Воспитатель

            Ямагучи Тадаши почти не изменился, хотя прошло достаточно времени. Если вспоминать ту фотографию со школьной скамьи, то больше пятнадцати лет, потому что им давно было за тридцать.             Единственное, что Ямагучи поменял в себе — это причёску. Из-за короткой стрижки он выглядел взрослым и серьёзным, но черты лица были по-прежнему мальчишескими: мягкими, угловатыми. Веснушек на носу стало ещё больше.             Они встретились в кофейне: Тсукишима пригласил его в то самое заведение, на пороге которого оказался после перерождения. Ему казалось логичным и правильным пойти именно туда: воспоминания могли вернуться.             Самый простой способ что-либо вспомнить — регулярно посещать места, в которых, до потери памяти, ты чуть ли не жил. Окружающая обстановка, люди, ненавязчивая музыка, вкус кофе, уставшее лицо сотрудника — это кусочки большого пазла.             Тсукишима терпеть не мог пазлы.             Для того, чтобы увлекаться таким, нужны усидчивость и внимательность, и его проблемы со зрением и постоянные боли в спине были категорически с ним не согласны. Усталость, тёмные мушки перед глазами, сплошная путаница в деталях, несоответствие первоначальной картинке на упаковке. Он больше злился и никогда не понимал людей, которые называли пазлы отдыхом.             Отдыхом, чёрт возьми.             Непростительное количество ошибок в слове «мазохизм».             Ямагучи заказал капучино и какой-то новый десерт, Тсукишима ограничился латте и подвис, когда у него спросили, нужно ли добавлять сахар либо сироп. Дома он спокойно пил разбавленный кофе, просто чтобы смочить горло, и вообще не был уверен в том, нравились ли ему кофейные напитки.             В квартире стояла дорогая кофемашина, и его руки, к удивлению, спокойно с ней обращались; опять же, механические движения давались ему без проблем. Мышечная память была гораздо лучше и проворнее, в отличие от его дырявой головы.             Тсукишима мог взять что угодно и за секунду вспомнить, как обращаться с той или иной вещью, что делать, на какие кнопки нажимать, чтобы заработало как надо, но если бы его спросили, когда он впервые влюбился или когда получил плохую оценку за тесты, он бы впал в ступор.             И не потому что со временем многие вещи забываются, а потому что, пытаясь вспомнить, перед ним был чёрный экран. Пульт, который он держал в руках, не работал, несмотря на новые батарейки. Кнопки казались твёрдыми (их что, из камня высекли?), не реагировали на давление кончиков пальцев, издеваясь.             Ямагучи кивнул на самый дальний столик под кондиционером, и Тсукишима зябко повёл плечами, кутаясь в тонкое пальто. Когда им принесли заказ, то какое-то время они сидели молча: Ямагучи наслаждался десертом и кофе, а Тсукишима молчал напряжённо, не зная, с чего бы начать.             Но ему не пришлось тратить нервные клетки впустую, потому что стоило Ямагучи прикончить маленький кусочек торта за издевательскую цену, он подался корпусом вперёд и спросил:             — Как там Кей? В прошлый раз ты говорил, что он стал каким-то замкнутым и неразговорчивым. Хотя у вас это наследственное…             Приплыли.             Значит, когда они виделись до момента перерождения, Тсукишима делился какими-то важными подробностями с Ямагучи? Пацан был замкнутым и неразговорчивым? Может быть, что-то случилось накануне? Но малец ничего ему не говорил, ни на что не жаловался, да и Тсукишима не замечал за сыном никаких странностей в последнее время.             Странным был только он сам.             Как минимум, потому что ничего не помнил.             Редкие воспоминания, посещавшие его сознание, были как фрагменты старой плёнки, которую годами неправильно хранили: зернистые, размытые, искажённые, пятнистые. Восстановить такую плёнку крайне сложно; проще начать с чистого листа.             Тсукишима снял крышку со стакана, невозмутимо размешивая сахар тонкой ложкой и уничтожая молочное сердце на пенке. Ямагучи пару раз моргнул; во взгляде промелькнули отголоски неловкости, непонимания. Он откинулся на спинку сидения, вопросительно приподнимая брови, но не решаясь давить.             — С ним всё в порядке, — Тсукишима поднёс кофе к губам, делая глоток: — Честно говоря, это я не в себе. У меня небольшие провалы в памяти.             — Это как-то связано с таблетками, которые ты принимаешь?             Тсукишима направил на Ямагучи хмурый взгляд. Какие ещё таблетки он принимал? Было ли это как-то связано с теми медицинскими обследованиями, анализами и прочими бумажками, под которые была выделена целая папка?             — Я не знаю?..             — Тсукки, ты же понимаешь, что рано или поздно тебе придётся справляться со своими проблемами самостоятельно? Не с помощью препаратов? У тебя же закончился курс лечения. Больше тебе таблетки не нужны, — Ямагучи обеспокоенно посмотрел на него. — Почему тебе их продают без рецепта вообще?             — Стоп, я не совсем понимаю, Ямагучи, — Тсукишима выставил перед собой ладони, чуть не опрокидывая стакан с кофе на столешницу, но вовремя удержал его на месте. — Я не принимаю никакие таблетки.             — Не ври мне, а, — Ямагучи скрестил руки на груди, хмурясь. — Да, сейчас ты выглядишь лучше, как будто действительно ничего не принимал. Но в прошлый раз… Не знаю, будто в прострации находился. Это же жутко.             — Напомни, что я говорил про… Кея?             Странно. Всё очень, чёрт возьми, странно.             Информация, с которой он выйдет из этой злополучной кофейни, станет новым квестом. У него не так много времени проходить всякие игры. Ему даже не платят за это, так какого хрена? Почему в том досье, которое ему выдали для ознакомления, не было сноски с примечаниями? Например, «принимал такие-то препараты, потому что был не в состоянии справиться с такими-то проблемами».             Может, это и была причина его гибели?             Что же ты натворил перед тем, как откинуться? Каким ты был человеком, Тсукишима Кей? И почему ты мне всё больше и больше не нравишься?             Ямагучи приподнял уголки губ, слабо улыбаясь:             — Ну, ты, пожалуй, впервые поделился со мной чем-то таким, личным. Обычно ты ничего не рассказываешь про сына. Раньше за тебя это делала Марико-чан, но после развода вы предпочитали делать вид, что вас ничего не связывает. Что у вас даже никакого сына нет, хотя вы всё равно уделяете ему большое внимание. Ты беспокоился, потому что Кей стал молчаливым, отстранённым. Когда приходил после школы, то сразу закрывался в комнате и не показывался вплоть до ужина. Ты не знал, что тебе с ним делать и как к нему подступиться, просил совета.             Тсукишима слушал, не перебивая.             Ямагучи говорил спокойно и объяснял ему каждый момент.             Даже хорошо, что Тсукишима встретился именно с Ямагучи, потому что, в противном случае, разговор с бывшей женой состоялся бы… ужасный.             «Какого хрена ты не следишь за нашим сыном?»             «Снова сидишь на таблетках? Ну и правильно, слушай. Ты же на голову больной!»             «Зачем я вообще с тобой связалась? Ты в курсе, что жизнь мне испортил? Просто взял и испортил…»                          Тсукишима поморщился из-за головной боли, прикрывая глаза. На секунду ему стало совсем паршиво; казалось, что он потеряет сознание, упадёт лицом вниз, разливая кофе по столешнице и полу, тем самым добавляя работы персоналу кофейни. Кондиционер гудел прямо над ними, но Тсукишима чувствовал, как внутри всё горит, полыхает.             Минутами ранее он кутался в пальто, пытаясь согреться, но сейчас ему хотелось окунуться с головой в ледяную воду, лишь бы прийти в себя.             Отголоски чужого женского голоса вспышками проносились в сознании, кровью стучали в ушах, пытались до него достучаться.             Тсукишима смотрит перед собой, не моргая. Щека всё ещё полыхает красным из-за удара. Он тысячу раз пожалел, что никогда не отказывал Марико в покупке новых колец и других аксессуаров, из-за которых каждая пощёчина ощущалась как удар боксёрской перчаткой. Либо строительным кирпичом.             Молодая девушка вытирает лицо, размазывает тушь под глазами и пытается прийти в себя.             Она кусает губы от досады, пытается восстановить дыхание после получасовой истерики. Слова, которые слетают с губ Тсукишимы, бьют её наотмашь; она рассыпается осколками прямо на глазах, тускнеет, становится почти прозрачной, никакой.             — Как давно? — слабо спрашивает она. — Как давно ты от меня скрываешь правду? Только не говори, что мы познакомились не случайно? Я просто была «достойной» партией? Чёртовым прикрытием для твоих родителей?             Но Тсукишима продолжает молчать, полностью опустошённый.             Перед глазами — слёзы на красивом лице, поплывший макияж, искривлённые от обиды губы. В голове мечутся мысли, что такими темпами они давно разбудили Кея. Что, скорее всего, он сидит под дверью, слушает обрывки их ссоры, боится выйти из комнаты и, даже будучи маленьким, понимает, что утром ничего не изменится.             Они оба понимают, что это конец.             — …Тсукки… Тсукки! Ты уснул, что ли?             Тсукишима пару раз моргнул. Наваждение спало, как и в прошлые разы. Воспоминания оставляли после себя неприятный осадок: это как пройтись в уличной обуви по только что вымытому полу и присыпать песком, чтобы всё прилипло, засохло грязными разводами, мозолило глаза и вынуждало чесаться руки снова взяться за швабру.             — Прости, что отвлёкся. Я слушаю.             — Да я, в общем-то, закончил, — пожал плечами Ямагучи. — Надеялся, что ты решишь проблемы с сыном. Но если он в порядке, то и я спокоен, даже рад за тебя. Кстати, как твой отпуск? Отдыхаешь хотя бы?             — Ну, как сказать, — Тсукишима больше не прикоснулся к кофе, хотя в стакане было больше половины. — Хотелось бы прийти в себя до конца недели.             — Если не будешь пренебрегать сном и возвращаться раз за разом к работе, то справишься, — Ямагучи склонил голову к плечу: — Отпуск на то и отпуск. Никогда не понимал трудоголиков. Будто каждый раз бежите от чего-то.             — Или кого-то, — Тсукишима наклонился корпусом вперёд и, понижая голос, поинтересовался: — Слушай, ты что-нибудь слышал о Куроо Тетсуро?             Ямагучи не изменился в лице. Его глаза не распахнулись удивлённо, челюсть не упала до пола, пробивая деревянную столешницу насквозь, но было что-то странное во взгляде: туманное, липкое, неуютное. Будто он не особо жаловал этого человека. Либо воспоминания, связанные с Куроо Тетсуро, были чем-то вроде табу между ними. Имя, после которого любой разговор превращается либо в спор, либо в похоронное молчание.             Но почему?             Тсукишима всё равно не знал об этом. Его память швырнула в него бумажками, бросила к ногам старую телефонную книгу и небрежно сказала: «Разбирайся сам». Приходилось действовать напролом, притворяться безбожно тупым и задавать не менее тупые вопросы.             Позор для того, кому шёл четвёртый десяток.             — Честно, я давно о нём не слышал. Но Шоё рассказывал, что они ужинали недавно командой. Там и Бокуто-сан тоже был. Вроде как Куроо-сан вернулся после тура по Европе, около месяца назад, и наконец-то вышел в люди. А почему ты интересуешься? Вы же давно поставили точку.             Кто такой Шоё? Что ещё за Бокуто-сан? Какую точку они поставили?             Тот обрывок, фрагмент старой плёнки, позволил Тсукишиме понять, что Куроо Тетсуро был его старым знакомым из тренировочного лагеря. Достаточно добрым, пышущим энтузиазмом и готовым помочь освоиться в Токио. Логично, что Ямагучи отзывался о нём уважительно, используя суффикс, но это никак не вязалось с тем странным взглядом. Будто они говорили о разных людях.             — Вспомнил просто, — уклончиво ответил Тсукишима и осмотрелся по сторонам: — Ты спешишь куда-нибудь?             — Я сегодня раньше освободился, ничего страшного, — Ямагучи махнул ладонью, намекая Тсукишима расслабиться: — Если ты хочешь ещё куда-нибудь сходить, то пошли. Тебе же надо провести отпуск с пользой.             — Не думаю, что буду в городе до позднего вечера.             — Кей?             — Кей.