Забудь

Ольга Дмитриевна что-то отчаянно доказывала, пока Жорин с совершенно глупым видом соображал. Его разум, что ещё не отошёл от крепкого сна, медленно собирал в кучу все имеющиеся факты. Куча получилась знатная. — Семён! — Кричала вожатая. — Пойми, ты не станешь ответственным пионером, если только и будешь спать! Почему Семён? Думал Жорин. У этой женщины амнезия, что ли? И когда это я собирался становится ответственным пионером? — Ответственный пионер, — продолжала Ольга, — никогда не будет спать столько, сколько спишь ты! Он никогда не будет пропускать линейку, или любое другое общественно-важное мероприятие! Разве она не должна быть в райцентре? Или она уже вернулась? Тогда где полицейские? И Виола? И моя форма? Где моя форма!? — Важно, чтобы ты сам это понял, — вожатая наставительно выставила вперёд указательный палец. — Если ты действительно хочешь стать ответственным пионером, необходимо в любой момент быть готовым подставить плечо товарищу… Жорин зевнул. Где я? Подумал он, растерянно вертя головой в разные стороны. Куда исчезли кресла? Где письменный стол? И почему на его месте стоит шкаф? Стоп… Парень моргнул раз, второй. Каким-то невообразимым образом он перенесся из своего домика, в домик вожатой. Но как это возможно? Неужели он страдает настолько сильными приступами лунатизма? Странно, ведь раньше Жорин за собой подобного не замечал. Тогда что? Как? Хм… — Ты меня вообще слушаешь? — внезапно остановила свою тираду Ольга Дмитриевна. — Ей! Семён! ДА что с тобой происходит? Со мной? Со мной все в порядке. А что происходит с тобой, женщина!? — Ольга Дмитриевна, — сонно заговорил Жорин. — Что вы здесь делаете? — Я? — Лицо вожатой за несколько секунд отобразило гамму разномастных чувств. — Я здесь, если ты не забыл, живу! Логично. Тогда что здесь делаю я? Я же здесь не живу. — Хорошо, — Жорин заметил свою пионерскую форму, что была аккуратно сложена на подоконнике, и потянулся к ней. — Но разве вы не должны быть в райцентре? — Я? В райцентре? — Ольга Дмитриевна, казалось, смутилась. — Семён? С тобой все хорошо? — Все нормально, — парень тщательно осмотрел свою новую, во всех значениях этого слова, форму. Из рубашки исчезла всякая грязь, а шорты больше не пахли плесенью. Вместо этого ему в ноздри ударил запах лаванды. Вожатая пристально за ним наблюдала, и выглядела она очень обеспокоенно. — Точно все хорошо? — Спросила Ольга Дмитриевна, глядя на то, как Дмитрий нюхает свои шорты. — Может, Виолу позвать? Неплохая идея, подумал Жорин. Может хоть она мне объяснит, что за дичь тут творится. — Не стоит, — парень принялся одеваться. — Все нормально, говорю же. — Ну хорошо, раз хорошо, — вожатая непринужденно улыбнулась. — Тогда одевайся, умывайся, и марш на линейку! Она, кстати, уже вот-вот начнется. — Обязательно, — буркнул Жорин. Он согнулся в три погибели, стараясь нащупать под кроватью свои кроссовки. В итоге оказалось, что они находились совсем с другой стороны. Пока Жорин боролся с собственной обувью и анатомией, Ольга Дмитриевна покинула домик. Парень проводил её долгим взглядом. Что не так с этой особой? Думал он. Какого черта она здесь, а не в райцентре? Какого черта я здесь, а не в своей постели? И, мать его, с чего я вдруг стал Семёном? Прежде, чем уходить, Жорин на всякий случай заглянул в зеркало, которое он нашёл в местном шкафу. Как бы там ни было, но он уже умудрился после перемещения во времени скинуть десяток лет. Так что ему мешает превратиться в Семёна Персунова? Но в этот раз, такого неожиданного превращения не произошло. В зеркале Дмитрий Жорин увидел отражение Дмитрия Жорина, а не какого-то там Семёна. Те же волосы, те же глаза, те же черты лица и та же фигура. Никаких изменений, если не считать слегка отросшей бороды. Так о каком Семёне рассказывает эта сумасшедшая? Жорин с силой захлопнул дверцу шкафа, и подхватил пакет с умывальными принадлежностями, что валялся возле кровати. Крыша у неё поехала, что ли? *** Жорин чистил зубы, и его не покидали мысли о вожатой. Холодная вода и вкус мяты во рту немного прочистили ему голову, сбили сонливость и заставили работать извилины. И так. Вчера он точно пришёл в свой домик, а не в любое другое жилище этого лагеря. Они с Виолой пили чай, а потом… играли в медсестру и пациента. После этого девушка в срочном порядке ушла в медпункт, а он заснул. И все. Тогда какого хрена он проснулся не у себя в кровати, а в кровати Семёна Персунова? Вопрос хороший, да только ответа у Жорина на него нет. Логическую цепочку – при которой он внезапно покинул свою постель и перебрался в кровать Семёна, а потом просто про это забыл… как ни старался, Дмитрий составить не мог. При этом поведение Ольги Дмитриевной он объяснял банальной шизофренией. Ну съехала с катушек вожатая, с кем не бывает? Трудная поездка в райцентр, все дела. Пару уколов в голову – и будет как новенькая! Жорин выключил воду, спрятал влажное полотенце и зубную щетку обратно в пакет. Прохладный ветерок приятно охлаждал его мокрое лицо, пение птиц умиротворяло. Впрочем, вряд ли настроение парня можно было назвать умиротворённым: скорее наоборот. Погрузившись в собственные мысли, Дмитрий и не заметил, как оказался на площади, полной пионеров. Вожатая кинула на него грозный взгляд, и поставила в шеренгу, прямо с пакетом наперевес. В этот раз, виде исключения, Жорин решил послушать, о чем Ольга Дмитриевна так воодушевлённо распиналась. Всё же утро сегодня слишком необычное, и он здраво рассудил, что ушки лучше держать на макушке. Впрочем, уже к середине пламенной речи, Дмитрия стало клонить в сон. Он едва сдерживал себя, чтобы не опереться на плечо рядом стоящей Алисы, и не захрапеть от всей души. Ольга Дмитриевна говорила обо всем: достижения и неудачи их отряда; распорядок дня; важность стать настоящим пионером; любовь к социализму; короче говоря – стандартный маразм. Она говорила обо всем, только не о важном. Ни слова о смерти Семёна Персунова. И о кибернетиках тоже никто не вспоминает, подумал Жорин. Неужели всем настолько плевать? Почему нет полиции? Почему вожатая ведёт себя так, будто ничего не произошло? Почему он проснулся в её домике? Почему? Почему… — Сегодня у нас в планах генеральная уборка местности, — бубнила Ольга Дмитриевна. — В первую очередь необходимо привести в нормальное состояние спортивную площадку: натянуть сетки, покрасить лавочки, выровнять штучный газон, накачать и заклеить мячи. Далее нужно убрать площадь, а также… Бу-бу-бу, бу-бу-бу… Да этой женщине на радио надо идти, а не в вожатых сидеть. Такой талант пропадает! Жорин абстрагировался от жужжания Ольги Дмитриевной, и решил понаблюдать за реакцией пионеров. Неужели только он один обеспокоен тем, что эта женщина втирает им какой-то маразм, после того, как в лагере случилось самое настоящее убийство? Даже три, подумал Дмитрий. Но о последних двух им лучше не знать. Взгляд парня медленно скользил по их отряду. Славя: стоит ровно, словно готовиться отдать честь, внимательно смотрит на вожатую, и внимает каждому её слову. Рядом Женя, стоит также ровно, но крутит головою в разные стороны, кидая недовольные взгляды из под очков. Дальше Мику – откровенно мается от скуки, зевает, переступает с ноги на ногу, не в силах сдержать бьющую ключом энергию. Потом Лена. Смотрит в землю, стоит неподвижно, словно пытается затеряться в окружающем их пейзаже. Следующий… Жорин моргнул. — Алиса? — парень осторожно тронул рыжую за плечо. От неожиданности та вздрогнула. — Чего тебе? — Двачевская неприветливо на него посмотрела. — Кто это? — Жорин указал пальцем в противоположный конец их шеренги. — Где? — Ну вон там… — Это Лена, дубина… — Да нет, — шикнул Дмитрий. — Дальше. — А-а-, — протянула Алиса. — Это… Сыроежкин. Вы же вроде вчера познакомились? Я и сам вижу, что это Сыроежкин, подумал Дмитрий. Какого хрена он… жив? — А дальше за ним – Шурик? — Уточнил Дмитрий. — Ты, может, к Виоле сходи, — Алиса сочувствующе на него посмотрела. — Если медицина тут ещё не бессильна. — Алиса, — Жорин покрепче сжал её плечо. — Тебя ничего не смущает? — Меня смущает, что ты ведешь себя, как придурок, Семён! Семён… Это имя ударилось Жорину о барабанные перепонки, ножом врезалось в мозг, отбиваясь от стен черепной коробки, и раз за разом повторяясь, словно эхо: Семён! Семён! Семён! Жорин разжал пальцы и сделал шаг назад, в ужасе глядя на Алису. Вожатая продолжала что-то бубнить на фоне – и её голос для Дмитрия стал будто неразборчивый гул, что все нарастал и нарастал, готовый оглушить и дезориентировать. — И помните! — Воодушевлённо говорила Ольга Дмитриевна. — Мы все должны быть, как одна команда! Ведь мы – пионеры! А пионер всегда готов придти на помощь своему товарищу… Все, что его окружало: голос вожатой, пионеры и пионерки, Генда, площадь, даже пение птиц и шум листвы… все это показалось Жорину не то, что чужим, а даже враждебным, готовым разорвать его на части. По спине заструился холодный пот, и Жорин почувствовал такой страх, какой никогда раньше не испытывал. Все его переживания в бомбоубежище… все это показалось ему лишь незначительной мелочью. — Семён, — вожатая заметила, что Дмитрий стал пятиться назад, и вперила в него пристальный взгляд зелёных глаз. — С тобой все хорошо? Ты выпадаешь из строя… В этот момент Жорину казалось, что фраза вожатой – угроза. Явная и неприкрытая. — П-простите, — во рту Дмитрия внезапно пересохло, и он едва выдавил это слово из себя. — Все нормально… — Хорошо, — Ольга ещё долго смотрела на него, прежде, чем отвести взгляд в сторону. — Я надеюсь, вы все всё поняли, ребята. Сейчас можете идти на завтрак. Пионеры, словно по щелчку пальцев, направились в указанном направлении. Туда же отправился и Жорин – его, до смерти напуганного, с собой потащил людской поток, не оставив ему и шанса двигаться в противоположную сторону. *** На самом деле, Жорину сейчас хотелось находиться где угодно, только не в столовой. Он куда с большей радостью отобедал бы в компании, скажем, Чаушеску или Пиночета, нежели с местными пионерами. Тем не менее – он покорно стоял в очереди за своей порцией, в окружении людей, которых боялся. В двух человеках позади него, в очереди стояли Шурик и Электроник. Были ли это Шурик и Электроник? Судя по виду, да. Судя по словам Алисы, да. Но Жорин собственными глазами видел, как Шурику под ребра входит тесак, как Электроник загибался от кровоизлияния на грязном щебневом полу. Это же видела и Алиса. Но она ничего не помнит. «За то, что я кому-нибудь расскажу об убийствах, можешь не переживать. скорее всего – я вскоре и не вспомню о нем. И ты тоже. И Лена». Жорину хотелось кричать. У него сложилось ощущение, будто весь мир сошёл сума, и только он один сохранил здравый рассудок. Будто он умер и попал в ад. Очередь дошла до него. Дмитрий молча забрал свою порцию, игнорируя попытки поварихи заговорить с ним, и направился к самому дальнему столику. Ему повезло: из-за того, что не все пионеры успели подтянуться в столовую, свободных мест оставалось достаточно много. Жорину совсем не улыбалось с кем-нибудь контактировать. Когда Дмитрий подносил ложку с пересоленной гречкой ко рту, то заметил, что его рука трясется. Из-за этого использовать столовый прибор по назначению – было довольно проблематично. Он вздохнул, и гречка дождем осыпалась на стол. Жорин сунул ложку обратно в тарелку, Сжал и разжал пальцы. Выдохнул. Так дальше продолжаться не может, подумал он. Не могу же я бояться каждого куста здесь? Хотя почему нет? Страх в его ситуации – чувство не только обоснованное, но и вполне понятное. Если он боится, значит, ещё не сошёл с ума. Впрочем… с чего такие выводы? У сумасшедших же чувство страха не атрофируется? То, что здесь происходит какая-то чертовщина – истинна совершенно очевидная. Перемещение во времени на сорок лет назад? Допустим. Встреча такого же путешественника во времени? Ладно. Убийство этого путешественника? Страшно, но убийства случаются всегда. Воскрешение из мертвых двух трупов и групповая амнезия? Нет, это уже слишком. «Мы все здесь уже давно… я не знаю, насколько… не помню. кроме вас. Тебя и Семёна. Вы – новенькие». — О чем задумался? — Спросил женский голос за спиною Жорина, и тот вздрогнул. Обернувшись, он увидел Славю с подносом, что приветственно ему улыбалась. — А? Да так, ни о чем. — Жорин попытался придать своему лицу максимально бесстрастное выражение. — Можно здесь присесть? — Девушка положила руку на спинку пустующего стула. А может, не надо? — Пожалуйста, — Дмитрий выдавил из себя улыбку. Получилась она блеклой и жалкой. Может, подумал он, удастся выудить из Слави какую-нибудь информацию? Вдруг она тоже в шоке от происходящего? — Какие планы на день? — Учтиво поинтересовался Жорин. Он заметил, что руки его трястись перестали, хотя пальцы все ещё подрагивали. — Да как и у всех, — Славя не переставала улыбаться, и теперь это Жорину казалось не милым, а пугающим. — Генеральная уборка! Последние два слова она произнесла неимоверно счастливым тоном. — А… — Жорин долго думал, что ответить, но в итоге решил промолчать. Совсем не похоже на то, что память Слави в норме. Он снова помрачнел. Однако – теперь Дмитрий ухватился за эту мысль, как за спасательный круг: что, если не он один сохранил память? Что, если есть люди – или хотя бы один человек, что также, как и он, просто скрывается? В конце концов, Алиса, в сухом остатке, вчера была именно таким человеком. А он принял её за сумасшедшую… Неудобно получилось. И Семён… хоть Жорин и не мог сейчас вспомнить, о чем конкретно тот говорил, но он явно упоминал что-то подобное. Что-то о провалах в памяти местных пионеров. Значит у него, Жорина, есть шанс найти здесь нормального человека? Ведь был же Семён… Уж не поэтому ли его убили? Потому что его память работала как надо? Допустим это так. Но… черт… У Жорина кипела голова. То, о чем он размышлял, казалось ему настолько невероятным, словно вырезанным из фантастического фильма, что он просто не мог думать об этом серьезно. Если верить словам Алисы, а у Дмитрия теперь не было причин ей не верить, то… получается – все пионеры этого лагеря, живут здесь долгие и долгие годы, в том числе и она сама. В то же время всем им кажется, что они всего лишь приехали на отдых… и никто не задается вопросом, почему этот отдых не заканчивается. Звучит как маразм. Впрочем, опровержений слов Алисы у Жорина не было. А вот доказательства – полная столовая. Но это все равно маразм, подумал Жорин. Допустим, эта смена идёт уже под десяток лет, но никто этого не замечает. Хорошо. Допустим, пионеры по какой-то причине теряют свои воспоминания. Ладно. Но это никак не объясняет, какого хрена он перенесся на сорок лет в прошлое. Это во первых. А во вторых… если все это ещё можно как-то воспринимать, то воскрешение из мертвых Шурика и Электроника… Это уже ни в какие ворота. Ладно, оставим это. Есть вопрос по проще: кто убил Семёна? Возможную причину Жорин прикинул, память Персунова, в отличии от остальных, не обнулялась. Но если его убили, значит… Значит тот, кто стоит за амнезией пионеров – находиться непосредственно в лагере. И это не может быть паранормальщина – духи не привязывают свою жертву веревками к кровати. И все равно оставалось два вопроса: как и зачем? Как этому неведомому человеку удается влезать в чужую голову и чистить там воспоминания, словно на жестком диске? И зачем это надо? Какой с этого толк? Этот человек просто делает из живых людей бестолковых болванчиков, что запрограммированы на одни и те же действия. Дмитрий искоса бросил взгляд на спокойно завтракающую Славю. На её губах все ещё была та самая, застывшая улыбка. Парень вздрогнул. Если Семёна действительно убили за то, что его память оказалась недоступна для неведомого программиста человеческих мозгов, тогда и ему, Жорину, стоит серьезно опасаться. Никто, ни в коем разе не должен знать, что он не Семён, а Дмитрий, и что настоящий Семён без вести исчез, уже будучи трупом. То есть, об этом и так никто не знает. Важно, чтобы все думали, будто и он находится в неведении. Ибо, в ином случае, он сам рискует стать трупом, и исчезнуть без вести. Ни то, ни другое – было Жорину не по душе. Хотя исчезнуть из лагеря, мысль, возможно, неплохая: побег. Быстрый и качественный, подальше от этих сумасшедших и восставших мертвецов. Но мысль эта насколько заманчивая, настолько же и призрачная. Вокруг только леса, да поля, серая дорога возле лагеря кажется бесконечной и призрачной. Да и… машины по ней не ездят. Находись здесь рядом город, пусть и самый маленький, движение все равно должно быть куда плотнее. Черт возьми! Даже на трассе машины проезжают куда чаще, чем тут. Скорее всего – здесь на ближайшую сотню миль нет даже самой захудалой деревеньки. Но идея все равно кажется заманчивой. Это всяко лучше, чем умереть в бомбоубежище под лагерем. Если хорошенько подготовиться, набрать воды и еды… Пожалуй, он смог бы пройти сотню другую километров. Но не больше. Да, определённо. Нужно бежать. Но не сейчас. Сейчас рано, подумал Жорин. Для начала нужно выяснить, что происходит в этом лагере. Хотя бы попытаться. Что если, к примеру, это не все сошли сума, а только он один? Что, если он откатился на сутки или двое назад, и потому никто не помнит того, что помнит он? А что, эта теория имеет право на жизнь. Он уже перемещался во времени на сорок лет назад, так что ему мешает откатиться ещё на денёк другой? Хорошо. Допустим. Тогда почему все окружающие называют его Семён? Черт. Слишком сложно. Слишком невероятно. Все это – просто маразм какой-то. Жорину не верилось, что с ним происходит такое. Что он начинает воспринимать это как должное. — Ей! — Воскликнула Славя, щелкая перед его глазами пальцами. Жорин моргнул. — Что? — О чем думаешь? — Она расхохоталась. — В облаках летаешь! Жорин потер большими пальцами глаза. Несмотря на то, что он проснулся буквально час назад – ему жутко захотелось спать. — Прости, —пробормотал он. — Задумался. — Да я вижу, что задумался, — Славя широко улыбалась, и эта улыбка казалась Дмитрию пластиковой. — — Говорю – мне помощь понадобиться сегодня, нужно площадь убрать. Поможешь? Жорин едва удержался оттого, чтобы не скорчить кислую мину. В его ситуации – тратить драгоценное время на подобную мелочь, сущий идиотизм. С другой стороны… Он ведь решил казаться нормальным? — Когда? — Нехотя спросил Дмитрий. — После обеда, — обрадовалась Славя. — Там недолго… часа два. Часа два? Внутренне возмутился Дмитрий. А знаешь ли ты, женщина, что два часа – это две игры в Доту? А в моем случае – два часа это целая вечность. — Хорошо, — Жорин отодвинул от себя почти полную тарелку еды и поднялся. — До встречи. — Ты же ничего не поел, — удивилась Славя. — Нет аппетита. *** Жорин по привычке направился к домику Виолы, но потом, внезапно вспомнив, что он вовсе и не Жорин, а Персунов, уныло поплелся к жилищу вожатой. Там он надеялся привести мысли в порядок, и соорудить план действий на сегодняшний день. Несмотря на то, что утро только начиналось, солнце пекло, словно намеревалось сжечь весь Совенок ко всем чертям. Лагерная плитка уже успела нагреться, и от неё вверх будто поднимался невидимый, но горячий пар. Дмитрий отпер свой новый домик, ключи от него он обнаружил в кармане шорт, и завалился внутрь. Здесь было чуть прохладнее, и Жорин облегченно выдохнул. Он устало упал на кровать, словно легкоатлет, что только что пробежал марафон. Утро только начиналось, а Дмитрий уже чувствовал себя, как выжатый лимон. Казалось бы, куда могли деться его силы? Он проснулся час назад, и только и успел сделать то, что поел. Тем не менее, Жорину казалось, будто эту ночь он не спал, а, в лучшем случае, отмотал смену на заводе. Глаза слипались, и моргать с каждой секундой становилось все сложнее. Тело ныло. Дмитрий перекатился с живота на спину, с трудом приподнялся. Так не пойдет, подумал он. Если все время спать, то ничего путёвого выяснить не удастся. Только вот… Почему он чувствует себя таким уставшим? Жорин ещё раз поглядел в зеркало, что нашёл в шкафу. Небритый, с кругами под глазами, щеки впалые. И как только раньше не заметил? Он похудел. Нет, даже не так, он исхудал. Линии лица заострились и стали жестче, скулы выступали, цвет кожи приобрел нездоровый, сероватый оттенок. Дмитрий отвернулся от своего отражения. В шкафу он обнаружил свою зимнюю куртку, в которой прибыл в лагерь. Кроме того, там же находились и джинсы, что он отдал Алисе в качестве подарка, и его кофта, аккуратно сложенная и чистенькая. Дмитрий взял её в руки и осторожно развернул. Ни единого пятнышка. Дмитрий поднес ткань к носу и осторожно вдохнул. Вместо металлического запаха крови, легкий аромат лаванды. Ясно. Жорин положил кофту обратно. Кто-то явно и бесцеремонно пытался внушить ему, что его воспоминания – ложь. Кто? Кто мог знать об убийстве Шурика и Электроника? Кто мог видеть куда он спрятал окровавленную кофту? Кто пытался промыть его мозги? И самое главное, что у неведомого незнакомца это даже получалось. Жорин на подсознательном уровне уже стал сомневаться в собственных воспоминаниях. Уверен наверняка парень был только в одном: он – не Семён Персунов. Он – Дмитрий Жорин. И пока он помнит это – он будет помнить и все остальное. И сомневаться в достоверности его воспоминаний не стоит. Жорин шагнул обратно к кровати и снова сел. Он усталым жестом потер глаза. Если этот неведомый программист знал такую информацию, как местонахождение его грязной одежды и убийство Шурика и Электроника, то… страшно представить, что он мог знать ещё. Черт, он смог воскресить Шурика и Электроника из мертвых! Этот человек, нет, это существо… Выходит, оно просто всесильно? Какие тогда шансы у Жорина прикинуться Семёном Персуновым и остаться незамеченным? Дверь в домик открылась, и на пороге появилась Ольга Дмитриевна. От неожиданности Жорин вздрогнул. — Семён? — Вожатая посмотрела на него долгим, пристальным взглядом. — Что ты здесь делаешь? — Сижу, — Дмитрий развел руками. А что если она и есть тем самым – страшным программистом человеческих мозгов? Подумал он, отвечая на пристальный взгляд Ольги своим, не менее пристальным взглядом. — А почему ты здесь сидишь? — Вожатая прошла вглубь домика. — Весь лагерь работает, а ты сидишь! Весь лагерь сумасшедшие, подумал Дмитрий, а я нет. Впрочем, произнести такое вслух он не решился. — Что вы хотите, чтобы я сделал? — Прямо спросил он. — Да, я… — вожатая немного растерялась. — Да в лагере куча работы, вот! Все работают, один только ты сидишь! Я это уже слышал, мысленно вздохнул Дмитрий. Тебя заклинило, что ли, женщина? — Так что делать-то надо? — Терпеливо повторил свой вопрос Жорин. Ему все ещё хотелось спать, и он с трудом сдерживался, чтобы не зевнуть. — Э-э… — с совершенно глупым видом протянула Ольга Дмитриевна. — Ну вот, например… Кибернетикам нужна помощь в их клубе. Жорин вздрогнул. Конечно, чтобы попытаться разобраться в том, что здесь происходит – ему необходимо поговорить с кибернетиками, и Дмитрий прекрасно это понимал. Но не сейчас. Сейчас он к такому разговору, да и вообще – к обществу Шурика и Электроника не готов. — А есть что-нибудь другое? — С надеждой в голосе поинтересовался Жорин. — Ну-у… — задумчиво протянула Ольга. — Можешь помочь Славе и другим пионерам на пристани, они там лодки чинят. Звучит, как неплохой способ откосить, подумал Жорин. Тут ты чинишь лодку, тут ты проверяешь, как она плавает, а тут ты уже плаваешь один – без лодки. Но вряд ли он что-то выяснит, если будет целое утро плескаться в водичке. — Я Славе уже пообещал после обеда помочь с уборкой площади, — уклончиво ответил Дмитрий. — Есть что-то ещё? — Ещё в музыкальный клуб требовалась помощь, — неуверенно пробормотала вожатая. — Не знаю, с чем конкретно… О! Это мне подходит, подумал Дмитрий. С Мику и информацию никакую выуживать не придется – она сама все расскажет. Если вообще что-то знает, конечно. *** Жорин остановился перед дверью музыкального клуба, глубоко вздохнул и потер глаза. Неуёмная энергичность Мику и его сегодняшнее апатичное настроение были мало совместимы между собой. Поэтому к встрече с японкой стоило заранее подготовиться. Кроме того, думал парень, я – Семён. Нужно ни в коем случае об этом не забывать. Дмитрий вздохнул и надавил на ручку двери. Музыкальный клуб встретил его тишиной, что была совсем неестественна для этого места. Жорин прошёл в глубь здания, отчаянно вертя головой в поисках девочки с аквамариновыми волосами. Впрочем, тщетно. японка в главной комнате музыкального клуба отсутствовала. — Ей! — Крикнул Жорин. Он наступил на шариковую ручку, и наклонился, чтобы её поднять. — Мику! Приём! — Не ори! — Заорал голос со стороны кладовой. — Нет её. Голос этот принадлежал явно не Мику. — Алиса? — Дмитрий заглянул в кладовую. Двачевская сидела рядом со шкафом, что занимал площадь половины помещения, на старой табуретке, и задумчиво пялилась на акустическую гитару в своих руках. — Нет, это я – Мику, просто перекрасилась… — Алиса пыталась подтянуть гитарные струны, и судя по тому, как она хмурилась – у нее мало что получалось. — Чего пришёл? — Меня вожатая послала, — пожал плечами Жорин. — Сказала – Мику помощь какая-то нужна. — Помощь квалифицированного врача ей нужна, — буркнула Двачевская. — Попросила вот её гитару настроить, ещё вчера. Видишь как настроила? Алиса продемонстрировала Жорину музыкальный инструмент, струны которого уныло свисали. — Ясно, — Дмитрий осмотрел гитару критическим взглядом. — А где она сейчас? Мику, то есть? — Да хрен её знает, — Алиса осторожно подергала гитарную струну, которая издавала крайне печальный звук. — Убежала куда-то. Сказала скоро вернется. — Ясно, — повторил Жорин. — Тогда я подожду её здесь, ты не против? — ДА пожалуйста. Только не отвлекай. Дмитрий вернулся обратно в главную комнату музыкального клуба, и осторожно примостился на стульчике возле рояля. Его по прежнему клонило в сон, и Жорин не мог понять такую истощенность своего организма. От нечего делать он стал осторожно перелистывать листы, что лежали на крышке рояля. В основном это были непонятные для него черточки и точечки, что на языке музыкантов звались нотами. Иногда под нотной дорожкой был текст, иногда японские иероглифы. Жорин перебирал все это без особой на то причины, просто чтобы убить время. Неожиданно его взгляд зацепился за очередной лист белой бумаги формата а4. Жорин вытянул его из кучи других листов, внимательно вчитался в текст, аккуратно выведенный внизу: Время, как вода, Уходит в никуда. Время, как рассвет, У него пределов нет. Память, как глубокие моря, У неё не видно дна. Память, как звезда, Что погасла навсегда. И жизнь наша – не спираль, Она не закручивается вдаль. Жизнь наша – завита в круг, И не отбиться нам от чужих рук. Хм… Дмитрий сунул эту бумажку обратно в кучу других, задумчиво уставился в окно. Рядки, написанные аккуратным почерком, продолжали стоять у него перед глазами, даже когда парень отвернулся. Время, как вода, Уходит в никуда... Стих отличался от других произведений, что, несомненно, написала Мику. Все они были радостными, жизнеутверждающими, полные ярких красок и веселья. И только этот выделялся на фоне остальных, словно черная клякса на идеально белом листе бумаги. Память, как звезда, Что погасла навсегда… А ещё это очень сильно напоминало намёк. Не известно – кому, не известно – так ли это на самом деле, но Жорину казалось, что Мику написала этот стих непросто так. Будто она о чем-то предупреждала. О чем? И кого? Наша жизнь – завита в круг, И не отбиться нам от этих рук… Дверь скрипнула, и в музыкальный клуб бодрым шагом вошла японка. Увидев Дмитрия, она остановилась. — Семён? — Мику радостно всплеснула в ладоши. — Привет! Решил записаться в наш, то есть – мой клуб? Это очень хорошо! Сейчас только бумаги найду… Жорин нахмурился. Имя Семён, что должно бы быть для него родным, на самом деле его раздражало. Каждый раз, когда он его слышал, в памяти всплывало мертвое лицо Персунова. — Нет-нет, — поспешил успокоить рвение японки Дмитрий. — Меня Ольга Дмитриевна к тебе послала. Сказала, тебе помощь нужна. — Мне? Помощь? — Мику удивлённо почесала лоб. — Ах да! Помощь нужна. Понимаешь, я сегодня перебирала старые инструменты в кладовке, и заметила, что табуретка там… В этот момент из кладовки раздался оглушительный грохот, а следом за ним – ещё более оглушительный крик Алисы: — А-а-а, твою мать! Чертова рухлядь! — Разваливается? — Закончил за неё Жорин. — Ага. ***