ФБ-сборник

Название: Плохие приметы Автор: fandom Pandora Hearts 2013 Бета: fandom Pandora Hearts 2013 Размер: драббл, 991 слово. Пейринг/Персонажи: Реймонд Найтрей/Джек Безариус; упоминается Освальд Баскервиль (Глен) Категория: джен, слэш Жанр: missing scene, ангст Рейтинг: NC-17 Краткое содержание: В дождь вся грязь всплывает. — Ты, — скрипуче распахивается дверца кареты с родовым гербом дома Найтрей. — Подойди сюда. Живее, отребье... В переулке промозглая муть — дождь падает с крыш, раня землю прозрачными копьями. Пахнет отбросами — так же сладковато-гадко, как у Джека сегодня внутри. В дождь, по поверью, вся грязь всплывает. Мокро, холодно, тоскливо, в прохудившихся ботинках хлюпает вода, шерстяная шкурка шарфа, отяжелев от влаги, колет шею, тянет вниз — и нет нигде порога, который Джек мог бы переступить, и камина, у которого мог бы обсушиться, и рук, которые расчесали бы его слипшиеся волосы; нет для Джека тепла. В дождь он ощущает это сильнее всего — ненужность. Но нутро сводит голодом не меньше душевных метаний — Джек со вчерашнего вечера не ел; потому, пожалуй, придется на еду заработать. Как к дождю и неласковым улицам, Джек давно привык делать то мерзкое его естеству, за что ему словно бы в насмешку платят так, как никто никогда не заплатит за их честный труд грузчику и почтальону. Джек бы лучше убивал — но, убивая, он слабеет. Вид крови и запах выпавших на булыжник внутренностей — нечто среднее между вонью отхожего места и мясницкой лавки, отчего его сразу выворачивает, — неуклонно напоминают, что он сам, Джек, Джек бездомный, ненужный и преступный, изнутри пахнет так же, и крупицы самоуважения, все еще теплящиеся под толстой коркой грязи, разлетаются и гаснут — раз за разом, когда нож, ведомый худой рукой, пронзает живую плоть. Зато через унижение он получает немалую силу. Иногда Джек думает, что же он за существо такое, которое черпает мощь в том, что его трахают в рот. В карету он заглядывает с не менее привычной опаской. Такие вот богатенькие, сытые, ухоженные, такие откормленные и самоуверенные, в бархатных камзолах, высоких сапогах, с лоснящимися лицами, сапфировыми перстнями и извращенными желаниями, никогда не побрезгуют от души двинуть в челюсть коленом — или в глаз, что куда больнее; или вцепятся в волосы, запрокидывая голову к потолку до хруста позвонков и рези от безжалостно стянутой кожи, чтобы кончить на лицо. Или... или много еще чего, много как, в каких позах, когда пальцы Джека до онемения стискивают подлокотник скамьи или раздирают ковровый ворс, пока впившиеся в бедра чужие ногти нещадно царапают, удерживая; бездомному Джеку угораздило родиться красивым — красивых любят калечить не меньше, чем трахать. Но внутри кареты сидит мальчишка, которому на вид и пить-то рановато — а выпил, судя по запаху, немало. Юнец с гладкими розовыми щеками, которых, верно, еще ни разу не касалась бритва — один в один ребенок, случайно услышавший охи и стоны из родительской спальни и подкравшийся к замочной скважине посмотреть, какую игру там без него затеяли. Дитя, пожелавшее приобщиться к пороку. Ну что ж, привет. — Вечер добрый, господин. Чего желаете? «Большой и чистой любви?» — так и подмывает добавить. — Ты, — не очень твердым голосом повторяет тот. — Ты ведь из тех? Тогда делай свою работу и не спрашивай. — Господин предпочитает мальчиков? — интересуется Джек. — Господину плевать. Раз ты так шустро мелешь языком, то найдешь ему и другое применение. Ну? Повелительный тон переходит в торопящий. Непонятно, что он там выпил и каким фантазиям предавался, пока ехал от какого-нибудь приятеля-кутежника, но возбужден уже сверх меры и совсем не пытается это скрыть. — Не испачкай своей грязью сиденье, иначе ни гроша не получишь... — Как скажете, господин. В карете тепло, и ковер под коленями мягкий — краткая передышка от осени, данная пороком во благо. Ладони Джека привычно ложатся на внутренний шов брюк. Мальчишка захлебывается стоном уже от этого — а тогда, когда треснувшие в уголках сухие губы вбирают в себя член, кажется, готов отдать богу душу. Плотное, ничем более не защищенное, налитое чувственной силой, упруго давит в горячее нёбо. Язык скользит по стволу члена, распаляя кровяное биение, вылизывая, заглатывая, — Джек знает, как ломает сейчас судорога удовольствия холеные барские черты. В такие моменты все похожи на блаженных, заходящихся в припадке, — податливые человечки, разум которых сосредоточен в самой стыдной части их тел. И как это просто: всего-то, надавив на пульсирующие вены, словно за ниточки дернув, можно заставить и кричать, и умолять, и биться, и вести дальше, до самого входа в райские кущи, под сенью которых так легко перерезать им глотки. О да, Джек убивал бы каждый раз после того, как его поимеют, если бы убийства придавали ему сил — как все эти каждодневные унижения; находя в них хмельную возможность править и властвовать, Джек практически счастлив. Узнал бы кто — не поверил. Когда с последним полустоном юнец обмякает, Джек поднимает голову и с ухмылкой облизывается. В его глазах мальчишка видит Бездну. И мигом трезвеет. — С-сколько? — Сколько не жалко, — ласково сообщают ему, поднимаясь с колен. Джек, Джек бездомный, ненужный и преступный, стоит, выпрямившись в полный рост, и стирает тыльной стороной ладони со своей ухмылки белесый подтек. Джек, который сейчас почти что всемогущий. Туго набитый, вышитый синим бисером кошель с крестом-застежкой испуганно суется ему в руки — Джек переступает порог, хлопает дверца, кучер ударяет кнутом лошадей. Пасмурные капли сочатся за шиворот. Карета уносится. Джек прячет кошель за пазуху, подходит к раструбу водосточной трубы и набирает воду в пригоршню, чтобы прополоскать рот. — Глупый трусливый маменькин сынок, — резюмирует он. Кошель приятно оттягивает карман. Сегодня у Джека, без сомнения, будет восхитительный ужин. Этот взгляд и ухмылку Реймонд запомнит надолго — и содрогнется, когда мшисто-зеленые глаза посмотрят на него в упор с тем же выражением в празднично украшенной бальной зале замка Баскервиль. «Я бы не доверял ему так, как доверяете вы, господин Глен». «Почему же?» «Джек Безариус — скользкая лживая гадина. Он обманет нас всех». «С чего ты взял?» «Его улыбка...» Реймонд не договаривает: так улыбаются те, кто не испытывает больше ни боли, ни страха. С обнаженной, открытой плевкам и ударам душой, которую не для кого беречь. С желанием-наваждением, ввергнувшим своего хозяина в мрак безумия. И мог бы добавить, что рот этого улыбчивого выродка годится лишь на то, что он делал много лет назад в карете под проливным дождем в углу глухого переулка — но никак не скалиться так приветливо и радостно, словно Джек, это злобное, истерзанное жизнью чудовище, самое счастливое во всей бесконечности миров. А еще — что в дождь вся грязь всплывает. Но поди скажи такие слова человеку, которому «выродок» этот — лучший друг. Ливень истерично колотит в стекла за перекрещенным решеткой витражным окном. На завтра намечена церемония передачи Ворона новому Глену.