Сегодня 4:13
Привет.
Я знаю, что ты сейчас, должно быть, на другом конце света.
И что у тебя нет интернета.
…Но мне хотелось написать о том, что я скучаю…
Пальцы Юнги зависают в воздухе над кнопкой отправки. Конечно, нет ничего постыдного в том, чтобы написать старшей сестре, что ты скучаешь, но… Он слегка хмурится, стирая последнее слово.Но мне хотелось написать о том, что у нас новое дело.
Оно необычное, знаешь. Не буду вдаваться в подробности, потому что я знаю, что ты их не любишь.
Но оно действительно сложное.
Наверное, это дело самое сложное из всех, что мне доводилось вести.
Напиши мне, когда появишься в сети.
…Люблю…
Юнги нерешительно поджимает губы.Буду ждать.
Юнги.
Он откладывает телефон и делает ещё один глоток из бутылки, катая воду на языке. Юнджи любит путешествовать больше всего на свете и терпеть не может технику. Они общались сообщениями, когда у неё наконец появлялась связь или возможность, и зачастую это больше напоминало Юнги переписку письмами. Длинные сообщения, длинные ответы, длинные разговоры. Что-то в этом казалось ему особенным, чем-то, что было только между ним и Юнджи. Поэтому Юнги не любил переписываться через смс-ки с кем-то ещё. Он хрипло вздыхает, проведя ладонью сквозь волосы и слегка массируя кончиками пальцев кожу головы — боль прошла, оставив после себя лишь лёгкий пульсирующий след и кристально чистую, звенящую ясность. Это был единственный, но заставляющий Юнги мириться со всеми последствиями мигрени плюс. Абсолютно чистый, невероятно работоспособный мозг. Если учесть, что всю последнюю неделю Джин швырял их из одной бытовухи в другую, практически не оставляя времени на расследование убийц с Йонсангу, то Юнги как никогда счастлив. Он вдыхает и выдыхает полной грудью, насыщается влажностью воздуха и пытается вспомнить, какой сейчас день недели. Кажется, вторник? Телефон отчётливо показывает, что суббота. Юнги давно не терялся в днях настолько, что пропускал свои же выходные. Пусть у агентов в основном ненормированный график работы, но если не отдыхать, то от него не будет никакой пользы. Мозг, ясный и трезвый, тем не менее активно обрабатывает информацию, собирая по крупицам разрозненные факты. Неторопливо прогуливаясь по спящей улице, Юнги повторяет про себя и для себя то, что они собирали за всё это время в лихорадочных перерывах из различных фактов: два субъекта, мужчины с небольшой разницей в возрасте, состоящие в своеобразных отношениях. Один, вероятно, пережил травмирующий опыт, второй имел властных родителей, которые подавляли любую возможность к сопротивлению. Возможно, ведомый недавно потерял связь с семьёй, из-за чего полностью находится во власти ведущего. Они убивают, потому что это их способ проявить привязанность друг к другу, потому что больше их вместе ничего не держит. Общая цель и поразительная созависимость. Юнги уверен, что они с большей вероятностью совершат двойное самоубийство, чем дадут себя взять. — Только вот профиль без зацепок ничего нам не даёт, — Юнги устало выдыхает. Они разложили портреты субъектов на крупицы, могут спрогнозировать их детство и юность, предположить встречу, но больше… Данные слишком расплывчаты, словно им не хватает нескольких пазлов, чтобы составить картинку. Юнги думает о них, об их способе вырваться из порочного круга травмирующего опыта. Это сложно — сочувствовать убийцам, но такова его работа. Если не проявить эмпатию, не попытаться понять, не осознать, что любой убийца — в первую очередь человек, и им движут не инстинкты, а что-то насущное, человеческое… Можно не увидеть человеческие ошибки, которые он неизбежно совершит. Можно пустить пулю подозреваемому в лоб и лишь после этого начать разбираться, был ли он виновен. Юнги неторопливо бредёт по улицам в направлении к центру — он не особо следит за временем, но ему нравится наблюдать за тем, как никогда не спящий город начинает просыпаться. Пять утра, полшестого, шесть — улицы стремительно начинают наполняться жизнью. Мин ходит по ним часами. Смотрит на сонных и спешащих людей, смотрит на машины, на то, как ярче загораются окна в зданиях и в домах — далеко не у всех корейцев есть выходные по субботам, а из тех, у кого есть, далеко не все используют их для отдыха, а не для сверхурочных. Он уже сейчас знает, что его выходные не будут выходными — точно так же, как и все выходные до этого. Если случится новое убийство, он сорвётся. Если их вызовут на новое дело, он сорвётся. Если этого не случится, он сядет за уже имеющееся, как только почувствует, что выданная самому себе на отдых пара часов истекла. И всё же Юнги нравится это утро, даже если началось оно просто отвратительно. Нравится наблюдать, нравится чувствовать себя обычным человеком. Он ходит по улицам до тех пор, пока движение не становится совсем активным — около семи часов утра. Как раз в это время начинают открываться Старбаксы, так что Юнги расслабленно заходит внутрь. Большой американо со льдом, взбитые сливки сверху, но ничего кроме, и большой шоколадный кекс. Он садится в кресле у окна, рассеянно наблюдая за прохожими, когда только-только открывшие кофейню работники сонно жужжат и начинают принимать первых лихорадочных посетителей. Нравится. Иногда Юнги это нравится. В его расслабленные мысли резко вплетается вибрация телефона и звук от уведомления. Мин слегка приподнимает брови, делая очередной глоток кофе, и открывает телефон. Его брови приподнимаются ещё выше, когда он видит, что это уведомление от Чимина. Сегодня 7:24 доброе утро, хён! я знаю, что сейчас рано и… в общем. если ты не спишь, и если тебе удобно, и если у тебя нет никаких планов на выходные, хотя они у тебя, наверное, есть… но если нет. вот. как ты смотришь на то, чтобы сходить со мной сегодня погулять в парк? мне кажется, нам обоим не помешало бы немножко подышать свежим воздухом. вот. если тебе не захочется, то не надо! но если захочется, я бы с удовольствием погулял вместе с тобой. извини, что так рано, хён! Юнги улыбается. Он проводит подушечкой пальца по ребру телефона и перечитывает сообщение ещё раз, отдаваясь просительным, волнительным интонациям, которые очень легко считать в небольшом и искреннем сообщении. Прикрыв глаза, Юнги думает о том, как Чимин сейчас суетится, например, на кухне и пьёт крошечными глотками кофе в ожидании ответа. Не желая томить и издеваться, он перезванивает. Просто потому что высокий и мягкий голос Чимина звучит в жизни намного лучше, чем в его воспоминаниях. — Хён! — Чимин отвечает сразу же, словно он гипнотизировал телефон, ждал ответного смс, но, судя по удивлению, совершенно не ждал звонка. Юнги силой заставляет себя отключить внутреннего профайлера. — Я тебя не разбудил? — Я в Старбаксе, — Юнги сам слышит, как в его голосе звучит улыбка, — и уже не сплю какое-то время, так что нет, ты меня не побеспокоил. — И ты позвонил мне, чтобы отказать голосом, а не текстом? — Чимин в противовес сказанному звучит игриво и дразняще, словно он знает Юнги, знает его привычки. Это обманчивое, но совершенно приятное чувство. — Или я могу надеяться на согласие? — Не люблю разочаровывать подающих надежды агентов, — Юнги делает большой глоток кофе, чтобы насладиться тем, как Чимин счастливо хихикает. Высокий, мягкий звук похож на ненавязчивую трель колокольчиков. — Нас пока что никуда не вызвали, молоденькие детективы учатся думать головой, а не надеяться на помощь старших, так что… Юнги не заканчивает предложение, чувствуя под конец странное смущение. Как давно он проводил время вне работы, да даже с коллегами, просто так? Не обсуждая дела, убийц, не на лекциях по профайлингу? Юнги даже не может вспомнить момент, когда он просто… отдыхал. Это осознание оглушает до неприятного звона в ушах, и Юнги совершенно точно не хочет терять шанс на то, чтобы отдохнуть с Чимином. — Так что?.. — Чимин протягивает, разбивая повисшую паузу. Юнги не имеет и малейшего представления о том, что они будут делать и к чему это может привести, но он что-нибудь придумает. — Так что я могу за тобой заехать, — Юнги немного нервно проводит ладонью по шее, вспоминая, как давно он принимал душ. Одежда на нём свежая, в принципе, но… — Правда, мне нужно немного времени, чтобы собраться. — Конечно, столько, сколько понадобится, хён, — Чимин податливо тараторит, и Юнги улавливает лёгкую нервозность в его голосе. Пак тоже очевидно переживает, и это странным образом утешает Юнги, хотя он и не понимает причину. — Что ты думаешь насчёт девяти или полдевятого? — Думаю, этого будет более чем достаточно, — Мин невольно улыбается, делая ещё один глоток. У него достаточно острый слух, чтобы он мог услышать лихорадочное шуршание на том конце провода. Кажется, Пак тоже помчался собираться. — Я заеду за тобой к девяти, малыш. Окей? — Окей, хён, — Чимин сладко, немного застенчиво хихикает, и Юнги будто наяву видит, как он прикрывает ладонью рот. Медовый высокий голос звучит мягко: — Пока-пока. — Пока, — Мин немного растерянно повторяет и заторможенно убирает телефон, глядя на него. Пока? Когда вообще он в последний раз с кем-то так прощался? Юнги встряхивается. Он давно не заводил новых друзей в полном смысле этого слова, да и Чимин не похож ни на Намджуна, ни даже на золотого ребёнка Чонгука. Наверняка странное лёгкое волнение у него внутри вызвано именно этим. Да. Новый друг Пак Чимин. Мин немного торопливо допивает кофе, оставляя маффин нетронутым, и выходит из кофейни. Он шёл неторопливо, петлял по городу кругами: чтобы добраться обратно до дома, ему понадобится минут пятнадцать или двадцать по короткому маршруту. И, он не может это не признать, спешить на встречу… приятно. Да. Юнги не думает о том, что действительно добирается до дома за пятнадцать минут. Он принимает душ, потому что новый день нужно начинать с чистого листа, определённо, и в кои-то веки даже пользуется подаренным Намдужном дорогим одеколоном. Просто потому что у него выходной. Почему бы и нет, правильно? Тщательно подбирая одежду, Юнги убеждает себя теми же аргументами. Он просто давно не был в штатском. Чимин наверняка будет выглядеть так, словно собирался долго и тщательно, и Юнги просто надо соответствовать. В какой-то момент он почти готов снова набрать Пака, чтобы спросить у него совета, но быстро отбрасывает эту мысль. Оставлять оружие в сейфе совершенно неприятно, некомфортно, и Юнги не нравится чувствовать себя голым, но он на выходном. Выходном. Впервые за несколько лет он выйдет на улицу без защиты, хотя и со значком. Юнги судорожно вдыхает и медленно, хрипло выдыхает. Мёрфи говорит, что всё, что может пойти не так, пойдёт не так, но ведь не всегда закон безотлагательно… Всё, что может. Всё. Он не может оставить оружие. С длинным протяжным вздохом, сдаваясь, Юнги возвращает кобуру на её привычное место, чувствуя от этого неприятную горечь и облегчение одновременно. Даже в выходной он не может позволить себе расслабиться. — Ничего необычного, Мин Юнги, — Юнги убеждает себя, когда закрывает квартиру, спускается на стоянку, залезает в машину и двигается в сторону дома Чимина. Он слегка хмурится. — Это для нашей с Чимином безопасности. Это правильно. Внутри все сжимается от одной мысли, что он мог потерять контроль. Такое иногда бывало по утрам после долгих и тяжелых бессонных ночей, когда Юнги не был уверен в том, какой сейчас час или день, иногда по вечерам, когда он подолгу задерживался в офисе. Дни часто сливались в один длинный и бесконечный цикл, не оставляя и шанса на то, чтобы спокойно выдохнуть, но сейчас всё немного иначе. Если бы Юнги не чувствовал, как к боку прижимается пистолет, то эта пустота обращала бы на себя всё его внимание. Слишком сильно. И тогда весь отдых скатился бы к чертям под хвост. Юнги практически успокаивается, когда Чимин, счастливый и яркий, запрыгивает к нему на соседнее сидение. — Привет ещё раз, Юнги-хён! — Чимин в светлом, он выглядит как воздушное облачко и пахнет так же: немного сладко, но не приторно, легко и очень освежающе. Чуткий, внимательный, он тут же хмурит аккуратные бровки. — Что-то не так? — Нет, всё так, просто… — Юнги проводит ладонью по чуть вьющимся, слишком отросшим чёрным волосам, кривовато усмехнувшись. — Я почти оставил оружие дома, но не смог. — Ох, — Чимин грустно округляет губы, но даже так их уголки поднимаются вверх, делая улыбку ободряющей. Он склоняет голову набок, к плечу, раздумывая, и медленно, оценивая вес каждого слова, говорит: — Ты как-то спрашивал, почему у меня нет оружия, помнишь? — Юнги заинтересованно кивает. — Именно поэтому. Оно делает тебя зависимым. Ты в безопасности и без него, хён. — Я не уверен в этом, малыш, — Юнги слегка качает головой, скользнув пальцами по кожаному рулю. Он смаргивает лёгкую тоску и тонко приподнимает самые краешки губ: — Не будем об этом. Ты хотел в парк, да? — Намсан, да, — Юнги все ещё видит лёгкую тень беспокойства в тёплых медовых глазах Чимина, но Пак послушно кивает, легко подхватывая новую тему. Легкость. Податливость. Это то, что ему нравится в Чимине, то, чего категорически не хватает ему самому. — Там так красиво. Я люблю гулять там, когда мне хочется отдохнуть. — Значит, самое время прогуляться, — Юнги хмыкает и, прежде чем тронуться с места, бросает выразительный взгляд на Чимина, приподняв бровь. — Ремень. — Ой, — Чимин снова округляет губы в маленьком звуке, и Юнги накрывает приятным чувством дежавю. Кажется, Пак Чимин совершенно не любит пристёгиваться. Чимин виновато улыбается, пристегнувшись: — Извини, хён. — Тебе стоит привыкнуть к ремню безопасности, малыш, — Юнги беззлобно качает головой, выруливая с небольшой уютной улочки, на которой расположен дом Чимина. Он щурит глаза в лёгкой усмешке, подрагивающе бросив: — Стоит ли мне выработать у тебя привычку поощрительным путём? Я могу носить с собой пачку конфет и вручать их тебе каждый раз, когда ты не забудешь пристегнуться. На Чонгуке, кстати, сработало. — Хё-он… — Чимин тянет, смущенно блеснув глазами, но его голос звучит мягко и тягуче, обволакивающим, как патока, даже когда он пытается сделать его просительным и укоряющим одновременно. Это приятный звук. Юнги неожиданно нравится, хотя он никогда не замечал за собой тяги к подобным звукам. — Я не ребёнок! — Правда? — Юнги не может удержаться, и это определённо стоит того. Щеки Чимина слегка надуваются, как и пухлые губы, делая его похожим на забавного утёнка, и Юнги не может долго это игнорировать. Он негромко и хрипло смеётся: — Ладно-ладно, прости. Но тебе стоит над этим задуматься, малыш. — Почему… почему «малыш»? — Чимин забавно склоняет голову набок, когда спрашивает, надув губы. Мягкие, легко покачивающиеся шелковистые волосы скользят по его лбу, и перфекционизм внутри Юнги почти толкает его на то, чтобы поправить чужие пряди. — Я слышал, как ты называешь Чонгука ребёнком, а Тэхёна, — он немного смущенно хихикает, — журналисточкой. Ты любишь давать прозвища? Если так, то кто Намджун-хён, глава Ким и доктор Чон? — Доктор Чон, — Юнги хрипло негромко смеётся: так Хосока на его памяти агенты ещё не называли ни разу, — нет, он, конечно и правда доктор, но скорее убьёт кого-нибудь, чем вылечит. — Ты избегаешь ответов, хё-он, — Чимин определённо чувствует себя расслабленно, поддразнивая Юнги, — ладно остальные, мне больше интересно послушать о себе. — Пак Чимину нравится, когда о нём говорят, да? — Юнги лукаво щурит глаза, бросив на него короткий взгляд. Он вовсе не из разряда тех людей, что легко поддерживают подобные разговоры, но Чимин располагает к тому, чтобы совершать небольшие глупости. Проехав сложный перекресток и достаточно выждав — Чимин уже начинает нетерпеливо ёрзать — Юнги наконец говорит, хмыкнув: — Нет какой-то конкретной причины. Просто ты… маленький? Во всех отношениях, ты меньше всех агентов, которых я встречал, и не только в физическом плане. Я не могу сказать, что ты совсем неопытный, но у тебя иногда такой сосредоточенно-потерянный вид, словно ты знаешь, что прав, но сомневаешься в себе. Такое часто бывает от недостатка оперативной работы. — Это… — Чимин немного растерянно хлопает ресницами, округляя губы — они забавно принимают силуэт буквы «о». Щёки его розовеют. — Ладно, это и правда похоже на меня, но, эй! Во мне сто семьдесят три сантиметра, это не так-то и мало! — Для кого-то, может, и да, — Юнги ухмыляется почти проказливо и подмигивает. — А для меня ты крошка-Пак, малыш агент. Объективно маленький Пак Чимин. Юнги не перечисляет остальные качества Чимина: снимающий стресс, воздушный и лёгкий, приятный, комфортный… Это слишком много для разговора ни о чём, и Юнги совершенно не хочет его утяжелять сейчас. Но он не может справиться со странным чувством удовлетворения внутри, когда из-за его слов Чимин краснеет и опускает лицо. Маленький Пак. Малыш Чимин. — Тебе словно просто нравится смущать меня, хён, — Чимин говорит, всё ещё надув губы, и из-за этого они словно вытягиваются, округляясь и смягчаясь на каждое слово. Сейчас он совершенно не похож на агента, и это заставляет Юнги чувствовать себя расслабленно. Пак слегка прищуривает медовые глаза. — Что, если я тоже придумаю тебе какое-нибудь прозвище? — Попробуй, — Юнги непроизвольно ухмыляется, заинтересованно блеснув глазами. Он никогда не считал себя особым фанатом прозвищ, хотя с ним наверняка бы не согласились. Намджун, например, взял с него самые клятвенные заверения в том, что никто не узнает о том, что в далекие студенческие годы серьёзного и обстоятельного агента Ким Намджуна называли Капитан Пчёлка. Даже сейчас у Юнги невольно вздрагивают уголки губ. — М-м-м… — Чимин задумчиво щурится, явно полностью сосредоточившись на поставленной задаче. Отчасти Юнги даже интересно, что он придумает, хотя он практически уверен в том, что это не будет что-то неожиданное. — Личи-хён? А, нет. — Личи? — Юнги невольно приподнимает брови и едва не пропускает поворот. Даже он слышит изумление в собственном голосе. — В смысле, фрукт? Почему? — Потому что ты похож на личи, — Чимин смеётся, прикрывая ладонью рот, и его глаза сощуриваются, становясь похожими на полумесяцы. Юнги невольно отмечает, что Чимин натягивает свитер на самые ладони, почти прикрывая пальцы. — Снаружи кожура, которая кажется шипастой и опасной. Острой. Но если снять её, внутри окажется мягкая и сладкая белая мякоть, в глубине которой большая чёрная косточка, которую невозможно раскусить. Ты кажешься опасным только на первый взгляд, хён, и пускай у тебя есть свои тайны, внутри ты всё равно мягкий. И белый. — Глубокий анализ, Пак Чимин, — Юнги хмыкает с лёгкой задумчивостью. Личи. Чёрная косточка внутри. Это интересно, и он с изумлением понимает, что ему даже нравится. — Личи, значит? Мне нравится. Юнги выруливает в сторону парковки, присматривая местечко для машины, и больше не отвлекается, но Чимину, кажется, и не надо. Он что-то тихо мурлычет под нос и похлопывает себя по коленкам, совсем становясь похожим на нетерпеливого малыша. Словно ему не доводилось раньше прогуливаться в парке с друзьями. Юнги вот точно не приходилось. Он все ещё хранит в памяти тот короткий момент, когда они сделали небольшой круг по парку после первого общения с семьёй потерпевшего. Сейчас это займёт немного больше времени. Он не знает, о чём говорить; о чём вообще разговаривают люди, которые хотят стать друзьями? Юнги, пожалуй, интересно узнать о Чимине немного больше. Не что-то стыдное из детства, но что-то значимое из юности, может, зрелости? Припарковавшись, Юнги глушит машину и переводит взгляд на Чимина, на его профиль. Мягкие, нежные черты лица, в них нет заострившихся, ожесточённых черт агента, которому больше не знакомо сострадание, наоборот: милый и славный… малыш. Тем не менее в Пак Чимине определённо есть стержень. — Кофе? — Чимин славно улыбается, закрывая от удовольствия глаза. — Мы можем перекусить? Я почти не завтракал. — Хочешь в кафе или по дороге? — Юнги старается не запинаться на простых принципах социального взаимодействия. Убийц профилировать гораздо проще, чем не сбиться на свою привычную холодную отчуждённость. — Или по обстоятельствам? — По обстоятельствам, — Чимин буквально светится. Он пытается сразу же выскочить из машины, но из-за ремня стопорится, хихикая на свою же невнимательность. — Но я удивлён, хён, думал, все агенты предпочитают ездить без ремня. — Ты не оперативный агент, — Юнги легко отбривает нападение, — и мы не на работе, так что нужно следить за безопасностью. — Мне нравится, когда за ней следишь ты, — Чимин шкодливо показывает язык и, отстегнувшись, выскакивает на улицу. Он раскидывает руки в стороны и немного вверх, прокручиваясь вокруг своей оси. Искренний и счастливый. Юнги не хватало таких эмоций, не хватало позитивной разрядки. — Я знаю хорошее местечко! Он не может сдержаться от улыбки. Юнги непривычно гулять медленно — обычно он ходит быстро, стремительно и резко, до минимума сокращая время, которое нужно затратить на передвижение. Но сейчас… Мин идёт медленно и расслабленно, засунув руки в карманы, пока Чимин вертится вокруг. Сейчас, вне офиса, он кажется расслабленным, по-особенному солнечным. Чимин разглядывает яркие зелёные листья, смотрит на камушки, на небо, утягивает Юнги, чтобы посмотреть на резные веточки у куста. Пак с лёгкостью видит красоту в мелочах, и Юнги это нравится. Ему нравится разглядывать то, на что он сам ни за что не обратил бы внимание, нравится ненавязчивый щебет Чимина о листьях, и небе, и солнце. Сейчас между ними нет ни кровожадных убийц, ни тел, ни улик, ни преступников. Есть солнце, есть небо. Есть листья. Юнги проникается этим так, как никогда не проникался до этого, и на мгновение ему становится гораздо легче дышать. Солнце. Небо. Листья. — Тебе стоит чаще выходить на свежий воздух, хён, — Чимин солнечно улыбается, заправив себе за ухо сочный зелёный лист. Это маленькое яркое пятно словно заставляет его засиять ещё ярче, и он щебечет, протягивая второй такой же лист Юнги. — Посмотри, какой он зелененький и славный! Это потому что он напитывался солнышком, рос, обласканный его лучами, водой и ветром. Тебе бы это всё тоже не повредило! — Думаю, ты прав, — Юнги хмыкает. Он вертит зелёный лист в пальцах, разглядывая, как солнце играет на его ребристых гранях. Вязкий зелёный сок пачкает пальцы, словно сочась из микроскопических артерий, и это вызывает у Юнги странные ассоциации. Лист у него в руке, сочащийся зеленью и соком. Тело перед его глазами, истекающее кровью. Жизнь за жизнь. Солнце. Небо. Листья. Юнги поднимает лист к солнцу, рассматривая его на свету. Он видит миниатюрные капилляры, пронизывающие тонкую зеленую гладь, и задумчиво щурится. Солнце. Небо. Листья. Жизнь. Тело. Что кровь значит для субъекта, для чего нужно столько колотых ран? Он встряхивается. Солнце. — Ты хотел позавтракать, верно? — Что-то лёгкое, — Чимин непосредственно хватает его за руку, переплетая пальцы, и тянет за собой, — и попить. Сегодня невероятно тепло, хён, мы не справимся без воды. Юнги не хочет обсуждать с Чимином дело, не хочет портить этот единственный светлый момент за долгое время, но его мозг работает, не спрашивая разрешения. Это ненависть за двоих? Юнги переводит взгляд на деревья и концентрируется на тёплой маленькой ладони Чимина. Презрение к телу, к человеку, к себе? Чимин насвистывает мелодию, и несколько птиц подхватывают этот щебет. Светлые летающие комочки прыгают с ветки на ветку, совершенно не боясь их: они то приближаются, то отдаляются. Это похоже на танец. Субъекты танцуют? Друг с другом. С ними. Играют в страшные игры с разумом. — Почему ты пошёл в полицию? — Чимин спрашивает это, когда они подходят к одному из множества ларьков на колёсах. — И как получилось, что вы с Намджуном… ну как ФБР, только в Корее? — Мы там были, в ФБР, — Юнги трясёт головой, отбрасывая кровавые образы как можно дальше, но красные точки всё равно пляшут перед глазами душным хороводом. — Джин, когда только взял власть в руки, принялся разгребать оставленный ему мусор и чуть не поседел от того, насколько всё было ужасно. Он провёл отбор среди всех оперативных агентов, детективов и всех тех, кто просто хотел попробовать свои силы, а потом двух лучших отправил на стажировку. — Почему не обмен? — Чимин продолжает крепко держать его за руку, и это не ощущается неловко или как-то странно. Юнги подмечает, что все вокруг так или иначе стоят парами и тоже придерживаются тактильного контакта. — Это было бы проще? — Грустно, но Корее было нечего предложить, — Юнги помнит, как Джин пытался составить план именно для «обмена опытом», но в результате вскрывалась лишь ещё большая некомпетентность сотрудников, — так что он решил, что не хочет опозориться окончательно, и оформил пусть и унизительную, но форму стажировки. — Унизительную? — Чимин вскидывает брови, но не спрашивает дальше: подошла их очередь. Он говорит: — Два пянсе, два кофе и бутылку воды, пожалуйста. — Кофе? — продавщица выжидательно смотрит на них, и Юнги уверенно перехватывает разговор: — Двойной американо по крепости и по объему, без ничего, и латте. Вода негазированная, из холодильника. — Добавьте в латте карамельный сироп, пожалуйста, — Чимин улыбается, растягивая пухлые губы в широкой улыбке. Девушка за прилавком понятливо кивает, пробивая заказ, и Юнги, не дожидаясь, пока Чимин потянется к карману, прикладывает карту. Чимин округляет губы, протянув: — Хё-он! — Ни слова, Пак Чимин, — Юнги беззлобно отрезает, с долей удовольствия наблюдая за тем, как Чимин начинает пыхтеть. — Я твой хён, в конце концов. — Спасибо, — Чимин бормочет, но щеки у него самым очаровательным образом розовеют. Чимин, около получаса описывающий ему листики и без малейших колебаний взявший его за руку, смутился из-за того, что за него заплатили. Юнги берет это на заметку. Их заказ не требует много времени, так что вскоре они уже отходят от прилавка. Мин делает глоток крепкого несладкого кофе и, вздохнув, хрипловато тянет: — Унизительно это было из-за того, что сложно было признать, что мы чего-то не знаем. Что ФБР не на шаг, а на два впереди. Я не совру, если скажу, что объем информации, который нам дали за эти несколько месяцев, был в разы больше, чем то, что нам годами преподавали в академии. Они опускаются на небольшую лавочку в тени деревьев, садясь рядом. Юнги нравится это место. Нравится наблюдать за тем, как к ним постепенно подбираются птицы. — Нас учили по вашим заметкам, — Чимин немного неловко водит кончиком носка по земле, снова неожиданно смутившись, и прячет лицо в кофе. Он негромко признаётся: — Тогда я начал тобой восхищаться, хён. — Агент Росси, — Юнги хмыкает в стаканчик, вспоминая наставления несносного старого итальянца, — вот кем надо восхищаться. Уверен, увидь он данные наших субъектов, создал бы профиль сразу же, мы… мы топчемся на месте, — Юнги неприятно это признавать, но ему, как и Чимину, в каком-то смысле тоже не хватает опыта. — Нам дали базу, что-то мы изучали сами, что-то поняли, но этого недостаточно, потому что люди развиваются, их патологии не стоят на месте. — Разве это не значит, что в США куда больше больных людей? — Чимин неохотно вытаскивает ладошку из захвата и обхватывает упакованную в пакет булочку двумя ладошками, прежде чем сделать укус. — Раз Корея была так неподготовлена к серийным убийцам, значит, уровень жизни тут такой, что… что не подразумевает подобной деградации. Юнги вместо ответа пьёт и тоже делает укус. Он не хочет отвечать Чимину, потому что со стороны кажется именно так, как тот озвучил, но правда в том, что всё намного хуже. — Игрушка в виде маяка, — он помнит, как наткнулся на это дело несколько лет назад и пытался найти решение, — синего и белого цвета, редкая, из ограниченного тиража, сейчас такая не выпускается. Детектив, который вёл дело, собрал все схожие случаи, но не смог связать, якобы не было и капли сходства. — Почему? — Чимин любопытно склоняет голову к плечу. — Официальная версия — самоубийство, — сначала Юнги тоже пришёл к такому выводу, — и это оно и было. Прям знаешь, по всем правилам: предсмертная записка, трагичное событие, которое спровоцировало инцидент. Даже при разговоре с семьями погибших почти все склонялись к тому, что их родные могли бы покончить с собой. — Я отчётливо слышу «но», хён, — Чимин разворачивается на скамейке, чтобы иметь больше возможности видеть Юнги, — что там было не так? — Уколы за ухом, — Юнги протягивает руку и проводит подушечкой пальца за чиминовым ушком, показывая, где, — вот тут, — Мин старается не обращать внимание на то, как Чимин краснеет и задерживает дыхание от прикосновения. Неохотно убрав ладонь, он продолжает: — Судмедэксперт даже не заметил сначала, укол нашёлся только при осмотре последнего трупа, когда делом занялся Хосок. Убийства прекратились, и я не могу доказать, но… у меня было время, чтобы составить портрет. Субъект втирался к жертвам в доверие, подталкивал их к суициду, а потом, когда наступал день икс, колол им что-то: может, транквилизатор, может, амитал-натрия или скополамин. И убивал. — Звучит страшно, — Чимин ёжится, делая большой глоток своего сладкого кофе. — И я даже не про то, что он делал с жертвами. Страшно, что его не поймали. Страшно, что таких может быть больше. — Их больше, — Юнги качает головой и, помедлив, откусывает кусок от своего пянсе. Густой, слегка островатый вкус остаётся на языке, и он задумчиво жует. — Мы с Джуни начали ловить их не так давно, а на нашем счету уже больше десятка. Конечно, большая часть не такие громкие, как убийцы с Йонсангу — как правило, всё заканчивается на трёх или четырёх убийствах максимум. Они нетерпеливы, непоследовательны. Часто не заметают за собой следы. — Банди ведь говорил, что это как с колесом у машины, — Чимин скользит языком по пухлой нижней губе, слизывая с неё вязко поблёскивающий сок, и бросает на Юнги внимательный взгляд медовых глаз. — Что волнуешься только в первый раз, а на третий забываешь, куда положил монтировку. — Ему нравилось выглядеть харизматичным, — Юнги хрипловато фыркает, откидываясь на спинку лавочки. — Чувствовать себя в центре внимания. Как и многим из них, впрочем. Дело не в том, насколько привычными для них становятся убийства, малыш, а в том, насколько быстро они регрессируют с тем, как прогрессирует их патология. Говорят, что все серийники мечтают быть пойманными, но это не так. Они пьянеют от вседозволенности и от необходимости повторить пережитый опыт, только и всего. — Почему тогда так сложно поймать наших субъектов, хён? — Чимин сводит брови и поджимает пухлые губы. Он опирается руками о колени, тоскливо протянув: — Почему ничего не складывается? — Потому что кто-то из наших субъектов близок к правоохранительным органам, может, работает в них. Он может быть военным или криминалистом, или агентом, кем-то, кто уже встречался с убийствами, — ответ приходит к Юнги неожиданно и просто. Такой же очевидный, как и крохотная птичка у его ботинка, выжидающе смотрящая на булочку чёрными глянцевыми глазками. — Слишком хорошо… Слишком умело они заметают следы, малыш. — Это… — Чимин поражённо распахивает глаза. — Это плохо, хён. Нет, это очень и очень плохо. — Дерьмово, — Юнги морщится и достаёт телефон, чтобы написать об этом в общий чат. Хочется тут же сорваться, собрать всю группу и обсудить вероятность того, что один из субъектов их парень, но это не станет тем фактором, который сдвинет их с мёртвой точки. — Он может быть из нашего отделения? Точки пересечения… Чимин склоняет голову набок, давая ветру возможность поиграть с прядками волос. Он выглядит сосредоточенным, задумчивым, решительным и, вместе со всем этим, спокойным, когда как внутри Юнги бушует пламя. Кажется правильным начать действовать, перерывать все личные дела агентов и полицейских, но это или спугнёт субъектов, или спровоцирует на срыв. Один срыв у них уже был — жестокий и беспощадный, — что же будет, если они перестанут осторожничать? — Думаю, он считает себя недооценённым, — Чимин говорит это медленно, как говорит каждый раз, когда сомневается в себе, — возможно, он пробовался в наш отдел, но ему отказали, скажем, не прошёл психологическую экспертизу. Уволился или наоборот, поднялся по карьерной лестнице в другом отделе? Юнги печатает это все в чат, тэгая Чонгука, чтобы тот проверил базу данных. Без запроса к Джину это будет незаконно, но чон-центр всегда плевал на закон с высокой колокольни. Сначала они проверят по-тихому, чтобы не привлекать лишнее внимание. Стоит ему отправить последнее сообщение, и намджунов значок тут же меняется на зелёный, показывая, что он в сети. Намджун: «и это вы называете выходным» Чонгук: «пока ты спишь — враг качается» Юнги: «у маньяков нет выходных, почему они должны быть у нас?» Намджун: «хён, я сотни раз говорил тебе отдыхать. сходи в парк, посмотри на птичек, не думай об убийствах, ок?» Юнги невольно негромко смеётся и, шкодливо улыбнувшись, поворачивает телефон в сторону Чимина, делая быстрый снимок. Он не обращает внимания на сладкий звук удивления, сорвавшийся с губ Пака, когда отправляет фото в чат. Юнги: «*фото*» Юнги: «я в парке и смотрю на птичек» Юнги: «доволен?» Намджун: «ладно» Намджун: «ты меня подловил» Намджун: «у меня есть вопросы относительно того, что вы (?) с чимином (??) в парке (???) смотрите на птичек (????)» Намджун: «но» Намджун: «гук, ты уже поднял архивы?» Чонгук: «вот у меня иногда складывается ощущение, что в вашей голове я чахну над мониторами как дракон» Чонгук: «типа лол, хен» Чонгук: «я в ванне» Намджун: «без ноутбука?» Чонгук: «серьёзно да» Чонгук: «ну вот даже если и с ним» Намджун: «Чонгук.» Чонгук: «обоже точки пошли все понял» Чонгук: «ща все будет, мои неутомимые, лишенные выходных и черт здорового рабочего коллектива пупсики» Юнги: «честное слово, чон чонгук» Юнги: «если ты ещё раз назовешь меня пупсиком» Юнги: «я за себя не отвечаю» Чонгук: «как чимина малышом звать так это он с радостью значит» Чонгук: «а как самому быть пупсиком так это он против» Чонгук: «это двойные стандарты понимаешь хён» Чонгук: «двойные» Намджун: «Чонгук.» Чонгук: «да всё всё» Чонгук: «че началось то сразу» Чонгук: «🥲🥲🥲» — Пупсик-хён? — Чимин рядом негромко сладко смеётся, прикрывая ладонью рот, и ненадолго с его лица сходит та тревога, что накрыла его после слов Юнги об убийце. Пак весело блестит медовыми глазами. — Мне нравится. — Даже не думай, Пак Чимин, — Юнги беззлобно ворчит, печатая в чат, и бросает на него короткий взгляд. — Иначе я тебя пожизненно переименую в крошку. Опустив взгляд обратно в телефон, он не замечает, что щёки Чимина розовеют. Намджун: «части меня, конечно, хочется собрать всех в конференц-зале» Намджун: «чтобы всё нормально обсудить» Намджун: «но другая моя рациональная часть утверждает, что от того, обсудим мы это сегодня или через день» Намджун: «ничего особо не изменится» Чонгук: «побойся бога хён» Чонгук: «у нас два выходных впервые за» Чонгук: «да я даже не помню за сколько» Юнги: «три месяца и двенадцать дней» — Ты правда считаешь? — Чимин скептично выгибает бровь, а потом делает немыслимую для Юнги вещь. Он совершенно свободно проскальзывает по скамейке чуть ближе и устраивает на его плече подбородок, чтобы удобнее заглядывать в чат. Юнги мог бы возмутиться, конечно, ему бы даже следовало — у Чимина есть свой телефон, он тоже состоит в чате, но тепло от контакта такое реальное, что ему совершенно не хочется разрушать прикосновение. — Мне приходят бухгалтерские выписки по счету, — Юнги смотрит, как Чонгук и Намджун лениво переругиваются в чате, не влезая к ним, — и настойчивые требования, чтобы я ушёл в отпуск, потому что за пять лет работы там накопилось где-то полгода выходных. Так что мне не надо считать, всё делают за меня. — Полгода, хён? — Чимин поражённо вздыхает, и тёплый поток воздуха скользит по щеке Юнги. Это немного больше, чем просто контакт. — Ты вообще не отдыхаешь? — Я отдыхаю сейчас, — Юнги приходится контролировать каждое движение, потому что если он необдуманно повернёт голову, то случится что-то из того, что он не сможет контролировать, — но, как видишь, у меня не очень-то получается. Чонгук: «больше ста совпадений, не знал, что у нас такая текучка кадров» Чонгук: «сократите как-то данные, что ли» Юнги: «возраст от 25 до 35 лет» Юнги: «нет, расширь до 40, убавим, если что» Намджун: «не женат, нет детей, скорее всего, был очень высокий балл в тесте на интеллект и низкий на психологической проверке» — Пусть Чонгук отсеет на две части: те, кто уволился насовсем, и те, кто остался работать в пределах Сеула, — Чимин ёрзает, придвигаясь ещё ближе, — те, кто уехал, нам не нужны, кого перевели — тоже. Юнги печатает это в чат, отправляя сообщение, и ненадолго, на одно крошечное мгновение позволяет себе отвлечься на то, как близко и тепло прижат к нему Чимин. Он никогда не думал, что нуждается в физическом контакте: его родители никогда не были особенно тактильными, единственным, кто часто касался его, проявляя привязанность физически, была старшая сестра. До тех пор, пока не уехала. В целом, Юнги не особо задумывался о своей тактильности: у него было не слишком-то много достаточно близких для такого друзей, и у всех у них специфика работы не предполагала особой открытости. Чимин оказался приятным исключением. Юнги чувствует себя комфортно, когда Пак жмётся к нему и забавно надувается, хмуря брови, пока рассуждает про психологический портрет убийцы. Чимин кажется ему состоящим из привычных и непривычных моделей поведения одновременно, и… Юнги может признать это привлекательным. Чонгук: «никого не хочу расстраивать» Чонгук: «но по результатам поиска остался только Юнги» Чонгук: «что, пакуем?» Намджун: «блять» Чонгук: «язык, хён» Чонгук: «))))» Намджун: «Чон Чонгук.» Чонгук: «молчу» Чонгук: «сейчас вообще страшно стало» Чонгук: «хочется плакать» — Значит, не в нашем, — Чимин вздыхает, и из-за того, как близко они сидят, плечом Юнги чувствует, как грудная клетка Чимина размеренно вздымается и опускается. — Жаль. Было бы классно, если бы его можно было поймать так просто. — Не с нашим везением, — Юнги хрипло негромко выдыхает и снова печатает. Юнги: «возьми базу больше» Юнги: «если понадобится, прошерсти каждый отдел в городе» Юнги: «проверь по тем же показателям военные учреждения, если будет совсем глухо, переходи на близких родственников и друзей действующих агентов и полицейских» Чонгук: «хен, я люблю тебя почти так же сильно, как банановое молочко» Чонгук: «но ты понимаешь, какой это объем информации??» Юнги: «ты золотой ребёнок» Юнги: «справишься» Чонгук: «а может мы просто сойдёмся на том, что субъект это ты, и тихо разойдемся, а» Юнги: «нет» Намджун: «нет» Чонгук: «*слезы*» Намджун: «всё, идите дальше отдыхать» Чонгук: «и я????» Намджун: «я хотел бы сказать да, но…» Чонгук: «это просто несправедливо!» Чонгук: «у нас так редко бывают выходные»!» Чонгук: «и даже сейчас!! вместо того, чтобы дать мне понежиться в ванной!!! вы!!!! припахиваете меня работать!!!!!! пока сами отдыхаете!!!!!!» Чонгук: «НЕСПРАВЕДЛИВО!!!!!!!» Юнги: «ребёнок, я не хочу тебя расстраивать» Юнги: «но обилие восклицательных знаков тебе ну ничуть не поможет» Юнги: «разве ты не можешь запустить автоматический поиск по заданным параметрам и отдыхать дальше?» Чонгук: «ну допустим могу» Намджун: «ну и что орёшь тогда» Чонгук: «ах знаете что» Чонгук: «*фото*» Чонгук: «*фото*» Чонгук вышел из чата — Это? — Чимин, пискнув, моментально отшатывается от Юнги, съезжая на другой конец скамейки. Он забавно прикрывает лицо ладонями, пока Мин резко вскидывает голову, глядя ровно на камеру наблюдения, и, ухмыльнувшись, подмигивает. Чонгук отправил им запись сразу с двух камер наблюдения: на одной из них видно, как тесно прижимаются друг к другу Юнги и Чимин, а на второй — как Намджун с явным удовольствием играет с ребёнком лет пяти на просторной и светлой веранде симпатичного дома. Следовало ли сомневаться в том, что пакостливый Чон Чонгук уйдёт, не хлопнув напоследок громко дверью? — Успокойся, Чимин, — Юнги тоже отключается от чата и, поколебавшись мгновение, похлопывает Чимина по плечу, — даже моему нездоровому трудоголизму не удалось сорвать этот выходной, так что давай просто продолжим нашу прогулку. Мы ведь именно для этого сюда приехали, правда? — Ты не злишься? — Чимин нерешительно поднимает лицо. Он выглядит невероятно смущенным. — Я думал, что ты… против, не знаю, фаворитизма на работе. Или не хотел бы, чтобы все знали… Или это просто непрофессионально… и не по уставу… Чимин заминается, смущаясь и краснея, совершенно стихая под конец своей стеснительной маленькой речи. Юнги даже интересно, что же там такое запрещает рабочий устав, но не он развивает тему. Вместо этого он плавно встаёт, утягивая Чимина за собой, и уверенно идёт вперёд. — Я бы не сказал, что такие мелочи волновали тебя, когда ты хватал меня за руку или прижимался к моему боку, Пак Чимин, — Юнги дразнится, потому что ему нравится, как Чимин начинает смущаться и надуваться, пытаясь отстраниться не то от смущения, не то по какой-то другой причине. Он смягчается, блеснув глазами: — Мне нравится проводить с тобой время. Не загоняйся. — Ты действительно… — Чимин беспомощно пыхтит, надувая губы. Щеки у него сладкого розового цвета, и Юнги не помнит, когда ему в последний раз так сильно нравилось кого-то смущать. Возможно, никогда. Чимин звучит почти несчастно: — Мы можем просто сделать вид, что последних пятнадцати минут никогда не было? — А разве что-то случилось? — Юнги с деланным недоумением хлопает глазами, легко подхватывая предложенную Чимином маленькую игру, и с удовольствием ловит благодарную светлую улыбку. Он предлагает новую тему, слегка помедлив: — Почему тебе так сильно нравятся парки? — Из-за моего дедушки, — Чимин отвечает охотно, и его светлая улыбка уловимо смягчается, поразительным образом становясь ещё более очаровательной. — Он был орнитологом. Ему нравилось наблюдать за птицами, когда они могут резвиться между деревьев на солнышке и вить свои гнёзда. Мне тоже нравится смотреть на птиц. Они кажутся мне… — Свободными? — Юнги хрипловато хмыкает, понимающе склонив голову, и Чимин кивает, светло сощурив глаза. Мин снова невольно думает о полумесяцах. Он задумчиво тянет, запрокинув голову и проводив тонкую крылатую тень, скользнувшую над ней, взглядом: — В моей семье не было чего-то такого. Единственное, что передал мне отец, — это упрямство. — Он не был рядом? — Чимин не касается его, но слегка наклоняется, заглядывая в лицо с мягким ненавязчивым участием. Не таким, которое всегда раздражало Юнги. — Никогда. Как и мать, — Мин беззлобно фыркает. Времена, когда его действительно сильно задевало их безразличие, давно в прошлом, давно погребены. Юнги невольно улыбается. — Зато рядом со мной всегда была сестра. — У тебя есть сестра? — Чимин изумлённо распахивает глаза, слегка приоткрыв рот, и Юнги негромко смеётся, взъерошив волосы. — А что, не похоже? Двоюродная. Она старше меня на шесть лет, так что в детстве ей постоянно приходилось присматривать за мной вместо родителей. — Сейчас она тоже присматривает за тобой? — Чимин склоняет голову набок. В его голосе не звучит насмешка или шутка, нет, он кажется искренне заинтересованным. — У меня родители хотели всегда второго ребёнка, но… не получилось. Обычно я слышу, знаешь, разные истории о том, как братья ненавидят сестёр, и всё в таком духе, так что мне правда интересно. Если, конечно, это не слишком личное? Для большинства это и правда было бы слишком личным, но Чимин становится исключением и в этом вопросе. Он ненавязчивый, хотя со стороны может казаться, что он не понимает границ. Юнги видит, что в действительности Чимин очень мягкий, неконфликтный, чутко отслеживающий малейшее изменение в чужом поведении, малейшую реакцию. Пак хорошо умеет держать дистанцию, но становится похож на непоседливого и нуждающегося во внимании щенка, когда ему идут навстречу. — Юнджи, она… — Юнги смотрит на перескакивающих с ветки на ветку птиц и понимает, что между ними и сестрой есть определённое сходство. Чимину хочется рассказать, может быть, первому и единственному за столько лет. — Она свободна сейчас. Путешествует, шлёт мне открытки и подарки — мы не созваниваемся, не потому что не хотим, не получается, но пишем. Много, обо всём, о чём можно рассказать. Чимин ничего не говорит, не спрашивает, и Юнги приходится посмотреть на него, чтобы понять причину. Пак кажется впечатлённым. Он стоит, приоткрыв свой аккуратный рот, и светлые медовые глаза блестят так ярко, что слишком легко могут ослепить. Юнги смотрит в них несколько мгновений, невольно отмечая, что у Чимина есть светлые янтарные пятнышки на радужке, и отворачивается, когда вдруг чувствует в груди что-то странное и тянущее. — Ты так её любишь, — Чимин говорит это тихо, нежно, и его голос кажется совсем мягким. — Теперь никто и ни за что не сможет убедить меня, что ты Стальной Мин. — Стальной Мин? — Юнги хватается за соломинку, чтобы перевести тему, тем более, это действительно заставляет его удивиться. Он невольно приподнимает брови. — Это ещё что такое? — О, ты правда не знаешь? — Чимин сладко хихикает и немного робко, но всё же снова берёт его за руку. — Тебя так называют. Говорят, что ты ешь стажёров на завтрак, а на ужин выбиваешь из них строптивость. В обед у тебя перерыв, чтобы не отвлекаться от дел, и во время него ты практикуешься в унижении коллег. А ещё на самом деле ты приёмный сын главы итальянской мафии, который скрывается под маской служителя закона, чтобы всё видеть и всё слышать. — Как много нового можно узнать о самом себе, — Юнги впечатлённо бормочет. Он не может не признать, что отчасти где-то глубоко внутри ему льстит подобное отношение. — Я так подозреваю, в мои приёмные папаши записали Росси, да? Вот бы старик обрадовался. В последний раз. — Вы не ладили? — Чимин любопытно хлопает ресницами, и Юнги старается не фокусироваться на том, как он переплетает их пальцы. Ладони у Чимина всё ещё мягкие, тёплые и маленькие. — Он гонял меня так, что я был искренне уверен, что он меня ненавидит, — Мин негромко мягко смеётся, тряхнув головой. Воспоминания о Росси и о времени, когда они с Намдужном вместе учились профайлингу на неродном языке, вызывают у него внутри тепло. — А все остальные были уверены, что он меня просто обожает. Юнги невольно дёргает уголком губ, когда думает, что Дэвид Росси был одним из очень узкого круга мужчин старшего возраста, которых он уважал самым глубоким образом, испытывая при этом искреннюю симпатию. Он бросает на любопытно блестящего глазами Чимина взгляд, недолго решая, и, слегка помедлив, начинает говорить: — Росси упрям. Как и все итальянцы, в общем-то. Он абсолютно не переваривает невкусную еду, любит роскошь и дорогие вещи. У него отвратительно саркастическое чувство юмора, он пьёт виски тёплым и за последние двенадцать лет ни разу не взял отпуск. Росси был женат четыре раза, обожал курить толстые сигары прямо во время того, как читал лекции, выдыхая дым в лицо, а ещё он поставил абсолютный рекорд по количеству пойманных серийных убийц и написанных про них бестселлеров. — Даже немного сложно представить, что такой человек существует в реальности, — Чимин покачивает головой, улыбаясь. — Почти как Ганнибал Лектер, только среди законников. — Некоторые источники утверждают, что Ганнибал Лектер существовал, — Юнги тонко приподнимает уголки губ. — Разумеется, он не был настолько гениален и неуловим и вряд ли консультировал ФБР по собственным убийствам, но… Социопаты встречаются. Умные и не обличенные властью социопаты встречаются. А деградация до каннибализма может быть закономерной ступенью вследствие травмы. К тому же, как ни жаль это признавать, чем выше умственные способности субъекта, тем сложнее его сначала обнаружить, а потом поймать. — Как и нашего субъекта, да? — Чимин вдруг поджимает губы. Некоторое время он молчит, а затем вдруг говорит с непривычной для себя жёсткостью: — Ни психические отклонения, ни травма, какой бы тяжелой она бы ни была, не оправдывают потребность в убийстве, хён. Не оправдывают убийство, — он вдруг останавливается, удерживая Юнги за руку, и смотрит на него, блеснув яркими медовыми глазами. — Ты можешь пообещать мне? Что мы поймаем его, или их, что мы доберёмся до сути, что после этого их казнят, накажут по всей строгости закона. Пускай их жертвы заслуживают наказания не меньше, но в первую очередь этого заслуживают они. — Никакого самосуда? — Юнги внимательно смотрит в глаза Чимина, с приятным удивлением обнаруживая в них твёрдость. Не жестокость, лишь невыносимую необходимость в следовании закону. — Потому что это уподобит нас им? — Именно, — Чимин выдыхает, словно снова неуловимо смягчается, и неуверенно мнётся на месте, — я не из тех, кто делит мир на добро и зло, хён. Я понимаю, что иногда есть ситуации, при которых мозг может принудить человека делать то, что он не может контролировать, что он не осознаёт. Но люди, которые действительно не осознают, что совершили, которые действительно невменяемы, которые сожалеют об этом, не будут прятаться, не будут играть с полицией. Но те, кто просто ищет оправдание тому, чтобы лишить человека жизни… Чимин, поджав губы, смотрит в сторону. Он выглядит серьезно и немного грустно, словно вспоминает что-то из своего прошлого, причину, по которой он пошёл на работу в КНП. Юнги хочет спросить, хочет поднять ладонь, чтобы провести пальцами по мягкой и пухлой щеке, неестественно нежной для агента, но не позволяет себе вольностей. С Чимином легко общаться, легко дружить, с ним Юнги не чувствует желания плеваться ядом, не хочет показывать прячущуюся внутри из-за усталости ненависть и невольную агрессию ко всему живому. С ним что-то тёмное внутри становится меньше, и это поразительно приятно. Настолько приятно, что Юнги хочется сбежать. — Я обещаю, Чимин, — Юнги не решается сделать всё, о чём он думал, но он кладёт руку на чужое плечо, сжимая, и с уверенностью встречает прямой серьёзный взгляд — это он может. — Обещаю, что он не уйдёт ни от нас, ни от правосудия, и неважно, какой он занимает пост. Обещаю, что мы поймаем каждого из субъектов, и они получат всё, что заслужили. И Юнги чувствует, как уверенность в этом передаётся не только Чимину, но и ему самому.