Чимину почти неловко, когда, стоит ему только сесть в машину, Юнги тянется к ремню безопасности и самостоятельно пристёгивает его. Большие ладони с ловкими — сейчас они так близко, что несложно рассмотреть их в деталях — длинными пальцами двигаются уверенно, почти нежно оглаживая плотную ткань. Чимин в целом легко краснеет и смущается, но когда за ним ухаживают вот так — это сбивает с толку настолько, что он забывает, как дышать.
— Однажды ты запомнишь, что надо пристёгиваться, да, малыш? — Юнги говорит это нежно, но с мягкими нотками ехидства. Против воли Чимин улавливает, что… что-то изменилось. Он не сомневается в ответе Мина — будь ему неприятно или некомфортно делать что-то такое, он бы не делал.
— Зачем мне стараться, если рядом всегда есть ты? — Чимин не может удержаться от лёгких кокетливых ноток, особенно когда ему практически дали разрешение и дальше проверять прочность границ дозволенного. — Так что мы будем делать?
— Ты умненький, вот и расскажи мне о способах ведения допроса, — Юнги властно крутит руль, выводя машину со стоянки, — опустим ту часть, где я играю на его чувствах. Вот мы поняли, что Богом наш подозреваемый, привели его в допросную, и что дальше?
Чимин на мгновение задумывается, как делает всегда, когда хочет ответить идеально. Он не видит причин описывать прелюдию — как оформить комнату, что должно быть внутри или снаружи, потому что это уже всё давно готово. Прикрыв глаза, Чимин пытается проникнуться атмосферой, вспоминает, как наблюдал за Юнги, Намджуном и Тэхёном во время их короткого перекрёстного допроса. Со стороны это не казалось сложным, но они будут один на один с человеком, который мог убить шестерых. Контролирующий себя агрессор.
— Власть должна быть на нашей стороне, — Чимин облизывает губы и кидает короткий взгляд на обхватывающие руль крепкие пальцы, ощущая смутное неясное томление во всём теле, — он тоже коп, поэтому знает все способы и методы допроса, что и мы. Был детективом в отделе по борьбе на сексуальной почве, а это значит, легко раскусить или развести его невозможно… Игра добрый коп — злой коп тут не сработает, потому что он будет этого ожидать.
— Пока всё верно, — Юнги поощрительно кивает, и Чимин чувствует растекающуюся в груди гордость, — в чём наше преимущество?
— У нас уже есть его психологический портрет, мы знаем, чего ожидать, — Чимин задумчиво кусает пухлую нижнюю губу, рассеянно подёргивая себя за рукав мягкого белого свитера. Он говорит медленно и старательно, опасаясь, что ошибётся. Что-то внутри него сжимается от желания получить поощрение. — Мы знаем, что он агрессивен и вспыльчив, это можно использовать даже при учёте того, что он знает методику допроса. Плюс, учитывая место его работы, он будет чувствительно относиться к сексуальной теме. Можно надавить через неё.
— Верно, малыш, — Юнги дёргает уголком губ, бросив на него короткий одобрительный взгляд. Чимин чувствует что-то странное в животе. Мин снова переводит взгляд на дорогу и хрипло тянет: — У нас с ним похожий типаж. Из нас двоих я, очевидно, более агрессивен и… — он снова скользит по Чимину взглядом, и от оттенков изучения в нём Чимин чувствует себя неловко. — Скажем так, выгляжу более внушающим. Это значит, что именно я буду источником его собственной агрессии, говорить он будет со мной.
Юнги вдруг резко выворачивает руль, выруливая, и Чимин только краем глаза успевает заметить слишком близко скользнувшую к ним машину. Хён хрипло недовольно рыкает:
— Еблан, блять, с купленными, сука, правами. Не был бы занят, нахуй бы повязал, — его голос звучит грубее, чем обычно, когда Юнги так откровенно ругается. Он кажется глубоким, порыкивающим, сбивающимся на откровенное и резкое сатури. Чимин непроизвольно сглатывает, робко спросив:
— Ты из Тэгу, хён?
— Там я родился, — Юнги хрипло фыркает, постепенно остывая, и расслабляет пальцы, до этого сжимавшие руль до побелевших костяшек. Чимин ёрзает. — Агрессия, да, nene.
— Не… не? — Чимин немного недоуменно хлопает ресницами. Он всё ещё чувствует себя под лёгким впечатлением от произошедшего и кажется себе потерявшимся, когда неловко переспрашивает.
— Малыш, — Юнги исправляется, явно успокаиваясь окончательно, и улыбается ему уголками губ. — По-испански.
— Это из-за агента Росси? — Чимин не может контролировать то, как восхищение заполняет его изнутри. Умом он понимает, что, обучаясь у иностранца, невозможно не выучить несколько слов на другом языке. Но это только больше заставляет уважать Мин Юнги.
— Росси — итальянец, малыш, — Юнги мягко посмеивается, — или ты так просишь немного итальянских обращений? — Чимин завороженно смотрит, как хён на мгновение задумывается, скользя кончиком языка по губам. — Bambino? Что насчёт piccolo или tesoro? Cara? Может, тебе подошло бы amato, Чимини?
Юнги перечисляет совершенно незнакомые слова на невыносимо сексуальном языке своим чертовски хриплым и низким голосом. Последнее обращение звучит особенно задумчиво и томно — он обязан поискать перевод. Чимин чувствует, как мурашки проскальзывают вдоль позвоночника от копчика до шеи, будоража и переводя мягкое неясное томление практически в возбуждение. Смущённо приложив ладошку к щеке, он отворачивается, чтобы скрыть судорожное дыхание и попытаться зацепиться за что-то посредственное и обыденное. За прыгающую собаку, гуляющих по улице людей, за ровно стоящие на стоянке машины. Он сглатывает, пытаясь справиться с необоснованным волнением.
— Мы приехали?
— Верно, малыш, — Юнги тепло улыбается и игриво смотрит на ремень безопасности, — справишься сам или мне помочь?
— Сам! — Чимин почти вскрикивает одновременно с тем, как цепляется за ползунок. Он ещё недостаточно взял под контроль своё тело, чтобы спокойно реагировать на руки Юнги. — И дела, да. Думаю, лучше будет по старинке показать именно фото, а не электронный вариант.
— Ты прав, — Юнги кивает и оборачивается, чтобы взять кейс, который предусмотрительно подготовил Чимин, пока ждал его после беседы с Намджуном, — внимательно следи за его реакциями. Скорее всего, он может возбудиться от фото, но из-за опыта попытается скрыть. От кого-то одного несущественные детали ускользнут, но нас же двое?
Юнги верит в него и надеется. Это самый льстящий комплимент, который Чимин получал в жизни, и он обязан не подвести. Быстро пройдя проверку на посту отделения и обозначив цель визита, они спускаются в архив. Пак Богом их несколько заждался.
Чимин торопится — шаг Юнги несколько шире, поэтому на два шага Юнги Чимину приходится сделать четыре своих. Он почти успевает запыхаться, пока они добираются до входа в архив, и Юнги вдруг резко тормозит. Он окидывает Чимина внимательным взглядом и неожиданно мягко говорит:
— Отдышись, малыш. Веди себя естественно, сохраняй спокойствие. И… — он вдруг поднимает ладонь к самому лицу Чимина, заставляя его задержать дыхание, и сжимает пальцы. Чимин едва уловимо вздрагивает, когда слышит негромкий щелчок. Юнги убирает ладонь от его лица, покрутив в пальцах заколку с керамическим солнышком, и говорит, плохо скрывая улыбку: — Я верну тебе её после.
— Это Чонгук, — Чимин опускает горящее лицо. Он совершенно забыл, что Чонгук в отместку за необходимость спешно покинуть зал нацепил ему на волосы детскую заколку. Чёрт. Он смущённо бормочет: — Прости, хён.
— Да ладно тебе, малыш, — Юнги негромко смеётся, и Чимин распахивает глаза, когда чувствует, как ему на макушку ложится большая ладонь, взъерошивая мягкие пряди. — Она славная. Пошли.
Юнги входит первым, так же, как и всегда — он обводит архив внимательным изучающим взглядом и резко останавливается на статной фигуре мужчины в форме. Чимин невольно коротко сглатывает. Пак Богом высокий и широкоплечий, силу, скрытую в его теле, видно невооружённым глазом. Сам Чимин, честно признаться, не рискнул бы в открытую выйти против него.
Юнги же, кажется, переполняется охотничьим азартом: он идёт плавно и размеренно, не позволяя и тени эмоции проскользнуть у себя на лице, и отчётливо, но вежливо спрашивает:
— Агент Пак Богом? Мин Юнги, отдел поведенческого анализа.
— Поведенческий анализ? Что за чушь? — Богом спрашивает снисходительно, немного лениво. Он поднимает взгляд от бумаг на столе, над которыми работал, и даже не смотрит на Юнги. Только на Чимина. Он звучит чуть более оживленно: — А кто ты? Тоже агент или теперь несуществующим отделам выдают по личной секретарше?
— Агент Пак Чимин, — Юнги отвечает за него и делает шаг вбок, немного прикрывая Чимина от неприятного внимания, — и он тоже часть отдела анализа. Настолько сильно засиделись в архиве, что упускаете последние новости?
Чимин сдерживает порыв шумно вздохнуть и прижать ладони к груди. Юнги звучит агрессивно, и его слова в достаточной мере задевают Богома, потому что у того вздувается вена на виске. Она длинная, пульсирующая, и её не прикрывает даже неряшливая причёска. Чимин мысленно делает об этом заметку.
— Только имеющие для меня значение, — Богом широко криво улыбается, оголяя ряд белых зубов, — так что вам надо, агент Пак?
Богом полностью игнорирует существование Юнги, и Чимин теряется, не совсем уверенный, как быть. С одной стороны, они обсудили, что ему не стоит лезть в разговор, потому что с доминантом надо говорить такому же типу личности, но с другой… Сглотнув, не зная, правильно он делает или нет, Чимин проводит ладошкой по напряженной спине Юнги, утешая, успокаивая и жестом прося отойти в сторону.
— У нас вопрос по одному делу, — Чимин старательно контролирует голос, чтобы он не звучал взволнованно громко, но сердце в груди колотится от страха и предвкушения, — вы занимались им на прошлой должности и сейчас, когда имеете доступ к архиву, могли бы оказать нам любезность и помочь с некоторыми деталями.
«
Тешить его эго», — так Юнги говорил? Чимин мягко улыбается, надеясь, что губы не дрожат от волнения. Он продолжает удерживать ладонь на спине Юнги, чувствуя, как стальные мышцы понемногу расслабляются. Значит, Чимин делает всё правильно? Скромно улыбнувшись, вспомнив, как Юнги касался его талии в машине, как бархатно вибрировал на итальянском его глубокий голос, чтобы немного покраснеть, Чимин застенчиво добавляет:
— Отдел и правда совсем новый, поэтому иногда нам требуется помощь.
Он чувствует себя неловко, когда глаза Богома вспыхивают очевидной заинтересованностью. Агент опирается бедром о стол и разводит плечи, словно пытаясь казаться крупнее. Юнги рядом опасно суживает глаза.
— Я с удовольствием окажу тебе всю необходимую помощь, милашка, — Богом подмигивает, явно задержавшись взглядом на губах Чимина, и толкается языком за щёку. Он всё ещё игнорирует постепенно становящегося всё холоднее и холоднее Юнги — Чимин на каком-то инстинктивном уровне понимает, что это знак того, как хён постепенно начинает закипать.
— Тогда пройдём в более… приватное место? — Чимин кусает нижнюю губу, опустив взгляд, и не может избавиться от легкого чувства… гадливости. Лёгкий дружеский намёк на флирт, проскальзывающий через исключительно рабочие предложения, который так сильно нравился ему с Юнги, с Богомом… Чимин чувствует себя некомфортно, когда разворачивается, чтобы пройти в сторону одного из закрытых кабинетов, и слышит сзади… присвист?
— Да в вашем отделе отбор проходит самым тщательным образом, а? — Богом издаёт короткий хриплый смешок, и Чимин всем своим телом чувствует, как его маслянистый взгляд соскальзывает на… Он ничего не может с собой поделать, когда сжимает края свитера в пальцах и оттягивает его слегка пониже.
Юнги молчит, позволяя ему вести, молчит, позволяя Пак Богому всё глубже и глубже шагать прямо в гостеприимно распахнутую для него ловушку, но Чимин практически чувствует холод с его стороны. Он понимает, что, как только Богом окажется на стуле в качестве подозреваемого, Юнги не будет сдерживаться. Отчасти эта мысль даже кажется Чимину приятной.
Он доходит до отведенного им по просьбе Джина кабинета и замирает, с неуверенностью глядя на электронный замок. Не успевает Чимин обернуться на Юнги с вопросом в глазах, когда Богом буквально проскальзывает к двери рядом с ним, чтобы ввести код, и словно мимолетом кладёт свою большую руку ему на талию.
Чимин каменеет. Ладонь хочется скинуть, но это может оттолкнуть Богома, поэтому он терпит. И самое ужасное заключается в том, что, учитывая их положение в пространстве, Юнги просто не видит, как чужая рука скользит по его спине всё ниже и ниже, к краю оттянутого свитера. Писк кода кажется бесконечным, словно нужна не пара секунд на его ввод, а несколько часов, и все эти часы Чимин вынужден ощущать неприятное длинное прикосновение.
— Тебя не учили уважать чужое личное пространство? — Юнги реагирует в тот момент, когда код принимается и дверь должна открыться, разделив их ещё сильнее. Чимин вздыхает с облегчением, чувствуя руку Мина, которой тот крепко обхватывает его поперёк талии, выше ладони Богома, и тянет на себя. Столкновение с сильной, крепкой грудью и разочарование на лице Пака стоили тех коротких мгновений отвращения.
— Да уж, видно, что мы с тобой в этом похожи, — Богом недовольно ухмыляется, растягивая тонкие губы в подобии оскала. Чимин непроизвольно прижимается к Юнги поближе под его взглядом. Богом слегка приподнимает брови, дерзко бросив: — Может, продуктивнее будет мне поговорить с милашкой наедине?
Юнги рычит, но звука нет, и только то, что Чимин всё ещё прижат к его груди, даёт возможность ощутить волну вибрации. Это похоже на беззвучное, но от того ещё более опасное урчание большой, недовольной и очень хищной кошки.
— Агент Пак, Богом-щи, — Юнги едва ли не выплёвывает вежливое обращение, пока Чимин старается дышать, ощущая поток горячего воздуха вдоль уха, — и нет, я не могу оставить вас наедине, потому что мы работаем в команде. Вам должны быть знакомы эти правила.
— Конечно, я знаю, — Богом снисходительно улыбается, словно возвращая себе обладание, и заходит первым, — это будет допрос?
Конечно же, Богому не сложно догадаться, когда комната совершенно не напоминает кабинет: в ней нет отвлекающих внимание вещей, только стол, несколько стульев и полупустые шкафы. Чимин не знает, как глава Ким договорился и что для этого сделал, но это фактически допросная, разве что более уютная.
— Садитесь, — Юнги продолжает держать свою горячую ладонь у Чимина на талии, притискивая поближе к себе под изучающим взглядом Богома. Чимин пытается не раскраснеться, чтобы не выдать свои эмоции и не повлиять на допрос негативно. — Агент.
— А то что? — Богом фыркает, скрестив крепкие руки на груди, и замирает рядом со стулом. Чимин едва уловимо сжимается в предвкушении конфликта, который неизбежно должен последовать — из-за мизерного расстояния между ними он прекрасно чувствует, как напрягается и хищно подбирается тело Юнги. Но Богом вдруг коротко хмыкает и садится на положенное себе место, вызывающе откинувшись на спинку. Чимин едва уловимо выдыхает, пока не слышит его следующие слова: — И на какую же тему будет допрос? Вряд ли вы притащили меня сюда, чтобы просто обсудить дело, не правда ли.
— Мы пришли именно за этим, — Юнги говорит ровно и холодно. Он не торопится опускаться на один из подготовленных для них стульев, но мягко надавливает Чимину на плечо, вынуждая его сесть.
Чимин давит желание поёжиться под мгновенно скользнувшим на него взглядом Богома. Юнги начинает говорить, расслабленно сложив руки за спиной. Чимин не может не отметить то, насколько по-разному они с подозреваемым выглядят, находясь друг напротив друга в условно сходных условиях.
Руки Богома скрещены на груди, лицо вызывающее, но глаза… Чимин видит на их дне подозрение и что-то похожее на понимание, словно тот уже заранее осознает, по какой причине может здесь оказаться.
Руки Юнги скрещены за спиной. Его плечи широко развёрнуты, поза расслабленная и властная одновременно. Он не только чувствует, но и демонстрирует своё превосходство, и, судя по тому, как подбирается Богом, полностью сосредоточивший на нём свое внимание, ему это не нравится. В это мгновение Чимин, выпавший из линии между ними, понимает, зачем хён посадил его.
Он чувствует себя маленькой волной, растерянно покачивающейся между двумя возвышающимися над ней скалами. Юнги возвышается, он в бешенстве, но очевидно и уверенно контролирует свою неприязнь и ярость, надавливая на болевые точки с акульей вежливостью.
— Вам знаком этот человек, агент Пак? — Юнги не швыряет фотографии, а медленно и методично, одна за другой, показывает их Богому, демонстративно не оценивая реакции. Зато её оценивает Чимин: и расширившийся зрачок, и сжавшиеся кулаки, и то, как Богом дёргает бедром, желая свести ноги, но насильно оставляет их расставленными. — Его нашли убитым сегодня ночью.
— Я не помню имени, — Богом врёт, тянет время, он сортирует фотографии так, чтобы разместить их на столе все, составить картину преступления. В иной ситуации Чимин бы уличил в этом профессионализм, желание вернуться к расследованиям, должности детектива, но сейчас… Он вспоминает, как убивал? Сортирует, чтобы всё вместе это составляло единую картину? — Но он был подозреваемым по одному делу. Его вёл я?
— Его вели вы, — Юнги не садится, и его голос напоминает сталь, которой можно разрезать воздух, — и именно из-за того, что дело было закрыто за недостаточностью улик, вас отстранили от дела, а после и вовсе понизили в должности.
— Я сам ушёл, — Богом откидывается на спинку кресла и внимательно впивается взглядом в Юнги, — и это закрытая информация. Могу ли я узнать источник информирования? — Плотоядно ухмыльнувшись, он соскальзывает взглядом на Чимина и остро добавляет: — Или методы её получения были непрофессионального характера, а, милашка?
Чимин вспыхивает, не зная, надо ли отвечать, или его самовольность закончилась, стоило двери захлопнуться.
— Если хотите узнать, задавайте вопросы мне, — Юнги не бьёт по столу, никак не выказывает той агрессии, что в нём копится, но жесткость, с которой произнесены слова, моментально обращает на себя внимание Богома. Юнги явно провоцирует, вскинув подбородок: — Смысл спрашивать у смазливого новичка, когда всё, что вам необходимо, знаю только я?
— Смазливый, — Богом странно ухмыляется и подается вперёд, уперевшись локтями о края столешницы. Он скользит по Чимину длинным взглядом и хрипловато тянет: — Ты не хочешь на должность в архиве, куколка? Работка не пыльная, делать ничего не придётся… почти.
Он снова толкается языком за щеку, явно провоцируя этим Юнги, и Чимин чувствует себя на перекресте между двух огней. Богом — агент, и точно так же, как и они с Юнги, он прекрасно должен понимать, что Мин пытается вывести его на эмоции, заставить агрессировать. И в ответ делает абсолютно то же самое, задевая Чимина.
Подсознательно Чимин понимает, что ситуация будет паритетной до тех пор, пока одна из сторон не сделает что-то достаточно вызывающее, или… Или если его вписывающееся невмешательство не прекратится. Он коротко сглатывает, но всё же рискует попробовать, чувствуя, как Юнги рядом снова начинает опасно подбираться.
— Думаю, я уже занят… важными делами, — Чимин чувствует, как что-то у него внутри поджимается, когда ёрзает на стуле, пользуясь тем, что Юнги стоит совсем близко, и прижимается к его бедру. Надеясь, что мягкие волосы скроют то, насколько сильно покраснели его уши, Чимин скользит языком по пухлым губам пошлым, говорящим жестом. Он старается не думать о том, насколько стыдно потом будет смотреть Юнги в глаза.
Богом, судя по расширившимся глазам, ненадолго теряет дар речи. Выбравший Чимина своей жертвой, откровенно привыкший занимать доминирующую позицию, он не ожидает полученного отпора. Чимин уже собирается было выдохнуть и отстраниться, когда ему на плечо вдруг ложится большая, тяжелая ладонь.
— Да, — голос Юнги звучит хрипло и низко, с откровенными нотками самодовольства.
Превосходства. Чимин замирает, покрываясь мурашками, когда ладонь хёна медленно ведёт от его плеча по шее, практически полностью закрывая её. Крупные костяшки оглаживают нижний край его челюсти, собственнически обхватывают, вынуждая приподнять голову, и слегка треплют по щеке. — Он занят.
Чимину кажется, что краснеть больше некуда, но он начал эту игру, и её стоит довести до конца. Он скользит рукой по ноге Юнги, поднимаясь всё выше и выше, пока не добирается до бедра, чтобы, сгорая внутри от смущения, скользнуть ладонью по внутренней стороне. Его пальцы слишком короткие, но даже так Богом увидит мелькнувшие подушечки.
— Ты врёшь, — Богом вскидывается. Он опирается руками на стол и переводит подозрительный взгляд с Юнги на Чимина. — Ты… — Богом рычит, очевидно зверея, но быстро старается взять под контроль сбившееся дыхание. — Я не знаю, зачем, но ты врёшь.
— Не нравится проигрывать? — Юнги не убирает руку с шеи Чимина — скользит ею по плечам, забираясь под широкий ворот свитера, а потом обратно вверх, зарываясь в волосы, пальцами перебирая прядки и несильно их оттягивая, заставляя крупные мурашки маршировать вдоль всего его позвоночника широкими рядами. — Не любишь, когда всё идёт не по плану? Должно быть только так, как ты сказал, да? Только твоя версия правильная?
— Да! — Богом рыкает достаточно громко, чтобы Чимин мог спрятать маленький стон в чужом звуке — ласка Юнги не прекращается, и, боже, Чимин не думал, что его кожа головы такая чувствительная.
— И что ты делаешь, когда кто-то отбирает у тебя принадлежащее тебе? — Юнги не сильно, но ощутимо хватает Чимина за шею своими длинными, крепкими пальцами и двигает его чуть в сторону, чтобы показать покрасневшее лицо. Его голос звучит насмешливо, почти надменно и властно: — Посмотри, как он поплыл от возбуждения из-за одного моего прикосновения. От твоего взгляда он прятал даже свою очаровательную задницу. Я не вру, Богом, а вот ты очевидно что-то скрываешь. Двадцать восемь ударов ножом, — Юнги чуть двигается вперёд, выпуская из своей хватки поплывшего Чимина, и толкает одну из фотографий Богому под нос. — Ты действовал наверняка, да?
Богом смотрит на снимок: окровавленное месиво, а не тело, глубокие, властные удары ножом, вялый искромсанный член с отрезанными яйцами. Труп похож на полотно чужой ярости, попытку выместить гнев, который больше нет возможности сдерживать. Чимин находится на грани возбуждения от откровенности, скользнувшей между ними с Юнги, но он цепко отслеживает, как Богом жадно, едва ли не облизываясь, смотрит на фотографии с места преступления.
Он сглатывает, проходится по губам сухим языком, словно напрочь забыв о Чимине в мгновение ока. Подтекст его отношения к телу, к убийству, откровенно сексуальный, так же, как и в последнем убийстве. Более чем вероятно, Пак Богом может быть их субъектом.
— Ты несёшь какую-то чушь, — Богом говорит, и его голос кажется гораздо более хриплым. Он медленно, словно неохотно отодвигает от себя фотографию, до последнего касаясь её кончиками пальцев, и вскидывает голову, скрещивая руки на груди. — Я первый раз вижу это…
дело.
Чимин не позволяет себе прищуриться, но ёрзает, анализируя каждое слово и каждое действие. Богом явно получил прилив возбуждения при взгляде на фотографию убийства, что может произойти только в том случае, если в нём есть откровенные садистские наклонности.
В последнем убийстве, в отличие от всех предыдущих, сексуальный контекст тоже нарочит и бросается в глаза. При этом маловероятно, что все разы до этого, учитывая степень возбудимости, Богом мог бы его игнорировать, будь он действительно убийцей с Йонсангу. Один из субъектов, подчиняющихся доминирующему?
Так же маловероятно, учитывая доминантную природу самого Богома. Два доминантных субъекта могли бы сойтись в убийстве в случае кровного родства или близости, но тогда они убивали бы вместе с самого начала, и у Пак Богома нет в живых родителей, нет ни братьев, ни сестёр.
С другой же стороны… Он не сказал «
тело». Он сказал, что в первый раз видит это «
дело». Может ли формулировка быть подсознательным показателем того, что Богом был убийцей или, по крайней мере, наблюдал за совершением преступления?
— Знаешь, в чём суть работы отдела поведенческого анализа? — Юнги мягко отстраняет от себя Чимина, нежно проведя за ушком напоследок, словно извиняясь за то, что отходит. — В том, что я знаю о тебе больше, чем ты думаешь.
— И что же ты знаешь? — Богом насмешливо скалится, но взгляда от делающего круг вокруг стола Юнги не отводит. Он словно зацикливается, гипнотизирует возвышающегося Мина, исключая из своего круга внимания всех остальных. Чимин выдыхает. Он пользуется этой паузой, чтобы немного привести свои мысли в порядок, чтобы успокоить затосковавшее по ласке тело. Контактный допрос, да, Юнги?
— Ты всегда зол, — Юнги начинает говорить тихо, словно монотонно, но выделяет нужные моменты голосом, подчёркивая важное, — и эта злость — причина, по которой ты пошёл в армию, причина, по которой ты вступил в спецназ, причина, по которой тебе нужно было место, где злость может быть полезной. Тебе кажется, что, когда ты держишь оружие, направляя его на виновного, злость расходуется, но нет, — Юнги останавливается напротив Богома, непозволительно близко. Вся его фигура расслаблена, полна уверенности: нет ни зажатости, ни попытки спрятаться от возможного ответа. — Она накапливается ещё больше, ещё сильнее подкашивает тебя изнутри. И тогда ты взрываешься: напиваешься, орёшь на коллег, ставишь себя выше других, желая подчинить любого, кто не согласен с тем, как ты думаешь.
— И всё это ты понял, взбесив меня, показав, что трахаешь свою сучку? — Богом плюётся словами, совершенно не контролируя их, и Чимин не видит смысла обращать внимания на грубые слова. Не сейчас. Но все равно едва заметно неловко краснеет. — Ты тоже полон ненависти, думаешь, этого не видно? Стоишь тут, весь такой господин агент, и обвиняешь меня, потому что считаешь слабым.
— Я не считаю тебя слабым, — Юнги отвечает спокойно, — ты кто угодно, но не слабак, Богом.
— Что тебе от меня нужно? — Богом теряет в напоре. Юнги ведёт его умело, чередует обвинения с твёрдой и спокойной уверенностью, и это явно кажется агенту непривычным и неправильным. Богом снова откидывается на спинку своего стула, скрещивая руки в очевидном защитном жесте, и переводит взгляд на фотографию. Он звучит твёрдо: — Я этого не делал, Мин. Не знаю, что ты там наанализировал, пока сучка грела во рту твой член, но всё это пустое. У вас нет ни одного доказательства.
— Это так, — Юнги хмыкает. Он опирается о стол бедром совсем рядом с Богомом и хрипло, низко тянет: — У нас на тебя нет ничего. Ни улик, ни доказательств. Ты наверняка не дашь признательные показания, потому что терпеть меня не можешь, хотя узнал только что. Но знаешь, что у нас есть? Твой психологический портрет.
— И что тебе даст этот портрет, художник ты ебучий? — Богом фыркает. Получив от Юнги подтверждение, что у них действительно ничего нет, он явно чувствует себя более уверенно. — Напишешь отчётик, который положишь на стол моему начальству? Открою секрет, меня там и без этого не переваривают.
— Нет, — Юнги качает головой, а затем вдруг наклоняется, беспардонно вторгаясь в чужое личное пространство. Богом реагирует мгновенно: он подбирается, поджимает челюсть, глядя в ответ открыто и зло. Юнги тянет, не усмехаясь, твёрдо и холодно: — Теперь мы точно знаем, что ты социопат. Агрессивный и склонный к физическому насилию, с откровенными психопатическими отклонениями, прячущийся за маской смотрителя порядка сексуальный садист. Может быть, это и правда, что ты не убивал эту жертву. Но ты точно способен на то, чтобы убить, и сделать это с особой жестокостью. Потому что у тебя стоит на это дерьмо.
Юнги коротко кивает на фотографию и, словно потеряв интерес, отстраняется.
Богом стискивает челюсть, явно сдерживая порыв сорваться и что-то доказать, даже до конца не понимая что. Чимин выдыхает, совершенно успокоившись. Отчасти ему жаль, что это не их субъект, не один из них, но, с другой стороны, всё равно это было познавательно. Наблюдать… чувствовать, как Мин Юнги ведёт допрос, — это намного больше, чем читать заметки об этом же.
— И что с того? — Богом поднимается со стула, когда Юнги начинает лениво и неторопливо собирать все раскиданные по столу фотографии. — Каждый второй в правоохранительных органах социопат, в политике социопаты, они даже живут среди обычных людей. Это не доказывает того, что я или хоть кто-то из них склонен к убийствам.
— Доказывает, — Юнги поднимает стальной взгляд на Богома, — если бы у тебя хватило мозгов на то, чтобы подумать, хватило бы сил на то, чтобы успокоиться — ты бы проанализировал и нехотя, но признал мою правоту. Ты не признан больным ублюдком, которого надо закрыть на несколько лет за решеткой, только потому что до сих пор уверенно сдерживаешься, потому что тебя перевели в архив, где ты, я почти уверен, надрачиваешь на старые дела, наслаждаясь фотографиями с мест преступлений.
Пока что, — Юнги выделяет эти слова особенно жесткой интонацией, — тебе этого достаточно. Но что будет потом?
Богом скрипит зубами, стачивая оголившиеся клыки, а после сбегает из импровизированной допросной, хлопнув напоследок дверью. Оставшись наедине, Юнги и Чимин молчат. Комнату наполняет шорох бумаги, скрип пальцев о фотоплёнку и невысказанные слова.
— Извини, — Юнги, прокашлявшись, не поднимает на Чимина взгляд. Кончики его ушей отчётливо горят, выдавая, что не одному Паку было неловко во время их допроса. — Я не хотел использовать сексуальный аспект, особенно не обсудив с тобой этот момент, но так его вывести оказалось проще всего. Мы говорили о комфорте, и… — Мин, словно решившись, переводит взгляд на Чимина. — И я первым же нарушил границы.
— Не тебе нужно извиняться, хён, — Чимин неловко опускает лицо, складывая руки перед собой, и кланяется в жесте извинения, чувствуя, как горит от смущения лицо. — И первым это начал я. И коснулся тебя я, и… Сделал недвусмысленный намёк. Мне очень стыдно, прости, пожалуйста.
Они оба неловко молчат — неловкость, пришедшая взамен ощущению взаимно промелькнувшего возбуждения, буквально висит в воздухе, заставляя их обоих краснеть и молчать. Не выдержав тишины, Чимин начинает лепетать, не поднимая глаза:
— Я так прижался к тебе и вообще… Моё поведение нельзя было истрактовать как-то иначе, учитывая жесты и всё… К тому же я начал говорить, хотя ты не разрешал мне. Правда, хён, я виноват…
— А я сказал про тебя… многое, — Юнги кашляет на последнем слове, потерев ладонью заднюю часть шеи, и Чимин краснеет ещё ярче, вспоминая его слова. Конечно, он знает, что хён хорош в поведенческом анализе, но… Юнги так чётко уловил накрывшее его неуместное возбуждение, чтобы использовать это против субъекта, что Чимин невероятно смущается. Как много хён замечает, о чём не говорит? — К тому же я касался тебя… Двусмысленным образом. А ты чётко уловил момент и хорошо среагировал, это его раскололо. Ты хорошо поработал, кро… малыш.
Юнги снова кашляет, и неозвученное слово повисает над ними ещё большей неловкостью. Чимин отворачивается, прижимая ладони к горящим щекам, и бормочет:
— С-спасибо, хён. Мне нравится быть хорошим для тебя.
Он закрывает рот с громким клацающим звуком, когда понимает, что из-за смущения и растерянности случайно сказал совершенно не ту вежливую благодарность, которую хотел. Юнги, судя по короткому судорожному вдоху, давится сзади воздухом.
— Что же, эм, да, — Юнги неловко кашляет, быстро отворачиваясь от замершего Чимина, — ты достаточно хороший для меня, Чимин. То есть не только для меня. В общем. Ты хороший, да.
Блять.
Юнги совершенно непривычно и очаровательно теряется, пока Чимин пытается вспомнить, как дышать. Он частенько слышал от одногруппников, что получить похвалу от своего кумира — невероятное счастье, но никогда не придавал этому значения. В школе и институте для него не было примеров, пока уже в отделе полиции он не встретил Мин Юнги.
И, конечно же, Чимину всегда было интересно познакомиться, хотя он и боялся, что выстроенный внутренний образ разрушится о реальность. Но Мин Юнги оказался лучше. Настоящий Юнги оказался невероятно умным, прямым и открытым, пусть и не всегда тактичным, но именно это и делало его живым.
Чимин прикладывает ладошку к груди, чувствуя, как быстро-быстро бьётся его сердце. Как никогда не билось до этого от одной лишь похвалы, пусть и важных, но других людей. Не Мин Юнги. Чимин поднимается со стула. Ему всё ещё стыдно и неловко, но кто-то должен сделать первый шаг.
— Юнги-хён, — Чимин, пытаясь контролировать расползающуюся улыбку, осторожно берёт Юнги за руку, — это входит в мои границы. Только для тебя, но входит, — говорить такое неловко, но Чимин искренен, — а для тебя — это слишком или нет?
— Чимини… — Юнги поворачивает к нему непривычно покрасневшее лицо и прикрывает глаза, длинно выдыхая. Этого оказывается достаточно, чтобы взять свои чувства под контроль, потому что Мин теперь снова похож на себя прежнего: собранного и сдержанного. — Я не знаю, слишком или нет, но так как это был ты, то я готов… принять то, насколько сильно мои границы готовы расшириться для тебя.
— Хорошо, — Чимин солнечно улыбается, склоняя голову набок, чувствуя, как в груди что-то распускается, а живот кажется до того воздушным, что там могут резвиться бабочки, — тогда закончим на этом. Нам ещё нужно отчитаться Намджун-хёну, правда?
— Да, — Юнги снова кашляет, явно собираясь окончательно, оправляет манжеты чёрной рубашки и улыбается уголками губ. — Тогда в отдел?
— В отдел, — Чимин кивает, невольно улыбнувшись ещё шире, и слегка приоткрывает губы, когда Юнги первым берет его за руку, увлекая за собой. Его щеки приятно краснеют.
***
Чимин коротко выдыхает, когда наконец оказывается дома. Он кладёт позвякивающие из-за брелоков ключи на специальную полку в коридоре, разувается, аккуратно поставив ботинки на подставку, и с удовольствием засовывает ноги в мягкие белые тапочки.
— Личи? Личи, ты тут, малыш? — Чимин мягко опускается на корточки, оглядываясь, и нежно улыбается, когда слышит негромкий звон бубенчика. Чёрный кот осторожно перебирает лапками и радостно мяукает, ластясь к его ногам, и Чимин нежно подхватывает его на руки, урча и тиская. — Привет, Личи, привет, сладкий. Разве ты не самый хорошенький сладкий котик? Разве ты не моя плюшевая булочка?
Кот урчит, потираясь мордашкой о его шею и его ладони, и цепляется за свитер мягкими лапками. Чимин смеётся, продолжая держать его на руках, и включает чайник одной рукой. Личи легко выскальзывает, усаживаясь на столешницу, и поднимает на него умные янтарные глаза, негромко мяукнув. Чимин вздыхает, потрепав его между ушками.
— Мы с твоей большой версией сегодня проводили допрос. И мне кажется, я начинаю в него влюбляться.
Личи издает негромкое неодобрительное ворчание, скользнув языком, и Чимин невольно усмехается:
— Ревнуешь?
Кот, словно понимает его, недовольно мяукает и суетливо начинает вертеться на столе, демонстрируя себя со всех ракурсов. Умей Личи говорить, он точно начал бы возмущённо ворчать: «
Смотри, какие у меня лапки, а какой хвост, а какая шёрстка. И ты променяешь всё это на какого-то человека? Не вздумай, нам и так хорошо вместе!»
— Ну что ты, малыш, — Чимин заливисто хихикает, нежно почесывая Личи шею, лаская за ушками и дальше вдоль спинки, — ты без сомнения самый любимый и самый первый кот в моём списке, но…
Чимин чувствует, как мягкая улыбка начинает увядать, а в груди — болеть. Юнги для него особенный и меньше всего хочется опошлять то светлое и нежное чувство, которое есть между ними, те тёплые и доверительные отношения, которые слишком легко разрушить. Чимин вспоминает крепкие руки у себя на плечах, жар от чужого тела, хриплое дыхание и властные, грубые нотки. Юнги умеет подавлять, и то, с какой трепетностью он относится к нему, подкупает с невероятной силой.
Личи мяукает, когда Чимин не обращает внимание на звук вскипевшего чайника. Он быстро, немного суетливо, заваривает чай, оставляя его на столе.
— Точно, да, спасибо, Личи, — Чимин целует кота в нос-кнопочку и непроизвольно думает о том, чтобы однажды так поцеловать Юнги, — тебя ещё надо покормить, да, малыш? Он кстати так называет меня, малышом, — Чимин хихикает, делая себе чай, открывая консервы коту и попутно раздеваясь, — это немного неловко. А ещё он почти назвал меня крошкой, боже, Личи, я слишком слаб для такого.
Кот мяукает, спрыгивая со стола и путаясь между ног. Личи видит своё любимое лакомство и готов, пожалуй, простить всё на свете, даже появление своей большей копии в жизни Чимина.
— Он меня обнимал, — Чимин улыбается, накладывая еды коту, — прижал к себе так крепко, просто невероятно. После Минхо… — Личи недовольно отрывается от еды, чтобы заворчать. — Да-да, я знаю, что ты его не любишь, но что поделать. Мне немного не хватает этого. Важного человека в жизни. Ты, без сомнения, прелесть, но моя к тебе любовь чисто платонического характера.
Личи фыркает, помахивая чёрным длинным хвостом, а Чимин мечтательно вздыхает, присаживаясь на небольшой аккуратный стульчик, и подпирает ладонью подбородок. Он прикрывает глаза и позволяет себе ненадолго замечтаться.
Чимин вспоминает низкий и хриплый голос Юнги, его бархатистость и глубину на итальянском, вспоминает сладкие мурашки, прошедшиеся по всему телу вслед за прикосновением сильных рук. Он немного застенчиво краснеет от мысли о том, что хён мог бы… мог бы дать ему ту ласку, которой ему не хватало. Конечно, Чимин не брался предполагать, каков Юнги в постели, но… учитывая его характер, его властность, он…
Пак вздрагивает, когда Личи неожиданно запрыгивает на стол прямо перед ним и негромко осуждающе мяукает. Покраснев, Чимин делает глоток чая и винится:
— Извини. Просто сегодня правда так много произошло… Мне показалось, что я ему нравлюсь, знаешь? Что он может испытывать ко мне… что-то. Меня это взбудоражило, в какой-то степени? Сегодня во время допроса мы разыграли всё так, будто спим, и… Хён так органично вписался в это, что мне показалось, что это, ну… возможно?
Личи фыркает ещё раз. Он слегка ёрзает, находя удобную позу, задирает заднюю лапу, склоняет голову, и… Чимин закрывает лицо ладонями, обречённо застонав:
— Боже, Личи, ну не передо мной же! Я понял посыл, молчу!
Он спихивает недовольно мяукнувшего кота на пол и упирается локтями в столешницу, закрывая ладошками лицо, а затем и вовсе ложится на неё, обречённо стукнувшись лбом. Чимин убито тянет, напрочь забыв данное секунду назад обещание:
— Личи, что мне делать? Мне кажется, я его хочу.
Кот раздаётся недовольной трелью, но, не получив должного внимания в ответ, запрыгивает обратно. Чимин обречённо поднимает голову, готовый ко всему: от удара лапкой по голове до осуждающего взгляда слишком умных кошачьих глаз. Личи же коротко лижет его в нос.
— Спасибо, малыш, — Чимин рассеянно усмехается и нежно оглаживает пушистую голову кота, — думаю, это тоже своего рода ответ.
Не хотеть Юнги невозможно. Чимин, может быть, не думал об этом в самые первые мгновения их знакомства, но он помнит свои осторожные мысли об агенте Мин во время чтения его конспектов. Помнит, как представлял описываемые там способы анализа, ведения допроса, работу с обезвреживанием опасных преступников. Чимин помнит, как заводился только от строк, ещё не зная человека, который это написал, кто поделился знанием, но уже желая встретиться с ним. И сейчас…
Чимин невольно облизывает пересохшие губы, прикрывает глаза и возвращается в допросную. Он представляет, что там нет Богома, нет убийств, есть только они. Вдвоём. Есть только момент, где Чимин осторожно прислоняется к бедру Юнги, где его властно хватают за волосы и мягко оттягивают назад, где звучит:
— Смазливый новичок чего-то хочет?
Воспроизвести в голове голос Юнги невероятно просто, словно он тут, здесь и сейчас, стоит за спиной Чимина, дышит ему в шею, прикасается губами к загривку. А его руки, сильные и крепкие руки, мягко ведут по бокам, пока не обхватывают поперек талии. Чимин заводится слишком быстро для того, кто боится желать своего коллегу, но не слишком быстро для того, кто уже несколько лет не имел секса. Возбуждение накатывает на него стыдной и сладкой волной.
Чимин кусает пухлую нижнюю губу, чтобы не застонать позорно громко от запульсировавшего внизу его живота возбуждения. Он сводит бёдра, пытаясь не ёрзать, пытаясь не делать ничего… неправильно. Неправильно ли будет удовлетворить себя, думая о том, как Юнги накрывает его своим телом, как прижимает к постели, как сильно и крепко вбивается внутрь? Стоит забыть об этом и принять холодный душ, отрезая любые мысли о том, что, возможно, никогда не случится?
Чимин смущенно кусает нижнюю губу, бросив взгляд на невозмутимую, словно укоряющую мордочку Личи, и стыдливо сбегает в ванную. Он собирается избавиться от этих мыслей, от этого… неприличия, да. Непрофессиональности.
Чимин торопливо раздевается и залезает в душ, включая воду. Сначала холодные струи скользят по его спине отрезвляюще, но затем… затем их сменяет жар, близкий к кипятку. Чимин изгибается в спине, всхлипывает, понимая, что повернул кран не в ту сторону, и обречённо тычется лбом в кафель. Он всегда был чувствителен к изменению температуры, как ни смущающе, и сейчас это совершено не помогло ему охладиться. Стыдливо опустив голову, Чимин тянется между ног подрагивающей рукой и сладко сжимает себя, застонав от облегчения.
Горячая вода обласкивает его тело, скользит вдоль позвоночника тяжело и жарко, так же, как к нему мог бы прижиматься Юнги. Чимин прикрывает глаза, буквально слыша низкий, хриплый голос:
— Что такое, малыш? Ты в чём-то нуждаешься?
Его большие ладони могли бы властно и жарко скользнуть по его талии, по его бёдрам, сминая, лаская и заставляя дрожать от ласки, и Чимин невольно повторяет воображаемые прикосновения, гладя себя свободной ладонью.
— Сладкая, послушная крошка, — Чимин почти уверен, что Юнги из того типа мужчин, которые постоянно уделяют внимание шее. Хён кусал бы и целовал её, покрывал бы своими метками плечи, загривок, уши. Все особенно чувствительные места Чимина. —
Хочешь кончить?
— Х-хочу, — Чимин едва слышно сбито скулит и, не удержавшись, скользит пальцами второй ладони себе под яички, к уязвимому, нежному местечку, чтобы надавить на него кончиками пальцев, не проникая, но массируя. Как давно, давно Чимин не ласкал себя так, как давно не ласкал его так кто-то ещё. — Хочу кончить, хён.
— Тогда кончи для меня, крошка.
Чимин постыдно стонет, уверенно двигая рукой, представляя то, что не должен: как Юнги прижимается со спины, как тяжело и мощно вздымается его грудь, как крепкие бёдра тесно вжимаются в мягкие и нежные чиминовы. Они бы дышали в унисон, двигались бы в одном ритме, а голоса — высокий и низкий — сливались бы в одно. Чимин хнычет, сдаваясь, проигрывая своим желаниям и проскальзывая подушечкой пальца внутрь.
Проникновение слабое, почти забытое, оно молнией проскальзывает вдоль позвоночника к загривку. Чимин прикусывает губу, представляя, как на шее расцветают алые следы от чужих зубов. Замечтавшись, он сжимает себя чуть сильнее, чем обычно и мягко стонет, хоть звук и пропадает в шуме воды. Пар окутывает его плотным слоем, закрывая от собственного стыда, помогая совершить то, чего Чимин боится больше всего. Он толкается в пульсирующую, сжимающуюся дырочку вторым пальцем, представляя, что это член Юнги.
— Нравится грубо или мягко? — Юнги был бы заботливым, спрашивая, как ему больше нравится, а Чимин, изнывая от желания, ёрзал бы на постели и, скуля, просил быть смелее и грубее.
— Такой крошке всегда нужно больше, да?
Чимину нужно, определённо нужно больше. Он шире расставляет ноги, выгибаясь в пояснице, и увереннее скользит ладонью по члену, оглаживая сочащуюся от смазки головку. Горячая вода попадает на спину, будоража, обжигая, и стекает по позвоночнику вниз, ровно между двух половинок. Чимин двигает обеими ладонями одновременно, представляя, что Юнги толкается ровно и уверенно, наполняет его, немного поддразнивая.
— Немного больше, хён,
ах, пожалуйста, — Чимин сбивчиво шумит, не до конца разбирая, что именно он лепечет, сосредотачиваясь больше на ощущениях. Он двигает ладонью немного резче, сбиваясь с размеренного и спокойного темпа, желая быстрее избавиться от этого постыдного процесса. — Юнги,
ах, пожалуйста…
Из-за того ли, что вымотанный из-за работы, полностью сосредоточенный на ней, он давно не прикасался к себе с такими желаниями и такими мыслями, или из-за того, что сейчас предметом его грязных маленьких фантазий стал не кто иной, как Мин Юнги, Чимин доходит до предела смущающе быстро.
Он сбивчиво хнычет, кусая губы, толкаясь пальцами глубоко, сжимая себя крепче, и сладко содрогается всем телом. В его голове Юнги жарко целует его в плечо, оглаживает ладонями и хрипло, низко шепчет:
— Так хорошо справился для меня, такой хороший, nene.
Сладкая остаточная дрожь проходится вдоль позвоночника Чимина призрачным заревом. Он тяжело дышит, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, с трудом разгибается и поднимает ладонь, глядя на белесые вязкие разводы на ней.
Щеки горят. Возбуждение постепенно спадает, оставляя за собой стыд. Удовлетворять себя, думая о другом агенте, о своём кумире и… напарнике. Чимин хнычет от смущения, машинально прикрывая ладонями лицо, и вдруг замирает.
Он краснеет ещё сильнее, морща нос, когда торопливо отдергивает испачканную ладонь от лица и подставляет его под горячие струи, чтобы смыть, смыть… Чимин негромко бормочет:
— Отлично, Пак Чимин, просто отлично, позорник. Радует, что это никто не увидел, по крайней мере. Никогда. Никогда больше, никогда. И так уже…
Он торопливо моется, жёстко проходясь мочалкой по нежной коже, словно пытаясь смыть с себя больше, чем есть, и вылезает из душа, кутаясь в махровое полотенце. Вытираясь, Чимин невольно бросает взгляд на своё отражение в запотевшем зеркале — растрепанный и мокрый, смущенный, растерянный. Он вздыхает.
Ещё ни разу в его жизни не было так, чтобы на его граничащее с чем-то странным восхищение отвечали. А сейчас, когда помимо него были ещё и другие чувства…
Сердце бьётся быстрее: ведь может быть и так, что Чимин не обманывается? Что Юнги действительно видит в нём… больше чем просто коллегу? Что все прикосновения, то, что они гуляют, держась за руку, что Юнги защищает его от неприятного чужого внимания, что… это не просто так? Чимину особенно понравился тот момент, когда Юнги притянул его к себе, обхватив за талию: так властно, крепко и надёжно.
— Ты попал, Пак Чимин, — Чимин негромко вздыхает, выходя из ванной комнаты и тут же оказываясь под атакой Личи. Подхватив размурчавшегося кота под животик на руки, он суетливо идёт в свою постель. Хочется укрыться от всего сложного и жестокого в домике из подушек и одеял. — Я так попал, Личи, ты просто не представляешь.
Чимин снова вздыхает и не может сопротивляться порыву — тянется к телефону и сначала открывает короткую переписку с хёном: деловые и скупые сообщения без капли нежности. А потом открывает рабочий чат, где видит зелёный индикатор напротив имени Мин Юнги.
***
Юнги уже несколько часов сидит и пялится в рабочий чат. Он должен думать о деле, об их небольшом проёбе, о том, что на свободе есть серийный убийца, который ни за что не остановится, если его не поймать. Но всё, о чем думает Юнги, — это о том, что у Пак Чимина очень мягкое и нежное тело. И запах — сладкий, но не приторный. И руки — маленькие, очаровательно нежные, с коротенькими пухлыми пальчиками. Юнги не из тех людей, кто предпочитает использовать уменьшительно-ласкательные слова, но Чимин…
Чимин ласковый, нежный, и его хочется спрятать от всего. А потом делать абсолютно грязные, грешные вещи. Юнги откладывает телефон в сторону и прикрывает глаза. Он откидывается на спинку кресла, не обращая внимания на привычный тихий скрип, и вспоминает.
Чимин, его нежные руки, его запах, его податливость. Его тихий стон в ответ на нехитрую ласку, сладкий жар румяных щёк. Его высокий и мягкий голос. Его взгляд. Его…
Юнги шипит сквозь зубы, непроизвольно сбиваясь на мысли о губах Чимина. Такие пухлые, невероятно притягательные — сладкие, мягкие, сочные надутые губки. Как вкусно он обхватывает ими подушечку пальца, когда задумывается, как сладко они округляются, когда Чимин растерян или смущен.
Нежные губки. Сладкие губки. Что-то тёмное и грязное ворочается внутри Юнги, когда он думает о том, как вкусно эти губки будут растягиваться вокруг члена. Мокрые от слюны и от смазки, пухлые, пухлые, невыносимо соблазнительные, ездящие по толстому стволу.
Сладкие губки, розовый ловкий язычок. Так же сильно, как и защищать, Чимина хочется разрушить. Юнги хочется убивать от мысли, что кто-то мог бы довести его до слез. И кончить от мысли, чтобы заставить сладкую штучку хорошенько поплакать.
Он невнятно чертыхается, когда сдаётся и с отчётливым звуком расстёгивает ширинку, высвобождая уже напряженный толстый член. Юнги грязно сплевывает на головку и сразу ведёт по ней кулаком, грубовато сжимая пальцы. Чуть суховато, крепко, размашисто. Взгляд цепляется за милую славную заколочку с керамическим солнышком, которую он снял с чужих волос и забыл вернуть.
Чимин. Пак Чимин со своими светлыми медовыми глазками и румяными щеками, господь свидетель, Юнги хочется хорошенько вытрахать всё из его умненькой головки, а потом поводить головкой по припухшим натруженным губкам, хорошенько испачкав сладкую мордашку.
Как доверчиво Чимин смотрит на него, не зная о роящихся глубоко в подсознании грязных мыслях и фантазиях. Как зря. Юнги дёргает уголком губ, когда думает о том, чтобы положить Чимина на стол прямо в зале заседаний, а потом вылизать до слёз, скулежа и визга.
Когда думает о том, как неумолимо чётко Богом попал своим уколом в тайное желание. Юнги практически уверен, что будет думать лучше, пока Пак Чимин согревает его член в своём сладком рту.
Несложно представить, что это не ладонь Юнги скользит по стволу, а Пак Чимин со своим хорошеньким ртом насаживается до основания. Несложно представить, как его милые круглые коленки скользят по ковру до красноты, чтобы потом можно было целовать их, ласкать, утешать. Несложно возжелать быстрого и страстного секса с кем-то, кто до того очаровательно милый, что его хочется брать грубо и жестко.
Юнги низко хрипло стонет, порыкивая под конец. Он двигает кулаком быстро, желая как можно быстрее избавиться от этого навязчивого возбуждения и одновременно с тем совершенно не желая выпускать из головы порочную фантазию. Чимин, который нагибается, заводит руки за спину и раздвигает свои очаровательные ягодицы, приглашая. Чимин, который покорно падает на колени, открывает рот, облизывая пухлые губы и высовывая язык. Чимин, который говорит:
— Ах, хён, я хочу быть хорошим для тебя.
Эта фраза, простая, но пронизанная двусмысленностью, звучащая из уст Чимина для Юнги. Когда они одни. Видит Бог, было невероятно сложно остановиться, не двинуться вперёд, не притянуть к себе Чимина за шею и не впиться в его губы жадным поцелуем. Юнги хрипло дышит, до боли мечтая попробовать его вкус, ощутить, как дрожит хрупкое тело, насладиться звонкими и мелодичными стонами.
Пак Чимин определённо не умеет быть тихим.
Юнги опускает кулак до самого низа, сжимая у основания, чувствуя, что ещё немного, и он кончит. Ему хочется кончить, желательно, на лицо милого и кажущегося невинным Пак Чимина. Но в то же время Юнги совершенно не хочет возвращаться в реальный мир, где они не вместе, где они всего лишь коллеги с неясным напряжением между друг другом. Юнги шумно выдыхает и возобновляет движение ладони: немного спокойнее, представляя, как Чимин выпускает его член из рта, слизывает тоненькую ниточку слюны и забирается на колени.
— Позволишь мне вести, хён? — Чимин, который смущённо шепчет это ему на ухо, ёрзает и устраивается на его бёдрах. Чимин, который скачет на его члене… Юнги откидывает голову назад, стукаясь затылком о спинку кресла и закусывая нижнюю губу.
Чёрт.
Пак Чимин выглядел бы так чертовски красиво, седлая толстый член, так разрушенно. Юнги думает о красиво приоткрытом грешном розовом рте, о трепещущих ресницах, о сладких высоких стонах и судорожных вздохах. Пак Чимин. Сладкая крошка.
И когда малыш бы почти довёл себя до оргазма, когда устал бы от долгих и сильных движений, Юнги бы перевернул его, властно вжимая в постель за красивую шейку, и трахнул так, что ноги отказались бы держать. О, он сделал бы Пак Чимину чертовски, чертовски хорошо, а потом с удовольствием бы наблюдал за тем, как его семя сочится из хорошенько вытраханной сладкой дырки.
Юнги хрипло негромко рыкает и инстинктивно приподнимает бедра в вбивающемся движении, когда кончает. Чёрт. В теле всё ещё остается приятное послеоргазменное чувство, но Юнги привычно игнорирует его, потянувшись за салфетками. Заколка, нетронутая и забытая, лежавшая на столе, теперь испачкана. Юнги завороженно смотрит, как густая белёсая капля спермы стекает по жёлтому солнышку — как его сперма могла бы стекать по очаровательному личику Чимина. Он отвлекается, берёт её двумя пальцами и внимательно, сосредоточенно рассматривает, прежде чем быстро и немного остервенело вытереть.
Он слегка хмурит брови. Дрочка — хороший способ сбросить напряжение, тем более с такой работой, как у них, и Юнги не может сказать, что брезгует им наравне с алкоголем. Но дрочить на малыша Пак Чимина…
Юнги невольно поджимает губы, когда вспоминает слишком невинный для агента светлый взгляд и мягкий свитер. Чёрт возьми, Мин Юнги. Он тяжело вздыхает, заправляя член в джинсы, и запрокидывает голову, упираясь в потолок бессмысленным и тяжёлым взглядом.
Он хочет Чимина, отрицать это постфактум глупо и практически бессмысленно. Чимин нравится ему как человек, бесспорно. Ему нравится проводить с Чимином время. Но значит ли это, что он испытывает к Чимину что-то большее?
Юнги снова тяжело вздыхает. Настолько же, насколько ему легко прочитать чужие чувства, сложно прочитать свои.
С огромной радостью он бы игнорировал этот факт — факт существования Пак Чимина — не будь они в настолько тесном сотрудничестве. И, что больше всего раздражало, Юнги не может позволить себе отдалиться, нет. Иначе он поступит как мудак, который приласкал нежного щенка, а потом выбросил его на улицу. Чимина выбрасывать не хочется.
Желая отвлечься, Юнги тянется за потухшим телефоном и опять открывает рабочий чат. Может быть за то короткое время, что он потратил на сущую ерунду, появилось что-то новое? Но чат пустует. Никого даже нет онлайн, и это неудивительно: на часах давно за полночь. Юнги уже готов отключить телефон и предпринять тщетную попытку уснуть, как ему приходит уведомление о личном сообщении.
Пак Чимин: «хён, почему ты не спишь?»
Юнги заносит палец, чтобы закрыть чат, но колеблется, понимая, что должен ответить. Он не любитель таких переписок, но это Чимин. Перед глазами вспышками проносятся картинки того, как в его фантазии Чимин сладко стонет, выгибается, просит ещё, просит больше, глубже, грубее. Спавшее было возбуждение возвращается, но Юнги жёстко себя останавливает. Переписываться и дрочить — это чересчур. Даже для него.
Мин Юнги: «отвлёкся на небольшую разрядку»
Мин Юнги: «а ты?»
Пак Чимин: «я…»
Пак Чимин: «думаю, можно сказать, что тоже»
Пак Чимин: «уже собираюсь ко сну»
Пак Чимин: «пойдём спать вместе?»
Юнги невольно представляет, что они действительно идут спать вместе. Укладываются в одну постель, переплетаются ногами, укрываются большим пуховым одеялом. Мысли мягкие и рассеянные, не отталкивают. Не это ли значит, что Чимина он не просто хочет? Что это немного больше, чем просто желание переспать? Юнги гулко сглатывает, понимая, что надо просто признать неуютную правду.
Мин Юнги: «да. вместе»
