ФБ-сборник

Название: Жаждущие Автор: fandom Pandora Hearts 2013 Бета: fandom Pandora Hearts 2013 Размер: мини, 1 456 слов Пейринг/Персонажи: Миранда Барма/Лейси Баскервиль Категория: фемслэш Жанр: драма, AU Рейтинг: R Краткое содержание: то, чего никогда не было. Примечание/Предупреждения: * написано по мотивам заявки с инсайда * ООС персонажей. Вы, говорит Лейси, — вино. Темно-красные брови Миранды удивленно ползут кверху — что это ты сейчас сказала, милая? Пока она пытается осмыслить, издевка ли это или комплимент, прохладная, совсем-совсем бесплотная легкая рука касается ее запястья. Я так хочу пить, шепчет жест. Помогите мне. Пожалуйста. Первая встреча — на балу у Баскервилей. Остроносые туфли, узкие глаза, виноградно-темные, недружелюбные, красивые, копна волос как медная восточная луна — Миранда Барма вплывает в зал, и взгляды об нее сначала спотыкаются, затем начинают метаться, обшаривая сверху донизу. Эй, откуда такая? Серп улыбки на смуглом лице обращается ко всем и никому, крепкие руки лениво обмахиваются веером, вместо флёра духов распространяя горчащий аромат разнотравья, шуршит длинный переливчатый шлейф. Ведьма, колдунья, чужая — сочатся вслед за запахом опасливые слова. Но, черт, какая же притягательная, дайте ее сюда, дайте... Веер звучно клацает — подойдите и возьмите, раз не страшно. Позади семенит ее брат — неуклюжий и сутулый, почти что довесок, вся польза которого в том, чтобы уладить формальности с представлением. — Моя младшая сестра, господин Глен. Миранда, — довесок кланяется, как китайский болванчик. — О... Артур, а вы с ней совсем не похожи. Очень приятно, леди Миранда. А это моя сестра, Лейси. Ну, общайтесь, дамы, а мы отойдем. Ага, ага. Здравствуйте. Две женщины переглядываются. Лейси оценивает туфли, прическу и платье, Миранда же просто думает: «Ребенок». Лейси снежно-сахарная: белая кожа, пепельные волосы, тонкие косточки, птичья порывистость. И пахнет сахаром — чистым, светлым, сухим. Но это до поры, пока ее глаза полускрыты челкой: стоит лишь стряхнуть ее набок, как сахарное наваждение удобряется кровью — впрочем, кровь ли это или вишневое варенье, Миранда еще не поняла. Вы, говорит ей Лейси вместо положенной по этикету любезности, — вино. Осталось налить и выпить. В бокале у нее плещется бургундское. Вы, говорит Лейси, вино. И тянется, целуя в распахнутый рот задорно и смело. Да Бездна пресвятая, девочка, кто тебя этому учил — целовать так, что внутри разрывается Солнце? За опущенной портьерой она прижимает Миранду к стене; лопаткам шершаво от необтесанных камней, спине холодно, голове весело. Весело, ведь бродит там все то же бургундское — и на него так просто списать интерес, с которым Миранда водит сейчас кончиком пальца по высокой девичьей скуле. — Я грустный человек, — шепчет Лейси ей на ухо. — Вы не смотрите, что меня так вырядили. Жемчуг, бархат, серебро, улыбка... Погребальная маска и саван. Я скоро умру. В ушах у нее самой — сережки. Цветом как вишневый леденец, радостные и яркие. — И потому хотела бы попросить вас об одолжении. Помогите мне пожить еще немножко. — Почему я? — Вы такая... нездешняя. Были и ушли. Ни клятв, ни обещаний. Понимаете? — Вот оно что... И как же я вам помогу? — Вино, — говорит Лейси. — Вино. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками... так, кажется... Жажда мучает. К жизни. Чужие ключицы, оказывается, очень увлекательно целовать — выпирающие, острые, точеные ключицы, и ямочку между ними, и шею, покрытую смешными мурашками. Лейси сама расшнуровывает корсет — словно невзначай, тихонько хихикая: душно, как здесь душно, о Бездна, Бездна... Она шепчет снова и снова: «Бездна, Бездна», то ли заклиная, то ли торопя, запрокидывает голову, ударяясь затылком о камень, и Миранда, ласкающая ее под пенным облаком юбок, запускает другую руку в волосы, придерживая, оберегая. Платье сваливается вдруг с по-детски угловатых плеч — нет, Миранда, конечно, его не трогала; а вот панталоны — да, стягивает, батистовые, красивые, отороченные кружевом... Любят девочку, видно, заботятся о ней. Родинка на правом бедре у Лейси очень похожа на семиконечную звезду и размером ровно в три четверти меньше, чем поцелуй, — Миранда проверяет. И подмечает заодно, что о выпирающие косточки можно больно удариться лбом, если слишком увлечься, что коленки у Лейси круглые и теплые, что она непременно смешливо фыркнет и дернется, если прикусить выступающие на щиколотках венки — боится щекотки. Эфемерная, призрачная, исходящая сладостью, заблудившаяся в каменном лабиринте дворца нимфа — снежно-сахарные, не от мира сего, теряются в нем и долго не живут. Особенно когда у них такие глаза. Между стонами Лейси жалуется — ее сбросят в Бездну, сбросят, сбросят, как так можно, что за нелепица, стоило ли ради этого появляться на свет, наматывает на пальцы медные ведьмины пряди, выгибается, шире расставляет ноги. Маленький обиженный ребенок, даром, что двадцать лет, — и кончает Лейси со всхлипом жалобным-жалобным, трогающим чуть ли не до слез. Оттого-то после остается ее только обнять. Вы, устало повторяет Лейси, укладывая встрепанную голову на плечо, — вино. Но даже для самого выдержанного бургундского в вас слишком крепок градус. Ее рука уютно накрывает левую грудь — то ли сердце слушает, то ли просто греется. Ну и пусть. Приятно. Миранда Барма — взаправду ведьма. Изучению людских душ, что уважают иные умельцы, она предпочитает их тела. Маленькое увлечение, любимое хобби. В ее арсенале — птичьи перья, пахучие смолы, змеиный яд, шерсть, когти и цветы (все это она сжигает в чугунной миске, колдуя в полночь), дюжина ножей, топор и стол — длинный, массивный, равно что разделочная доска. — Опять. Застывшая над очередной выпотрошенной девицей (пропавшие крестьянки, ищет их кто, можно подумать) Миранда с усмешкой поворачивает голову на скрип двери. — Ты. Все ходишь и ходишь... Однажды возьму, перепутаю и уложу на этот стол. А? — Уложи. Каким образом эта настырная так быстро оказывается совсем близко и прижимается к губам своим улыбающимся ртом, Миранда до сих пор не может понять. Окровавленный нож Лейси мягко высвобождает из чужой руки. Брось, брось, шепчет она, тебе совсем не подходит быть мясником — ты, обнаженная, должна танцевать под луной, вплетя в медные косы кувшинки. Ты — крепкие сильные ноги, крутые бедра, высокая грудь, ты противоположность призрачно-сахарной Лейси — кровь против ветра, плоть против духа. Потому мы и притянулись друг к другу, верно? Лейси мучает жажда. Она и сама не может объяснить, чего хочет: тепла и нежности или в кровь расцарапанных рук — ведьма не всегда бывает в настроении. Как кошку, против шерсти Миранду гладить нельзя — а то и ножом своим запустит, и припечатает грубым иностранным ругательством, и вытолкает за порог. А Лейси любит поддразнивать, любит смотреть, как загораются алым глаза-виноградины, любит, когда ее запястья злобно сжимают: «ах ты, паршивка». Так сильнее, свободней бурлит ее кровь. Так она живая. — И зачем я с тобой связалась? Зачем? Зачем? Но невозможно по-настоящему сердиться, когда кто-то целует в ответ, тут же превращая гримасу в улыбку. — Вертишь мной, как хочешь, — ворчит Миранда. Лейси хихикает и дергает ее за выбившуюся из прически прядь. Сегодня ведьма нескоро вернется к своим делам. Без чувств, без выгоды, без особой пользы — свалились друг другу на головы, как что-то тяжелое и увесистое, больно стукнулись, сцепились и остались. Миранда считает это игрой — и ей пока не надоело. А Лейси просто пьет и никак не может напиться. — Меня растили слишком правильной. Растили на смерть. А толк умирать, как следует жизнь не распробовав? Миранда пожимает плечами. И довольно щурится, когда Лейси приглаживает ее ресницы. — Ведь-ма. Моя ведьма, личная. — Ножниц нет на твой наглый язык... Где-то там, на горизонте — Глен, ничего не понимающий дурень, где-то пестрота балов и неурочный час прощания. А здесь Лейси — пусть и не пристало юной герцогине бегать по болотам — втыкает венчик кувшинки в медный узел собранных на затылке волос и снова фыркает, когда ее щекочут под коленкой. Такие красивые коленки, оправдывается Миранда. Грех не пощекотать. В один из вечеров Лейси приходит — в последний раз. — Завтра? — Завтра, завтра. Ну, глоток напоследок... Стол испещрен рубцами от топора и бурыми кривыми кляксами — ложе для мертвых, значит, впору им сегодня, значит, сгодится. На этот стол, во въевшуюся в древесное тело старую страшную кровь, укладывает Лейси Миранду. «Это, конечно, все было просто понарошку», — пальцы путаются в волосах. «Но я должна поблагодарить тебя — за то, что скрасила мои последние дни», — вишневые сережки, капельки варенья, бьют по щекам, когда Лейси жадно лижет ее губы. «Мне ведь уже не грустно», — влажно и медленно, а затем все быстрей и жарче, движется ладонь между ее ног. «Спасибо», — Миранда успевает зажать рот рукой, прежде чем с придушенным всхлипом вздрогнуть и обмякнуть. Лейси целует ее в лоб и уходит. Хватит сахара. От переизбытка его рано или поздно испортится любое вино. Вечер тих, угли в камине погасли, Лейси сбросили в Бездну. Закутавшись в мрак, как в шаль, в кресле сидит Миранда, и ей совсем не хочется улыбаться. Третий день она ждет, когда скрипнет дверь. Воздух в комнате сырой и безвкусный. Где тепло? Где сладость? Где руки, где дыхание, где эта надоедливая дрянь, невесомая эфемера... Нечестно. Нечестно! Где кувшинки, чтобы вставить их в волосы? Где подбородок на плече, где щека у щеки, и въедливые расспросы, и смешки, и шепот, и пальцы, отбирающие нож, — брось, брось, хватит убивать, давай лучше жить, пока можем... Что ж теперь — снова просто разделывать на своем столе юных дев? Сдалось. Опустевшему кокону комнаты осталась такая же пустая оболочка. Похоже, вино выпили до дна. Гадючьи зубы, листья тиса, воробьиные косточки, свежая яблочная кровь — истолочь, перемолоть, сбрызнуть соком, сжечь в полночь. Слова маленькому Винсенту: «Хочешь спасти своего брата? Я помогу». Никогда не верь брошенным женщинам, мальчик. Босая и простоволосая, она, если нужно, пройдет все дороги, только чтобы еще раз услышать «мне грустно» и увидеть чьи-то вишневые глаза. Остановится на пороге врат в Бездну — а они откроются, конечно, откроются, и ведьма будет ждать там своего проклятого ангела, свою Лейси. Ведь той, наверное, так хочется пить.