Забудь

Пальцы правой руки сильно обожгло. Дмитрий вышел из статичного положения транса, в который его загнали собственные мысли – и скосил взгляд вниз. Оказалось, что футболка полностью догорела и огонь, тлея и брызжа искрами, стал пожирать основу уже бывшего факела. Эти самые искры и попали Жорину на пальцы. Детектив бросил тлеющую палку под ноги и, морщась от боли, подул на обожженную руку. Как нельзя кстати пришлась бы холодная вода, но такой роскоши у него не было и быть не могло. В нос Дмитрия ударил запах обгоревшей плоти. Его обгоревшей плоти. Спохватившись, Жорин было хотел соорудить новый факел, но все его попытки оказались тщетными. Потеряв качественную пищу, в виде ткани, огонь зачах, обнищал и, агонизируя, скончался. Парень хотел сотворить новое пламя, и сунулся было в карман за спичкой… Но ничего не нашёл. Только небольшую дырку с обожженными краями. Он оказался в полной, непроницаемой темноте. Отчего-то в этот раз паники не было. В памяти Жорина четко отпечатался образ девочки-кошки, сияющей в серебристом свете луны, и эта картина действовала на него успокаивающе. Почему? Неясно. Может быть, срабатывал какой-нибудь инстинкт, и подсознанием Жорин чувствовал, что в лесу он не один. По хорошему, конечно, этого-то ему и стоило бояться, но… Почему-то никакой опасности от девочки-кошки он не ощущал. Даже несмотря на дневной инцидент. Уставшие глаза с трудом ориентировались в окружающей Дмитрия мгле. Парень сощурился, нажал на веки. Потом моргнул, ещё раз сощурился, снова моргнул. Стало получше. С горем пополам он рассмотрел тропку, которую видел раньше, в свете луны. Двинулся вперёд. Дмитрий шёл медленно. Ему совсем не хотелось оказаться в каком-нибудь овраге, с переломанными ногами, или сломать нос о возникшее из темноты дерево. Кто в таком случае окажет ему первую медицинскую помощь? Белки? Зайцы? Или, не дай бог, волки? Однако, вскоре Жорин осознал, что оказался на довольно обширной и безопасной тропинке. Это осознание его приободрило, и парень ускорил шаг. Сегодня ему доводилось бродить только в чаще, в окружении непроходимых лабиринтов, устроенных природой. Эта же тропка была широкой, более или менее ровной, и создана вручную, человеческими силами. А это значит, что куда-то она все таки ведёт. Чем дальше Дмитрий шёл по тропинке, тем больше убеждался в верности своих суждений. Чем больше он убеждался в верности своих суждений, тем сильнее ускорял свой шаг, и тем меньше глядел под ноги. И вскоре это сыграло с парнем злую шутку. В какой-то момент земля из под его ног исчезла и Дмитрий, совершенно ошарашенный, полетел вниз. Падение было неожиданным, полет быстрым, а приземление тяжелым. Все, что успел Жорин за столь краткий миг, это крепко, от души, выматериться. Осознать, что он падает, или, тем более, сгруппироваться – нет. Он упал на ноги. В левом колене что-то хрустнуло, нога подогнулась, и парень повалился вперёд, не успев даже выставить руки, чтобы амортизировать удар. Лоб встретился с твердым, явно бетонным полом, и в этой битве пол победил. От удара голова Жорина откинулась назад да так крепко, что лишь чудом ни один из позвонков не отказался работать дальше. Мир взорвался белой, яркой вспышкой боли, и… боли. Дмитрий вытянулся на холодном полу, скорее мертвый, нежели живой. Кровь из разбитого лба стала разливаться по полу стремительным потоком. Дмитрий, скуля, как побитая собака, обхватил лоб ладонью и так и замер на полу, совершенно разбитый, во всех возможных смыслах этого слова. От жуткой боли хотелось выть, а остатки мозгов, казалось, от такого сильного удара вылетели через уши. Поэтому парень просто лежал на полу и тихонько скулил, чувствуя, как пальцы его правой руки слипаются от его же крови. Неизвестно, сколько могла продолжаться эта жалкая сцена, не возьми Жорин себя в руки. Когда боль немного, совсем чуть-чуть, приутихла – он с трудом перекатился на спину и сел. Тут же его замутило, а кровь из разбитого лба пошла ещё более стремительным потоком. Пришлось выжидать несколько минут, прежде чем сделать новый рывок и подняться на ноги. Стоило как-нибудь остановить кровотечение. И приложить ко лбу что-нибудь холодное. Или нет? Какой смысл бояться шишки, если у тебя уже рассечение? Жорин сделал несколько пьяных шагов в сторону, и наткнулся на твердую преграду. Тактильный осмотр подсказал, что неведомый объект – это стена. Предварительно, из бетона. Парень сделал несколько шагов в другую сторону, и наткнулся на ровно такую же стену. Над его головой зияла, если это выражение подходило в данной ситуации, яма, в которую он и провалился. Он бы её и не заметил, не соизволь в этот момент показаться луна. Главное – вовремя, досадливо подумал Жорин. Вылезти обратно, у Дмитрия не было ни единого шанса. Высота места, в котором он оказался, по его скромным прикидкам, составляла около двух с половинной – трех метров. Даже в лучшие времена он не мог прыгнуть вверх на метр, что уж говорить теперь, когда из его лба вытекает кровь. Жорин попытался осмотреться. Все, что он видел – это серые бетонные стены по бокам и непроглядную тьму впереди и позади себя. Дмитрия замутило. Он ощутил себя Алисой, что упала в кроличью нору. С новой силой вспыхнула боль и навалилась усталость. Парень облокотился спиною на бетонную стену, и медленно сполз по ней вниз. Потом обнял себя руками и съежился. Внезапно он ощутил, что на нем нет футболки, и его забил озноб. Стало холодно и страшно. И Дмитрий сделал то, что в такой ситуации мог сделать только он. Заснул. *** Конечно, на самом деле это нельзя было назвать полноценным сном. Скорее – Жорин просто задремал, впал в некое состояние отрешенного спокойствия, граничащего с полным оцепенением и безразличием ко всему происходящему. Он просто абстрагировался от всего: от раны на лбу, от попадания в кроличью нору, от блужданий по лесу. Кратких десять минут Дмитрий отдыхал душой и телом. А потом его состояние глупого, но такого прекрасного блаженства резко прервалось. Жорин, по прежнему пребывая в полуобморочном состоянии спокойствия, внезапно уловил краем уха посторонние звуки. Место, в котором он находился, было тихим и бесшумным, а потому звук, что не вписывался в общую атмосферу тишины, парень услышал отчетливо. Глаза его тут же распахнулись, и детектив напружинился, словно пёс, готовящийся к броску. Спина парня выровнялась, как струна, напряженные ладони упёрлись в колени. Целиком и полностью он обратился в слух. По пустому тоннелю гулко разносились звуки шагов. Быстрые, целеустремлённые – они явно приближались к Дмитрию. Это был каблук, что звонко стучал по бетонному полу коридора. Цок-цок… Цок-цок… В детстве Дмитрий, как и все дети его возраста, баловался тем, что вызывал пиковую даму. Ребенком он был смышленым, а потому в то, что из зеркала может появиться страшная леди с ножом в одной руке, и бокалом отборной крови в другой – парень не верил, даже будучи мальчишкой. Однако, все равно боялся. Потому что… А вдруг? А вдруг он ошибается? И каждый раз, когда они с друзьями запирались в ванной комнате с картой дамы пик и коробком спичек, Дмитрий искренне боялся, что в этот раз обряд сработает. Боялись и его друзья. Никто не верил, но боялись все. И вот теперь у Жорина сложилось ощущение, что обряд, спустя десятки лет, сработал. Просто дама пик была слишком занята постоянными вызовами, но вот теперь, наконец, руки у неё дошли и до Дмитрия. Цок-цок… Цок-цок… Широко распахнутыми от ужаса глазами, парень глупо всматривался в ту сторону, откуда слышались приближающиеся шаги, но видел лишь тьму. Волосы у него на затылке встали дыбом. По спине заструился холодный пот. По лицу струилась кровь. Цок-цок… Цок-цок… Тело детектива задеревенело от ужаса. С трудом, превозмогая трясущиеся поджилки, он поднялся сначала на колени, а после – и на ноги. Сощурившись, снова вгляделся в темноту. Цок-цок… Цок-цок… Шаги были совсем близко, но того, кто их издавал, Дмитрий не видел. Чувствуя, как в его висках стучит кровь, парень сделал шаг назад, продолжая тупо таращиться в непроглядную тьму. И ему показалось, что вдалеке он увидел мелькнувший огонек. Цок-цок… Цок-цок… — Ей! — Рявкнул Жорин, стараясь не дать петуха. — Стой! Кто идет!? Шаги прекратились. Детектив отступил ещё назад, до рези в глазах всматриваясь вперёд. Но огонька больше не видел. Ладони вспотели. — Ей? — Повторил Жорин, и в этот раз голос его таки подвел. — Кто там? В ответ тишина. Тягучая и страшная. А потом снова звук каблуков. Цок-цок-цок… Цок-цок-цок… Неведомый ужас явно перешёл на бег. И стремительно приближался к Дмитрию. Жорин, трясясь, как припадочный, развернулся на сто восемьдесят градусов, и ринулся вперёд, из последних своих сил. Ноги тут же заныли, напоминая, что детектив сегодня уже занимался легкой атлетикой и кардио-нагрузками. Цок-цок… Цок-цок… Парень на секунду потерял равновесие, что неудивительно, учитывая состояние его ватных ног, и больно впечатался плечом в бетонную стену тоннеля. Тут же отскочил обратно на центр коридора, отряхнулся и бросился дальше. Снова, уже второй раз за день, Дмитрий мчался вперёд, выдавливая из своего истощенного организма крупицы энергии. Отличие от дневной пробежки заключалось в том, что теперь Жорина гнал не охотничий азарт, а ужас дичи. И только этот панический, всепожирающий страх, помогал ему не свалиться замертво, и не принять свою судьбу, покорно склонив разбитое чело. Цок-цок… Цок-цок… Легкие были готовы сгореть от перенапряжения. Ноги ныли и подгибались. Лоб саднил. А Жорин, наплевав на просьбы своего тела, продолжал бежать. Продолжал, ибо чувствовал, что остановись он сейчас, и больше бегать ему не суждено. Потому что, мёртвым вообще мало, что позволяется. Цок-цок… Цок-цок… Как бы Жорин не старался, но его преследователь от него не отставал. Если первым рывком Дмитрию и удалось получить некое преимущество, то теперь, усилиями неизвестного обладателя каблуков, это преимущество свелось на нет. Детектив сдавал, а его оппонент напротив – только набирал. Цок-цок… Цок-цок… Видимость была крайне отвратительная, а потому Дмитрий, помня свои ошибки, благоразумно выставил ладонь правой руки вперёд. И в конце концов это спасло его от очередного рассечения. Перед Жорином внезапно возникла преграда, и парень резко затормозил, по инерции скользнув подошвами кроссовок по бетонному полу. правая ладонь слабо ударилась о нечто металлическое. Дмитрий в панике заметался, зажатый между неведомым тупиком с одной стороны, и страшным цокотом с другой. Цок-цок… Цок-цок… Обезумевший взгляд запуганной дичи метался из стороны в сторону, ища выход из сложившейся ситуации. Дмитрий сейчас напоминал домашний скот, которого готовят к убою, и который об этом знает. Шаги замедлились. Оппонент парня перешёл на мелкую трусцу. Цок… Цок… Цок… Внезапно Жорин углядел огромную металлическую ручку с права от себя. Он тут же ухватил её трясущимися руками, дернул, вложив в это движение все свои силы. И едва не повалился на спину, ибо неожиданно легко ручка поддалась, и дверь, а именно дверью оказался тупик, со скрипом распахнулась. В глаза Жорину ударил свет. Размышлять, какого черта здесь происходит, у Дмитрия не было времени. Он запрыгнул в комнату, снова потянул за ручку, в этот раз намереваясь закрыть за собою проход. Звук шагов ускорился и заметно приблизился. Закрывалась дверь куда сложнее, нежели открывалась. Она скрипела, цеплялась о бетонный пол, издавая при этом противный звук, шла туго, и будто бы нехотя. Но страх давал парню дополнительные силы, и он тянул, упираясь ногами в пол, потея от усилий. Дверь почти захлопнулась, когда Дмитрий заметил в темном коридоре небольшой отблеск. Это свет, что лился из комнаты, отразился от… От чего? Жорин не успел это обдумать, ведь дверь с грохотом закрылась. Раздался щелчок. И повисла тишина, прерываемая лишь его, Дмитрия, тяжелым дыханием. Парень приложил ухо к металлической двери, внимательно прислушиваясь, не предпримет ли неведомый преследователь попыток прорваться внутрь. Но по ту сторону, равно также, как и по эту, стояла глубокая тишина. На всякий случай Жорин все таки подпер ручку двери спинкой тяжелого металлического стула, после чего вытер со лба холодный пот, вперемешку с теплой кровью и тяжело выдохнул. На его губах заиграла нервная улыбка сумасшедшего. Парня все ещё бил ужас и адреналин. От этого его движения были дерганными, как у тряпичной куклы, взгляд немного сумасшедшим, а сердце стучало о ребра, будто запертый в клетке зверь. Жорин вдохнул и выдохнул, тщетно пытаясь вернуть себе самообладание, взъерошил мокрые волосы. Стоило оглядеться. Он очутился в довольно просторной, примерно шесть метров на пять, комнате – с голыми бетонными стенами, от которых так и веяло холодом и унынием. Под столь же холодным, и столь же серым, как и стены, потолком – одиноко светила лампочка, которая создавала в комнате тусклое освещение. Правда, после его блужданий по темноте, Дмитрию этот свет казался неимоверно ярким, и до рези жег сетчатку. Справа от огромной металлической двери, через которую Жорин и попал внутрь, находилась абсолютно голая бетонная стена, если не считать тяжелый металлический стул в углу, которым парень и подпёр ручку двери. По левую руку от Дмитрия, наоборот – было негде яблоку упасть: все свободное пространство занимали собой металлические шкафы и шкафчики, разные по своей конструкции и размерах, но одинаково ржавые. Тусклый свет лампочки отбивался от них, создавая неприятные блики. В дальнем от Жорина углу виднелась массивная дверь, ровно такая же, как и та, через которую он попал внутрь. Парню пришла в голову мысль, что, возможно, неплохо бы и её подпереть, но… Но после он перевёл взгляд немного в лево, и все его мысли испарились, а на их место пришло удивление и ужас. Он нашёл Семёна. *** Слева от массивной двери, что находилась в дальнем от Жорина углу, прямо напротив парня, расположилась простая двухъярусная кровать, застеленная старыми покрывалами, от которых веяло сыростью и затхлостью. На нижнем её ярусе, скривив лицо в гримасе, лежал Семён. Мертвый Семён. Жорину даже не понадобилось подходить к Персунову, чтобы понять: парень мертв. Бледное лицо, немигающий взгляд, закатившиеся белки, лилово-синие губы… И тело, что застыло в напряжении, неестественной дугой, в тщетной, отчаянной и последней попытке вырваться из пут смерти. «Пут смерти», в прямом смысле этого слова. Руки, грудь, ноги и поясницу Семёна окутывали толстые верёвки: они опоясывали тело парня, и крепились где-то под кроватью, намертво исключая всякую возможность вырваться. Жорин подцепил пальцем одну верёвку на груди Семёна, слабо подергал. Она была растянута, похоже, Персунову всё же удалось перед смертью немного ослабить свою ловушку. Но недостаточно, чтобы спасти себе жизнь. Персунов боролся за свое существование отчаянно, до последнего – и это вызвало у Жорина чувство уважения. А ещё удивления. После последней их встречи Дмитрий не мог сказать, что Семён будет биться за себя до конца. Однако – он бился. Бился яростно, люто… Об этом говорили и растянутые верёвки, и вздувшиеся на руках парня вены, и сама поза умерщвленного: Семён умер в борьбе, хоть и борьбе безнадежной. Ещё раз Дмитрий заглянул в мертвое лицо, в глаза, с закатившимися белками. В застывшем выражении парня не было той борьбы, что виднелась в его теле: только мука, только агония, только страдание. Жорин долго глядел в эту бездну, черную дыру, что способна поглотить тебя и забрать с собою в холодный мир страха и мучений. А потом Дмитрий отвернулся. Ведь известно, что, если долго смотреть в бездну, то бездна начнёт смотреть на тебя… Жорин развернулся, и едва не перевернул тяжелый металлический стул, который стоял возле кровати, аккурат у головы Семёна. Детектив брезгливо отодвинул его в сторону ногой, жалея, что он сейчас не в своем времени, и не может позвонить знакомому, чтобы тот приехал, и снял отпечатки пальцев. А что он, в сущности, вообще может? Дмитрий снова бросил взгляд на тело Семёна. Явных причин смерти он не видел. Посиневшие губы, конечно, могли указывать на асфиксию, но больше признаков удушения не было. Да, белки у Семёна закатились, но сами глаза-то не на выкате? Да, лицо бледное, но ведь не зелено-синее? Да и на шее… Дмитрий осторожно, двумя пальцами, приподнял подбородок Персунова, чтобы убедиться. Верно, никаких следов на шее нет. Бледная кожа также могла указывать и на резкую остановку сердца, но с полной уверенностью Дмитрий об этом заявлять не мог. Ведь, черт побери, где вы видели румяный труп? Все мертвецы бледные – и не каждый из них умер от инфаркта. Нет, причину смерти Жорин определить не мог. Тут нужен специалист. Детектив взял указательный палец Семёна, попытался его согнуть и разогнуть. Тщетно, труп уже окоченел. Значит, лежит он здесь не один час. По крайней мере, это он мог сказать наверняка. А больше ничего. Парень устало опустился на стул, где, вполне вероятно, десяток часов назад, сидел убийца Семёна. Адреналин покинул его, а вместе с ним – ушли и жизненные силы. Жорин устал. Устал так, как не уставал никогда прежде. До состояния отказа мышц, до белых кругов перед глазами, до равнодушия ко всему происходящему. От усталости его мутило. Это был длинный день, полный беготни, ссор и напряжения. День, что, казалось, длился уже целую вечность. День, к тому же, не спешащий заканчиваться. Лоб саднило. Дмитрий поднял руку, осторожно тронул кровавую рану, аккурат по центру лба, спрятанную под слишком густой челкой. Волосы его слиплись от крови, в крови были и густые брови, в крови же был и лоб. И единственная причина, почему кровотечение остановилось, это густой шар запекшейся на ране алой жидкости, что действовала как пробка. Дмитрий убрал руку, и тупо посмотрел на красные капельки на подушечках пальцев. Он облизал потрескавшиеся губы сухим, как наждачная бумага, языком – и с трудом, прилагая слишком большие усилия, поднялся. Если Дмитрий просидит на этом стуле ещё хотя бы минуту, то вырубиться, прямо здесь, у трупа Семёна. Нужно перевязать рану, думал Жорин. Мне… срочно… нужно… перевязать… рану… И сваливать отсюда, как можно быстрее. Мысли о лагерном домике, о мягкой постельке, о кружке чая с песочным печеньем парню казались неимоверно заманчивыми и, в то же время, очень и очень далекими. Как далеко он от лагеря? Сможет ли туда вернуться? Не поймает ли его ужас на каблуках? Дмитрий бросил тревожный взгляд на дверь, ручку которой он подпер стулом. Она ответила ему равнодушным металлическим блеском. Дверца шкафа тяжело открылась, и Дмитрий, потирая руки, добрался до его начинки. Правда, содержимое его разочаровало: внутри находилась радиоэлектроника, старые резиновые провода, разного калибра инструментарий, начиная от гаечных ключей, и заканчивая десятком отверток. Короче говоря, здесь было все, кроме того, что требовалось Жорину. Парень со вздохом перешёл к следующему шкафу. И здесь удача ему улыбнулась. На третьей полке, прямо перед носом Жорина, лежала старая армейская аптечка с жирным красным крестом на боку. С ликованием детектив извлек из неё пластырь и рулон старых, но все ещё крепких бинтов. *** Когда-то Дмитрию уже приходилось накладывать себе повязку. Однако же, то было давно и неправда. И перевязывал он тогда рану под коленкой. Теперь ситуация была куда сложнее: Жорин работал в слепую, ведь зеркала, сколь он не старался, найти не смог. Зато обнаружил большую упаковку, коробков на двадцать, спичек. Он вернул аптечку на место, и осторожно тронул белый бинт у себя на лбу. Хоть значительно улучшить его состояние повязка и не могла, а все же – Жорин почувствовал себя немного лучше. По крайней мере он нашёл в себе силы на новый рывок. Хоть и не без колебаний. Парень распаковал упаковку со спичками, достал один коробок. Чиркнул. Он боялся, что спички уже давным-давно отсырели, но, на его счастье, серная головка тут же зажглась, и в нос детектива ударил запах гари. Жорин сунул коробок в карман. В одном из шкафов обнаружилась жидкость непонятного происхождения, но явно горючего свойства. Дмитрий снял с кровати второго яруса простынь, не без усилий, разорвал её на несколько частей поменьше, щедро смочил в горюче-смазочных материалах. Оставалось самое сложное – найти подходящую основу. Жорин с беспомощным видом обвел взглядом комнату, где почти каждый предмет мебели был металлическим. Потом он заметил в углу несчастную табуретку, и просиял. Вооружившись отверткой, парень одну за другой открутил все четыре ножки, которые сложил подле себя. Хватило бы, конечно, и одной, но Жорин так увлекся, что подумал об этом слишком поздно. Не прикручивать же их обратно? Дмитрий обмотал одну ножку обмоченной в неизвестной жидкости тряпкой, вытянул спичку, чиркнул. Факел вспыхнул тут же, ярко, задорно, без намёка на дым. Вот это – совсем другое дело! Детектив уже почти покинул комнату, когда внезапно передумал, вернулся к шкафчику с инструментами – и достал оттуда самый большой гаечный ключ, который только нашёл. Вот теперь можно идти, подумал он. Но снова не ушёл. Парень уже надавил на ручку двери, когда вдруг передумал, развернулся и направился к телу Семёна. Дмитрий ощущал себя виноватым. Перед кем именно – Семёном или его трупом, сказать сложно. Но чувство было отчетливым, и подавить его детектив не мог. Что он мог сделать? Что мог поменять? Виноват ли он в смерти Персунова? Ведь бездействующий человек, ровно такой же соучастник убийства, как и сам преступник. Но разве Дмитрий бездействовал? Нет. С самого утра он искал Семёна. Потратил на это весь свой день, все свои нервы, и частичку своего здоровья. А при этом чувствовал, что сделал недостаточно. Конечно, стоило спохватиться раньше. Ещё ночью, когда Жорин впервые услышал о пропаже Семёна. Но ведь не один он пропустил эту новость мимо ушей? Виола и Ольга Дмитриевна тоже остались равнодушными. В большей или меньшей степени, но ведь равнодушными? Также, как и пионеры, что узнали о пропаже утром. Всем было плевать. Опять же, в большей или меньшей степени, но глобально… Никто не думал о Семёне дольше, чем того требовала банальная вежливость. Так может ли Дмитрий винить себя сильнее за остальных? Может. И должен. Потому что для остальных Семён – это просто странноватый парень, замкнутый в себе, малоинтересный для окружающих. А для него – ценный источник необходимых знаний о мире, где он очутился, и компаньон по перемещению в прошлое. Для остальных лагерь «Совёнок», это обычное место отдыха, такое же как и сотни других, непримечательных, но приятных мест. А для Дмитрия это, в первую очередь, чужой мир, пускай и гостеприимный, но таинственный и неизведанный. И потому Жорин чувствовал себя виноватым. Виноватым не только перед Семёном, но и перед собой. Он будто простофиля, у которого на вокзале цыганка украла кошелек. Наивный дурак, который потерял бдительность. А что, если на месте Персунова оказался бы он сам? Долго Дмитрий смотрел на бледное тело Семёна извиняющимся взглядом, а потом развернулся, и, не оборачиваясь, направился к выходу. ***