Точка бифуркации

Богом приехал в клуб и находится там уже больше десяти минут. Юнги нервно постукивает пальцем по рулю, не зная, как поступить лучше. Идеально было бы плюнуть на это дело, схватить податливого для него Чимина и поехать домой, где время можно провести с большим наслаждением и пользой. Но он весь день силой заставлял себя думать о работе, хоть это и не получалось от слова совсем. — Мы можем пойти в клуб, — Чимин тыкает по планшету, пытаясь высмотреть Богома по камерам, но там такая толпа, что сложно уследить, — ни черта же не видно. — А в клубе он нас срисует, — Юнги противится. Он не любитель клубов, да и честно, кажется, что тогда он сорвётся окончательно. Его поведение сегодня было рискованным, но даже получи он оплеуху — это стоило того. Чимин нежный и мягкий, его хочется баловать, целовать, обнимать и завалить в постель. Юнги не привыкать думать о нескольких вещах одновременно, но Чимин уверенно перетягивает большую часть внимания на себя. — Не факт, — Чимин тыкает в камеру у заднего выхода, — он видел нас в форме, а сейчас одежда… другая, — Юнги улыбается, когда видит кинутый на ремень взгляд, — да и макияж, опять же, причёска. Может, и не срисует. — Мы не можем рисковать, — Юнги цыкает, — но просто сидеть в машине тоже не можем. Лучше бы он был дома. — Не скажи, — Чимин победно вскрикивает, — нашёл, господь всемогущий, он у бара. Так, смотри, — Пак наклоняется ближе, соблазняя открытой шеей и своим сладким запахом, — он пока один, явно готов кого-то найти. Знаю я этот тип мужчин. — Знаешь? — Юнги сложно сдержаться: так и хочется уткнуться в изгиб сладкой шейки и потереться о неё носом. Милый, покорный малыш. — Охотники, — Чимин вздыхает и перекладывает руку так, чтобы опереться рядом с бедром Юнги, а второй удерживает планшет, — выискивают парня или девушку подоступней, желательно уже немного опьяневшую, а потом подкатывают. У нас уже было два клуба, да? Первая жертва в подворотне и пятая на заброшке, но там собирались тусовщики. Как думаешь?.. — Если он и убивал, не похоже, что кого-то из наших жертв, — Юнги задумчиво хмурится, покусывая нижнюю губу. Богом… из всех людей, так или иначе проходящих по этому делу, он кажется ему наиболее подозрительным, и это отнюдь не из-за личной неприязни. С другой стороны, зная, как часто сажали не тех из-за подозрительности, стремясь как можно быстрее раскрыть громкое дело… Юнги морщится. — Сложно сказать. Его нужно ловить за руку, Чимин, иначе никак. — Тогда так и будем сидеть и ждать? — высокий голос Чимина звучит возмущённо. Юнги чувствует только умиление взамен раздражению, которое обязательно бы испытал, будь на месте Пак Чимина кто угодно другой. — А если он нападёт? — Вот тогда мы его и схватим, крошка, — Юнги приподнимает уголки губ в улыбке, потешаясь с возмущённо пыхтящего Пака, и серьёзнеет. — Чимин, если хочешь, мы можем подежурить у главного и запасного выхода, но тогда он может нас заметить, а следить за обстановкой внутри придётся Чонгуку. — Зачем у двух? Мы можем подождать у чёрного входа, если он и будет выводить жертву, то через него, — Чимин сверкает глазами, упрямо споря, и Юнги закатывает глаза: — Во-первых, не факт, что он вообще найдет жертву. Во-вторых, не факт, что он выведет её через чёрный ход, а не через главный — его машина стоит рядом, если он захочет увести жертву, то посадит в неё. И в-третьих, ничего ровным счётом не изменится, если мы будем стоять там или сидеть здесь. Мы лишь увеличим шанс на то, чтобы его не поймать, если не угадаем с выходом, не говоря уже о том, что он вообще может просто просидеть всю ночь в баре. — Тогда следи за ним отсюда, а я пойду к заднему выходу, — неожиданно активный Чимин поджимает губы и вылезает из машины, игнорируя шипение Юнги. Он решительно направляется в тёмную подворотню, к заднему входу. Чернота буквально поглощает его изящную, опасно соблазнительную для такого места фигурку, и Юнги шипит, лихорадочно отстегиваясь и на ходу вставляя в ухо микронаушник с Чонгуком: — Чимин, блять. — Тяжело со строптивыми штучками, да, хён? — Чонгук сочувствует. И это уже говорит о многом. Как бы он ни подъёбывал мелкого, вкус-то у них на парней был поразительно одинаковый. — И не говори, — Юнги почти рычит, — следи за клубом и главным входом, будь добр. А то ощущение, что жертвой может стать Чимини. — Не буду отвлекать, — Чонгук деликатно глушит свой микрофон, чтобы не дышать Юнги в ухо, пока тот суетливо выискивает сбежавшего Чимина. Вот когда не надо, он такой прыткий — сил нет. Напрягает то, что в темноте переулка его белая одежда привлекает слишком много внимания. Напрягает то, что он не ловит Чимина за руку в первый же момент. Напрягает то, что если Богом реально их субъект, один из, то Чимин как никто… нет. Чимин под типаж абсолютно не попадает. Это немного успокаивает, но воспоминание о том, что Богом хотел его Чимина, нервируют в достаточной степени, чтобы Юнги поторопился. Он осматривает каждый угол, пока не видит, что Чимин притаился на пусть и не слишком видном, но достаточно осматриваемом месте. Зашипев, Юнги властно хватает его за руку и тащит за собой. Тут все углы какие-то не слишком подходящие для слежки, но выбора особо нет. — Ты что творишь? — Юнги прижимает Чимина к стене и закрывает своим телом. Может быть, со стороны покажется, что они целуются? Юнги не может удержаться, говоря себе, что делает это для маскировки — скользит ладонью по восхитительно мягкому, округлому бедру и, не имея сил сопротивляться выпавшему шансу, грубовато сминает невероятно сочную, мягкую задницу. Он рыкает: — Тебя тут выебут. — Кто? Ты? — Чимин неожиданно дерзко вскидывается и закидывает руки ему на шею, тесно прижимаясь. Слишком однозначно. Юнги смотрит на невыносимо полные мягкие губы, на поплывший медовый взгляд Чимина, на его невероятно сладкую мордашку. Он хрипло чертыхается себе под нос и скользит ладонями ниже, подхватывая его под бёдра, чтобы подхватить и вжать в стену. Чимин слишком охотно обвивает его талию ногами, прогибается и ластится, задрожав, чтобы он мог остановиться. — А может и я, — Юнги сдерживается. Не потому что сладкий малыш Пак нуждается в его сдерживании — Юнги сегодня был достаточно очевидным, а потому что отслеживает боковым зрением выход из помещения. Кто-то выскользнул с заднего хода покурить: судя по одежде — бармен. Кто-то разбил вдалеке бутылку. Кто-то сладко застонал ему прямо на ухо. Юнги предупреждающе рокочет: — Чимин. — Ты просто невозможен, Мин Юнги, — но Пак Чимин лишь зарывается пальцами в его волосы и просто и недвусмысленно тянет на себя. На мгновение Юнги замирает. Губы Чимина, медово-сладкие, пухлые, невероятно нежные, прижимаются к его губам дерзко, но в то же время робко, почти застенчиво. Дразнящая, невероятно соблазнительная штучка. Юнги издает звук, мало похожий на человеческий, и слетает с тормозов: он напирает, целует жарко, властно и глубоко, толкаясь языком в податливо распахнувшийся влажный рот. Его ладони сжимаются сами по себе — мнут круглую сочную задницу, притискивают грубовато и жадно. Юнги практически теряет разум, когда слышит невнятное высокое хныканье: Чимин, чёрт возьми, хнычет и дрожит в его руках и под его губами. — Не хочу вас отвлекать, ребята, но Богом выходит вслед за каким-то мужчиной, поразительно сильно подходящим под портрет, — Чонгук звучит невероятно смущённо, что уже само по себе для него не характерно, и Юнги хрипло недовольно рыкает. Он только было пытается отстраниться, но Чимин расстроенно хнычет и сжимает его волосы в пальчиках чуть крепче, не позволяя. Юнги мысленно чертыхается. У Чимина нет с собой наушника. Чонгук ноет: — Блять, ну нашли время, ну правда, хён! Юнги с невероятной неохотой отрывает одну из ладоней от потрясающе притягательной задницы и сочно сжимает Чимина за талию, слегка поворачивая. Не отвлекаясь от жаркого поцелуя, он краем глаза провожает две неторопливо удаляющиеся вглубь переулка тени. Он хищно прищуривается. — Не думал, что скажу это, но ты был прав, детка, — Юнги всё же разрывает поцелуй, тяжело дыша, и невольно дёргает уголками губ. Взгляд у Чимина мутный, поплывший и рассеянный, губки припухшие, и он до того не похож на свою собранную и воспитанную версию, что внутри Юнги хочется довольно зарычать. Он с сожалением оглаживает его бёдра напоследок и переплетает их пальцы, утягивая Чимина за собой и на ходу расстёгивая кобуру пистолета. — Веди, Чонгук. — При чём тут Чонгук? — на это Чимин реагирует, и, Юнги удивлён, но он слышит ревнивые нотки. — И куда идём? — Вот, — Юнги протягивает ему второй наушник и прикидывает, как лучше двигаться, чтобы не спалиться раньше времени. Впрочем, Богом настолько зациклен на своём спутнике, что не обращает ни на что внимания. — Идём мы за Богомом, он кого-то нашёл. Чимин понятливо затыкается и в несколько долгих мгновений приходит в себя, встряхивает головой, выгоняя из тела очевидное желание. Юнги сжимает его руку, поддерживая, как может. Они поговорят. Обязательно обсудят важные моменты, просто немного позже. Мысли о сладких, невыносимо мягких губках отходят на второй план, выталкивая на поверхность инстинкт охоты за добычей. Юнги бесит, что он как светлое пятно в ночи, но сделать с этим ничего нельзя. — Повернул за угол, там тупик, — Чонгук отчитывается, — описываю: как повернёте справа, для вас — напротив, будут контейнеры с мусором, слева — пожарная лестница и припаркованный под ней подгнивающий минивен. Закоулок ровной формы, окна домов все погашены, есть мигающая лампочка. Юнги, торопись, он достаёт нож. — У меня с собой наручники, — Чимин скромно предлагает, доставая их из-за пояса, Юнги старается не думать, зачем именно их малыш оставил себе, — давай не доводить до… Они слышат первый громкий вскрик, и Юнги срывается, оставляя Чимина семенить следом. Он в несколько быстрых и широких шагов достигает Богома. Тот действует по знакомому сценарию: одной — левой — рукой душит, а другой вонзает кинжал. Он огромный, закрывает собой всю несчастную жертву, нависает и давит. — Пак Богом, вы арестованы, — Юнги говорит чётко, но стрелять не хочет — это перебудит весь квартал. Чонгук в наушнике отчитывается, что скорая и подкрепление уже едут, а ещё он разбудил Намджуна. — Богом, Богом, слышишь меня? Это агент Мин Юнги, мы разговаривали с тобой, остановись и медленно повернись ко мне лицом. Богом слышит его, очевидно, но игнорирует — он заносит нож, чтобы вонзить его жертве в горло или в грудь, и Юнги сжимает зубы. Выстрел звучит оглушающе — машины вокруг начинают пищать, раздаются испуганные вскрики людей. Пак Богом падает неловко и грузно. Юнги подлетает к нему за долю мгновения — сначала он убеждается, что жертва жива, пусть и невероятно напугана и ранена, а затем переворачивает Богома на спину. То, что дело плохо, ясно сразу — Юнги специально не прицеливался, чтобы не убить, но не слишком в этом преуспел. Выходного отверстия нет, и Богом содрогается — его рот окрашивается кровью, явно пробито лёгкое. Юнги чертыхается и громко бросает: — Чонгук, поторопи скорую, мне пришлось стрелять. Минут десять, и Намджуну будет некому ебать мозги в допросной. — Блять, — Чонгук отзывается лаконично, явно начиная шуршать по всем каналам связи, а Чимин наконец добегает до места преступления. Он тратит буквально несколько мгновений на судорожный вздох, а затем торопится к жертве, успокаивающе забормотав: — Сэр? Сэр! Агент Пак Чимин, специальный отдел корейской народной полиции. Вы в безопасности; у вас что-то болит? Вы можете назвать своё имя? Юнги полностью оставляет неизвестную не-жертву в нежных руках Чимина и слегка встряхивает Богома за куртку, рыкнув: — Ты убийца? Признавайся! — Я… убил… — Богом кашляет кровью, глядя на него мутным взглядом. Он широко, полубезумно улыбается, содрогаясь всем телом: — Слышал? Я… я убийца…. Меня… помнить… Его глаза закатываются, и Юнги хрипло матерится под нос, лихорадочно распахивая его куртку. Юнги осторожно складывает ладони и начинает ритмично массировать грудную клетку. Раз, семь, десять. Он заведёт, заведёт это грёбаное сердце. Пятнадцать, двадцать, тридцать. Вдох. Богом не может подохнуть, так и не дав ответ. Пятнадцать, двадцать, тридцать. Вдох. Юнги не уверен, что это он, сомневается, что профиль правильный. Пятнадцать, двадцать, тридцать. Вдох. Слишком много расхождений, слишком много переменных, слишком много жертв. Он обещал Пак Чимину не вершить самосуда. — Юнги, Юнги, — он слышит голос Чимина, но продолжает считать нажатия в минуту, продолжает пытаться спасти его, — он мёртв. Остановись, пожалуйста, Юнги. — Он не может умереть, не может, — Юнги рычит, — он, блять, не может сдохнуть так просто! Юнги вскакивает с диким, пугающим рычанием и сдёргивает наушник, чтобы не слышать ещё и попыток Чонгука вмешаться. Вспылив, выдохнув, он успокаивается. Прижимает пальцы к переносице и замечает, что они перепачканы в крови. Руки в крови. Коп-серийник. Закрытие дела из-за смерти единственного и прямого подозреваемого на месте совершения преступления. Как глупо. Глупо. Юнги хочется обвинить в этом весь грёбаный мир, но он слишком хорошо умеет брать ответственность. — Юнги, — Чимин, мягкий, нежный Чимин подходит сзади и осторожно ведёт ладонью вдоль спины. Прикосновение утешает — утешает так, как не утешало до этого ничьё. Юнги невольно горько хмыкает. Если в мире ещё осталось хоть что-то хорошее, что он заслуживает, то непостижимым образом это именно Пак Чимин. — Хён? — Да можно уже без хёна, — Юнги делает глубокий вдох и выдох, разворачивается к Чимину и по-новому смотрит на его лицо: обеспокоенное, с отпечатком недавнего поцелуя, нежное. Юнги не хочет отказываться от этого вида. — Ты в порядке? — Я… да, — Чимин неловко смущается и переводит взгляд в сторону дороги, с которой они пришли — там уже подъезжают машины, скорая, выскакивают патрульные, оцепляют место преступления и оттесняют оживившихся жителей района. Вокруг так много шума, что голова должна раскалываться, но рядом с Чимином тихо. — Прости, что сбежал. Юнги не отдает себе отчёта, когда скользит ладонью по нежной щеке и склоняет голову, прижимаясь своим лбом к чужому. Он пачкает в крови нежные бархатные щеки, пачкает Чимина, но не может заставить себя оторваться, когда хрипло бросает: — Неважно. Уже неважно. Чимин скользит ладонями по задней стороне его шеи, зарываясь пальцами в волосы, позволяет тяжело упереться лбом в своё плечо, негромко шепча: — Всё в порядке, хён. Ты спас жизнь человека. — И убил другого, — Юнги невнятно выдыхает, чувствуя странное разочарование — ему не нравится убивать. Не нравится, когда правосудие принимает такой… вид. Он неохотно отстраняется, смеряя пробежавших мимо медиков тяжелым взглядом: — Не важно. Отстранённо он слышит констатацию смерти, слышит, как тело накрывают пленкой, как уводят жертву. Мог ли он ошибиться? Мог ли Богом убивать всё это время? Почему попался так глупо и бессмысленно? Он знал, что Богом способен убить. Почему он решил, что Богом не убивал до этого? Мог ли он разбираться в психологии достаточно хорошо, чтобы обмануть? Юнги трёт виски, не обращая внимания на то, что пачкает в крови ещё и себя. Ему нужен Намджун. Нужен кто-то с трезвой головой, кто-то, кто сможет со стороны посмотреть на этот чёртов абсурд и сказать ему, что дело, над которым они корпели несколько месяцев, действительно кончилось так резко и так глупо. — Хён? — Чимин снова робко спрашивает его, едва касаясь его руки кончиками своих пальцев. Бледный, измазанный в чужой крови — Юнги невольно цепляется взглядом за то, как дорогое колье поблёскивает в ямке его ключиц. Он вспоминает мягкого и тёплого Чимина в воздушном свитере с облаками. Это всё сделал он. Делает. Чимин словно читает что-то в его взгляде и звучит совсем жалобно: — Хён? Лёгкое настроение, не отпускающее его весь день, пропадает под давлением вернувшейся мигрени, усталости. Юнги хочет закрыть глаза и уснуть. Может быть, положить голову на плечо Чимина или его колени и чувствовать, как маленькие пальчики перебирают пряди. Слишком соблазнительное желание, от которого невозможно отказаться. Юнги слабо наклоняется вперёд и касается губ Чимина в невесомом поцелуе. Это даже нельзя назвать поцелуем в полной мере — простое касание губ, глоток чужого дыхания. Чимин не отстраняется, не отталкивает, он послушно отвечает, совершенно не напирая. — Ты сделал всё, что мог, — Чимин говорит достаточно тихо, чтобы его слова были слышны только Юнги, — иногда при поимке преступника везёт, чаще — нет. Это работа, хён, ты сам говорил, что сомневаться в себе, в решениях — это нормально, потому что только так ты остаёшься на верном пути. — Ты правда так думаешь? — Юнги впервые позволяет себе слабость. Он проводит подушечкой большого пальца по мягкой щеке Чимина, размазывая кровь, наслаждаясь тем, какая кожа бархатная на ощупь. — Я считаю, что идеала нет, хён, — Чимин не улыбается, говорит серьёзно и тоже устало. Конец дня действительно был выматывающим, — всегда будут трудности, которые препятствуют… всему. Поимке преступника, составлению портрета, отношениям, — он задумывается на короткое мгновение, делая глубокий вдох и выдох — тёплое дыхание отпечатывается на губах Юнги, — но нельзя давать этому взять верх над собой, нельзя сдаваться, потому что неразрешимых ситуаций нет. — Спасибо, — Юнги целует Чимина ещё раз, с большим давлением, но всё ещё не углубляя поцелуй, — ты прав, малыш. — А теперь я могу вмешаться в ваш без сомнения трепетный и чуткий разговор? — Юнги слышит голос Чонгука в наушнике Чимина, невольно улыбаясь с того, как неловко он звучит. — Мне правда жаль, что я вас прерываю, но там Намджун скоро подъедет, и если вы не хотите сломать и его психику, то сделайте шаг друг от друга. А лучше два. Юнги морщится. Он знает, что Намджун будет не зол, но разочарован так же, как и он сам, и это неприятно отдаётся где-то внутри. Он нежно скользит костяшками пальцев по щеке Чимина напоследок, заставляя его порозоветь, и медленно отстраняется. Юнги прикрывает глаза, выжидая. Он слышит Джуна задолго до того, как он подходит — отдалённые звуки сирен, властный и недовольный громкий голос, легко отрубающий любые возражения. Когда Мин открывает их снова, делая шаг навстречу Намджуну, он спокоен и собран. — Ты в норме? — это первое, что Намджун спрашивает у него, когда видит окровавленные руки. Он хмурится. — Чимин? — Мы в порядке, жертва в шоке, слегка изрезана, придушена, но жива, — Юнги хрипло выдыхает, качнув головой. — Богом… Сам видишь. — Не вини себя, — Намджун звучит неожиданно мягко, положив ладонь на широкое плечо Юнги, и негромко добавляет, смурно глядя на кровавое пятно на асфальте. — Думаешь, он? — Не знаю, Джун, — Юнги хмурится, скрещивая руки на груди, и тоже опускает взгляд на контуры чужого тела. Тёмно-бордовая кровь на асфальте кажется ему больше похожей на нефть или на разлившуюся темноту. — Не знаю, правда. Может быть, но… Странно. Я бы сказал, пятьдесят на пятьдесят. — Плохо, — Намджун поджимает губы, вздохнув, и негромко добавляет: — Подождём, получается. Если не будет следующего, вопрос решится сам собой. — А если будет, то непонятно вообще нихуя, — Юнги мрачно ворчит, отворачиваясь. — Пошли. — Езжай домой, — Намджун предлагает прямо, но осторожно. Он снова кладёт ладонь ему на плечо. — Тебе нужно отдохнуть. — Мне нужно работать, — Юнги безрадостно сплевывает на асфальт и негромко окликивает робко ждущего их в стороне Чимина. — Пошли, малыш. Нечего здесь торчать. Чимин, извиняясь, кивает Намджуну и торопливо прощается с Чонгуком, тоже вынимая наушник. Юнги отслеживает это всё как-то на автопилоте, обдумывая, что лучше сделать. Вернуться в офис и написать отчёт? Или сделать это дома? Дома холодно и не обжито — после тёплого, невероятно приятного дня с Чимином это будет напоминать медленную попытку самоубийства. — Хён, — Чимин догоняет его и уверенно берёт за окровавленную руку, — поехали домой? Ко мне. Я сделаю тебе ромашковый чай, примешь душ, дам что-то переодеться, а потом мы будем спать. Просто спать. Без разговоров, без… без ничего. — Но отчёт… — Юнги переплетает пальцы с Чимином, желая согласиться прямо сразу; это звучит так хорошо. — Он сам себя не напишет. — Не напишет, — Чимин не спорит, и это то, что Юнги любит в нём больше всего, — но нет никакой разницы, будет он написан сегодня, на эмоциях, или завтра, после того, как ты отдохнёшь. Мысли лучше формулировать конструктивно, а сейчас ты слишком перегружен. Чимин прав. И Юнги не может игнорировать то, как умело и ловко Чимин убеждает его в своей правоте: он не спорит, но предлагает варианты, при которых все будут правы. Подход для самого Мина довольно неожиданный, и он на мгновение теряется, зависает, позволяет отвести себя к их машине. Времени хватает, чтобы подумать. — Хорошо, — Юнги кивает, — если это не причинит тебе неудобства… — Я сам предложил, — Чимин ненадолго отпускает его руку и лезет в машину к своей сумочке, — а теперь давай руки. Ты же не хочешь испачкать руль? Водолазку-то уже не спасти, конечно, но мы сегодня купили их достаточно. Юнги послушно поднимает руки и с удивлением смотрит, как Чимин заботливо протирает их влажными салфетками. Палец за пальцем, меняет тряпочку, и повторяет ещё раз. Протирает ладонь внутри, снаружи, а потом неосознанно поднимается на носочки, когда собирается убрать кровь ещё и с лица. — Ты мне нравишься, — Юнги говорит это неожиданно просто, мягко перехватывая Чимина за запястья. От неожиданности Пак негромко ойкает, широко распахнув глаза, и стремительно краснеет. — Маленький Пак Чимин. — Т-ты мне тоже, — раскрасневшийся Чимин опускает взгляд, чтобы негромко пробормотать, явно пытаясь скрыть смущение: — Но это н-не значит, что ты можешь мне мешать, Мин Юнги. — Ты такой милый, — Юнги улыбается, смягчаясь, и выпускает нежные запястья. — Особенно когда пытаешься командовать. — Ты такой невыносимый, — Чимин невероятно очаровательно пыхтит, надув щеки — он осторожно стирает остатки крови с лица Юнги и довольно демонстративно, но мягко подпихивает его в сторону машины, вынуждая сесть за руль. — Давай, давай, поехали домой. Хватит на сегодня приключений. Юнги открывает было рот, но Чимин вдруг тянется вглубь машины, чтобы… Оу. Чтобы пристегнуть его. Юнги буквально чувствует внутри себя что-то невероятно тёплое. Неудача с Богомом не забывается, но отходит на второй план — Юнги не может сосредоточиться на чём-то, кроме Чимина, когда он так близко и выглядит таким сладким. Чимин не позволяет ему задуматься, не позволяет машине погрузиться в тяжёлую тишину. Он говорит про какое-то новое блюдо, которое хочет приготовить, про Личи, про то, что ему нужно будет распотрошить шкаф, чтобы влезли все новые купленные вещи. Рассеянно слушая его голос, Юнги почти убеждается в том, что всё действительно в порядке, что он буквально только что не убил копа и главного подозреваемого по их самому сложному делу. С одной стороны, это напрягает его, потому что никто и ничто никогда не могло отвлечь его от работы. С другой стороны… Юнги не хочется прекращать. Он соглашается, когда это уместно, мычит, чтобы не перебивать. Юнги слушает Чимина внимательно, не желая упустить и капли информации, не желая переключаться на дело. Его голос заменяет музыку, перекрывает шум, и даже звон в ушах практически затихает. До дома они добираются быстро, и Юнги может только поразиться тому, сколько в Чимине неиссякаемой информации. Он дошёл даже до китов. — Приехали, — Чимин позитивно шумит и, не позволяя Юнги опомниться, продолжает заботиться о нём: отстёгивает себя, потом его, собирает все покупки, проверяет, чтобы никто не забыл телефоны и что машина закрыта на сигналку. В последний раз о Юнги заботилась только сестра. Он уже и забыл, как это… приятно. Немного необычно позволять другому человеку управлять его временем, его телом, его мыслями, но это Чимин. И, кажется, он будет исключением из каждого правила Мин Юнги. — Личи, мы вернулись! Я прикупил тебе игрушек, а Юнги дорогущий корм, и только посмей отвернуть от него свой хорошенький носик, — Чимин моментально наполняет свою квартирку жизнью. Юнги никогда не мог делать так же. Даже включённый свет ощущался чем-то… лишним? У Чимина все органично. Он шумно скидывает покупки, путая, где чьи, рядом с постелью, не заботясь о порядке, тискает кота, включает чайник, проверяет холодильник и даже успевает поцеловать Юнги в щеку. Не дав Чимину отстраниться и сбежать дальше по несомненно важным делам, Юнги притягивает его за талию и целует нормально. Так, как хотел, чтобы было в первый раз. Не так одержимо, как в переулке, не так осторожно, как после убийства, а по-настоящему. Так, чтобы Чимин понял, что он действительно нравится Юнги. Чимин в его руках тает, охотно ластится, закидывает руки на шею и крепко цепляется за неё. Он льнёт всем телом, прижимаясь близко, интимно, но совершенно не пошло, без подтекста о чём-то двусмысленном. Да Юнги и не смог бы сегодня ничего. Слишком много чувств. Он поднимает одну руку, касаясь чужой бархатной щеки, ласкает её костяшками и нежно заправляет за ушко выбившуюся прядь. Сейчас, вдумчиво и долго, Юнги наконец может насладиться в полной мере — губы Чимина невероятно мягкие и потрясающе пухлые, сладкие и сочные. Мин ненадолго отрывается, срывая с уст Чимина расстроенный вздох, только чтобы скользнуть большим пальцем по красивому изгибу чужой нижней губы и хрипло выдохнуть: — У тебя такие красивые губы. Такие мягкие и пухлые. — Ты думаешь? — Чимин розовеет невыносимо очаровательно, слегка надувая щеки, и от этого и без того сладкие губки округляются, становясь похожими на сладко надутый маленький клювик. Юнги невольно улыбается. — Ты похож на утёнка. — А ты похож на кота, — Чимин сладко улыбается, нежно скользнув ладошками по его широкой груди, и слегка склоняет голову к плечу, робко спрашивая: — Что бы тебе хотелось на ужин, хён? Я приготовлю. Мясо, рыба? У меня есть куриное филе. Что-то корейское, или тебе больше нравится европейская кухня? — Мне нравится целовать тебя, — Юнги тепло улыбается, коротко чмокнув красивые губы, и мягко предлагает: — Тебе не нужно брать всё на себя, детка. Я тоже умею готовить, мы можем сделать это вместе. — Оу, — Чимин снова краснеет неимоверно сладко и притягательно, трогает свои волосы, ероша их, и застенчиво соглашается: — Если тебе не трудно, мне… это было бы здорово. Я никогда не готовил вместе с кем-то. Его вдруг перебивает громкое мяуканье Личи — кот демонстративно крутится у них в ногах, переступая лапками, и Юнги дёргает уголками губ, опускаясь, чтобы поднять его на руки. Он звучит ласково: — Кажется, кое-кто с тобой не согласен, м? Чимин смеётся. Юнги в целом не любитель громких звуков, смеха, плача, но Чимин смеётся красиво: закидывает голову назад, оголяя медовую шею, обнимает себя руками, а потом немного заваливается вперёд, сгибаясь пополам. Звук напоминает летний перезвон колокольчиков и совершенно не раздражает. Чимин смеётся не слишком долго, но достаточно, чтобы Юнги успел полюбить этот смех. — Личи мне не помогает! — Чимин вытирает выступившие слёзы, почти успокоившись и переставая хихикать. — Он ворует у меня кусочки мяса, путается под ногами и запрыгивает на стол, оставляя везде пучки своей шерсти. Ты не подумай, хён, я люблю Личи, но помощник из него так себе. — Теперь ты должен извиниться и поцеловать его в носик, — Юнги невольно улыбается, но деланно хмурит брови. — Давай-давай, нельзя обижать котов. Чимин целует в нос сначала Юнги, встав перед этим на носочки, а потом кота. На короткое мгновение они замирают, встретившись глазами. У Чимина взгляд искристый, но уставший — он явно хочет спать, но бодрится из последних сил. Юнги наклоняется для ещё одного мягкого невесомого поцелуя, не в силах отказаться от этой новой опции между ними, и говорит: — Давай что-то быстрое приготовим и спать. — Как скажешь, хён, — Чимин улыбается, склоняя голову набок, — у меня где-то были полуфабрикаты, как вариант, или лапша, а нормальное что-то можем приготовить завтра. — Это похоже на план, — Юнги кивает и нехотя опускает кота на пол, — ужин, душ и сон. Звучит очень хорошо, Чимини. Они останавливаются на лапше, потому что это быстро, потому что ни один из них в действительности не находит силы, чтобы тратить несколько часов на готовку на кухне. Но даже так это невероятно уютно. Юнги может провести ладонью по чиминовой талии и получить за это лёгкий поцелуй в щёку. Чимин может прижаться со спины и потереться лицом меж лопаток, довольно выдыхая. Личи, как маленький страж, вечно крутится рядом. Юнги, честно говоря, думал о том, что ему будет сложно вести себя с Чимином так, как обычно ведут себя в парах. У него никогда не было опыта в контексте отношений большего, чем быстрый и не обязывающий ни к чему секс, но… Он чувствует странную легкость. Общаться и флиртовать с Чимином так же легко, как было до того, как между ними случилось что-то поворотное. Целовать его приятно. Касаться, шутить, находиться рядом… Юнги чувствует что-то тёмное глубоко внутри себя, чувствует сожаление и усталость — он знает, что завтра и дальше оно накроет его со всей силой. Он не любит убивать. Он не любит, когда дело заходит в тупик из-за ошибки, которую он не мог не совершить. Но сейчас, когда тёплый и ласковый, чувствительно реагирующий на смену его настроения Пак Чимин доверчиво жмётся ближе, делясь своим теплом и буквально забирая из головы все тёмные мысли, Юнги едва ли не впервые в жизни позволяет себе просто отпустить всё. Они вместе едят лапшу, негромко переговариваясь, вместе гладят чутко ластящегося к рукам кота и разлучаются только чтобы по очереди сходить в душ. Оставшись ненадолго наедине с собой, Юнги мгновенно мрачнеет. Он думает о том, почему Богом вел себя так странно, внимательно анализирует каждое его движение, возрождая его в голове, и пишет Чонгуку с просьбой прислать записи с камер в момент допроса. А затем сладко пахнущий вербеной Чимин выходит из душа, протягивая к нему руки, и Юнги снова выбрасывает дело из головы, игнорируя негромкие вибрации телефона от уведомлений. Юнги старается не думать о том, что будь всё так же, как прежде, он провёл бы этот вечер наедине с бутылкой виски и всеми доступными материалами. Что внимательно пересматривал бы личное дело Богома, каждый кадр его допроса, составлял бы психологический портрет с нуля с уже известными данными. Он старается не думать о том, что Пак Чимин слишком легко делает то, что не мог сделать никто и никогда: ни его семья, ни Намджун, ни даже он сам. Заставляет его забыть о работе.

***

Чимин просыпается от неясной тревоги, слабого шума кровати и ощущения холода. Он всего полночи спал с Юнги, но уже не хочет терять этого чувства. Сонно открыв глаза, Чимин видит на часах что-то около четырёх утра и силуэт крепкой спины хёна, сидящего к нему спиной на своей половине и явно собирающегося куда-то идти. Поддавшись порыву, он просто перекатывается и немного нагло утягивает Юнги обратно в постель, надавливая на широкие плечи ладошками. — Ночью люди спят, хён, — Чимин намеренно использует только обращение, чувствуя какой-то интуитивный протест против оклика по имени, — тем более, когда ты в гостях. Юнги ворочается, сопротивляясь, но утихает, когда Чимин укладывает его голову себе на грудь и мягко целует куда-то в макушку. Он знает, что такое кошмары, каким бывает ночное беспокойство и тревожность, поэтому просто начинает негромко напевать колыбельную и поглаживать Юнги по волосам, массируя голову, успокаивающе перебирая пряди и удерживая на себе. — Ты нечто, Пак Чимин, — голос у Юнги хриплый и низкий, гораздо грубее, чем обычно, но после сна это неудивительно, — просто нечто. Нерешительно, словно они никогда до этого не обнимались, Юнги обхватывает его поперёк талии большими руками и ластится ближе, вжимаясь пахом в бедро. В этом нет чего-то сексуального, особенно в четыре утра, но Чимин всё равно на мгновение сбивается с ласковой мелодии усыпляющей колыбельной. Он перебирает ногами, чтобы им было удобно переплестись без шанса на освобождение, и шумно выдыхает. — Всё в порядке, хён, всё хорошо, — Чимин теснее обнимает его, вновь целуя в макушку, — ты в безопасности, мы оба в безопасности. Всё хорошо, хорошо. Юнги не отвечает. Он как-то устало выдыхает в его шею, опаляя горячим дыханием, смазано оставляет поцелуй в районе ключицы и затихает. Чимин не уверен, что Юнги засыпает, поэтому насильно удерживает себя бодрым, продолжая мурлыкать спокойную мелодию и поглаживать по волосам. Если хёну нужно немного утешения, то Чимин его даст. В любой момент. Он сам не замечает, как постепенно проваливается в дремоту, засыпая. Обычно Чимин спит чутко, но в объятиях Юнги ему тепло и уютно, так что он погружается обратно в сон глубоко. Сквозь сон он опять чувствует, как окружающее его тепло постепенно исчезает — вялый и заторможенный, Чимин слабо приоткрывает глаза. Первое же, что он замечает — в комнате гораздо светлее, может, около шести утра. Он сонно моргает и с трудом фокусируется на широкой спине Юнги. На мгновение ему кажется, что ночью ему просто приснилось, что хён собирался куда-то уйти, и Чимин трёт глаза, пытаясь прийти в себя. Он слышит негромкий и хриплый после сна голос Юнги, но он всё равно кажется ему мягким и рокочущим: — Чонгук вчера прислал мне записи с допроса, я собираюсь заняться разбором. Мне нужно, чтобы ты составил независимый портрет параллельно со мной, хочу посмотреть, не замылен ли у меня взгляд. Юнги некоторое время молчит, явно слушая ответ, и устало проводит ладонью по лицу. Он звучит негромко: — Не знаю. Я наблюдал за ним вчера весь день, он совершенно не демонстрировал изменений не то что в распорядке — в поведении, Джун. Мы с Чимином часов шесть просидели в магазине, шутка ли. Триггера не было, а если он и был, то либо до того, как мы начали слежку, либо не внешний. Это мог бы быть допрос, но временной промежуток… Чонгук отсматривает записи с камер за последнюю неделю, пока молчит. Чимин едва слышно вздыхает, мягко переворачиваясь на живот и скользя щекой по подушке. Он скользит взглядом по надёжной и широкой линии плеч Юнги — вчера она едва уловимо опустилась, но сейчас… Сейчас, несмотря на явное недовольство Юнги, она по прежнему остается ровной. Чимин грустно дёргает уголками губ. — Чимин ещё спит, — Юнги негромко вздыхает, скользя ладонью по задней части шеи, и шелестяще хмыкает: — Это его первый опыт. Приедем через час-полтора, обсудим уже на месте, окей? Он не спит, но возражать совершенно не хочет: смотреть за Юнги интересно. То, как поднимаются и опускаются из-за глубокого дыхания плечи, как он проводит ладонью по постели, как органично вписывается в обстановку спальни. Личи не шумит, в это время предпочитая спать где-то наверху своего городка. — Тогда договорились, — Юнги тихо хмыкает и, судя по звуку, хочет что-то спросить, но меняет решение в последний момент, — не по телефону, Джун-а, всё, иди уже. Юнги завершает разговор, но поворачиваться или возвращаться к Чимину не торопится. Он словно о чём-то думает. Сожалеет? Чимину интересно было бы знать Мин Юнги изнутри, понять его способ мышления, проникнуть под кожу, поселиться в сердце. Вчера он сказал, что Чимин ему нравится, и сомневаться в этом не приходится, но сегодня новый день, без стресса, без внешних факторов, вынуждающих их быть вместе. Продолжится ли их нежность, будут ли поцелуи, объятья? В шесть утра Чимин может думать только об этом. — Я разбудил тебя? — Юнги оборачивается, замечая немного рассеянный взгляд Чимина. — Извини. — Всё нормально, — Чимин лениво потягивается, может быть, специально, немного красуясь собой. Он изгибается, приподнимая бедра, прогибая поясницу до хруста, и стонет от удовольствия. Это крошечный, не специальный звук, но Чимину правда становится легче, когда что-то встаёт на место в спине. Он не может держать это в себе. Юнги тихо, шелестяще смеётся — не самый обычный его звук, — а потом опускает ладонь на поясницу, надавливает, массирует, скользит по спине выше, задирая пижамную футболку. Чимин боится дышать, спугнуть, но не может не ластиться навстречу. Он ёрзает, устраиваясь поудобней, и подумывает, как бы заманить Юнги поближе, но тот сам опускается рядом. Лицом к лицу. Рот рядом со ртом. Горячее дыхание сладко обжигает его губы, когда Юнги приближается, чтобы поцеловать его мягко и глубоко. Чимин снова издает маленький звук, плавно переворачиваясь на спину, и Юнги, усмехаясь уголками губ, нависает над ним сверху, опираясь ладонью рядом с головой. Они целуются неторопливо и вкусно, и Чимин снова с удовольствием зарывается пальцами в густые, спутанные после сна волосы, слегка оттягивая пряди. Ему нравится чувствовать Юнги над собой, чувствовать его жар, его уверенность. Мин неохотно разрывает поцелуй, только чтобы зарыться лицом в шею, глубоко и жадно вдыхая запах, и негромко хрипло пророкотать, щекоча нежную кожу дыханием: — Нужно ехать в отдел. Обсудить дело и начать разбираться с последствиями. Тэхён с утра будет вести конференцию. — Если уж кто-то и сможет это урегулировать, то это он, — Чимин утешающе скользит пальцами по крепкому загривку, слегка дёргая Юнги за самые нижние прядки, и негромко бормочет: — Тебе нужно выдохнуть, хён. Если кто-то и совершил тогда ошибку, то это я. Когда сначала бежал, а потом… — Глупости, — Юнги негромко недовольно рыкает, и этот звук неожиданно заставляет Чимина покрыться мурашками. Хён даже снова поднимается, недовольно взглянув ему в лицо. — За Богомом всё время следили и я, и Чонгук. Мы пошли за ним ровно на том же отдалении и с той же скоростью, с какой пошли бы, если бы просто прятались, Чимин. К тому же, если бы ты не пошёл к этому выходу, мы бы находились в машине и время, за которое нам нужно было бы добежать до места покушения, резко выросло бы. Чимин смущённо опускает глаза. Отчасти он чувствует стыд из-за того, что не принял серьёзного участия в окончательном задержании, отчасти… Он не может отрицать и того, что в целом был бы довольно бесполезен при любом раскладе, не имея при себе даже оружия. Юнги словно улавливает его мысли, хрипло проворчав: — Я знаю, что тебе не нравится мысль о ношении оружия, но тебе все же стоит сдать экзамен. В оперативной деятельности это попросту опасно, крошка. — Ты потренируешь меня? — Чимин поднимает неуверенный взгляд на Юнги, внутренне умирая от их положения в постели. — Я знаю, что у нас есть инструкторы, но мне было бы слишком неловко начинать с нуля. — Конечно, крошка, — Юнги проводит тыльной стороной ладони по щеке, оглаживая и успокаивая Чимина. Он улыбается уголками губ. — Я позабочусь об этом. Чимин хочет ещё целоваться, но полтора часа — это не так уж и много времени, особенно на двоих. Особенно когда Чимин физически не умеет собираться быстрее. В армии он всегда был самым последним на сборах, а уж сейчас и подавно, не имея привычки торопиться. Но он хотя бы научился приходить вовремя. — Иди в душ, я начну готовить завтрак и кофе, потом меняемся, — Чимин озвучивает план на их утро, ощущая какой-то непривычный трепет. Он жил с парнями раньше, пусть это и было давненько, но готов поклясться, что ни с кем не было так невероятно комфортно, как с Юнги. — Любишь командовать в постели? — Юнги хмыкает, ухмыляясь, и от этого у Чимина внутри всё замирает, в ожидании подвоха. И не зря. Потому что Юнги вжимается в него всем телом, наваливается крепко и сильно, целуя так, словно хочет поглотить. Горячо, страстно, оглаживая бок ладонью, надавливая не больно, но ощутимо. После таких поцелуев у Чимина обычно случался быстрый и грязный секс, но Юнги хитро отстраняется, сыто облизываясь, и Чимин, краснея, выпаливает: — Я первый в душ. Юнги его не удерживает, откатывается в сторону с довольным смешком и выпускает из постели, удерживая одеяло, в котором Чимин путается, едва не падая. Он быстро, не оглядываясь, убегает в ванную комнату, где и закрывается, прижимаясь спиной к двери. С Мин Юнги опасно играть в такие игры. Неловко ощущать себя подростком, но Чимин как-то отвык от такого взаимодействия, отвык, что его могут дразнить, соблазнять, возбуждать. Обычно он тот, кто начинает первым и потом наслаждается смущением или смелостью партнёра. Чимин смущённо закрывает ладонями покрасневшее лицо. Он делает короткий вдох, собираясь с мыслями, и раздевается, сразу залезая в душ. Низ живота привычно и немного сладко тянет — Чимин любит удовлетворять себя по утрам, просто чтобы слегка сбросить уровень накрывающего его стресса, но… В этот раз биологическую потребность он игнорирует, стесняясь заниматься чем-то таким, пока Юнги буквально находится через дверь в соседней комнате. Пытаясь не думать ни о чем компрометирующем, Чимин торопливо моет голову, используя сладко пахнущий кондиционер, и хорошо умывается. Он позволяет себе понежиться под душем буквально десять минуток, чтобы расслабиться, чистит зубы и наконец выходит из душевой кабинки. Вытирая волосы пушистым белым полотенцем, Чимин придирчиво оглядывает себя в зеркале. Изгиб бёдер плавный и, на его взгляд, довольно привлекательный, хотя они и стали широковаты, живот все ещё плоский, но… Чимин прикусывает нижнюю губу, когда думает о том, что давно стоило бы записаться в зал. Подкачаться, вернуть рельеф в нужных местах, может быть, немного скинуть, чтобы его бёдра и… задняя часть выглядели менее внушительно. Он поворачивается спиной, изучающе оглядывая себя через плечо. И… внушительно, да. Чимин встряхивается, вытираясь, и рассеянно думает о том, что стоит привести себя в лучшую форму хотя бы потому, что какой-то части его хочется выглядеть в глазах Юнги в наиболее привлекательном свете. Надев обратно домашнюю пижаму, Пак наконец выходит из душа и тут же слегка удивлённо приоткрывает рот: запах в квартире стоит густой и дурманящий, и даже отсюда он слышит лёгкое потрескивание сковородки. Чимин пытается звучать укоризненно, но его губы сами по себе расползаются в улыбке: — Хё-он. — Я принял душ до того, как созвонился с Намджуном, — Юнги стоит, опираясь бедром о столешницу. Такой уютный и родной на его кухне. Чёрт. Чимин определённо хочет привыкнуть к этому виду. — Поэтому твой план не сработал бы. Зато у нас есть завтрак, кофе и чистый ты. Чимин старается не слышать в этом контекст и приглашение, но его мысли и взгляд невольно соскальзывают ниже пояса. Прокашлявшись, Чимин старательно не думает о том, что спортивки на Юнги очень даже хорошо всё обтягивают, и старательно думает о том, что он не озабоченный подросток, а агент КНП. — Чимини… — Юнги открывает и закрывает рот, постукивает пальцами по столешнице. Он выглядит задумчивым, и вот это мгновенно сметает все развратные мысли Чимина в сторону. Торопливо приблизившись, он накрывает ладонь Юнги своей ладошкой и терпеливо смотрит в чужое лицо, ожидая продолжения. Юнги не избегает взгляда. Он смотрит не грустно, но достаточно задумчиво, чтобы можно было начать волноваться, но Чимин не ощущает подвоха. Умея достаточно чутко различать чужие чувства, сейчас он может сказать: Юнги волнуется, но это хорошее волнение. Сковородка сбоку шипит достаточно громко, и, не глядя, они одновременно тянутся, чтобы выключить огонь. — Ты мне нравишься, — Юнги говорит это серьёзно, удерживая зрительный контакт, — чтобы ты не думал, что вчера я сказал это под влиянием момента. И я не целуюсь просто так, особенно два дня подряд. — Подозреваю, что ты и не спишь в чужой постели просто так, — Чимин поддразнивает, но внутри него искрится счастье. Он знал, конечно, знал и понимал, что Юнги не из тех парней-мудаков, которые пользуются своим служебным положением, чтобы затащить хорошенького агента-новичка в постель, но слышать подтверждение всегда приятно. — Определённо, — Юнги поднимает ладонь и нежно обхватывает щёку Чимина, — я не из тех, кто умеет в отношения, но с тобой мне комфортно. Хотел сказать это до того, как нас поглотит рабочая суета. — Я мог бы сказать, что мы можем оставить наши… отношения за рамками работы, — Чимин тянет, невольно улыбаясь. У него болят щеки и сладко-сладко тянет в груди. — Но у нас с тобой не очень хорошо это получается, хён. — Что верно, то верно, малыш, — Юнги негромко смеётся и притягивает его к себе за талию, чтобы зарыться носом в влажные после душа волосы. Его голос звучит хрипловато: — Ты пахнешь как дом. Сердце Чимина пропускает удар. Он смущённо трёт щеку кончиками пальцев, проглотив короткий маленький вдох, и сжимает в пальцах футболку Юнги, прижимаясь к нему поближе. Мин Юнги, чёрт возьми. И этот человек говорит о том, что плох в отношениях. — Ты заставляешь меня краснеть, Мин Юнги, — Чимин смешно ворчит, пытаясь скрыть смущение и невольно вспоминая, как ночью Юнги назвал его по полному имени. Это кажется ему забавным. — Кстати, ещё кое-что… Куда ты собирался ночью, если не секрет? — Ночью? — Юнги звучит неожиданно озадаченно. Он слегка отстраняется, глядя Чимину в лицо, и слегка сводит брови в легком недоумении. — Когда? — Ну, ночью, — Чимин моргает. Он коротко облизывает губы. — Около часа или двух, может? Ты сидел на краю кровати, а я притянул тебя обратно. — Да? — Юнги ведёт ладонью по задней части головы, слегка поморщившись, и задумчиво тянет: — Наверное, хотел выйти на балкон. Когда я был помладше, ночью я выходил курить раз или два за ночь. Курить я бросил, а привычка до сих пор осталась. — Ну, тогда я позабочусь о том, чтобы ты оставался в постели всю ночь, — Чимин звучит мягко, но глаза Юнги расширяются, и до Чимина доходит формулировка. Он смущенно краснеет, округлив губы. — Ой. Не в том смысле, хён! — Мне нравятся оба варианта, — Юнги ухмыляется, наклоняясь для долгого сладкого поцелуя, но сам же неохотно отстраняется, — нам нельзя задерживаться. — Нельзя, — Чимин кивает, но ворует ещё один маленький поцелуй, прежде чем они приступают к завтраку. Личи, проснувшись и вальяжно потягиваясь, неторопливо идёт к ним за своей порцией еды. Он ластится, и Чимин невольно видит в этом поведении себя: то, как кот прогибается под ласку Юнги, как мурлычет, как бодает головой ладонь, выпрашивая ещё и ещё. Маленький вымогатель. Юнги только тихо посмеивается и чутко уделяет внимание и Чимину. Он ухаживает, подкладывая немного еды, оглаживает его коленку или плечо или проводит по спинке. Утро перед работой ещё никогда не было настолько уютным и спокойным. Они без суеты одеваются. Чимин завязывает Юнги галстук, посмеиваясь, что коллеги никогда ещё не видели Мина таким официальным и ухоженным. — Вот что с людьми делают отношения, — Юнги целует его в висок и в отместку застёгивает пояс на брюках. Чимин не может даже возбудиться от этого, потому что ему слишком смешно. — Они делают тебя лучше? — за что получает лёгкий шлепок по бедру. Это забавно, потому что Чимину есть, с чем сравнивать, но сравнивать он не хочет. Ему слишком идеально с Юнги. — Они делают тебя мягче, — Юнги покачивает головой, — но я не говорю, что это плохо, малыш. — Ещё бы, — Чимин гордо вздёргивает носик и показывает кончик языка, — ты не можешь со мной спорить, Мин Юнги, потому что проиграешь в любом случае. — Думаю, я согласен на эти условия, — Юнги слегка приподнимает бровь, ухмыляясь, и Чимин негромко смеётся, утягивая его в очередной поцелуй. Он не говорит, что готов проиграть абсолютно добровольно.