взгляд на парня, плетётся в прихожую, чтобы собрать все свои вещи и сделать так, как тот попросил. Вспоминает, что кухня после готовки не прибрана, но вряд ли Джинни сейчас это заботит, поэтому младшему действительно лучше бы уйти. Зато обиженная до глубины души школьница продолжает мяться в зале, надеясь, что кузен подпустит к себе и позволит разделить эту боль на двоих. Однако же этого не происходит. Он, так и не дождавшись того, чтобы она сама ушла, просто проносится мимо сестры и мимо блондина в прихожей, и запирается в спальне, защелкнув дверь на замок, тем самым давая понять, что ни с кем общаться сейчас не намерен. Йеджи только и успела услышать, брошенное в воздух: — Не забудь дверь закрыть, когда будешь уходить. Джинни заперся даже от Кками, из-за чего пёсику вместо того, чтобы утешающе прижаться к хозяину мордашкой, пришлось одиноко скулить под дверью. Девушка вешает от обиды голову и решает, что ей ничего не остаётся, кроме как проводить гостя и уйти самой. Раз уж так Джинни хочет. Печально, что такое хорошее утро закончилось вот так внезапно и на такой ужасной ноте. Она пришла в прихожую, когда Феликс уже оделся, собрал свои вещи и почти что вышел с квартиры. Он не планировал ни с кем прощаться, полагая, что сейчас это будет лишним. Парень сам находился в смешанных чувствах. Вроде и обида была, а вроде и понимал Хвана. Когда за гостем закрылась входная дверь, Йеджи хотела уже пойти и начать самой собираться, но потом девушка резко передумывает. Она надевает на ноги тапочки и выбегает в подъезд. Она чувствовала, что должна была сказать нечто очень важное. Феликса она нашла стоящим в ожидании лифта. Он выглядел таким грустным и печальным. Было даже ощущение, что, ещё секунда и он расплачется. — Джинни это не со зла. — тихо произнесла девушка, когда подошла к парню ближе. Она не хотела, чтобы блондин принял грубость брата на свой счёт. — Я знаю. — ответил ей Ликс, понимающе кивнув. Он прекрасно осознавал, что сейчас Хёнджину было плохо. Не каждый день ведь ему говорят, что его отцу осталось жить полгода. Хотя, в случае Феликса, его самого такая новость возможно бы обрадовала. Но речь всё же шла не о нём сейчас, а о Хване. Войдя в открывшуюся перед ним лифтовую камеру, парень жмёт на кнопку первого этажа и прислоняется спиной к зеркальной поверхности. Просит школьницу позаботится о брате и Йеджи ему кивает, но что-то просьбу в действие не спешит приводить, продолжая мяться рядом с лифтом. Казалось, что она хотела сказать что-то ещё. — Знаешь… — начинает она и осекается, закусив губу. Ликс с грустью на неё смотрит, и брови поднимает вопросительно, как бы спрашивая: что? — Это немного сейчас не в тему, но… Мой братец глуповат по части любовных отношений. Ему пока в лоб не скажешь, он не поймёт. — попыталась она подбодрить поникшего парня. Её улыбка растворяется за закрывшимися дверцами лифта и Ликс, как только остаётся один, может наконец-то позволить себе громко простонать, а ещё скрыть пунцовое лицо в ладонях. Уже даже Йеджи поняла, что он испытывал по отношению к Хвану. Почему он такой очевидный? «Какой же это позор!» Ликс задирает голову и выдыхает в потолок, чтобы успокоиться и привести свои чувства в порядок, а затем переводит взгляд на своё отражение в зеркале. Ведь дома у Джинни он не стал этого делать, чтобы время не тянуть и побыстрее уйти. И тут же парень сокрушается от ужаса: — Господи!!! Я всё утро перед ним в таком виде был!?